скачать книгу бесплатно
Но она не отдавала! Так вцепилась, что даже костяшки пальцев побелели.
В тот год Гарп закончил борцовский сезон с общим результатом двенадцать побед при одном поражении в своей весовой категории до 133 фунтов, проиграв только в финале чемпионата Новой Англии. А в свой последний школьный год он стал победителем во всех матчах, был избран капитаном команды и по итогам голосования получил титул Самого Ценного Борца и выиграл звание чемпиона Новой Англии. С тех пор команда Стиринг-скул под руководством Эрни Холма почти двадцать лет доминировала в состязаниях борцов Новой Англии. В этой части страны у Эрни Холма было то, что он называл «преимуществом Айовы». После ухода Эрни работа борцовской секции в Стиринг-скул пошла на спад. А поскольку Гарп стал первой из многих звезд Стиринга, Эрни навсегда сохранил к нему особое отношение.
Хелен ко всему этому, казалось, проявляла полное безразличие. Она, конечно, радовалась, когда побеждала команда отца, поскольку в такие дни ее отец был счастлив. Но в последний год учебы Гарпа в Стиринге, особенно когда он стал капитаном школьной команды, Хелен не пришла ни на один поединок. Она, правда, отослала назад из Толбота рассказ Гарпа, приложив к нему собственное письмо следующего содержания:
Дорогой Гарп!
В этом рассказе безусловно что-то есть, но я думаю, что пока ты все-таки скорее борец, чем писатель. Чувствуется, что ты тщательно поработал над выбором слов и сильно продвинулся в понимании людских характеров и судеб, однако ситуация, описанная в рассказе, представляется все же несколько искусственной, а конец, извини меня, совершенно детский. Тем не менее я высоко ценю твое доверие. Было очень приятно, что ты показал свою работу именно мне.
Твоя Хелен
В писательской карьере Гарпа, конечно же, были и куда более жесткие оценки его творчества, однако ни одна из рецензий никогда не значила для него столько, сколько эта. Хелен, вообще-то, отнеслась к его произведению очень мягко. В рассказе, что Гарп дал ей прочесть, речь шла о двух юных влюбленных, которых убил на кладбище отец девушки, принявший их за грабителей. Влюбленных похоронили, разумеется, рядышком, но вскоре по какой-то непонятной причине их могилы были осквернены. Что произошло дальше с отцом девушки, так и осталось покрыто мраком неизвестности; о судьбе же злодеев и вовсе не было ни слова.
Дженни честно сказала Гарпу, что первые его произведения слишком далеки от реальной действительности, зато Гарп пользовался поддержкой преподавателя английской литературы – человека, более всех в Стиринге близкого к писательству, тощего, хрупкого заики по фамилии Тинч. У мистера Тинча отвратительно пахло изо рта (и Гарп каждый раз вспоминал ту гнусную вонь, что исходила из пасти Бонкерса), однако говорил Тинч весьма неглупые вещи и всячески стимулировал воображение Гарпа. Именно он научил Гарпа пользоваться исключительно доброй старой грамматикой и привил ему любовь к точному выбору слов. Во времена Гарпа мальчишки в Стиринге придумали Тинчу кличку Вонючка и вечно подкладывали ему записки насчет дурного запаха изо рта, оставляли у него на столе пузырьки с полосканием и регулярно посылали по почте зубные щетки.
Когда к карте «Литературная Англия» приклеили очередную пачку мятной жвачки, мистер Тинч напрямик спросил своих учеников: правда ли, что у него так дурно пахнет изо рта? Класс замер, а Тинч выбрал Гарпа, которого больше всех любил и которому больше всех доверял, и спросил:
– Гарп, как в-в-вы полагаете, у м-м-меня действительно изо рта плохо п-п-пахнет?
Правда в тот весенний день витала в воздухе, вплывая и выплывая сквозь распахнутые окна, – кончался последний год пребывания Гарпа в Стиринг-скул. Гарп славился своей честностью, начисто лишенной иронии или юмора, своими успехами на борцовском ковре и сочинениями по английской литературе. По другим предметам его отметки были от удовлетворительных до плохих. С самого раннего возраста Гарп, как он позднее утверждал, всегда стремился к совершенству в чем-то одном и никогда не разбрасывался. Результаты тестов на общую проверку способностей свидетельствовали, что особыми способностями он не обладает. От рождения ему не было дано ничего. Гарпа это не удивляло: он разделял со своей матерью уверенность, что ничто не дается просто так, от рождения. И когда кто-то из литературных критиков после выхода второго романа Гарпа назвал его «прирожденным писателем», Гарп решил над ним поиздеваться. Он послал копию этой рецензии в Принстон, штат Нью-Джерси, тем, кто ранее его тестировал, с просьбой еще раз проверить их первоначальные выводы относительно его, Гарпа, «врожденных» способностей. А получив копию результатов своих тестов, переслал ее тому критику с запиской, в которой говорилось: «Чрезвычайно Вам благодарен за Ваши оценки, но у меня в жизни не было ни одного „врожденного“ таланта». Гарп считал, что стал «прирожденным» писателем, хотя с тем же успехом мог бы стать «прирожденным» медбратом или «прирожденным» воздушным стрелком.
