Последний день Анабеллы

Ирина Лем

Последний день Анабеллы

Спина затекла от лежания в одной позе и заныла тупой, изнуряющей болью. Заныли руки и ноги, все тело. Такое впечатление, что мясо отделяется от костей и, если бы не кожа, отвалилось бы совсем. Пора перевернуться. Только в какое бы положение Анабелла ни легла, через пару минут боль возвращалась с новой силой.

Голова работала бессвязно, будто наполнена не мозгами, а супом из шампиньонов. Сначала пришлось сосредоточиться, собрать силы, приготовиться в уме к повороту. Простейшие движения, над которыми здоровые люди не задумываются и которые происходят сами собой, не давались Анабелле легко.

Медленно, как бы неохотно, а на самом деле с крайним трудом, перевалилась на правый бок, в изнеможении прикрыла глаза. Она не стонала, не плакала. Она знала: терпеть осталось недолго. На одиннадцать  утра у нее запланирована эвтаназия.

– Хочешь чаю выпить? – спросила Марайка, которая не отходила от ее постели.

– Не-е-т, – едва слышно и едва разборчиво проговорила Анабелла, не открывая глаз.

– Покушать?

– Не-е-т, – ответила еще тише.

Белый больничный чайник вскипел и, щелкнув, отключился. Марайка заварила чай из пакетика – на всякий случай, если Анабелла передумает.

Нет, вряд ли. Ей не до того. Глаза полузакрыты, зрачки закатились под лоб, между дрожащими веками торчат голубоватые белки. Поверх одеяла – рука, тонкая, как усохшая веточка.

Лицо ее, как ни странно, почти не изменилось за время болезни, лишь скулы заострились да на лбу выпукло проступила поперечная, синяя вена. Которая у штангистов выступает от преодоления веса, у Анабеллы – от преодоления боли.

Наполнив грелку теплой водой, Марайка сунула ее под одеяло ближе к животу подруги. Присела рядом на корточки.

– Где болит? – спросила, заранее зная ответ.

– Везде… – Анабелла помолчала, собираясь с силами. – Хочу… спать…

– Ладно. Не буду больше тебя беспокоить. Отдыхай, Белла.

Марайка вынула из только что заваренного чая отяжелевший пакетик, остро запахший клубникой, взяла чашку и вышла в коридор.

Заснуть не получилось. Полежав неподвижно, Анабелла открыла глаза. Кое-как перевернулась обратно на спину, пультом приподняла половину кровати, чтобы сесть. Почувствовала себя чуть лучше – тяжесть не давит на грудь, в глазах прояснилось.

Комнатка амстердамского хосписа «Сент Якобс», где она лежала последние полтора месяца, стала ее домом. Обстановка знакома до мелочей. В углу тумбочка с черным, пузатым, ламповым телевизором. У окна стол – крышка на двух ногах. На столе – хрустальная ваза, которую Марайка принесла из дома. Там свежие тюльпаны с головками такого глубокого белого цвета, будто они до краев наполнены молоком. Рядом стоит открытка, которую Анабелла специально заказала в типографии.

Рисунок простенький: нежно-лиловый фон, напоминающий утренний туман над озером, справа вверху стрекоза – либелла. Так звали ее друзья, с которыми когда-то кутила в барах Амстердама. Прозвище подходило отлично: Анабелла была заводной,  непостоянной и непредсказуемой как стрекоза. Образ ее она вытатуировала на левой груди в свих любимых цветах: прозрачно-лиловые крылышки, фиолетовое туловище и ярко-зеленые глаза – как у хозяйки. Тату с удовольствием выставляла напоказ, предпочитая одежду с декольте.

Точно такую стрекозу она попросила изобразить на открытке. Текст придумала сама: «Собираюсь в дорогу, дальнюю дорогу. Покидаю тех, кого люблю, чтобы снова встретить тех, кого любила».

Когда была в силах подниматься с кровати, подходила, брала открытку, рассматривала, читала вслух. По несколько раз. Чтобы привыкнуть. Чтобы не плакать от мыслей. Чтобы найти мир с самой собой. И со своим решением добровольно уйти из жизни. Когда вставать не хватало сил, повторяла слова про себя, как молитву.  Становилось спокойно. Будто  это в порядке вещей – покинуть мир в двадцать шесть лет.

В окно яркими, теплыми лучами вливалось осеннее солнце. Хороший день, чтобы умереть…

Анабелла тяжело и неизлечимо больна – дистрофией всего: мышц, сердца, даже жира. Недуг редкий, не поддающийся современной медицине. Передается по наследству, шанс заполучить – пятьдесят на пятьдесят. Ей исполнилось пять, когда скончалась мама Нел – в тридцать один год, в страшных мучениях. Единственное, что запомнила – было жутко жаль маму, которую любила и по которой скучала всю последующую жизнь.

До шестнадцати лет Анабелла чувствовала себя отлично и слабо надеялась, что пронесет. На всякий случай сделала анализ – чтобы точно знать, к чему готовиться. Результат сообщили через два месяца, по телефону, когда она летом подрабатывала в кафе официанткой.

Результат как приговор, отсроченный, но неизбежный – жить ей осталось не более десяти лет. Анабелла забилась в кладовку, чтобы никто не видел – излить первые слезы. Потом привела себя кое-как в порядок, отпросилась домой и весь оставшийся день пролежала без движения на диване. Она не заметила, как светлый день плавно перешел в серые сумерки, потом в черную ночь, такую непроглядную, что без разницы – открыты глаза или закрыты. Очнулась, когда за окном резко засигналил велосипедный звонок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.