скачать книгу бесплатно
Отвесив пару зуботычин, которые его помощник принял с полнейшим равнодушием, ланиста успокоился, и уже без излишних эмоций проследил за последними приготовлениями Ахиллы. В какой-то мере ей повезло: сосредоточившись на трагедии с Фероксом, девушка совершенно не боялась грядущего поединка. Однако повидавший многое Камилл не без основания опасался, что скифянка не сможет сфокусироваться на противнике, и проиграет бой раньше, чем его начнет. Чтобы не допустить этого, он даже нарушил традицию и не пошел следить за поединком Ворона с Квинтом, а остался с ней и раненым другом. В суете вокруг умирающего Ферокса и сборов Ахиллы он почти забыл о том, что в атриуме сражаются те, кто делил с ним все невзгоды кочевой жизни, и тем неожиданней и страшнее был многоголосый вскрик, донесшийся из-за открытых дверей. Возбужденные видом крови, зрители вопили «Добей!», «Добей!», «Добей!» так, что пошевелился даже лежавший без сознания Ферокс.
– Это конец…
Ахилла обернулась то ли на шепот, то ли всхлип, и увидела, как у вечно невозмутимого ланисты, много раз без страха глядевшему в глаза смерти, на щеке появилась влажная дорожка, которую он даже не пытался стереть. Была ли это боль за того, кого сейчас добивали перед пирующими гостями Валериев Максимов, оплакивал ли он гибель своей полуголодной труппы, жалел ли о том, что много лет назад пошел против воли отца – кто даст ответ на этот вопрос?
Но Камилл недаром в свое время слыл отличным гладиатором. На секунду дав волю своему горю, он тут же снова стал невозмутимым распорядителем жизнью и смертью членов своей «фамилия гладиатория»:
– Быстро пошла в атриум, – резко приказал он расстроенной Ахилле. – Здесь тебе делать нечего. Охрана! Отведите девушку и проследите, чтобы она не наделала глупостей. Я сейчас приду!
С этими словами он отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и привычная к повиновению Ахилла, повесив на плечо аркан, и взяв в руки копье и кинжал, шагнула за порог навстречу судьбе. Мимо нее рабы протащили тело Квинта с перерезанным горлом, замотанным какой-то тряпкой, чтобы не пачкать пол. За ним как слепой брел Ворон, глядя перед собой остановившимися глазами. Даже не заметив, что больно задел предплечье девушки краем щита, он вошел в комнату и опустился на невесть как оказавшийся там богато изукрашенный стул кипарисового дерева, стоявший между двумя светильниками.
Ахилла тяжело вздохнула, ощущая запах крови, и, не став дожидаться печального рассказа, пошла по коридору на льющийся свет. Сзади топала ногами и тяжело сопела охрана. Около входа в атриум ее догнал Камилл. Они встали в проеме арки, ожидая, когда раб-именователь, исполнявший обязанности глашатая, объявит ее выход. Благодаря паузе девушка смогла оглядеться по сторонам и немного освоиться с ярким светом десятков светильников, озарявших высшее общество не только маленьких Путеол, но и вечного Рима.
– Хозяева вон там, слева. В центре – претор Валерий Максим. Тех парней, что возлежат за соседним столом, ты уже видела. Нас интересует красавец с надменным лицом, что склонился к матроне с изумрудной диадемой на голове. Это Север, сын хозяина виллы, префект претория. Дама – Кальпурния, жена сенатора Семпрония, одна из признанных красавиц Рима. Говорят, по своей распущенности она скоро догонит Мессалину. С другой стороны от нее – приятель Севера Каризиан. Род у него древний, но после всех гонений, что устраивали на его семейство предыдущая династия, денег у него почти не осталось, так что милейшего сенатора не раз обвиняли в не очень красивых финансовых операциях.
– Откуда ты все про них знаешь? – Изумилась Ахилла, внимательно разглядывая вышеописанную группу. – Ты же много лет не был в Риме!