– Г-г-гарп! – повторил мистер Тинч, наклоняясь к юноше, который тут же почувствовал запах ужасной правды.
Гарп знал, что должен выиграть ежегодный приз за лучшее сочинение. В этом отношении единственным судьей всегда был Тинч. А если он сумеет еще и сдать экзамен за курс математики, который ему пришлось проходить повторно, то вполне успешно окончит школу, чем весьма порадует мать.
– У м-м-меня п-п-плохо пахнет изо рта? – спросил Тинч.
– «Хорошо» или «плохо» – это дело вкуса, сэр, – ответствовал Гарп.
– Ну а на в-в-ваш вкус, Гарп? – настаивал Тинч.
– На мой вкус, – не моргнув глазом заявил Гарп, – у вас изо рта пахнет лучше, чем у любого другого учителя в этой школе.
И он пристально посмотрел через весь класс на Бенни Поттера из Нью-Йорка – вот уж кто действительно был умницей и «прирожденным» остряком, даже сам Гарп не стал бы против этого возражать – и не сводил с него глаз до тех пор, пока с лица Бенни не исчезло насмешливое выражение; глаза Гарпа говорили ясно: он свернет Бенни шею, если тот только пикнет.
Тинч сказал: «Благодарю вас, Гарп!» – и Гарп получил первый приз за сочинение, хотя, сдавая мистеру Тинчу свою работу, он приложил к ней следующую записку:
Мистер Тинч! Я тогда солгал Вам при всех, потому что не хотел, чтобы эти засранцы над Вами смеялись. Вам, однако, следует знать, что изо рта у Вас пахнет действительно очень скверно. Извините. Т. С. Гарп.
– Знаете, что я в-в-вам скажу? – начал Тинч, когда они наедине обсуждали последний рассказ Гарпа.
– Что? – спросил Гарп.
– Я ничего не могу п-п-п-поделать с этим з-з-з-запахом! Думаю, это потому, что я ум-м-м-мираю, – заявил он и почему-то подмигнул Гарпу. – Я з-з-загниваю изнутри, а запах вырывается наружу!
Но Гарпу его шутка не понравилась. И, уже окончив школу, он постоянно справлялся о мистере Тинче, искренне радуясь, что старый джентльмен не болеет ничем серьезным.
Тинч умер значительно позже от причин, ничего общего не имевших с дурным запахом изо рта. Зимней ночью, возвращаясь домой с преподавательской вечеринки, где, как потом говорили, вероятно, выпил лишнего, он поскользнулся на обледенелой дорожке, упал, ударился головой и потерял сознание. Ночной сторож обнаружил его тело, когда уже рассвело; скорее всего, мистер Тинч умер просто от переохлаждения.
К несчастью, первым, кто сообщил эту печальную новость Гарпу, оказался именно записной школьный остряк Бенни Поттер. Гарп случайно встретил его в Нью-Йорке, где Поттер писал статейки для какого-то иллюстрированного журнала. Скверное мнение Гарпа о Поттере еще усугублялось его низким мнением об иллюстрированных журналах вообще и убеждением, что Поттер всегда завидовал известности, которой Гарп пользовался как писатель. «Поттер – один из тех бедолаг, – писал позднее Гарп, – у кого в столе хранится с десяток готовых романов, но они никогда не осмелятся никому их показать».
В школьные годы Гарп, правда, и сам не очень-то стремился показывать кому-либо свои творения. Только Дженни и Тинч имели возможность наблюдать за его развитием и успехами. И как известно, один рассказ он дал почитать Хелен Холм, после чего решил ничего больше Хелен не показывать до тех пор, пока не напишет что-нибудь такое, о чем она не сможет сказать ни одного дурного слова.
– Ты слыхал? – спросил Бенни Поттер, встретив Гарпа в Нью-Йорке.
– О чем? – удивился Гарп.
