скачать книгу бесплатно
– Применю все свое усердие, – заверил Бассевич и легкой, грациозной походкой человека, привыкшего быть на виду, направился в кабинет. Ему на смену в зал вошел Толстой. Пройдя суровую петровскую школу, они были научены работать быстро и слаженно, когда требовала обстановка. Теперь же их жизни висели на волоске, причем, тонюсеньком, они прекрасно отдавали себе отчет в том, что Долгорукие, Голицыны и иже с ними в душе подписали смертный приговор своим соперникам.
– То-то молодец! Уж здесь! – остался доволен Меншиков.
– Стараюсь, сколь могу. А ты, светлейший, слыхать, решил ускорить события?
– Они сами ускоряются. Медлить нельзя, он опять в беспамятстве. Вас с Бассевичем я бы просил встретить и подготовить подъезжающих. Я тем временем переговорю с императрицей.
– Ее величество соизволили дать согласие выйти к вам, ваша светлость. Сейчас будут в кабинете, – подоспел расторопный гольштинский министр.
– Отлично. Благодарю. Я туда. А вы – к «гостям», друзья мои! Пьеса вам известна, распределяйте роли. Прошу вас нижайше ничего и никого не упустите, надобно ни минуты не забывать, с кем и чем дело имеем. Скоро буду.
И Меншиков направился в государев кабинет. Бассевич и Толстой, повиновавшись Меншикову, перешли в гостиную залу, куда должны были стекаться «приглашенные».
Меншиков только что не вбежал в кабинет. Никак нельзя было заставить Екатерину ожидать его в такой-то момент. Да, дружба у них была старая и крепкая, но при этом с обоих сторон тонко выдерживался политес, и тон общения в каждом конкретном случае бывал особый от самого что ни наесть панибратского до изысканнейше подобострастно-почтительного. Лишь только Меншиков вошел, приотворилась дверь с противоположной стороны. Еще не видя, кто за ней, но точно зная, светлейший бросился навстречу с увещеваниями:
– Матушка-государыня, я понимаю, что не в праве в столь скорбный час беспокоить вас, и нет мне прощения, но обстоятельства таковы, что я вынужден был молить вас об этой милости. Прошу вас, взгляните в окно. Вон там и там в углу, и здесь, совсем под окнами, гвардейцы-офицеры. Они пришли сюда, по собственному побуждению, потому что беспредельно преданы нашему Императору и вам и хотят вас поддержать в роковой момент. Они вас обожают… Мы посоветовались: первостепенные сановники и сенаторы на вашей стороне. За нами не только гвардия, но и армия. Казна у нас в руках. Мы, ваши приверженцы, занимаем все ключевые позиции. Сторонники Петра II сильны лишь знатностью. Риска нет. Но действовать необходимо. Должны же ваши подданные знать, что вы согласны принять на себя власть…
– Но я… – хотела было начать Екатерина.
Меншиков понял: царице требуются основные наметки того, что ей предстоит развить в своей речи, а также намеки, каковой должна быть манера поведения на ближайший момент, и, не тратя понапрасну время, перебив, как будто не совладав с собой, так как не в силах услышать отказ, еще более страстно, чем начал, продолжил:
– Матушка Екатерина Алексеевна, ваше величество, сам Петр венчал тебя на царство. Прошу соберись. Нужно произнести лишь несколько слов успокоения своим подданным, желающим после Петра на троне видеть только тебя. А если у кого из них и есть сомнения, вы, ваше величество, должны разрушить их. Позвольте, я взгляну, все ли в сборе и вернусь за вами.
Екатерина быстро направилась к дверям, из которых появилась:
– Нет, я от него не отойду больше ни на минуту!
Из покоев Петра, навстречу Екатерине, будто по команде Меншикова, вышел Макаров. Меншиков побежал вслед за ней и с отчаяньем в голосе продолжил свои наставления:
– Помилуйте, ваше величество, если власть перейдет в руки ребенка, стране грозит хаос, в котором первыми погибнем мы.
Приняв пасс, Макаров как бы невзначай мягко заступил Екатерине дорогу.
– Ваше величество, – вкрадчиво заговорил он, – Александр Данилович действует и советует вам разумно. Я понимаю вашу скорбь, но со своей стороны тоже молю вас соблаговолить и выполнить просьбу светлейшего князя.
– Не в силах, – был ответ.
