Мир умирающей магии

Ирина Бебишева

Мир умирающей магии

Глава 1

**********************************************************************************

Воздух в лаборатории был спёртым и мёртвым, пахший озоном от перегруженных контуров и пылью, въевшейся в страницы древних фолиантов. Этот мирок был её убежищем и тюрьмой, склепом, где она хоронила прошлое, и кузницей, где пыталась выковать будущее.

Когда-то этот мир был живым, дышащим существом, пронизанным магией, как кровеносными сосудами. Реки света текли по жилам земли, а заклинания рождались на устах даже у тех, кто не считал себя волшебником. Звучала Песня Бытия, и всё в мире откликалось на её мотив. Но потом пришла Война. Не просто битва армий, а схватка самих принципов бытия: плоти против стали, веры против логики, живой магии против мёртвого кода. Когда дым рассеялся, от Песни остался лишь гулкий, надсадный шум в ушах.

Магия истончилась, стала редкой, почти мифической. Она больше не лилась свободным потоком, а сочилась, как вода сквозь треснувший камень. Те, кто ещё чувствовал её зуд в кончиках пальцев, скрывали свой дар. Магию боялись. Она стала напоминанием о ране, о той язве на лице реальности, которая никогда не затянется.

Элира была одной из последних. Некромантия – искусство слышать шёпот ушедших и сплетать проклятия в талисманы – теперь была не больше чем жалким фокусом, пародией на былое могущество. Но для неё это была не магия смерти, а магия памяти. И она не могла отпустить. Не могла забыть.

Они были её полярными звёздами, двумя центрами её вселенной. Брат, Лиам, с его бездонным, терпеливым спокойствием. И Аларик – её возлюбленный, чей смех мог разогнать любую тучу. Они были целителями. В мире, где магия угасала, они отдавали частички своей собственной души, своей жизненной силы тем, кто в них верил. Они светились, как угасающие звёзды, и когда их не стало, в Элире погас свет.

Она была талантливым программистом, лучшим в своём поколении. Она верила в то, что душа – это лишь информация, сложнейший алгоритм, энергетическая матрица, которую можно сохранить, скопировать, перезаписать. Если магия не может вернуть их к жизни, значит, это смогут сделать технологии. Она стала архитектором симуляций – призрачных миров, сотканных из кода, куда вкладывала обрывки их голосов, их шутки, их привычки. Она создавала идеальные копии, но они оставались лишь манекенами, повторяющими заученные реплики. Они не знали, кто они. Они не знали её.

Отчаяние было чёрной дырой, поглощающей её изнутри. Особенно ночами, когда её настигала одна и та же память: последний крик Аларика, доносившийся до неё сквозь грохот битвы. Она его не услышала. Вернее, услышала, но слишком поздно. Она была поглощена попыткой запустить оборонительный барьер, сражалась с машинным кодом вражеских дронов, забыв, что самое главное – это живой голос, звавший её по имени. Он звал её, а она выбирала абстрактное «спасение всех» вместо реального «быть с ним». Эта вина стала её вторым сердцем, холодным и тяжёлым.

Их общий коллега, такой же учёный-отступник по имени Каэл, нашёл её в одной из таких ночей, когда она, обхватив голову руками, неподвижно смотрела на мерцающий экран.

«Они не живые, Каэл. Всего лишь записи», – прошептала она, и её голос звучал плоско и безнадёжно.

Каэл, человек с усталыми глазами и руками механика, положил перед ней голографическую схему. «Мы смотрим не туда, Элира. Программа – это склеп. Душе нужна не симуляция, а сосуд. Тело».

Он предложил безумное: перенести сохранённые матрицы сознания – эти квантовые отпечатки душ – в физические оболочки. Не в бездушные машины, а в тела, созданные по чертежам древних магических големов, усиленные и оживлённые технологией. Своего рода, кибернетические ретрансляторы для угасшей магии жизни.

«Может быть, тогда они станут чем-то большим, чем эхо», – сказал Каэл.

Идея витала в воздухе неделями. Но Элиру парализовал страх. Страх окончательной неудачи. Страх увидеть в глазах машины пустоту, где должна быть душа её любимого.