– Я сам когда-то был таким как они, так что достаточно хорошо знаю всю компанию. Постарайся им понравится, Ахилла. После смерти Квинта и ранения Ферокса у меня вообще не осталось ни одного действующего гладиатора в труппе – одни раненые да новички. Я даже не на грани разорения. Я уже разорен. Только чудо может нас спасти. И ты должна его совершить… Забудь про Ферокса. Ты профессионал, а ранения и смерть – часть нашей профессии.
Это было правдой, на которую трудно что-либо возразить, хотя, в глубине души, ужасно хотелось перебить всех этих самодовольных ублюдков, обгладывающих фазаньи ножки и со смехом обсуждающих предыдущий бой. Девушка еще раз внимательно оглядела атриум, стараясь не обращать внимания на отодвинутую в сторону клетку с тушей медведя и плохо замытую кровь на полу. В конце концов, хозяева виллы сделали то, что последнее время стало пиком моды. Ни одно пиршество более-менее богатых людей не обходилось без приглашения гладиаторов. Чего она так на них взъелась? То, что случилось с Фероксом и Квинтом, – неотъемлемая часть амфитеатра. Камилл как всегда прав. А может, ее больше злит, что эта парочка молодых патрициев обсуждала ее как рабыню на рынке? И эта облезлая кошка Кальпурния… Да она готова по первому знаку своего собеседника скинуть расшитую столу прямо в атриуме! А еще считается добродетельной матроной! Да на нее даже покойный Квинт не позарился бы, хоть и не пропускал ни одной женщины по дороге от совсем юных дев до беззубых старух! Да чем эта шлюха лучше нее, Ахиллы, если с сенаторши снять все драгоценности и роскошное одеяние?
– Лакверарий Ахилла!
– Да хранит тебя Немезида!
Засмотревшись на Кальпурнию, она чуть не забыла, зачем пришла на виллу, убранство которой не уступало дворцовой роскоши Палатина, где слоновая кость соседствовала с позолотой, розоватый мрамор колонн словно сиял изнутри, а по стенам виднелись потрясающей красоты фрески, картины и роскошные занавеси. И среди этой красоты – мужчины и женщины, холеные, украшенные золотом и драгоценностями, с венками из роз на темных, светлых, рыжих и седых головах, сыто и лениво возлежащие и сидящие на ложах. Только легкое пожатие предплечья жесткой рукой ланисты вернул ее к реалиям.
– Пошла!
Повинуясь команде, она вскинула руки и шагнула вперед, под вежливые аплодисменты, относящиеся больше к стремлению хозяев дома развлечь гостей, нежели к какой-то неизвестной девице, рядящейся в плащ гладиатора, который она сбросила на руки подскочившего раба. Впрочем, мужская часть присутствующих гостей несколько оживилась, когда получше разглядела крепкую, но пропорциональную фигуру скифянки, рыжую гриву волос, аккуратно уложенную умелой рукой цирюльника и эффектное лицо с зелеными глазами, прямым носом, пухлыми губами, которое совершенно не портил выступающий волевой подбородок.
– Вам наверно, мало интересны подобные зрелища после роскошных представлений в столице? – Поинтересовалась у Севера потянувшаяся всем телом Кальпурния. – Говорят, что в следующем году император собирается устроит феерическое зрелище при освещении нового амфитеатра. Это правда?
– Вы, как всегда, в курсе последних новостей, великолепная Кальпурния, – вежливо склонил голову префект претория. – Император Тит не жалеет ни сил, ни времени, возводя здание, равному которому нет во всей Империи. Это будет амфитеатр достойный нашего великого города. Четыре яруса с арками, украшенные полуколоннами и потрясающей красоты статуями, мраморные места для сенаторов и весталок и даже тент над местами для зрителей, чтобы спастись от солнца в жару. Это будет восьмое чудо света. Символ великого Рима! Уверен, что о его открытии будут говорить больше и чаще, чем даже об извержении Везувия.