Действительно силы и решимость требовались немалые. По сути сейчас её подданные предлагали ей при живом муже-императоре объявить себя правящей монархиней, то есть захватить власть. Опасностей в таком шаге таилось столько, что и не перечесть. Но уже двух основных было достаточно, чтобы ой как поколебаться. Во-первых, супруг, который хоть и был уже без сознания, мог и выжить, случалось прежде, что он чудом отходил от тяжелейших болезней. Как и чем она оправдается, тем более теперь, когда их отношения столь осложнились вскрывшейся ее любовной интрижкой с камергером Монсом. Ужаса, который она пережила тогда, ей больше не вынести. Да и надежды на прощение нет, и не может быть. Во-вторых, что если задуманное не удастся?! В обоих случаях – казнь, причем, казнь позорная… А решаться надо… Иначе будущее грядет не многим лучшее, чем при провале…
Обстоятельства не оставляли времени ни на размышления, ни на уговоры. Вошел граф Толстой:
– Позвольте доложить, ваше величество. Приглашенные его светлостью, прибыли. Они ждут.
Екатерина снова отрицательно повела головой.
Глава VII
Толстому потребовалось меньше секунды, чтобы считать ситуацию, и он продолжил:
– А вы, государыня-императрица, вместо того, чтобы пойти навстречу им и скипетру, хотите без пользы обнимать своего супруга, который вас уже не узнаёт. Там ваше присутствие не нужно, а здесь ничего не может быть сделано без вас для того, чтобы вы могли царствовать, а не плакать. И если душа вашего супруга еще остается в его теле, которое ему уже не служит, то только для того, чтобы отойти с уверенностью, что вы умеете быть достойной своего супруга и без его поддержки, и что вы с детьми вне опасности.
Казалось, что пауза тянулась бесконечно, но никто из царедворцев не прерывал ее. Все необходимое и достаточное было сказано, теперь надо было позволить Екатерине сконцентрироваться, собраться с мыслями. Немало будет зависеть от того, сколь удачно она подаст себя и ситуацию, сколь изящно и сильно сыграет. В этот её талант все присутствующие крепко верили, посему и сочли за благо не торопить её, хотя под ногами горела земля. Они наблюдали, как началось её внешнее преображение, спина плавно выпрямлялась, подбородок поднимался, выражение лица приобрело достоинство, уверенность и силу… Да, дело шло, как требовалось и ожидалось. Еще мгновение и она заговорила:
– Если так… Что ж… Я покажу это и ему, и вам, и всем. Идемте!
В соседнем зале Екатерину ждали все ключевые фигуры в государстве, а также избранные Меншиковым сенаторы, представители духовенства, офицерства, гвардии. Всех их Екатерина давно и хорошо знала, равно, как и они ее. Тем труднее была ее задача. Она должна была заставить их увидеть себя в новом свете, причем, сказать слова, которые каждый из них смог бы истолковать, как ему нравится. Растягивать речь было нельзя, чтоб не проскочили оплошности, да и время сильно поджимало. Окинув всех взглядом и быстро встретившись глазами с каждым, она заговорила в пространство:
– Вы просили меня выйти к вам. Я здесь. Я разделяю ваше беспокойство и осознаю, как много опасностей и несчастий может грозить государству, которым управляет ребенок. Меня, как вам всем известно, венчал на царство сам супруг мой, Петр Великий, поэтому, идя навстречу вашим просьбам, и получив право из рук самого Императора, я могу принять корону на себя. Но не для того, чтобы отнять ее у Великого князя, а для того, чтобы надежно сохранить ее для него, как священный залог, который и возвращу ему, когда небу будет угодно соединить меня с моим обожаемым мужем, ныне отходящим в вечность.
Речь удалась. Присутствующие практически самопроизвольно остановили её, когда услышали, что им требовалось, несколько приглушенными возгласами: «Да здравствует Императрица Екатерина! Виват! Благодарим, тебя матушка!»
Екатерина продолжала блистательно вести свою партию:
– Я также благодарна вам за преданность и верность.
Тут инициативу перехватил архиепископ Феофан Прокопович:
– Братья мои, поклянемся же в верности нашей государыне императрице и разойдемся.
