banner banner banner
Тайнопись видений
Тайнопись видений
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Тайнопись видений

скачать книгу бесплатно


Он неловко похлопал порченого по спине, и тот завыл еще громче. Он никогда никому не жаловался и не плакал перед другими. Только Элиас увидел всамделишного Астре – слишком сильного и слишком слабого, злого на весь мир и убитого печалью, задетого нелепыми загадками и ревущего взахлеб. Калека впервые понял, как это приятно, когда можно проявлять то, что чувствуешь, и не прятаться. Против Элиаса у него не было скорлупы, и Астре кольнула совесть за гадкую мысль: «Не хочу больше притворяться. Не хочу быть главным в семье. Не хочу занимать место Иремила».

И тут раздалась песня:

А я ночью не усну,
Как сова ушастая.
Отыщу себе сосну
И в дупле пошастаю.
Я внутри найду свирель,
Как у деда Бахая.
И заливистую трель
Я тебе забахаю.

Астре сглотнул слезы и рассмеялся.

– Это худшая песня за всю мою жизнь!

– Не ценишь ты людские таланты, – обиделся Элиас. – Это я еще в детстве сочинил. Знаешь, как всем нравилось? А дед Бахай у нас в деревне правда был, и свирель у него имелась.

– А что это?

– Да обычная деревяшка с дырками. Название шибко умное, а так дудка и есть дудка. Но он такой был важный тип, как будто его сам Валаарий к себе придворным музыкантом звал. Купил эту свирель у какого-то прохиндея и всем хвалился, что у него-де инструмент соахский, а сам так играл, что куры кругом дохли. Погоди, это еще не конец, там дальше веселее будет.

– Нет, спасибо, мне уже лучше. – Астре немного помолчал, чувствуя, как на сердце опять тяжелеет. – Надеюсь, у меня получится тебя чему-нибудь научить…

Вот бы целиком сорвать притворство, как полосы сгнивших бинтов, и обнажить все язвы, но нельзя. Если Элиас разочаруется, то не поможет добраться до Сиины. Как же мерзко во всем искать выгоду. Как мерзко…

– Слушай. Скажи честно, – начал Элиас изменившимся голосом, и у Астре похолодело в груди. – Ты же не тот, за кого я тебя принимаю, да? Ты не великий прималь или кто-то вроде того? Ты как будто что-то прячешь. Как будто сам себе язык прикусываешь. Я, конечно, парень простой, но людей хорошо чувствую. Ничего не выйдет, да? Я не стану таким, как ты? У меня таланта не хватает? Только скажи честно. Как есть скажи.

И Астре не смог соврать. Совесть слишком истерзала его. Надо было пробормотать, что все получится, но Цель твердила свое.

– Ты прав. Ничего не выйдет, – сипло выдохнул Астре.

В этих словах обитали пустота Хассишан, страх одиночества, мертвая Сиина.

– Вот, значит, как, – с расстановкой сказал Элиас. – Выходит, ты соврал. Дал мне надежду, чтобы я не ушел с прималями и тащил тебя на горбу. Эта штука тебя убивает, да? Что с твоей рукой? Не шевелится? Я тебя пару раз хватал, ты даже не дернулся. Поэтому ревешь?

Астре вспотел и закрыл глаза: «Так вот чего он не должен был узнать. Вот почему мне было так страшно, когда он ушел в туман. Я почувствовал его дух. Я коснулся его, когда был бурей. Он слишком мал, чтобы проявиться снаружи».

– Все с тобой ясно, – глухо произнес Элиас. – Значит, никакой ты не учитель. Ты просто повисший на мне умирающий безногий калека. Вот уж подарочек твоей сестре! Уверен, что ей так уж радостно будет тебя повстречать? Она хоть существует? Вот же я дурак, а! Наслушался с три короба обещаний! Лучше бы с нормальными мужиками пошел! Теперь двое суток обратно к ущелью переться!

Астре понял, что после чернодня Элиас уйдет без него.

Глава 2

Проклятая цель

Запись от первых суток Белого Дракона.

Третий узел. Трид тонкого льда. 1019 год эпохи Близнецов.

Она пахнет тыквой, и липки ладони от меда.
В ней скрыто чутье, но оно ее горько обманет.
Собачий скулеж. На снегу пятна алые крови.
И в доме пустом замерзает остывшая каша.