– Кстати, я слышала, что при ликвидации последствий извержения вы совершили множество подвигов? В Риме о вашей доблести ходит столько самых невероятных рассказов!
– Слухи сильно преувеличены, дорогая. Я только исполнял свой долг. А теперь давайте сосредоточимся на происходящем. Вон идет начальник моей охраны Марк, который по случаю сегодняшнего действа вырядился мирмиллоном. Знаете, это идея Каризиана. Он меня просто замучил своими просьбами устроить мунус. Мне же, откровенно говоря, достаточно крови и без этого… Но давайте посмотрим.
– Мирмиллон Марк Целий!
От противоположной арки отделился мужчина в тяжелом вооружении классического противника ретиария, за которым два раба несли гладиус и тяжелый, прямоугольный, почти метровый щит-скутум, защищавший гладиатора от поножа до подбородка.
Ахилла чуть прищурила глаза, рассматривая своего обнаженного до пояса противника, одежду которого составляли набедренная повязка-сублигакул с широким поясом, такая же как у нее маника на правой руке и короткий, до колена, понож на левой ноге. Голову бойца украшал роскошный бронзовый шлем, гребень которого заканчивался характерным невершием в виде огромного плавника рыбы. «Ничего себе», – пронеслось в голове девушки, – «Клянусь предками, похоже, Ферокс, мне придется не легче чем тебе. Держись, подруга, сейчас будет весело».
Она огляделась по сторонам, пытаясь определить отношение зрителей к столь вопиющей разнице в силах бойцов, но пресыщенные едой и зрелищами гости лениво следили за развитием событий, обсуждая последние сплетни об очередной ссоре императора Тита с братом Домицианом. Чуть дальше, где расположились хозяева дома, Кальпурния так увлеклась беседой с молодым Севером, что почти улеглась ему на плечо. Странно, но Ахилле это почему-то не понравилось, и, нахмурившись, она громко поинтересовалась, обращаясь к хозяину дома:
– Эй, претор, а что, римляне так бояться варваров, что даже против их женщин выходят вооруженные до зубов? Клянусь Немезидой, у вашего сына сердце льва!
В атриуме воцарилась тишина, в которой громом прозвучал тихий удар – это Камилл от ужаса выронил стиль, которым пытался записывать на покрытой воском табличке свои расходы и доходы на предстоящий месяц.
Почти отпихнув соседку, префект претория вскочил с ложа и отшвырнул чашу с вином, которую собирался пригубить.
– Ты обвиняешь меня в трусости, рабыня? – Произнес он голосом, в котором слышалось рычание льва.
– Ну, если ты выставляешь против меня такого бойца, – Ахилла насмешливо кивнула в сторону своего противника, – то, наверно, не от большой смелости выбрал гору мяса, закованную в железо с головы до пят.
– Да как ты смеешь… – Вспыхнул гордый римлянин, делая рефлекторное движение правой рукой к тому месту на поясе, где обычно висел меч.
– Ого, у меня никак будут два противника, – издевательски рассмеялась девушка. – Только вот у второго кроме чаши с вином никакого оружия нет. Впрочем, ты можешь позаимствовать у соседки пару шпилек – это как раз подходящее оружие для такого красавчика.
Впервые в жизни Север слышал подобное оскорбление – и от кого? От жалкой рабыни, гладиатриссы, жизнь которой может окончиться через несколько минут! А он еще хотел пощадить дрянную девчонку! И самое ужасное – он ничего не может с ней поделать: не драться же префекту претория с рабыней на глазах всего цвета Путеол! Завтра же об этом будет знать весь городок, послезавтра – Рим, и к его возвращению во дворце императора не останется ни одной кошки, которая не станет скалить зубы при его появлении! Вне себя от ярости он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь придумать, как выйти из столь щекотливой ситуации. И вдруг в висящей тишине раздался тихий, но внятный смешок – это веселился муж Кальпурнии, радовавшийся, что кто-то осадил бессердечного красавца, пользовавшегося у римских матрон сумасшедшей популярностью. Его уже не раз порывались прикончить разгневанные мужья, и только благоволение императора спасало распутника от расправы.