«Господи, как хорошо иметь дело с опытными и проворными людьми, все катится как по маслу, даже вмешиваться не надо было, а вот теперь, – пора!» – подумал Меншиков и с готовностью и рвением двинулся к митрополиту, демонстрируя истовое желание первым положить руку на Библию, провоцируя таким образом и остальных участников переворота проявить свое дерзновение. В результате сгрудились около Феофана Прокоповича, а Меншиков немного отступил, давая дорогу другим, как бы в знак уважения и понимания их благородного порыва и оправданной горячности, и с трудом сдерживая в себе подобные же чувства. Он, безусловно, не собирался отлынивать от присяги. В этом для него не было ни смысла, ни выгоды. Просто, стоя почти у цели и великодушно пропуская одного за другим устремившихся к присяге, ему проще было отследить каждого в отдельности и ситуацию в целом. Наконец, когда на подходе оставались только совершенно надежные люди, он, как бы, не в силах более пережидать «прорвался» к присяге, и к ручке императрицы. Потом на фоне завершающейся церемонии, торжественно и многозначительно стал повторять вращавшимся в зале:
– Прошу вас быть в готовности в любой час снова вернуться сюда, или оставаться во дворце.
Заметив, что некоторые направились к дверям, Меншиков зычно обратился к Екатерине:
– Матушка императрица, сколь мне известно, ты намеривалась в ознаменование столь грандиозного события наградить и одарить присутствовавших.
Екатерина, которая даже и не подозревала, что светлейший предусмотрел и подготовил церемонию пожалования, немедленно оценив его распорядительность, подхватила подсказку и нашлась:
– Разумеется, светлейший, теперь приспело время об этом объявить, ты опередил меня, я не виню тебя. Более того, повелеваю тебе сделать за меня сие. Надеюсь, присутствующие здесь близкие нам с императором люди понимают мое тяжелое состояние… невмоготу доле оставаться в отдалении от моего страждущего супруга, нашего великого императора, позвольте покинуть вас.
– Благодарю тебя, государыня-императрица, что ты даришь меня счастьем выполнить одно из твоих первых поручений, которое ты даешь в новом качестве правящей монархини, сверх того зело приятное, кое я не замедлю с превеликой радостью выполнить, но дозволь просить тебя ещё об одной милости. Окажи высокую честь мне, графу Толстому, графу Бассевичу, кабинет-секретарю Макарову, графу Бутурлину составить твою свиту и проводить тебя до покоев государя-императора! – обратился к царице Меншиков.
– Извольте, – согласилась императрица, – остальных прошу задержаться и принять мои пожалования по возвращении светлейшего князя.
Все почтительно склонились, и императрица со свитой вышла.
Глава VIII
Лишь только двери закрылись и удалившиеся остались одни, Меншиков остановил Екатерину словами:
– Матушка-государыня, я понимаю ваше нетерпение вернуться к своему супругу и разделяю его. Я сам бы жаждал стоять сейчас у его ног, но государственные дела не терпят. Давайте попросим господина Макарова побыть там и в случае малейших перемен в состоянии императора немедля сообщить.
Макаров, поклонившись, быстро прошел в комнату Петра.
– А нам надо обсудить стезю, по которой мы должны направлять грядущие события, – не прерываясь продолжал светлейший.
– Ах, как он! – воскликнула царица.
– Надежда, разумеется, есть, но имея противников, как наши, мы должны быть в полной готовности к любому ходу дела. Матушка-императрица, теперь ты для многих подданных, во всяком случае, для тех, кто правит государством на престоле. Я бы предлагал во избежании осложнений сейчас же арестовать смутьянов, тех, кто мыслит вопреки воле государя императора, и со злым умыслом погубить великие дела Петра хотел бы возвести на трон дитя, – гнул свою линию Александр Данилович.
Екатерина не знала, что ответить и величественно промолчала, как бы размышляя.
– Но такая мера может произвести смятение, – позволил себе высказаться Бассевич.
– Можно взять только зачинщиков, тогда остальные, трепеща, молча, смирятся с уже принятым решением. – Меншиков не то, чтобы спорил, а перебирал варианты.
– Светлейший князь! А если вдруг, не дай Бог, противоположной партии удастся восторжествовать, – подключился к обсуждению граф Толстой.
– То участь ее императорского величества и ее приверженцев, будет тем плачевнее, – закончил его мысль гольштинец.
– Что ж, может, вы и правы. К чему излишняя жестокость. Куда приятнее пережать их разумом, а не силой… Однако, государыня, что ты молчишь? – спросил светлейший.