* * *

Бамбуковая палка просвистела в воздухе и ударила по спине Кайоши в семнадцатый раз. Он дернулся, но не вскрикнул, только закусил губу.

Восемнадцать…

За что Драконы так с ним обошлись?

Двадцать…

Проклятье! Снова по тому же месту. Юноша коротко охнул и сильнее стиснул зубы. Он хорошо представлял красные борозды, которые завтра станут синяками. Такими же фиолетовыми, как его одежда. Кайоши не раз видел наказания низших провидцев, но на собственной шкуре испытал впервые.

Двадцать три…

Из носа потекла кровь.

Кайоши били, как поганую собаку. Ему никогда в жизни не было так унизительно, мерзко и больно. Вот она – плата за ошибку великого предсказателя.

Чем идеальней выполняешь работу, тем тяжелее прощают неудачи. Ли-Холь так привык полагаться на Кайоши, что едва не велел убить его, когда провидец упустил смерть старой матери императора. В тот день предсказатель не стал смотреть видения. Он отправился на помощь человеку в пустыне, дабы не сойти с ума, и вот к чему это привело. О гневе Ли-Холя Драконы умолчали.

Палка ударила в двадцать пятый раз, Кайоши содрогнулся и обмяк. Сознание уплывало, он не расслышал голоса Цу-Дхо и того, как подбежали младшие ученики.

В темной пустоте возникло мутное видение будущего: глаза человека из пустыни – серо-синие, как пасмурное небо. Неподвижные и стеклянные. Мертвые глаза.

Образ тут же перекрыла другая картина – девушка посреди леса возле большого дуба. Пурга разбушевалась, и ее почти не видно за рваными полотнами вихрей. Кайоши разглядел часть покрытого шрамами лица. На щеках не таял снег, ресницы заледенели. Девушка давно окоченела.

Провидец очнулся, дернувшись, и не сдержал стона. Он обнаружил, что лежит на животе в своей комнате. Окно наполовину сдвинули, между кронами яблонь мерцали звезды, и в покоях было прохладно из-за сквозняка.

Кайоши судорожно вздохнул. Спина горела, от боли гудели виски. Он уткнулся лицом в подушку, переживая кошмар во сне, слившийся с кошмаром наяву. Шум, конечно, услышали, и дверь поползла вверх.

Юноша готов был взвыть от раздражения. Ему требовалось время, чтобы угомонить мысли и попытаться расставить их по местам.

– Настоятель Цу-Дхо велел записать ваши видения, – послышался робкий голос младшего ученика.

– Не было никаких видений, – прохрипел Кайоши, с трудом повернув голову. – Выйди и передай Цу-Дхо, чтобы оставил меня в покое хотя бы на час.

– Тогда вам придут сменить повязки.

– Не надо! Выйди и скажи, чтобы никто не заходил!

Ученик выскользнул за дверь, и на короткий миг Кайоши остался один. Но не успел он прикрепить ниточки новых образов к общему полотну, как в комнату наведался Цу-Дхо.

– Да оставьте же меня в покое! – почти выкрикнул провидец.

– Я понимаю ваши чувства, – мягко сказал настоятель, присаживаясь рядом. – Но у вас нет времени на меланхолию. Нужно поскорее озаботиться новостями для императора и придумать объяснение вашей ошибке.

– Оставьте меня в покое! Не видно, что я взбешен?!

– Более чем.

– Тогда уйдите! Мне не до вас! Мне совсем не до вас, Цу-Дхо!

– Я впервые вижу вас таким несдержанным.

– Уйдите, если не хотите свести меня с ума! Дайте хоть минуту побыть с собой! Мне не нужны ваши советы и наставления! Не сейчас!

Кайоши почувствовал, что готов встать и выдворить настоятеля из комнаты пинками. Раздражение было таким сильным, что напугало его. К счастью, Цу-Дхо не стал спорить и покинул сына Драконов.

Кайоши и без него знал, что судьбу императора нужно просмотреть в первую очередь, но человек из пустыни опять умирал. Этот проклятый незнакомец запятнал безупречную репутацию Кайоши и теперь снова ставил под угрозу его жизнь, да еще перекрывал нужные видения. Шлейф сна до сих пор окутывал провидца мутной дымкой, и это было отвратительно, как послевкусие крови во рту. Кайоши приподнялся, морщась, и с минуту колотил рулон подушки. Потом он сел, и со спины что-то отлипло с адской болью.