Этот звук, как ни странно, отрезвил префекта, и он, взяв себя в руки, вернулся на место, аккуратно расправив одежду.
– Ты хочешь уравнять шансы, дерзкая девчонка. Хорошо. Это сделает бой более интересным. Марк, щит и шлем оставишь здесь.
– Да, префект! – Здоровяк швырнул щит одному из рабов, так что тот еле удержался на ногах, а затем, снял шлем, передав его оруженосцу, у которого забрал гладиус. – Я придушу эту девицу голыми руками, если ты мне прикажешь.
– Хватит слов, – недовольно прервал их диалог претор, повелительно махнув рукой. – Условия поединка оговорены и изменению не подлежат. Экипируйте же, скорее, мирмиллона, и начнем.
На пыхтящего от злости Марка снова надели шлем, вручили щит и гладиус, и он, наконец, занял место рядом с Ахиллой, салютуя хозяину дома и почетным гостям. Сигнал к бою – и они встали друг против друга, готовясь к поединку.
Спуская с плеча аркан, и раскручивая его над головой Ахилла внимательно следила за движениями мирмиллона. Без сомнения, шансов у нее было мало, но все не так безнадежно, как казалось в начале. Преторианец явно не перетруждал себя ежедневными физическими упражнениями, рассчитывая на незаурядную физическую силу. Да и зачем ему обременять себя занятиями до седьмого пота, если его гвардия давным-давно не участвовала ни в одном сражении? Ему не приходилось постоянно бороться за свою жизнь, и это ощущалось по тому, как двигался римлянин. Пятясь от наступающего противника и уклоняясь от его выпадов, девушка почти не слышала воплей гостей, поддерживающих Марка, ловя то единственное мгновение, когда следовало нанести удар.
Помня наставления Ферокса, она старалась не подпускать к себе преторианца, ловко увертываясь от его атак, чем выводила его из себя. Разозленный ее насмешками, он сразу бросился на жертву, как коршун на цыпленка, но гладиатрисса отскочила в сторону, и аркан, как приклеенный, продолжал выписывать круги над ее головой. Ахилле достался сильный противник, но, тем не менее, она довольно ловко продолжала держать его на расстоянии, избегая близкого боя под гневные выкрики гостей, требующих, чтобы трусиха, наконец, позволила себя убить. Она ждала удобного случая, и он настал, когда мирмиллон опустил руку с мечом, отдыхая от очередной бесплодной атаки. Уверившись в своих силах и в том, что наглая девица способна только на то, чтобы бегать вокруг маленького бассейна, украшавшего центр зала под световым отверстием в куполе, он тяжело дышал, пытаясь сообразить, как загнать недостойную в угол. Кто-то из гостей рассмеялся, и Марк на мгновение обернулся, пытаясь разглядеть весельчака. Это было его роковой ошибкой, потому что спокойно плавающая в воздухе петля змеей метнулась в его сторону. Рывок – и руки мирмиллона оказались прижатыми к корпусу. Взревев от злости, он начал выпутываться из веревочного плена, и пока он терял драгоценные мгновения, Ахилла оказалась рядом. Взмах копья – и внутренняя сторона левого бедра Марка окрасилась кровью, а сам он, застонав от боли и досады, рухнул на колено, отбрасывая прочь роковую веревку.
Делая бесполезную попытку встать, он попытался достать Ахиллу гладиусом, но она увернулась от удара, и, зажав кинжал в руке, встала рядом с поверженным бойцом.
