скачать книгу бесплатно
Хуан Диего сказал доктору Варгасу, что сожалеет об авиакатастрофе, в которой погибла вся семья молодого врача.
– Это она тебе сказала? – спросил Варгас мальчика.
Лупе не переставала лопотать: дескать, Варгас унаследовал дом своих родителей и все их имущество. Его родители были «очень набожны»; долгое время причиной семейных трений было то, что Варгас «не набожен». Теперь молодой доктор был «менее набожен», сказала Лупе.
– Послушай, Лупе, как он может быть «менее набожен», когда он не был «набожен»? – спросил Хуан Диего сестру.
Но девочка только пожала плечами. Ей становилось известно лишь что-то конкретное – сообщения приходили к ней, как правило, без объяснений. «Я просто говорю тебе то, что мне ясно, – всегда говорила Лупе. – Не спрашивай меня, что это значит».
– Подожди, подожди, подожди! – встрял в разговор Эдвард Боншоу. – Кто не был набожен и стал менее набожным? Я знаю этот синдром, – сказал Эдвард Хуану Диего.
Хуан Диего передал по-английски сеньору Эдуардо все, что Лупе сообщила ему о докторе Варгасе; даже брат Пепе не знал полностью данной истории. Все это время Варгас продолжал осматривать сломанную и искореженную ногу мальчика. Хуану Диего стал отчасти нравиться доктор Варгас; раздражающая способность Лупе угадывать прошлое незнакомого человека (и в меньшей степени его будущее) помогала Хуану Диего отвлечься от боли, и мальчик оценил, как Варгас воспользовался этим, чтобы осмотреть его.
– Где ребенок свалки учится английскому? – спросил по-английски доктор Варгас брата Пепе. – Ваш английский не так хорош, Пепе, но я полагаю, что это вы приложили руку к обучению мальчика.
– Он научился сам, Варгас; говорит, понимает, читает, – ответил Пепе.
– Это дар, который нужно пестовать, Хуан Диего, – сказал Эдвард Боншоу мальчику. – Я очень сожалею о вашей семейной трагедии, доктор Варгас, – добавил сеньор Эдуардо. – Я кое-что знаю о семейных невзгодах…
– Кто этот гринго? – резко спросил по-испански Варгас у Хуана Диего.
– El hombre papagayo, – сказала Лупе. («Человек-попугай».)
Хуан Диего расшифровал это для Варгаса.
– Эдвард – наш новый учитель, – объяснил брат Пепе доктору Варгасу. – Из Айовы, – добавил он.
– Эдуардо, – сказал Эдвард Боншоу; айовец протянул руку Варгасу и только тогда увидел резиновые перчатки на руках доктора – перчатки были испачканы кровью из нелепо сплющенной ноги мальчика.
– Вы уверены, что он не с Гавайев, Пепе? – спросил Варгас. (Невозможно было не заметить горластых попугаев на гавайской рубашке нового миссионера.)
– Уверен, как и вы, доктор Варгас, – начал Эдвард Боншоу, резонно передумав пожимать руку молодому доктору. – Хотя мою веру одолевали сомнения.
– У меня никогда не было веры – следовательно, никаких сомнений, – ответил Варгас; его английский был комковатый, но правильный, – в нем не было ничего сомнительного. – Вот что мне нравится в рентгеновских лучах, Хуан Диего, – продолжал доктор Варгас на своем вполне толковом английском. – Они не религиозны – на самом деле рентгеновские лучи отнюдь не так двусмысленны, как многие элементы, которые я могу себе представить в данный момент. Ты являешься ко мне раненый и с двумя иезуитами. С тобой твоя прорицательница-сестра, которая – как ты сам говоришь – более права насчет прошлого, чем насчет будущего. Приходит твой уважаемый шеф – хозяин свалки, который присматривает за тобой и тебя переезжает. – (К счастью для Риверы, свое мнение Варгас высказал на английском, а не на испанском, потому что и без того самочувствие Риверы из-за этой беды было достаточно скверным.) – И то, что рентгеновские лучи покажут нам, – это пределы того, что можно сделать для твоей ноги. Я говорю с медицинской точки зрения, Эдвард, – сделав паузу, сказал Варгас, посмотрев не только на Эдварда Боншоу, но и на брата Пепе. – Что касается Божьей помощи, то я оставляю ее вам, иезуитам.
