Табурет и пень

Ирина Одарчук Паули

Табурет и пень

Пролог

В мире, который мчится куда-то вперед, существуют островки неподвижности. Таким островком был старый сад. Он не был заброшенным, просто… умиротворенным. Яблони сгибались под тяжестью плодов, крапива жгла ноги неосторожным пчелам, а по утрам роса лежала на паутине, как нитки жемчуга. И в самом сердце этого сада, под раскидистым дубом, жили наши герои.

С одной стороны стоял Пень. Невысокий, широкий, испещренный морщинами-трещинами и шрамами от давно исчезнувших сучьев. Он был частью этого мира, его фундаментом. Его корни, невидимые глазу, уходили глубоко в землю, и он знал все ее секреты.

С другой стороны лежал, поджав одну ножку, Табурет. Когда-то он был молод и пах лаком и сосной. Теперь его краска облупилась, сиденье покрыли царапины, а одна ножка была короче других, из-за чего он имел легкий, но устойчивый наклон. Он помнил руки столяра, тепло дома и смех детей.

Их разделяло всего два метра, но это была пропасть между двумя вселенными.

Глава 1. Молчание и ветер

– Опять ветер, – проворчал Пень. Капли дождя стекали по его коре, впитываясь в древесину. Он не говорил этого вслух. Он думал так, и Табурет это слышал. Они не разговаривали ртами, которых у них не было. Они общались тишиной, которая между ними вибрировала.

– Не нравится? – отозвалась мысль Табурета. Он всегда был немного насмешлив. – А по-моему, свежо. И смывает пыль. На мне вчера кот сидел, шерсти клок нацедил.

– Ветер – это беспокойство, – возразил Пень. – Он гоняет листья, качает ветки, не знает покоя. Я предпочитаю устойчивость. Тишину.

– Устойчивость – это когда у тебя три с половиной ноги, – фыркнул Табурет. – Попробовал бы ты походить, узнал бы цену устойчивости.

Пень не ответил. Он принимал дождь, как принимал солнце, снег и полнолуние. Он был аскетом. Табурет же был философом, слегка циничным, но добрым в глубине своей потрескавшейся души.

Их диалоги были похожи на этот сад – неторопливые, полные невысказанного.

Глава 2. Прошлое, которое не отпускает

Иногда в сад приходил Старик. Он был седой и медлительный, как и все здесь. Он садился на Табурет, ставил локти на Пень и смотрел вдаль. В эти минуты Табурет чувствовал тяжесть – не физическую, а ту, что исходила изнутри человека. Он чувствовал, как дрожат руки Старика, и ему так хотелось подставить свою другую, более крепкую ножку, чтобы облегчить ему ношу. Но он мог лишь молча нести свою службу.