– А-а-й!

Наверное, упала пропитанная мазью тряпица, а казалось, оторвался лоскут кожи.

Сын Драконов пережил вспышку мучений, затем тихо пробрался к шкафу, раздвинул створки и среди сотни ящичков выдвинул тот, где в тайном отделении хранилась свернутая цилиндриком шелковая лента. На ней он записывал посторонние сны, а потом просматривал и обдумывал во время ночных прогулок. Убедившись, что за тканевой стеной никого нет, Кайоши торопливо открыл шкатулку с кистью и потратил несколько минут на сочинение стиха. Пока тайнопись сохла, провидец мрачно размышлял, не забывая вполглаза наблюдать за входной дверью.

«Великие Драконы, почему я не могу просто поговорить с ним? Ни слова сказать не выходит, как же раздражает… Ни в одном трактате не написано, как связаться с духом другого человека… Мне что, собственный способ выдумывать?»

Кайоши поднес ленту к свече. Чернила уже высохли и перестали блестеть. Благо, ветер сегодня был западный и дул прямо в окно. Юноша скатал тайнопись и вернул ее на место, за боковину ящика.

«Спокойно. Держи себя в руках. Хладнокровие – лучшее оружие ума. Ты что-нибудь придумаешь, только сосредоточься и вспоминай все последовательно».

Кайоши закрыл глаза и постарался вытянуть догадки из сна, как нити из сладкой патоки. Это вышло не сразу, но провидец был терпелив и настойчив. Он привык добиваться своего и от окружающих, и от самого себя. Наконец все встало на места, и ответ оказался оглушителен. Кайоши распахнул глаза, фиолетовые, как ирисы на тканевых стенах, и сбивчиво зашептал:

– Это из-за сестры! Он умер после того, как узнал, что она погибла. Как же странно он умер… Будто сам себя выел изнутри. Великие Драконы, дайте мне поговорить с ним! Помогите мне его предупредить! Почему я не могу понять, как это сделать?!

* * *

Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар, местность близ деревни Северный лог,

13-й трид 1019 г. от р. ч. с.

Все началось с боли в горле, которую Сиина долго не хотела замечать, как и разросшийся в груди тревожный комок. Щеки разрумянились, тело стало ватным, и скоро девушка поняла, что заболела и заболела серьезно.

Хмурые облака надвинулись на небо и замерли, а потом пошел снег. На этот раз не было похоже, что он растает. Крупные хлопья сыпались, как перья из порванного сита. За ними едва проглядывался горизонт, и Сиина смотрела вниз, на припорошенную траву и потрепанные ботинки, натершие ноги до мозолей. Подол платья цеплялся за колючки и репьи. Руки в дырявых перчатках едва двигались. Ватная куртка отсырела от мороси и туманов, окутавших степи на целый тридень. Наверное, от них Сиина и заболела, а может, наглотавшись ледяных корочек или от ночевок без огня и тепла. Она долго держалась, потому что привыкла к холодам. Зимы на Пепельном острове были затяжные и жестокие. Сиина благодарила судьбу за непогоду в день, когда их уводили из дома. Несмотря на отчаяние, она догадалась хорошо всех одеть – детям должно быть не очень холодно. У нее самой под платьем имелась теплая туника и двойные вязаные гамаши. А еще чулки и носки из настоящей верблюжьей шерсти. Уж где Иремил умудрился ее раздобыть?

Сиина брела, шмыгая носом, а снег лип ей на ресницы и мешал смотреть. Быстро темнело, чернодень обещал наступить уже после сумерек. Вскоре поднялся ветер и тут же выдул из-под одежды все тепло. Сиина коченела, а сил идти бодрее, чтобы согреться, у нее не осталось. Она давно не ела ничего, кроме безвкусного шиповника и калины. Рыбы, которую удалось приманить на реке внутренностями змеи, хватило ненадолго. Сиина не чувствовала голода, но ее раздражала слабость в теле, и жар становился все сильнее. Девушка прикладывала ко лбу горсти снега и старалась не думать о том, как переживет затмение.