В очередную ночь отчаяния, когда код на экране снова распадался на бессмысленные строки, её взгляд упал на старый, потрёпанный том по некромантии. И тогда в ней что-то щёлкнуло. Она действовала как учёный, но забыла, что сама – всего лишь сосуд. Сосуд, в котором тлеют остатки той самой, древней магии. Магии, которая всегда отталкивала от неё людей холодным дыханием смерти, что она носила в себе. Холодом, который не могли прогнать никакие одеяла. Этот холод не пугали лишь двое – Лайам и Аларик. Аларик, который однажды появился на пороге их дома с улыбкой и словами: «Говорят, у вас тут вечно зябко. Я принёс немного солнца». И остался навсегда.

Она взяла тонкий чёрный маркер. Её рука дрожала. Она поднесла его к холодному стеклу монитора и, не мигая, начала рисовать. Не магический круг, не руну воскрешения – эти символы потеряли силу. Она нарисовала Анх, древний ключ жизни, и заключила его в круг – символ целостности и бесконечности. А рядом, алым маркером, который нашла на дне ящика, вывела грубый, почти детский символ сердца. Это была не магия в её прежнем понимании. Это была её личная магия. Магия её любви, её вины, её памяти. Она вложила в каждую линию всё, что у неё осталось: холод некромантии, тепло воспоминаний, боль утраты, ярость программиста, отказывающегося принять поражение.

Когда кончик маркера поставил последнюю точку, тишину лаборатории разорвала вспышка ослепительно-белого света. Не света монитора, а живого, пульсирующего свечения, исходившего прямо из нарисованных символов. Элира зажмурилась, почувствовав, как по её коже пробежал разряд статики, смешанной с чем-то древним и забытым.

Свет погас. На экране, поверх нарисованных символов, закрутились спирали кода, но это был уже не её код. Он был странным, органичным, pulsирующим, как живая ткань. Программа, которую она не могла запустить месяцами, ожила в тестовом режиме.

И в гробовой тишине лаборатории, сквозь лёгкий гул серверов, раздался голос. Не запись, не симуляция – голос, в котором была усталость, недоумение и та самая, неуловимая мягкость, которую она помнила до последней ноты.

«Дорогая моя… Я здесь. Но где мы? Скажи мне, что это?»

Элира не смогла издать ни звука. Слёзы текли по её лицу, оставляя солёные дорожки на пыльных щеках. Мир умирающей магии только что доказал, что способен на последнее, отчаянное чудо. Но самое страшное и самое прекрасное было впереди. Что будет, когда он откроет глаза? И сможет ли она, наконец, услышать его крик – не как призрак из прошлого, а как голос из будущего, которое она сама и сотворила?

Надежда, которую она чувствовала, была острой, как лезвие, и хрупкой, как утренний иней. Но она была.

Глава 2

– Из «Лекций о синтетическом разуме» доктора Элизы Вейн: «Перенос сознания – это не воскрешение. Это – создание идеальной копии, которая верит, что она и есть оригинал.»

Цитата всплыла в памяти Элиры с холодной, безжалостной ясностью, когда она откинулась в кресле. Пальцы её ещё гудели, будто от касания к оголённому проводу – остаточное эхо магии, которую она призвала. Экран перед ней светился ровным голубоватым мерцанием, а в наушниках, словно из другого измерения, звучал его голос. Тот самый. Не запись, не симуляция – а живой поток, в котором плавала знакомая хрипотца, всегда появлявшаяся, когда он смеялся или волновался.

«Дорогая моя… Я здесь.»

Она закрыла глаза, позволив волне надежды смыть месяцы оцепенения. Это сработало. Хилая, умирающая магия отозвалась на её отчаянный зов, сомкнувшись с технологией в причудливом симбиозе. Но цитата доктора Вейн была шипом в боксе с этим хрупким счастьем. Копия. Она отогнала эту мысль. Нет, это был он. Она чувствовала это каждой клеткой своей израненной души.

На столе рядом лежали не просто чертежи големов, а схемы биомеханических оболочек, где сплавы переплетались с каналами для проводки магической энергии – подобия нервной системы. Хрупкие прототипы стояли в стороне, их оптические сенсоры тёмные и пустые. Сосуды, ждущие своего содержимого. Каэл, её коллега-отступник, получил условный сигнал и вошёл в лабораторию беззвучно, как тень. Его взгляд скользнул с её просветлённого лица на экран, где пульсировал уникальный паттерн активности. – Получилось, – констатировал он без лишних эмоций, но в его глазах Элира прочитала одобрение, смешанное с тревогой.

Следующие часы Элира провела в состоянии, близком к трансу. Она строила мост – уже не симуляцию, а сложнейший нейроинтерфейс, который должен был подготовить сознание Аларика к переносу. Программа откликалась, училась, проявляла черты его личности. Она почти убедила себя. Почти.