Истошные вопли разгоряченных зрителей оборвались, словно обрезанные ножом – таким неожиданным был исход поединка, – и растерянные гости удивленно переглядывались, не зная, как реагировать на свершившийся факт. Это было невозможно, немыслимо! Боги должны были покарать наглую рабыню, а вместо этого она сама приготовилась, в соответствии с законами Амфитеатра, хладнокровно перерезать горло противнику, если будет таковой воля зрителей. Что делать? Как поступить, чтобы не оскорбить хозяев дома? Гости исподтишка поглядывали на претора с сыном, ожидая их слова.
А молодой Север, подавшись вперед, смотрел не на поверженного охранника, а в лицо скифянки, ища выражение торжества, но девушка была невозмутима, точно украшающая атриум статуя Дианы, ожидая приказа добить или пожалеть скорчившегося у ее ног мужчину.
Пауза затягивалась, и претор, чтобы спасти телохранителя сына, подал пример, взмахнув белым платком. Его примеру последовали остальные гости, только молодой хозяин дома все также сидел, не давая никаких знаков. Острие кинжала продолжало касаться горла Марка, и претор недовольно поморщился:
– Убери оружие, девушка. Мы не желаем его смерти.
– Мне бы хотелось услышать это от вашего сына, господин, – последовал спокойный ответ. – Пусть он сам попросит меня об этом.
– Я?! – Любимцу императора, блестящему префекту преторианской гвардии, в конце концов первому красавцу Рима показалось, что он ослышался. – Ты смеешь диктовать мне условия?!
– Как можно! Я только хочу знать, убить ли мне твоего слугу, или ты попросишь меня оставить его в живых.
– Когда все это закончится, я велю распять ее на форуме, – тихо пробормотал претор. – Это переходит всякие границы. Девица потеряла разум.
В зале висела звенящая тишина, прерываемая только тяжелым дыханием раненого Марка, обреченно склонившего голову в ожидании смертельного удара. На полу быстро расплывалось красное пятно.
– Я жду твоего решения, префект, – кинжал коснулся шеи мирмиллона, на которой появилась красная царапина. – Хотя, судя по твоей медлительности, он скорее помрет от потери крови.
– Клянусь Марсом, – расхохотался вдруг Каризиан, хлопнув себя по ляжке рукой, – Север, не надо воспринимать девчонку так серьезно. Ну, ты словно мальчишка, право слово. Оставь парня в живых, дорогуша, – обратился он, все еще посмеиваясь, к Ахилле, – он неплохой преторианец, но, как выяснилось, никудышный гладиатор. Будет обидно, если его жизнь прервется столь глупым образом. А ты, – он снова повернулся к приятелю, – сделай девчонке приятное, она это заслужила.
– Не говори ерунды, Каризиан! – Вмешалась Кальпурния, презрительно оглядев раскрасневшуюся Ахиллу. – Если поощрять рабов, они скоро сядут нам на голову. Вспомни, сколько бед принес Спартак со своей бандой.
– Дорогая, не будь такой кровожадной, тебе это не идет! – Ухмыльнулся ее оппонент, скривив полные красные губы сибарита. – Я не могу обижать женщин. Кроме того, гладиатрисса такая милашка, что я бы не отказался познакомиться с ней поближе. Впрочем, я думаю, что Север мне за нее оторвет голову. Посмотри, какими глазами он пожирает скифскую Диану.
– Ты, видимо, слишком много выпил вина, – стараясь выдержать веселый тон ответил его приятель, с трудом возвращаясь к действительности. – Мне эта нахальная дикарка совершенно не нужна, хотя, надо признать, в ней что-то есть. Ладно, я буду добр как никогда. Послушай, голубушка, прекрати размахивать своей железкой, и оставь Марка в покое – он и так опозорен до конца дней своих. Эй, ты, там! Поди сюда!
Повинуясь призывному жесту, Камилл вышел из-за колонны, за которой старательно прятался последние несколько минут, и настороженно поглядывая на всесильного префекта, приблизился к хозяевам виллы.
– Послушай, как-тебя-там, забери свою сумасшедшую девицу, пока она ничего еще не натворила, и можешь идти. Наш управляющий принесет обещанную сумму.