– Старый Вонючка-то копыта отбросил, – сказал Бенни. – Замерз насмерть.
– Как ты сказал? – переспросил Гарп. – Кто копыта отбросил?
– Старый Вонючка, – повторил Поттер. Гарп всегда терпеть не мог эту кличку. – Напился пьяным и поперся домой по обледеневшей тропке через лужайку. Упал, ударился башкой и замерз насмерть.
– Ну и жопа же ты! – сказал Гарп с чувством.
– Правда-правда, Гарп, – сказал Бенни. – Такая гребаная холодина стояла, пятнадцать ниже нуля. Хотя, – добавил он вдруг, – его вонючая пасть должна была бы греть его в-в-всю н-н-н-ночь.
Они стояли в баре вполне приличного отеля, где-то в районе Парк-авеню; Гарп никогда не знал, куда он попадал, когда оказывался в Нью-Йорке. Он приехал в город на встречу с кем-то и случайно наткнулся на Поттера, который и затащил его в этот бар. Гарп подхватил Поттера под мышки и посадил его на стойку.
– Ты просто гнида, Поттер, – сказал он.
– Ты меня никогда не любил! – попытался вырваться Бенни.
Гарп слегка подтолкнул его, и полы расстегнутого пиджака Бенни Поттера угодили в раковину за стойкой, где отмокали грязные стаканы.
– Оставь меня в покое! – взвизгнул Бенни. – Ты всегда был любимым лизожопом старого Вонючки!
Гарп еще подтолкнул его, и задница Бенни съехала в раковину; мыльная вода выплеснулась на стойку.
– Сэр, прошу вас слезть со стойки, – вежливо сказал бармен, обращаясь к Бенни.
– Господи помилуй! – возмутился тот. – Да меня же толкнули! Вот кретин!
Но Гарп уже шел к выходу. Бармену пришлось вытащить Бенни из раковины и усадить за самый дальний столик.
– Ну что за сукин сын! – бесился Бенни. – У меня теперь вся задница мокрая!
– Прошу вас, сэр, выбирайте выражения! – сказал бармен.
– Ну вот, и траханый бумажник весь промок! – Бенни, пытаясь отжать мокрые брюки, продемонстрировал бармену свой мокрый бумажник. – Гарп! – заорал он, но Гарпа и след простыл. – У тебя всегда было отвратное чувство юмора, Гарп!
В общем, замечание справедливое, Гарп и в самом деле, особенно в школьные годы, без особого юмора относился даже к самым своим любимым занятиям – к борьбе и к писательству, то бишь к своей будущей карьере.
– А почему ты решил, что станешь писателем? – спросила его однажды Куши Перси.
Гарп в тот год оканчивал школу. Они с Куши гуляли по окраине города, направляясь берегом Стиринг-ривер в какое-то замечательное место, которое хорошо знала Куши. Она приехала домой на уик-энд из школы Диббса. Надо сказать, это была уже пятая из приготовительных школ, где училась Куши Перси. Начинала она в Толбот-скул, в одном классе с Хелен, но вскоре у Куши возникли проблемы с дисциплиной, и ее попросили покинуть это учебное заведение. Те же проблемы поочередно возникали и в трех других школах. Среди учеников Стиринга Диббс-скул была хорошо известна и даже пользовалась популярностью – из-за тех самых девочек, у которых были проблемы с дисциплиной.
Был прилив, и Стиринг-ривер казалась на удивление полноводной. Гарп смотрел, как восьмивесельный «шелл» скользит по воде, следом за ним летела чайка. Куши взяла Гарпа за руку. У Куши было множество сложных способов проверить, как к ней относится тот или иной мальчик. Многие из учеников Стиринг-скул мечтали остаться с Куши наедине, но мало кому хотелось, чтобы остальные видели, как он демонстрирует свой интерес к ней. Гарпу, как она заметила, было на это наплевать. Он крепко держал ее за руку. Конечно, они росли вместе, но Куши отнюдь не считала, что за это время они стали близкими друзьями. По крайней мере, думала она, если Гарп хочет того же, что и все остальные, его не смущает, что кто-то видит, как он этого добивается. Этим-то он Куши и нравился.
– А я думала, ты станешь борцом, – сказала она.
– Борцом я уже стал, – сказал Гарп. – А буду – писателем.
– И женишься на Хелен Холм, – насмешливо сказала Куши.
– Может быть, – сказал Гарп и немного отпустил руку Куши.
Куши знала, что Хелен Холм – тема, к которой Гарп относится абсолютно без юмора, так что здесь надо поосторожнее.