– Эдуардо, – поправил Эдвард Боншоу доктора Варгаса.
У отца сеньора Эдуардо, Грэма (убийцы собаки), второе имя было Эдвард – это было веской причиной, почему Эдвард Боншоу предпочитал зваться Эдуардо, что очень нравилось и Хуану Диего.
Варгас выдал экспромт брату Пепе – на этот раз по-испански:
– Эти дети свалки живут в Герреро, и их мать убирает в храме Общества Иисуса – как это по-иезуитски! И полагаю, что она также убирает в «Ni?os Perdidos»?
– S?, в детском приюте тоже, – ответил Пепе.
Хуан Диего был на грани того, чтобы сказать Варгасу, что Эсперанса, его мать, не только уборщица, но то, чем еще занята Эсперанса, было сомнительно (в лучшем случае), а мальчик знал, какого низкого мнения молодой доктор о сомнительном.
– Где сейчас твоя мать? – спросил доктор Варгас. – Она сейчас наверняка не занята уборкой.
– Она в храме, молится за меня, – сказал Хуан Диего.
– Давайте сделаем рентген, давайте двигаться дальше, – предложил доктор Варгас; было видно, что ему пришлось сдержаться от непочтительного комментария по поводу силы молитвы.
– Спасибо, Варгас, – сказал брат Пепе; он говорил с такой нехарактерной для него неискренностью, что все посмотрели на него – даже Эдвард Боншоу, который совсем недавно познакомился с ним. – Спасибо, что вы прилагаете такие усилия, чтобы уберечь нас от вашего стойкого атеизма, – добавил Пепе.
– Я вас и берегу, Пепе, – ответил ему Варгас.
– Безусловно, отсутствие веры – это ваше личное дело, доктор Варгас, – сказал Эдвард Боншоу. – Но, может быть, сейчас не лучшее время для этого – ради мальчика, – добавил новый миссионер, считавший отсутствие у кого-либо веры своим личным делом.
– О’кей, сеньор Эдуардо, – сказал Хуан Диего айовцу на своем почти идеальном английском. – Я тоже не очень-то верующий – я не намного более верующий, чем доктор Варгас.
Но Хуан Диего был более верующим, чем полагал. У него были сомнения насчет церкви – в том числе насчет взаимоотношений местных Дев, – но чудеса интриговали его. Он был открыт для чудес.
– Не говори так, Хуан Диего, ты слишком молод, чтобы отказываться от веры, – сказал Эдвард.
– Ради мальчика, – сказал Варгас на своем комковато звучащем английском, – возможно, сейчас лучше положиться на реальность, чем на веру.
– Лично я не знаю, во что верить, – начала Лупе, не обращая внимания на то, понимает ли ее хоть кто-нибудь. – Я хочу верить в Деву Гваделупскую, но только посмотрите, как она позволяет помыкать собой, – посмотрите, как Дева Мария манипулирует ею! Как можно доверять Гваделупке, когда она позволяет Марии-монстру быть ее хозяйкой?
– Гваделупка позволяет Марии топтать ее, Лупе, – сказал Хуан Диего.
– Эй! Стоп! Не говори так! – воскликнул Эдвард Боншоу. – Ты слишком молод, чтобы быть циничным. – (Когда речь шла о религии, новый миссионер понимал испанский лучше, чем могло показаться поначалу.)
– Давайте сделаем рентген, Эдуардо, – сказал доктор Варгас. – Давайте двигаться дальше. Эти дети живут в Герреро и работают на свалке, пока их мать убирает за вами. Разве это не цинизм?
– Давайте двигаться дальше, Варгас, – сказал брат Пепе. – Давайте сделаем рентген.
– Это хорошая свалка! – заявила Лупе. – Скажи Варгасу, Хуан Диего, что мы любим эту свалку. С Варгасом и человеком-попугаем мы закончим в «Потерянных детях»! – закричала Лупе, но Хуан Диего ничего не перевел, он молчал.