Кланяясь на каждом шагу, владелец труппы попятился к знакомой арке, зыркнув на Ахиллу так, что та, неожиданно для себя отсалютовала Северу, будто стояла перед императорской ложей, и по-военному сделав поворот, пошла за своим хозяином, гордо неся непокорную голову.
Не успели они скрыться с глаз хозяев, как Камилл накинулся на Ахиллу, частя ее на чем свет стоит, словно уличная торговка воришку, укравшего пучок моркови.
– Только дай добраться до дома, – шипел он злобно, подталкивая ее в спину, – я тебе покажу кто здесь хозяин! Обнаглели совсем с Фероксом, страх потеряли, забыли, что вы всего лишь рабы – прах у моих ног. Ну вот объясни, какие ларвы тебя надоумили задираться к префекту претория? Да ему ничего не стоит сгноить нас в тюрьме или, в лучшем случае, выслать из города. И что прикажешь тогда нам делать? Да у меня не осталось ни одного здорового бойца кроме тебя и Ворона. Между прочим, после выплаты всех долгов и налогов у меня останется не больше семисот сестерциев. Как ты думаешь, смогу я прокормить целую кучу дармоедов, пока они опять начнут зарабатывать деньги? А Ферокс? Его так отделал медведь, что я разорюсь на снадобьях. Вернее, у меня просто нет денег на его лечение, и видимо, придется добить парня, чтобы он не мучился. Может мне тебя в лупанарий продать, чтобы выручить сотню-другую сестерциев?
Ахилла покаянно опустила голову и, словно нашкодившая девчонка, хлюпнула носом.
– Прости, Камилл. Предками клянусь, сама не знаю, как все получилось. Меня словно фурии обуяли. Можешь в лупанарий меня продать, только не убивай Ферокса. Ну, скажи, что ты только меня пугаешь, и он останется жить! Все знают, что у тебя доброе сердце, и ты за всю жизнь не продал ни одного раба, даже если они стали калеками и не могли больше зарабатывать деньги, а нескольких даже выпустил на волю. Скажи, что ты солгал, говоря про Ферокса, и я буду вечно молить за тебя богов!
– Дура! – Рявкнул на нее Камилл, развернув девушку к себе лицом. – Ты не понимаешь всю серьезность положения! Да будь моя воля – я бы его золотом осыпал, столько он для меня сделал, а у меня нет ни сестерция, чтобы помочь парню! Ни сестерция, понятно?! А теперь заткнись и не мешай мне думать!!!
У Ахиллы еще больше задрожали губы, но она только робко кивнула и побрела за расстроенным хозяином.
Следуя за провожатым, они вернулись в отведенную им комнату, где рабы уже уложили раненого на носилки и теперь запаковывали в большой кусок грубой ткани тело Квинта.
Вопреки обычаю, никто не встретил Ахиллу радостными возгласами – слишком велико было горе людей, много времени проживших бок о бок, и перенесших много тяжелых испытаний. Следовавший за девушкой раб отдал вздыхающему оружейнику ее копье, аркан и кинжал, прислуга и ненужная теперь охрана подхватили носилки с Фероксом, и кокон с телом погибшего гладиатора. Камилл кивнул головой, и в сопровождении управляющего поместьем они вышли в ночную прохладу к своим повозкам, где их давно ждали застоявшиеся люди и кони.
Не успели лошади остановиться у постоялого двора, как Ахилла, выпрыгнув из экипажа, побежала посмотреть, как рабы вытаскивают носилки с Фероксом, поднимаются по лестнице, заносят их в дом, и перекладывают лежащего без сознания мужчину на постель.