Екатерина определилась:
– Тебе ведомо, князь, я никогда не любила мер крутых. Да и престол ищу не для того, чтобы людей тиранить, а только, чтоб не почило дело мужа моего с ним вместе…
– Понимаю и слушаюсь, матушка, по-твоему все будет отныне и впредь. Теперь, как высказала ты желание свое, пожалуй, иди к своему супругу, а мы будем поступать по твоей воле, – проговорил Меншиков, склоняясь в почтительном поклоне.
– Верю вам и полагаюсь, – промолвила Екатерина и удалилась.
Она, не кривя душой, стремилась к мужу. С ним уходила в вечность большая самая невероятная часть её жизни, прекрасная и тяжёлая, радостная и мучительная, реальная и неправдоподобная одновременно. “ Воистину пути Господни неисповедимы» – эта фраза постоянно возникала у неё в голове, когда часами глядя на лицо забывшегося супруга, она перебирала в голове свою жизнь, их жизнь. Разве могла бы она в самых своих дерзких и отчаянных мечтаниях измыслить что-нибудь хотя бы отдаленно приближающееся к тому, что с ней произошло. Теперь она только что стала самодержавной императрицей всея Руси! Необъятной страны, мощнейшей державы, быстро, но крепко сколоченной Петром империи! А давно ли? Нет, лучше не вспоминать, что за жизнь предшествовала их знакомству! И жизнью-то не назовешь. О принцах и не грезила никогда. К восемнадцати годам помотало её так, что за благо сочла стать женой солдата, что облегчения не принесло. Муж отправился дальше воевать, только его и видели, а она попала в плен к русским…
Императрица вернулась к мужу. Ей сказали, что когда заслышались здравицы в её честь, он на какой-то момент вроде очнулся, забеспокоился, хотел что-то сказать, но снова впал в беспамятство. «Видать не по его воле поступили, стало быть, хорошо, что Анна замешкалась и не успела прибежать, и что бумагу подать ему не спешили. Что он написал бы? Однако, дело сделано, обратно не вернешь», – подумала императрица, а вслух сказала:
– Очевидно, его величество желал изъявить своё удовольствие услышанным им.
Дальше она плотно уселась у изголовья супруга, и продолжилась вязь ее воспоминаний. Заботиться было не о чем, она прекрасно знала, что светлейший в действии. На Меншикова она полагалась безоговорочно, так как понимала, что затеял он все далеко не ради неё, а ради себя, а за себя-то он умел постоять. Противника своего знает хорошо и давно умеет его подавлять. Будет сделано не только возможное, но и невозможное. Сей человек блистал многими замечательными дарованиями, но в таланте сражаться за себя ему не было равных.
Глава IX
Действительно, Меншиков работал, не покладая рук, причем, как-то задорно, с выдумкой, с вдохновением, едва ли ни с юмором. Да, временами он тяжко переводил дух, вспоминая в связи с чем бьется, но останавливаться нельзя было, – слишком опасно, – надо было гнать и гнать вперед, и это спасало от страданий.
Меншиков заговорил, даже не дождавшись, пока сомкнутся створки двери за удаляющейся императрицей:
– Итак, нам предстоит составить план действий в решительную минуту, которая последует за смертью Императора. Тут будет необходимо объединение усилий многих лиц. Перво-наперво, нужно, чтобы каждый из нас обязался дать надлежащие наставленья тем, кто ему наиболее предан, или находится в зависимости.
– Да, но сначала нужен план, – напомнил Толстой.
– Прошу вас, господа, сюда, к столу, чтоб можно было записать, – пригласил светлейший. – Так, что же нам понадобится?
– Гвардия и войска, – незамысловато подсказал Бассевич.