– Давайте сделаем рентген, – сказал мальчик. Он просто хотел все узнать о своей ноге.
– Варгас думает, что нет смысла оперировать твою ногу, – сообщила ему Лупе. – Варгас считает, что, если кровоснабжение нарушено, ему придется ампутировать ее! Он думает, что ты не сможешь жить в Герреро с одной ногой или хромым! По всей вероятности, Варгас считает, что твоя нога заживет сама по себе под прямым углом – навсегда. Ты снова будешь ходить, но только через несколько месяцев. Ты навсегда останешься хромым – вот что он думает. Варгас удивляется, почему здесь этот человек-попугай, а не наша мать. Скажи ему, что я знаю его мысли! – закричала Лупе брату.
Хуан Диего кивнул:
– Я скажу вам с ее слов, о чем вы думаете.
И он выложил Варгасу все, что говорила Лупе, выразительно помолчав, прежде чем перевести это на английский для Эдварда Боншоу.
Варгас заговорил с братом Пепе, как будто они были одни:
– Ваш ребенок со свалки говорит на двух языках, а его сестра читает мысли. В цирке им было бы лучше, Пепе. Они не должны жить в Герреро и работать на свалке.
– Цирк? – произнес Эдвард Боншоу. – Он сказал «цирк», Пепе? Они же дети! Они не животные! Действительно ли детский приют может позаботиться о них? Мальчик – калека! Девочка не может говорить!
– Лупе много говорит! Она чересчур говорлива, – сказал Хуан Диего.
– Они не животные! – снова повторил сеньор Эдуардо.
Возможно, именно слово «животные» (даже по-английски) заставило Лупе внимательнее присмотреться к человеку-попугаю.
О-о, подумал брат Пепе. Да поможет нам Бог, если сумасшедшая девочка прочитает его мысли!
– Цирк обычно заботится о своих детях, – сказал доктор Варгас по-английски айовцу, мимоходом взглянув на убитого горем Риверу. – Эти дети могут выступать в интермедии…
– В интермедии! – возопил сеньор Эдуардо, заламывая руки; возможно, именно так он заламывал руки, когда был семилетним мальчиком, потому что Лупе увидела его таким и начала плакать.
– О нет! – всхлипнула Лупе и прижала руки к глазам.
– Еще что-то прочла? – с напускным безразличием спросил Варгас.
– Эта девочка действительно читает мысли, Пепе? – спросил Эдвард.
О, надеюсь, не сейчас, подумал Пепе, а вслух сказал:
– Мальчик научился читать на двух языках. Мы можем помочь мальчику – подумать о нем, Эдвард. Девочке мы помочь не можем, – тихо добавил Пепе по-английски, хотя Лупе не услышала бы его, даже если бы он сказал это на espa?ol.
Девочка снова закричала:
– О нет, нет! Они застрелили его собаку! Его отец и дядя – они убили бедную собаку человека-попугая! – проверещала Лупе своим сиплым фальцетом.
Хуан Диего знал, как его сестра любит собак; она либо не могла, либо не хотела больше говорить – она безутешно рыдала.
– А сейчас что происходит? – спросил Хуана Диего айовец.
– У вас была собака? – спросил мальчик сеньора Эдуардо.
Эдвард Боншоу упал на колени.
– Пресвятая Богоматерь милостивая – благодарю тебя за то, что ты привела меня туда, где мне место! – воскликнул новый миссионер.
– Думаю, у него была собака, – сказал по-испански доктор Варгас Хуану Диего.
– Собака умерла – кто-то застрелил ее, – как можно тише произнес мальчик.
Из-за плача Лупе и громогласных благодарений айовца Деве Марии маловероятно, чтобы кто-то еще слышал короткий диалог – или что-то вроде того – между врачом и пациентом.
– Вы знаете кого-нибудь в цирке? – спросил Хуан Диего доктора Варгаса.
– Я знаю человека, которого ты должен узнать в свое время, – сказал Варгас. – Нам нужно подключить твою мать… – Варгас увидел, как Хуан Диего инстинктивно закрыл глаза. – Или, может быть, Пепе… нам нужно его одобрение этой идеи, если не согласие твоей мамы.
