скачать книгу бесплатно
Возвращение блудного брата
Однажды в небесной стране встретились и затеяли жаркий спор фокусник-факир и нищий монах – дервиш.
– Чего стоит твое учение, – сказал факир, – если ты беден и коченеешь на холоде, как зимняя муха? Оба мы скитаемся по небу, но мне все рады, а тебя гонят взашей.
– Твои глупые фокусы тут же забываются, – ответствовал дервиш. – А мои знания хранятся в умах долго. И пусть меня принимают немногие, я остаюсь в их памяти и заставляю думать об истине. И каждая ясная, добрая мысль, которую я внушаю жителям небес, ярче разжигает созданное мной солнце. Здесь я всего лишь странствующий дервиш, зато далеко внизу, под моими ногами, миллионы земных существ считают меня Богом. Я сотворил собственную религию, а ты – жалкий фокусник у всех на побегушках.
Факира сильно обидели слова монаха, и он решил отомстить ему, внушив жителям небес дурные мысли. Он расточал их на выступлениях и однажды, во время большого праздника, убедил стольких зрителей, что солнце потухло на целые сутки. Скверна, скопленная в лучах, падала на землю и искала в каждом человеке плохое. Грубое ли слово он сказал или убил кого-то. Черное светило хваталось за каждую крупинку злобы и сжигало людей, чтобы достать ее из пепла, впитать и пополниться мраком.
Узнав об этом, дервиш собрал своих приспешников и вытеснил проклятие солнца великой верой, а факира изгнали на землю, где он и по сей день скитается под множеством личин – прималей, колдунов, шаманов. Но его последователи все еще остались на небе, и раз в три дня они по-прежнему овладевают солнцем. И когда оно сжигает тела, пепельные вихри следуют за многоликим факиром, ропща и проклиная его. Гнев дервиша, чья религия оказалась осквернена, дошел до людей, и те из них, кто подкармливал грехами черное светило, в наказание получали порченое потомство – уродливое снаружи или странное внутри.
Так испокон веков звучит легенда Соаху, и я полагаю, именно она стала причиной того, что на Террае примали скрывают свои таланты и даже не думают их развивать.
(Из книги «Легенды затмения» отшельника Такалама)
* * *
Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар, Теплая долина, 4-й трид 1020 г. от р. ч. с.
Астре обнаружил себя в деревянном кресле с мягкими, но неумело сшитыми сиденьем и спинкой. Долгими зимними вечерами Илан пропадал в мастерской, без конца шлифуя это кресло для Астре, чтобы тот мог передвигаться, крутя руками колеса.
Тогда дом пустовал в ожидании новых людей и казался огромным. И Астре не стыдился занимать больше места, чем требовалось его маленькому телу. Потом народу стало много, и наступила уютная теснота. Астре попросил убрать кресло обратно в мастерскую и почти все время проводил на подоконнике, чтобы не мешаться под ногами.
Он не жалел. Новое убежище было уютным, а еще оттуда получалось наблюдать за семьей в комнатах и во дворе. Оставаться ее частью, при этом никого не донимая. И все-таки, вновь оказавшись в кресле, Астре обрадовался.
– Я давно тут не сидел. Уже соскучился по нему, – сказал калека, погладив поручень.
– А по мне? – обиделся Илан, сметая в кучу свежую стружку.
В мастерской высились горы опилок и золотой пыли. Тут как будто полгода стругали, но не убирали. В распахнутую дверь задувал свежий ветер, и от него колыхалась занавеска на окне. Белая, в синий горошек.
– Погоди, Илан, а как мы здесь оказались? – спросил Астре. – Я же… Я ведь был…
Ему вспомнился ночной сад. Деревья в каплях. Морось и туман.
– Где ты был? – мрачно поинтересовался Илан, откладывая метлу и надевая фартук.
Странно. Брат никогда не хмурился и не захламлял мастерскую до такой степени. И почему вдруг наступила осень? Из дверного проема виднелся хвойный лес, а за ним ярко-желтые березы. Ельник стоял будто подсвеченный изнутри. Пахло волглой травой, сеном и листьями. И даже воздух словно стал золотым.