– Гвардия уже здесь. Войска поручены Бутурлину. А теперь моя основная задумка, пригнитесь, буду говорить очень тихо, тут важна полная секретность и неожиданность для противника. И еще наперед прошу сразу четко запоминать, что надлежит кому: репетировать нам некогда, подсказать может не представиться случая, а действовать мы должны очень слажено. Так вот я, пожалуй, могу предложить вам забавнейшую шутку, которую мы с ними сыграем и в два счета примирим с нашим решением! Они и «ах» сказать не успеют… Эх, коли б не печальный сей момент, мы всласть посмеялись бы потом…
Тут он перешел на тихий шепот, быстро и энергично объяснил задачи и распределил обязанности, в некоторых случаях даже просил запомнить конкретные фразы и обороты, которые должны быть произнесены и особенно в какой последовательности необходимо развивать действие. В заключении сказал:
– Вы, разумеется, понимаете, достопочтенные други мои, что, предполагая реакцию наших противников, я могу ошибиться в словах, которые они произнесут, но смысл будет неизбежно тот, что сейчас означен. Нижайше прошу вас предельно внимательно следить за всеми персонами, как с той, так и с другой стороны, поддерживать друг друга, если потребуется подправлять: от слаженности и четкости будет зависеть наш успех. А сейчас я должен выполнить возложенную на меня государыней миссию и вручить памятные награды тем преданным и достойным людям, что ожидают в соседней зале, прошу и вас пойти со мной, ибо и вас императрица не обошла своим вниманием. В процессе церемонии будет удобно и уместно ненавязчиво поставить задачи перед участниками.
Вручение прошло торжественно, но быстро, по разным причинам все стремились к одному: соблюсти приличия и перейти к дальнейшим делам. Пожалованные благодарили горячо, но кратко. Не выдержал лишь велеречивый Феофан Прокопович и цветисто и изящно проговорил минут пять-десять. Суть его высказывания сводилась к тому, что пожалованные и так с лихвой осчастливлены императрицей тем, что она дала согласие принять на себя правление и что другой награды и не надо бы, однако, и другую принял с благодарностью.
Когда последние, остававшиеся в зале, собирались разойтись, открылась дверь, и вошел кабинет-секретарь Макаров, он мог бы ничего и не говорить, по его заплаканным глазам, отчаянью и горю на лице сразу стало понятно, что произошло.
– Все кончено! – только и произнес он
Его тихие слова поразили присутствующих до глубины души, а, вернее сразили наповал, их сковал непередаваемый ужас, отчаянье. На несколько секунд замерли, потрясенные. Необъяснимая загадка! Казалось бы, давно знали, что с часа на час им предстоит услышать страшные слова о смерти императора. Более того последние дни только и думали, только и говорили, только и готовились к этом моменту. Практически был возведен на престол новый монарх, а точнее монархиня. И тем ни менее, как гром среди ясного неба, прозвучала едва слышная, почти невнятная фраза Макарова – никто не был готов! Общее молчание нарушил Меншиков:
– Я к НЕМУ. Остальным действовать! – сказал он и исчез за дверью.
Воцарилось смятение. Вельможи засуетились, запричитали, завсхлипывали, забегали, словом, потерялись. Лишь мало-помалу стали приходить в себя, сосредотачиваться.
По каким тайным каналам и каким образом со столь невероятной скорость распространилась по Петербургу трагическая весть, неведомо никому, ибо по рассеянности или намеренно не успели еще толком с рассылкой гонцов, как дворец начал наполняться. Среди первых появились граф Апраксин Федор Матвеевич, Долгорукие Алексей Григорьевич и Василий Лукич, князь Репнин Аникита Иванович, Ягужинский Павел Иванович, Головкин Гаврила Иванович.
Атмосфера в приемной зале стала стремительно накаляться.
Глава X
Прибывали с каждой минутой. Вновь появлявшиеся сдержанно здоровались, невнятно переговаривались, обменивались знаками, сигналами, жестами. Замелькали офицеры, пожаловало духовенство. Продолжался обмен приветствиями, грозными взглядами, словами скорби, печали, радости, и при этом все что-то или кого-то искали глазами… Недоставало Меншикова. Светлейший просто не мог не быть здесь, однако, не появлялся, не хватало еще некоторых, что было странно, но не озадачивало и не тревожило так, как отсутствие князя Александра Даниловича.
Нагнеталось тяжелое противостояние. Обстановка достигала предельного напряжения. Чаще и чаще то тут, то там слышались фразы: «… да, их жалкая кучка!» или «…и древностью рода и количеством превосходим…”, «Петр II»…
Василий Лукич и Алексей Григорьевич Долгорукие как бы невзначай сошлись вплотную. Одними губами Алексей спросил:
– Что, князь Долгорукий, Василий Лукич? Как на дело смотришь?
И получил едва слышный ответ:
– С надеждой, князь Долгорукий, свет-Алексей Григорьевич. Наших тут подавляющее большинство. По шепоткам слыхать, что Петру II на троне быть, если ничего непредвиденного не произойдет. Твое мнение?