Хлесткая метель рисовала в воздухе узоры, била в лицо вместе с прядями волос, мокрых не то от растаявшей воды, не то от пота. Сиина так устала, что едва волочила ноги. Она остановилась – одна-одинешенька в сизой мгле, – упала на колени и заплакала, как маленький потерявшийся ребенок.

– Астре! Ну что же ты мне не помогаешь? Ну что же ты бросил меня?

Горло вспухло, слюна стала вязкой, и говорить без боли не получалось, но Сиине хотелось заглушить звуки бурана. Она поднялась и побрела дальше, сбивая холодные сыпучие шапки с трав и разговаривая с братом. Снег выбелил окрестности, сделав сумерки немного светлее. Пришло время готовить укрытие, но Сиина все шла, а комок в груди продолжал давить дурными предчувствиями. Нужно было идти как можно дольше, пока еще получалось. Лавина снега не утихала – наступили те самые дни, о которых говорил Астре, когда за тридень вырастали высокие сугробы. Сиина боялась не выбрать из них и задубеть в поле.

В голове мутнело, давно промокли гамаши, а в ботинки набились холодные опилки облаков, но порченая не останавливалась, чтобы вытряхнуть их. Ей почему-то казалось, что отдых ее убьет. Внутренний голос велел приниматься за убежище, но Цель требовала идти дальше, и Сиина повиновалась ей. Она знала, что черное солнце пока не опасно: небо укрыто завесой туч и скорее всего надолго.

Пурга душила не хуже песчаной бури, лишь изредка девушка могла разглядеть тающий вдали горизонт. Когда она подняла глаза в очередной раз, то оцепенела. Впереди светились огни. Далекие и мигающие из-за снегопада. Вот куда вела ее Цель.

Сиина обрадовалась. Не людям, а мысли о том, что рядом с селением есть сеновалы и можно спрятаться в стогу. Но мечта тут же разбилась о понимание – ометы давно убрали.

Сиина посмотрела на деревню, потом на высокие горы вдали, кудрявые от заиндевелых дубов. Где-то там стояла избушка Зехмы, но сколько девушка ни старалась, не увидела среди гущи ветвей пятнышка оконного света. Поземка снова ударила в лицо. Сиина отерла его влажной варежкой и глянула под ноги. Они утопали уже по щиколотку и дрожали от слабости.

– Вот и все, – сказала она сама себе. – Вот и все.

В этот миг Сиина поняла, что не доберется до леса, а если и дойдет, на убежище не хватит сил. Она уснет под каким-нибудь деревом и замерзнет. А может, станет лакомством для волков или не успевших уйти в спячку медведей. В деревне ее тут же распознают по уродствам и убьют, привязав к столбу на морозе, потому что дорог уже нет и никто не повезет порченую к Валаарию.

– Да что мне делать-то? – прохрипела Сиина, ударяя себя в грудь и падая в наметенный ветром сугроб. – И что мне теперь? Зря шла? Вот так и умру? Прямо тут?

Она легла на спину и смотрела, как из темноты летят, пританцовывая, озорные снежинки. Цель сдавливала грудь, и Сиина вдруг, впервые в жизни, так разозлилась на нее, что закричала:

– Не дождешься, поганая!

И, кое-как поднявшись, пошла к деревне.

– Устала я от тебя, – всхлипнула порченая, держа руку у груди, где пульсировал липкий комок. – До смерти устала. Если я умру, ты со мной сгинешь. Так что говори, поганая, в какое место идти и где спрятаться лучше. Я обещала ему выжить. У меня, кроме этого обещания ничего для него нет.

Оставшийся путь до деревни Сиина преодолела в потемках: в домах затворили ставни, спасаясь от холода и затмения. Чужое место встретило Сиину лаем собак, и целая стая псин бросилась на девушку, едва та ступила за ворота. Они неслись черным потоком, неистово бреша. Наверное, на время затмения их отвязывали, чтобы гоняли лис, которые были падки до местных курятников.

Оцепенелая, замученная Сиина вмиг представила, как ее валят в сугроб и грызут до крови. Как распахиваются ставни домов, хлопают двери и наружу выбегают люди. Липкий ком разросся и заполнил грудину. От него сперло дыхание. Сиина стояла, глядя на звериные оскалы и захлебываясь приступом. Когда первая собака подскочила и вцепилась в ногу, Сиина закричала. Ком сжал легкие и, лопнув, разошелся по округе кольцами страха, ударил в дома и ворота. Люди за стенами испуганно охнули, псины заскулили и все, как одна, помчались прочь, поджав хвосты. Сиина стояла зареванная и обезумевшая от ужаса, пока ноги не подкосились.