– El hombre papagayo… – начал Хуан Диего.
– Я не лучший вариант для конструктивного разговора с человеком-попугаем, – перебил своего пациента доктор Варгас.
– Его собака! Они застрелили его собаку! Бедная Беатрис! – рыдала Лупе.
Несмотря на неестественную и невоспринимаемую речь Лупе, Эдвард Боншоу смог разобрать слово «Беатрис».
– Ясновидение – это дар от Бога, Пепе, – сказал Эдвард своему коллеге. – Девочка действительно провидица? Вы употребляли это слово.
– Забудьте о девочке, сеньор Эдуардо, – тихо проговорил брат Пепе, опять же по-английски. – Подумайте о мальчике – мы можем спасти его или помочь ему спастись. Мальчик спасаемый.
– Но девочке что-то известно… – начал айовец.
– Это «что-то» не поможет ей, – быстро сказал Пепе.
– Разве сиротский приют не может принять этих детей? – спросил брата Пепе сеньор Эдуардо.
Пепе беспокоили монахини в «Потерянных детях»; дело даже не в том, что им могли не понравиться дети свалки, – заведомой проблемой была Эсперанса, их мать-уборщица-подрабатывающая-по-ночам. Но Пепе лишь сказал:
– S?, «Ni?os Perdidos» примет детей.
И тут Пепе сделал паузу – он гадал, что сказать дальше, и сомневался, стоит ли это говорить.
Никто из них не заметил, когда Лупе перестала плакать.
– El circo, – произнесла ясновидящая, указывая на брата Пепе. – Цирк.
– Что насчет цирка? – спросил Хуан Диего сестру.
– Брат Пепе считает, что это хорошая идея, – ответила Лупе.
– Пепе считает, что цирк – хорошая идея, – сказал всем Хуан Диего на английском и испанском языках.
Но Пепе не выглядел таким уж уверенным на сей счет.
На этом разговоры временно прекратились. Просвечивание рентгеновскими лучами заняло много времени, в основном потому, что пришлось долго ждать заключения рентгенолога; ожидание настолько затянулось, что уже не оставалось сомнений относительно того, какой будет результат. (Варгас уже подумал об этом, а Лупе уже поделилась со всеми его мыслями.)
Пока ждали ответа от рентгенолога, Хуан Диего решил, что ему на самом деле нравится доктор Варгас. Лупе пришла к несколько иному выводу: девочку в основном восхищал сеньор Эдуардо – и не только из-за того, что случилось с его собакой, когда ему было семь лет. Девочка так и заснула, положив голову на колени Эдварду Боншоу. То, что всевидящий ребенок привязался к нему, укрепило в новом учителе благое намерение; айовец смотрел на брата Пепе с таким видом, как будто хотел сказать: «И вы считаете, что мы не можем спасти ее? Конечно можем!»
О Господи, молился Пепе, какой опасный путь ждет нас впереди, полный безумия и неизвестности! Пожалуйста, направь нас!
Доктор Варгас, сидевший рядом с Эдвардом Боншоу и братом Пепе, слегка коснулся головы спящей девочки.
– Я хочу взглянуть на ее горло, – пояснил молодой врач.
Он сказал им, что попросил свою медсестру связаться с коллегой, чей офис также находился в больнице «Cruz Roja». Доктор Гомес была специалистом по уху, горлу и носу – было бы идеально, если бы она могла взглянуть на гортань Лупе. Но если доктор Гомес не сможет сама посмотреть, то она, по крайней мере, одолжит Варгасу необходимые инструменты. Там нужны были особая лампочка и маленькое зеркало, которое приставлялось к задней стенке горла.
– Nuestra madre, – сказала Лупе во сне. – Наша мать. Пусть осмотрят ее горло.
– Она не проснулась – Лупе всегда разговаривает во сне, – сказал Ривера.
– О чем она говорит, Хуан Диего? – спросил мальчика брат Пепе.
– О нашей матери, – ответил Хуан Диего. – Лупе может читать ваши мысли даже во сне, – предупредил он Варгаса.
– Расскажите мне, Пепе, побольше о матери Лупе, – предложил Варгас.