– Ты правда не соскучился? – удивился Илан. – Совсем у тебя совести нет! Ну и ладно.
Астре наблюдал, как брат, мурлыкая что-то под нос, продолжает выметать из углов бесконечную стружку, и слезы вдруг потекли по щекам.
– Ты умер… – сказал калека.
Он знал, что Илан погиб несколько дней назад, в Медуке, от выстрела в голову. Что близится зенит затмения и, если ничего не предпринять, миру конец. Что Нико выжил и ему предстоит вести шествие в Соаху, которое теперь называют Объединенным государством, но об этом в присутствии принца лучше не заикаться. Что его учителя зовут Такалам, а существо, спасшее порченых на мельнице, носит имя, подаренное девочкой с Акульего острова. Рядом ощущался кто-то очень знакомый. Это он принес Астре знания и теперь ждал, пока порченый проснется.
«Здесь Кайоши, – подумал калека. – Он воспользовался связью прималей».
– Мне вот интересно, – сказал Илан, упершись подбородком в древко метлы и пристально глядя на Астре, – ты опять заведешь свою шарманку? О том, как ты виноват и что ты не должен жить на белом свете и плодить покойников. Сначала отец, потом Иремил, теперь я. И везде ты один виноват.
– Почему ты так говоришь? – с трудом спросил Астре. – Ты же… Ты же моя Цель…
– Да, разрыдайся теперь и посыпь голову пеплом, – усмехнулся Илан. – Или стружками. Хочешь, я тебе посыплю? Вот. Легче стало? Эй, кто-нибудь, вам полегчало? Может, конца света теперь не будет? Астре так старательно себя корит! Интересно, почему от этого никому не радостно?
– Я не понимаю…
Калека закрыл глаза, а когда открыл, увидел у себя на культях золотистые спиральки.
– Полегчало? Ну? Полегчало, Астре?
– Да о чем ты?! – вспылил калека. – Чего ты от меня хочешь?! Чтобы меня совесть не мучила?!
– Да мучайся на здоровье, Астре, – развел руками брат. – Мучайся сколько угодно, только хоть иногда шевели остатками своих конечностей. Чтобы от тебя, кроме нытья, был еще какой-нибудь толк. Тебе же плевать на всех. Подумаешь, Кайоши из-за тебя парализовало. Подумаешь, план рухнет, если ты умрешь. Какая разница, тебе же надо свести с собой счеты! Честное слово, в кого ты такой дурак-то? Ты как будто опилки против ветра метешь.
– А что толку ему говорить, если он не слушает? – раздался за спиной голос Иремила.
Астре развернул кресло и увидел прималя.
– Я ему всегда говорил: ищи управу для мыслей. Живи для тех, кто остался. Приноси пользу. Так нет же. Он у нас мученик.
Иремил снял с плеча пустой мешок и взялся заталкивать в него стружки.
– С виной жить тяжело! – добавил Илан, снова орудуя метлой. – Поэтому он у нас голодует. Он же всем мешается. Он же такая обуза. Да еще и люди из-за него мрут. Ах ты наш бедный, несчастный мальчик!
– Трудно ему, – согласился Иремил и уложил мешок Астре на культи. – Вот, это я. Тяжелый, а?
– А это я.
Илан бухнул еще один мешок. Они были просто неподъемными, хотя внутри вроде обычные опилки.
– А это тебе за отца, – сказал Иремил, добавляя сверху третий мешок, за которым Астре уже ничего не видел.
– И сверху пеплом посыплем! – крикнул Илан, разбрасывая над калекой золотистые горсти. – Как тяжело жить, Астре!
– Хватит! – выпалил калека. – Хватит, Цель, я все понял.
– Восемнадцать лет не понимал, а тут вдруг понял, – рассмеялся Иремил.
– Тяжело, а будет еще тяжелее, – не унимался Илан, продолжая подметать пол. – Тут опилок море. На каком мешке сломаешься, Астре?
– Ни на каком, – мрачно произнес калека. – Я все понял.
– Понял? – повел бровью Иремил. – Ну тогда вези.
Астре взялся за колеса и крутанул их. Руки свело судорогой, а кресло сдвинулось совсем на чуть-чуть.