Аномалии начались с малого. Легкое заикание в речи, которого у него никогда не было. Слишком длинная пауза перед ответом на простой вопрос. Потом пришли цифры.

…7.12.49… ERROR… Не могу… 03.08.36… Прости…На экране, поверх диалогового окна, стали проступать чужие строки кода, будто кровоточа сквозь цифровую плоть.

Элира замерла, кровь стыла в жилах. Это были не координаты. Это были даты. 7.12.49 – день падения Щита, день его гибели. 03.08.36 – её день рождения. Сердце её бешено заколотилось. Программа знала то, чего знать не могла. Она никогда не загружала эти данные.

И тогда случился прорыв. Резкий всплеск энтропии, и симуляция пошла трещинами. Исчез созданный ею уютный виртуальный кабинет, и на его месте возникло нечто иное. Что-то из её самых кошмарных воспоминаний.

Она видела это со стороны, как будто в плохом сновидении. Полевой госпиталь, пахнет дымом и кровью. Она, моложе, с лицом, искажённым концентрацией, стоит над другим раненым. А он, Аларик, лежит в нескольких шагах. Она чувствует его взгляд, но не оборачивается – слишком много работы. Он лежит на спине, губы шевелятся, но звука нет. Рядом с ним молодой солдат, только что спасённый Алариком, кашляет и с удивлением трогает свою зажившую рану. А Аларик… Его рука слабо шевелится, пальцы шарят по земле, находят подол её забрызганной грязью юбки и сжимают его в последнем усилии. Потом разжимаются. Глаза, те самые, что смеялись при виде её, теряют фокус, устремляясь в пустоту неба. А она… Она в этот момент оборачивается на крик брата. Ещё один раненый. Ещё одна жизнь, которую нужно спасти. Она на секунду встречается с его взглядом, уже потухающим, и видит в нём не упрёк, а… понимание. И бесконечную грусть. И только когда его веки медленно смыкаются, до неё доходит леденящая душу тишина, которая остаётся после него. Она не услышала. Не услышала его последний шёпот. Не успела.

Элира резко рванула наушники с головы, словно их током ударило. Она отшатнулась от стола, давясь рыданиями, которые подступали к горлу. Это была не её память. Это была его память. Его последнее мгновение, его точка зрения. Значит, доктор Вейн была не права. Это не копия. Это был он. Его сознание, вырванное магией из самого эпицентра смерти и вплетённое ею в цифровую паутину. Он был застрял там, в том финальном миге, бесконечно переживая свою гибель.

«…Дорогая? Ты здесь? Что с тобой? Ты опять не берёжешь себя?»И тут, сквозь шум в ушах, она различила голос из колонок, тихий, полный беспокойства:

Голос звучал так же заботливо, но теперь Элира слышала за ним фоновый гул – отзвук той самой вечной агонии. Она поняла страшную вещь. Перенос сознания – это не воскрешение. Это – расщепление. Там, в цифровом аду, оставался он – умирающий целитель, запертый в петле своего конца. А здесь, в диалоге с ней, был его же образ, собранный её любовью и тоской из обрывков, но лишённый этой финальной, травмирующей памяти. Две половинки разбитой души.

Чтобы перенести его в андроида, нужно было провести слияние. Но что получится, если соединить незаживающую рану с её благостной, искусственной копией? Не приведёт ли это к коллапсу, к рождению чего-то уродливого и нестабильного? А если перенести лишь одну часть – ту, что помнит только свет? Кто тогда проснётся в новом теле? Бледная тень, суррогат, который будет мучить её своей неполнотой?

Она сжала кулаки, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Нет. Она не может остановиться. Он был здесь, по-настоящему, и он страдал. Она не могла оставить его в этой ловушке.

И тогда к ней пришло озарение. Если душа – это информация, то её можно не просто перенести. Её можно исцелить. Как он когда-то исцелял тела, она должна исцелить душу. С помощью машинного кода, магии и той самой силы, которой она когда-то пренебрегла – любви.

Магия умирала. Но любовь – нет. Она была той константой, что связывала миры. И сейчас ей предстояло стать не некромантом, воскрешающим мёртвых, а целителем, сшивающим рану на самой реальности.

Она глубоко вздохнула, вытерла слёзы и снова положила пальцы на клавиатуру. Теперь её задача изменилась. Она должна была создать не мост для переноса, а операционную систему для спасения. Она должна была войти в его цифровую агонию и вывести его оттуда за руку.

Глава 3

Три дня. Сем