«Вот сейчас, – думала она. – Сейчас они выскочат и найдут меня. А я даже встать не могу».

Но никто не вышел, а ставни так и остались закрытыми. Снег падал на плетни, увитые сбросившим листья виноградом. На чей-то дырявый сапог, повешенный на забор, на крыши нахохлившихся избушек, на ступени крылец, где после чернодня устанешь размахивать метлой. Вьюга все кружила, и Сиина вдруг поняла, что страха в ней нет. Он весь вышел, а внутри не осталось ни капли. И хотя от жара плавилась голова, девушка сообразила – люди не покинут дома в такое время, собаки испугались, а пурга поможет скрыть следы, и если порченая где-нибудь спрячется, ее никто не заметит.

– А ну-ка подскажи мне, – шепнула Сиина. – Ну-ка подскажи, куда идти. Живо подсказывай. Вон в тот двор? Или в тот?

Она встала, опершись о столб, и глянула на один дом, потом на соседний. В груди неприятно защемило. Тогда порченая принялась осматривать другие усадьбы, подмечая, как сделаны сараи. Они пристраивались к избам вплотную или соединялись с ними деревянными галереями, по которым в чернодень можно было пройти в хлев, чтобы помочь разродиться корове, покормить свиней или собрать яйца. Разве оставишь скотину одну на целые сутки? Когда-то у Иремила тоже были животные, но с появлением Рори от них пришлось отказаться. У жалельщика не выдержало бы сердце, возьмись прималь кормить его супом из курицы, которая цыпленком сидела у него в руках.

Сиина брела от двора к двору, отворяла калитки и тихонько подходила к окнам, но ничего доброго Цель не сулила. Девушка прошла почти всю деревню и совсем вымоталась, когда обнаружила один-единственный дом, где страх чуть поутих. Хлев тут был отгорожен от избы галереей, на крыше темнел здоровенный омет, накрытый просмоленной тряпкой. Если вырыть в нем берлогу, можно переночевать, а утром уйти, пока никто не видит. Сиина прошла мимо двери сарая, запертой на крючок и заслон. Приставила ухо к щели и услышала, как корова жует жвачку, блеет овца и кудахчут куры. Желудок свело от мысли о молоке и яйцах. О размоченных в воде сухарях, которыми подкармливают свиней. О прелом пшене, брошенном птицам.

– Дура ты, что ли? Чего удумала? – шепнула она себе, а потом прислушалась к Цели. – А вдруг изнутри замка нет? Можно, я туда войду, а? Хоть одно яичко…

Комок был маленьким и неприятным, но не расползался.

– Корову подоили уже. Ночь на дворе. Никто не должен войти пока что. Так ведь, а?

Цель ответила слабой тревогой, и Сиина, сглотнув, сняла засов, сбросила крючок и легонько толкнула дверь.

«И правда изнутри не закрыли. Странно это».

Девушка скользнула внутрь и провалилась в тепло, пропитанное морем запахов: сена, барды[5 - Барда – гуща, которая остается от винокурения или пивоварения и употребляется в качестве корма для домашних животных.], навоза. Все это было такое живое, такое родное после пустошей Хассишан и мертвых степей, что захотелось плакать. Сиина стала тихонько щупать стены у двери и нашла наверху, на полке, коробку спичек и шершавый камень, вделанный в брус. Она двинулась чуть дальше, затаив дыхание и очень боясь напугать животных или что-нибудь задеть, коснулась висящей на гвозде лампы, чиркнула спичкой по камню и зажгла фитиль.

Теплое пламя колебалось от тряски. Сиина держала лампу обеими руками, но даже так было тяжело. Тогда она обняла ее, греясь о стеклянную колбу и приглушая опасный свет. Под ногами валялась мятая солома. В одном стойле всхрапывала черная лошадь, в соседнем чавкала травяной жуйкой корова в нарядных трехцветных пятнах. К ее вымени присосался теленок. Сиина тихонько подошла к корове и погладила ее по боку.