Сонный дом сразу ожил и заговорил на десятки встревоженных голосов. Не прошло и двух минут, как в комнату один за другим стали собираться члены труппы. Следом, с тазом воды и губками, примчались две хорошенькие служанки, которые, по наблюдению Ахиллы, ублажали постояльцев не только едой, вином и чистым бельем. Лекарь размотал наложенные на скорую руку повязки, и предоставил девицам возможность омыть раны своего пациента, а затем, когда те закончили работу и вышли, приступил к своим непосредственным обязанностям.
Боясь помешать, Ахилла тихо тронула его за локоть, указывая глазами на со свистом дышащего мужчину:
– Ну, как? Он будет жить?
Тот только рассеянно пожал плечами:
– Раны не смертельные, но парень потерял много крови. Под когтями зверя мог быть трупный яд…Не знаю, не знаю…
Врачеватель с сомнением вытянул губы в трубочку, приподняв брови, поцокал языком, и, обращаясь скорее к Камиллу, появившемуся в сопровождении двух мужчин, которые остановились в тени, задумчиво проговорил:
– Хочу заметить, что раненого лучше не трогать – возможны переломы ребер, так что транспортировку он, скорее всего, не выдержит. Думаю, что его лечение займет месяц, может, немного меньше…
Услышав, что ему придется на целый месяц застрять в опустевших Путеолах, Камилл аж застонал и попятился, тряся головой.
– Это категорически исключается!
Один из сопровождавших ланисту мужчин, закутанный в плащ так, что под капюшоном не было видно лица, вдруг выступил из полумрака, где старательно прятался все это время.
– Позвольте, мой раб, весьма искусный во врачевании, осмотрит вашего гладиатора, а мы пока побеседуем с вами. И не стоит волноваться по поводу денег. Есть люди, готовые взять на себя все расходы по лечению парня. Разве можно допустить, чтобы погиб такой мужественный воин?
Опешив от щедрого подарка, свалившегося на него, словно дар богов, Камилл чуть не упал в ноги благодетелю, но тот остановил излияния величественным жестом.
– Не стоит благодарности. Впрочем, если вы удостоите меня беседой с глазу на глаз, то я буду считать, что удачно вложил деньги.
Ахилле показалось, что она уже слышала этот голос. Она внимательно посмотрела на незнакомцев, один из которых, снимая плащ, направился к раненому, а безвестный благодетель, сделав ланисте приглашающий жест, вышел за дверь, ничуть не сомневаясь, что тот последует за ним. На мгновение в неверном свете масляной лампы мелькнули полные чувственные губы, характерный тяжелый подбородок… Сенатор Каризиан! Интересно, что ему здесь надо? Не может быть, чтобы он опустился до того, чтобы возить деньги ланисте!
Не чуя под собой ног от сумасшедшей удачи, Камилл кивнул Ахилле, чтобы та оставалась с раненым, а сам, забыв о гордости, почти побежал за нежданным меценатом. Спускаясь по темной узкой лестнице, он поскользнулся на пролитой служанками воде, едва удержался на ногах, и, ругнувшись, поспешил дальше, стараясь соблюдать более-менее пристойный вид.
Сам же гость, выйдя на свежий воздух, посмотрел на огромную луну, равнодушно освещающую спящий городок, покой которого нарушал только редкий собачий брех, и повернулся к стоящему у него за спиной ланисте.
– Послушайте, милейший, – начал он покровительственно. – Не для кого не секрет, что ваша труппа переживает трудные дни, и это еще мягко сказано. Я хочу предложить вам сделку, которая существенно поправит ваши дела. У меня есть один знакомый… Он хочет заполучить девицу, которая так смело сегодня спорила с самим префектом претория и не менее отважно размахивала мечом. Короче, он хочет купить вашу гладиатриссу, и я советую (искренне советую, заметьте!) пойди ему навстречу.
Услышав, что придется расстаться с Ахиллой, которую он считал почти дочерью, не говоря уже о том, что сам был искренним противником торговли людьми, Камилл даже замахал руками, словно отгоняя полуночных ларв.