– Уверен.
– Рад, рад слышать… Видать, светлейший тоже не сомневается, что к их высочествам бегал на поклон, – хмыкнув, отозвался князь Василий.
– Да уж коли их светлость так чудить начали, стало быть в полной беспомощности пребывают, вона, даже нос высунуть ему боязно! – на этих словах братья разминулись.
На самом деле своими радужными прогнозами и шутками братья лишь желали подбодрить один другого. Отсутствие Меншикова пугало и настораживало их несказанно. Да, то что было на поверхности трудно оценивать иначе, как победу, но не было светлейшего, значит, идут какие-то подводные течения, иначе быть и не могло, но было бы куда легче столкнуться с ним в лоб, а то думай-гадай, чем он сейчас занят. Ставки-то уж больно не равны. Они Долгорукие в случае провала останутся, как говорится, при своих, если, не полезут на рожон, а он теряет все: власть, положение, состояние, жизнь, да и семье и близким его не поздоровится. Посему от него было легко ожидать наиотчаяннейших поступков, и чем дольше он не казался на глаза, тем более угрожающим воспринималось его отсутствие.
Страсти разгорались. Сторонники Петра Второго честолюбивые и знатные по рождению люди, натерпевшиеся в тени, безвестности, в безвластии и подчиненном положении бесконечно долгие годы петровского правления, всеми фибрами души страстно вожделели перемены. Представлялось, счастье так близко, так возможно, рукой подать. Но опаска нарастала с устрашающей силой и скоростью: противоборствующие не сдадутся без боя и сражаться будут до последнего, несмотря на то, что их позиция заранее проигрышная, а скорее именно поэтому. На какие отчаянные действия их толкнет безысходность?!! Что за лихие шаги они предпримут при том, что отступать многим из них предстоит только на плаху?!! У НИХ нет шансов, но что ОНИ будут делать?!! Подобные вопросы мучили собравшихся ничуть не меньше, чем нестерпимое желание ухватиться за власть… Сюда же прибавлялась жгучая горечь утраты, чувство, которое многие не предполагали ощутить в себе в связи со смертью Петра и тем ни менее… Гремучая смесь сильнейших и разнообразнейших эмоций наполняла и наполняла зал и, казалось, давно перевалила возможные пределы… Меншикова не было, зато из внутренних покоев появился Бассевич, его встретили холодными и презрительными взглядами, уж больно много на себя брал последнее время при дворе этот гольштинец. «Теперь придется тебе поосадить коней, мил человек, да и убираться к себе в Гольштинию», – замелькало во взглядах и ухмылках окружающих. Не смущаясь, с видом исполненным достоинства, граф, пересекая зал, направился к Ягужинскому, подошел вплотную и, понизив голос, с крайне секретным видом, но так, чтобы любой желающий мог расслышать хотя бы суть, Бассевич «зашептал» на ухо растерявшемуся обер-прокурору:
– Примите награду, господин Ягужинский, за предостережение, сделанное вами вчера. Уведомляю вас, что казна, крепость, гвардия и армия, Синод и подавляющая часть Сената – в распоряжении императрицы, даже здесь ее сторонников больше, чем можно полагать. Передайте тем, в ком вы принимаете участие и посоветуйте сообразовываться с обстоятельствами, если они дорожат своими головами.
У Ягужинского даже не было времени поразмыслить, не провокация ли это, понятно было лишь одно, что раздумывать некогда, и плавно переместившись к своему тестю, графу Головкину, он забормотал:
– Граф, будьте осторожны, – сила и власть в руках Екатерины.
Бутурлин, скромно и тихо пристроившийся у окна, внимательнейшим образом проследил, чтобы весть обошла большинство собравшихся, и, обменявшись взглядами с Бассевичем и Толстым, прислонился лбом к стеклу, – таков был условный сигнал. Тотчас за стенами дворца раздается барабанный бой, причем, сразу со всех сторон, что позволило сообразительным и опытным присутствующим мгновенно понять, – дворец окружен гвардейскими полками. Опять пробежали шепотки, на сей раз панические: «что такое?», «никак мы в окружении?», «западня!?», «теперь держись!», «уж не готовятся ли нас всех взять под стражу?»
Два князя Долгоруких снова невзначай сомкнулись.