Вскоре им навстречу попалась компания мальчишек из Стиринг-скул, и один из них, оглянувшись, крикнул:
– Господи, во что это ты ввязался, Гарп?
– Не обращай внимания, – сказала Куши, сжав руку Гарпа.
– Я и не обращаю, – спокойно ответил он.
– А о чем ты собираешься писать? – спросила Куши.
– Не знаю, – ответил Гарп.
Он не знал даже, будет ли поступать в колледж. Несколько колледжей Среднего Запада проявляли интерес к его борцовским талантам: Эрни Холм успел разослать несколько рекомендательных писем. Из двух мест Гарпу пришли приглашения, и он туда съездил. В борцовских залах этих колледжей Гарп почувствовал себя даже не аутсайдером, но прямо-таки нежелательным элементом. Тамошние борцы, казалось, стремились не просто победить его, а уничтожить морально. Его же стремление победить их было не слишком велико. В одном колледже ему сделали очень любопытное предложение – небольшая стипендия на первом курсе, но никаких обещаний насчет второго года обучения. Что ж, в общем-то, честно, если учесть, что он из Новой Англии. Но Эрни предупреждал его: «Там это совершенно иной вид спорта, парень. То есть у тебя, конечно, есть способности и, если уж на то пошло, отличная подготовка. Но тебе не хватает честолюбия, азартного стремления к победе. А стоило бы такое стремление развить. Это похоже на чувство голода, понимаешь? Надо быть действительно заинтересованным в победе, очень желать ее».
А когда Гарп спросил у Тинча, куда ему поступить, чтобы стать писателем, Тинч вроде как совершенно растерялся и не знал, что посоветовать. «В к-к-какой-нибудь х-х-хороший к-к-колледж, наверное, – сказал он. – Но ес-с-сли ты с-с-собираешься писать, это ведь м-м-можно делать г-г-где угодно, не так ли?»
– А у тебя красивое тело, – шепнула Гарпу Куши Перси, и в ответ он крепче сжал ее руку.
– У тебя тоже, – честно признался он.
Хотя, по правде сказать, тело Куши было далеко от совершенства. Она была маленькая, коренастая, но на редкость по-женски соблазнительная, этакий компактный, плотненький бутончик. Ее бы следовало назвать не Кушмен, думал Гарп, а Кушетка; сам он еще в детстве иной раз дразнил ее так: «Эй, Кушетка, гулять пойдешь?» А сейчас она сказала, что знает одно место…
– Куда ты меня ведешь? – спросил Гарп.
– Ха! – ответила она. – Это ты меня ведешь! А я просто показываю тебе дорогу. К тому самому месту, – добавила она.
Они сошли с тропинки там, где Стиринг-ривер в старину называлась Кишкой: когда-то здесь засосало в грязь целый корабль, от которого теперь уж и следов не осталось. Только на берегу еще можно было отыскать кое-что интересное. Именно здесь, у излучины реки, Эверетт Стиринг и намеревался уничтожить англичан – здесь по сей день стояли его пушки, три огромных чугунных чудовища, насквозь проржавевших и вросших в бетонное основание. Когда-то они, конечно, могли поворачиваться, но потом отцы города навечно закрепили их в одном положении. Рядом с пушками лежала горка ядер, тоже скрепленных бетоном. Ядра настолько проржавели, что стали зелено-красными, словно их сняли с давно затонувшего корабля, а бетонное основание, на котором они лежали, сплошь покрывал мерзкий современный мусор – банки из-под пива и битое стекло. Поросший травой склон, что вел вниз к практически неподвижной воде обмелевшей реки, был вытоптан, словно здесь паслось огромное стадо овец, но Гарп хорошо знал, что склон истоптан ногами мальчишек из Стиринг-скул, бегавших сюда на свидания. В общем, выбор Куши оригинальностью не отличался, хотя и был вполне в ее стиле.
Куши нравилась Гарпу, а ее брат Уильям Перси всегда очень хорошо к нему относился. Гарп был слишком мал, чтобы быть хорошо знакомым со Стьюи Вторым, ну а Допи всегда был всего лишь Допи. Маленькая Пух казалась Гарпу ребенком немного странным и очень робким. Видимо, свою трогательную глупость Куши целиком унаследовала от матери, Мидж Стиринг-Перси. Гарп подозревал, что ведет себя не очень честно – ведь при Куши он никогда не упоминал, что считает ее папашу, Жирного Стью, полнейшим кретином и засранцем.
– Ты что, никогда раньше здесь не бывал? – спросила Куши.