– Вот теперь ты знаешь, почему твои братья так мало прожили, – сказал Иремил, толкая калеку к двери. – Они думали, что нам без них легче будет.
– Это им без мира легче было! – крикнул вдогонку Илан, и Астре проснулся в холодном полумраке комнаты, под раскатистый храп Зехмы.
«Мы не добежали до дома, – вспомнил калека. – Что-то случилось».
– Приветствую вас, – послышался знакомый голос.
Астре повернул голову и увидел юношу в деревянном кресле на колесах. Словно перенесенное из мира снов, оно испугало калеку до нервной дрожи, и он какое-то время не мог понять, что уже не спит.
– У меня к вам просьба, – сказал Кайоши. – Простите, что так с ходу. Но я боюсь потерять сознание от недосыпа, а это может плохо кончиться.
Астре сел на кровати. Комната была пустая и темная. На стене горела единственная лампа, и окутанное тенями лицо Кайоши показалось Астре вылепленным из желтого воска.
– Как много я смог вам передать? – спросил провидец. – Я попытался сократить время на объяснения и…
– Я все сделаю, – прервал его Астре, дрожащей рукой утирая мокрое от слез лицо. – Но вы уверены в своей просьбе?
– Да, – резко выдохнул провидец.
Слова давались ему с большой мукой, и на долю секунды Астре подумал, что Кайоши не решится, но он посмотрел на калеку в упор и сказал:
– Я схожу с ума от видений, поэтому, пожалуйста, прикажите мне больше не видеть вещих снов.
* * *
А хоромы-то отстроили, матерь непутевая! Да тут в одной комнате целым островом жить можно, еще и в гости друг к другу ходить все ноги стопчешь. Генхард на потолок узорчатый столько пялился, что чуть совсем не окосел. Того гляди, вон те птички по лозам виноградным летать начнут и гадить вороненку на лоб. Ишь, какие у них пуза. Ягод небось жрут как прорвы.
– Эй, – шепнул Генхард в полумрак. – Есть тут кто живой?
Сесть и посмотреть боязно было. А вдруг не только Илана нету, а и еще кого-нибудь. Генхард только и помнил, как их в телегу после суда погрузили. Может, его признали не порченым и не спалили поэтому? А остальных? Батька соахийский! Только бы это они тут лежали!
– Эй! – повторил вороненок и стал щупать матрац справа от себя.
И слева бы пощупал, да плечо страшно разболелось. От этого и проснулся, так что шевелить им лишний раз не хотел.
– Эй, вы дрыхнете, что ли?
Рядом сопели, но никто не отвечал, и пришлось подняться. А перина-то мягкая! Пальцы аж до пола провалились! Солнце еще не взошло, и за окнами такой туман стоял, что хоть режь на лоскуты и одежду шей. Никакого света не пропускал. Пришлось Генхарду ползти вдоль матрацев и смотреть, где кто лежит.
От народа пахло мылом, так что нюхай не нюхай, а родную вонь никак не учуешь. Генхард дополз до первой лежанки и увидел ноги. Длиннющие, волосатые. Торчат из-под одеяла, как палки. И так Генхард этим ногам обрадовался! По ним-то сразу понятно, что это Вобла тут лежит, а не кто-то другой. Он был посинелый и до того опухший, что аж щеки округлились. Уж чего-чего, а щек у Воблы сроду не было. Генхард укрыл ему ноги и дальше пополз.
Ближе к стене скрутился калачиком Здоровяк. С ним вроде все было нормально. Дорри спал слева, один, и Генхарду никакого духа не хватило на него посмотреть. Когда он его в прошлый раз видел, на бедняге живого места не осталось. Зато волосы блестели, как маслом намазанные. Все им нипочем.
В последнюю очередь Генхард нашел Яни. Оказывается, она спала слева от вороненка, и он ее не сразу заметил. И было тут еще два пустых матраца, непонятно чьих. Один, похоже, Шивила. А вот второй… Неужто Илана тоже с ними привезли и положили тут… мертвого?
– О-о-ох, – застонал Генхард, схватившись за плечо.