– Не горячитесь, милейший, у моего знакомого все ваши долговые обязательства. Вы не поверите, но он сегодня как мальчик (это в его-то возрасте!) бегал по городу, скупая у ростовщиков ваши расписки. Думаю, что вам стоит выказать ему немного уважения и выслушать предложение, тем более что оно более чем щедрое.
Расстроенному хозяину разорившейся труппы ничего не оставалось, как покорно согласиться на шантаж, и вальяжный посредник хлопнул в ладоши. В кустах роз, вытянувшихся вдоль стены постоялого двора, зашелестело, и к ним, ругая последними словами колючки, вылез Федрина, изнемогший в ожидании начала переговоров. Каризиан не солгал: ланиста действительно целый день шнырял по городу, выясняя финансовое состояние бродячей труппы, и скупая долговые обязательства, владельцы которых потеряли всякую надежду получить по ним хотя бы малую часть.
Запасшись средствами давления на Камилла, он дал знать Каризиану, которому неоднократно предоставлял венаторов для охраны во время его сомнительных финансовых операций. Тот, в свою очередь, принес радостную весть, что ланиста полностью разорен, и они, прихватив личного лекаря старого претора, отправились на переговоры, не сомневаясь в их исходе.
Отодрав от полы тоги последнюю колючку, Федрина приосанился и, вежливо раскланявшись с подавленным последними несчастьями Камиллом, предложил несчастному обменять долговые расписки плюс десять тысяч сестерциев на Ахиллу, грозя в случае отказа засадить ланисту в тюрьму, и бедняге ничего не оставалось как согласиться. Условившись, что на рассвете слуги Федрины заедут за гладиатриссой, ночные гости быстро скрылись в темноте, а разбитый последними событиями Камилл побрел обратно в дом, с ужасом представляя разговор с предметом сделки.
Увидев выражение лица ланисты, девушка встревожилась, но, еще на что-то надеясь, поинтересовалась, затаив дыхание:
– Ну что? Что сказал сенатор? Ферокс останется здесь и будет спасен? Я смогу его навещать? Что ты молчишь, Камилл?
Тот только в растерянности развел руками, а потом, взяв девушку за руку, вывел в полутемный коридор, словно боясь, что раненого добьет услышанная новость:
– Я переговорил со знакомым сенатора – римским ланистой по имени Федрина. Он предлагает вернуть мне все расписки, вылечить Ферокса и даже заплатить десять тысяч сестерциев.
От радости Ахилла захлопала в ладоши.
– Камилл, это же здорово! На полученные сегодня деньги мы сможем снова встать на ноги и, может быть, даже добраться до Рима. Говорят, там будет грандиозный праздник по случаю освящения нового амфитеатра. Соберутся лучшие бойцы со всей Империи. Мне так хочется повидать это хоть одним глазком!
– Ты сможешь не только повидать все это «одним глазком», но и стать участницей, потому что за все эти благодеяния они хотят получить тебя. Вот…
Он замер, приоткрыв рот, настороженно ожидая реакции свой подопечной, которую знал почти десять лет и не представлял, как может расстаться хотя бы на день. А та так и осталась со сложенными лодочкой руками:
– Они хотят, чтобы ты… меня… им… продал? И ты согласился?!
– Я согласился… А что я еще мог поделать? Если я не пойду на эту сделку, то Ферокс не доживет до утра, а потом, чтобы прокормить себя и спасти остатки труппы, мне придется продать больше половины ребят. Я не могу поступить иначе, прости. Федрина предлагает за тебя огромные деньги, можешь гордится.
Она долго молчала, колупая сломанным во время боя ногтем, штукатурку стены, потом внимательно посмотрела на посеревшее и осунувшееся лицо ланисты, на которое неверный свет масляной лампы бросал причудливые блики. Все было понятно и без слов. Она просто не могла ни в чем упрекнуть Камилла, хотя все ее естество протестовало против разлуки с теми, с кем прошла большая часть ее жизни.
– Я могу провести эту ночь рядом с Фероксом?