– Может, и бывал, вместе с матерью, когда-то давно, – сказал Гарп.
Конечно же, он знал, что это за место – «у пушек». В Стиринг-скул даже существовало расхожее выражение «потрахаться у пушек». Например: «Я здорово потрахался у пушек в прошлый уик-энд!» или «Видел бы ты, как старина Фенли кончил вчера у пушек!» Да и сами пушки пестрели соответствующими надписями: «Пол трахал здесь Бетти. 1958 г.» или: «М. Овертон, 59 г. Кончил здесь пять раз».
На том берегу сонной реки виднелись игроки в гольф из Стиринг-Кантри-клаб. Даже на таком расстоянии их дурацкая одежда казалась совершенно неестественной в этих лугах и заросших тростником болотах. Яркие головные платки и пестрая шотландка на фоне зелено-коричневых трав и серо-коричневой грязной воды превращали игроков в каких-то напуганных и неуместных здесь животных, преследующих прямо по озеру свою скачущую добычу – белые мячи-точки.
– Господи, до чего же идиотская игра этот гольф, – сказал Гарп.
Он по-прежнему отрицательно относился к играм с мячами и клюшками; Куши уже слыхала его тезисы на сей счет и пропустила эту реплику мимо ушей. Она уселась там, где трава была помягче, – внизу застыла река, вокруг торчали густые кусты, а сверху нависали огромные разверстые жерла пушек. Гарп заглянул в ближайшее жерло и вздрогнул, обнаружив там голову разбитой куклы; голова как живая смотрела на него одним уцелевшим стеклянным глазом.
Куши расстегнула ему рубашку и слегка куснула за сосок.
– Ты мне нравишься, – сказала она.
– Ты мне тоже, Кушетка, – сказал Гарп.
– Как ты думаешь, – спросила Куши, – то, что мы старые друзья, этому не помешает?
– Да нет! – ответил Гарп.
Он надеялся, что они быстренько перейдут прямо к делу, потому что еще никогда этим не занимался и очень рассчитывал на опыт Куши. Некоторое время они целовались взасос, сидя на истоптанной траве. У Куши это здорово получалось, она крепко прижимала свои мелкие твердые зубки к его зубам.
Честный даже в столь юном возрасте, Гарп попытался все же промямлить, что, по правде сказать, отец ее – полный идиот.
– Ну конечно идиот, – согласилась Куши. – Но и твоя мать тоже немножко странная, верно?
Ну да, Гарп тоже так считал.
– Но я все равно ее люблю, – заявил этот самый преданный из сыновей. Даже в такой момент.
– Ага, мне она тоже нравится, – сказала Куши.
Таким образом, они выяснили все, что требовалось, и Куши разделась. Гарп тоже разделся, но тут она вдруг спросила:
– Слушай, а где он?
– Какой еще «он»? – в панике спросил Гарп. Он-то думал, что она как раз в «него» и вцепилась.
– Где эта штука? – требовательно спросила Куши, дергая его за то, что Гарп как раз «этой штукой» и считал.
– Да что тебе нужно? – спросил Гарп.
– Как, неужели ты ничего с собой не взял? – спросила Куши.
Гарп лихорадочно соображал, что именно он должен был взять с собой.
– А что я должен был взять? – все-таки спросил он.
– Ох, Гарп! – вздохнула Куши. – У тебя что, резинок нету?
Он виновато поглядел на нее. Он ведь был мальчишкой, всю жизнь прожившим вдвоем с матерью, и единственная «резинка», какую он видел в жизни, была однажды надета на дверную ручку их квартирки рядом с изолятором, по всей вероятности, гнусным мальчишкой по фамилии Меклер, который давным-давно окончил школу и уехал куда-то продолжать свое саморазрушение.
Тем не менее о таких вещах следовало знать. Он ведь не раз слышал от мальчишек о презервативах.
– Иди сюда. – Куши подвела его к пушкам. – Ты ведь ни разу этим не занимался, верно? – спросила она. Он кивнул, как всегда честный до идиотизма. – Ох, Гарп! – снова вздохнула она. – Не будь ты моим старым другом… – Она улыбнулась, но он понял, что теперь этого уже не будет: она не даст. Куши ткнула пальцем в дуло средней пушки. – Погляди сюда.
Он поглядел. Осколки стекла сверкали как драгоценные камни. Наверное, подумал Гарп, так сверкают камешки на морском берегу где-нибудь в тропиках… Виднелось в жерле пушки и кое-что еще, не столь приятное на вид.