Ему так вдарило в руку, что аж в глазах потемнело. И то ли за дверью кто-то караулил, то ли вороненок слишком громко охнул. Тут же послышались шаги, и в комнату просеменил смешной такой мужичок. Маленький, в синем халате, а под ним голубой, а под ним еще белый. И рукава до того огроменные! Каждый с юбку! А на них еще завязки блестящие.
– Ты кто? – спросил Генхард, когда человечек поклонился и протянул ему чашку с вонючим бульоном. – Ты откуда такой узкоглазый? Пчелы тебя покусали, что ли?
Мужичок опять поклонился и протянул Генхарду пиалу.
«Чего это он мне кланяется?» – подумал вороненок и тут увидел, что волосы у мужичка черны-чернехоньки. Как у настоящего соахийца. Правда, все-таки покусанного.
– Умереть не встать! – выпучился Генхард на мужичка. – Да я же во дворце! Да я же принц теперь! И у меня слуга есть! Братец соахийский! Братец родненький!
– Да здесь я, здесь! – послышался чей-то раздраженный голос. – От тебя шуму, как от целой толпы.
Генхард вытянул шею да так и застыл. На пороге, прислонившись к дверному косяку, стоял соахийский принц. Бледный, лохматый, больной на вид, но самый что ни на есть настоящий.
– Родненький! – выпалил Генхард вне себя от счастья, оттолкнул мужичка, пролив на пол вонючий бульон, и бросился к брату.
– Да-да, я тоже рад тебя видеть, – сказал тот, когда вороненок чуть не сшиб его с ног. – Но ты бы плечо поберег, а?
– Не проснусь! Не проснусь! Не проснусь! – пробормотал Генхард, крепко зажмурившись, и только тогда открыл глаза.
Хоромы золоченые никуда не делись. Принц тоже. Вороненок столько всего хотел ему сказать, но за один миг от счастья ничегошеньки в голове не осталось. Брат наконец-то заговорил, а Генхард стоял, как пень посреди огорода, и ни слова не мог вспомнить.
– А я и знал! – выдал он наконец, сдерживая слезы. – А я всегда знал, что ты за мной вернешься, родненький! А это мы уже в Соахии, да? Это твой дворец?
– Нико, – сказал брат. – Это мое имя. Тебе, Генхард, спать надо. Чего ты соскочил так рано? Доктор тебе лекарство принес, выпей и спи. Утром поговорим.
– А у меня плечо заболело, – потупился вороненок. – Вот и встал. А это… кого там несут?
Генхард попятился, увидав за спиной брата странного мужика, у которого в руках был самый настоящий куценожка.
Нико отошел от двери, пропустил дылду, и тот плюхнул Астре на один из пустых матрацев.
Генхард открыл рот, силясь что-нибудь сказать. Потом закрыл.
– Эй, куценожка, я, что ли, дохну уже, а? – испуганно шепнул он, глядя то на Астре, то на соахийца.
– Нет, – спокойно сказал калека. – С чего ты взял?
– А и как это с чего? Бредить же начал! Говорят, так и помирают от ран! Сначала жар по всему телу, потом чушь всякая в голову лезет. А потом – р-раз! – и вынесли тебя холодного. И брат пришел, теперь еще ты тут. Откуда вам тут взяться обоим? Точно брежу!
– Все нормально, ты не бредишь.
– Я пойду мелкого притащу, – зевая, сказал Нико. – А то он со мной уснул.
Генхард проводил принца взглядом, сел на перину и подполз к Астре.
– Занозу мне в пятку! – сказал он, ткнув калеку в плечо. – Ты прям взаправдашний! Даже воняешь!
С минуту они сидели бок о бок, словно два кукушкиных сына в гнезде, и смотрели на Яни. Волосы у нее разметались по подушке, а уголки глаз будто мукой присыпали – ревела много, вот следы и остались.
– Ты помер, да? – спросил Генхард. – Ты поэтому за мной пришел? Чтобы в мир мертвых меня забрать? А Илана почему тут нету? Ты его забрал уже?
Куценожка ничего не успел ответить: вороненок увидел, что в дверях стоит Сиина, и никакой храбрости у него не осталось.
