скачать книгу бесплатно
Зато бумажные письма я обожаю. Конечно, не казенные, текст которых известен заранее, ну, или за редким исключением…
А ставший теперь модным Postcrossing меня, как ни странно, мало вдохновляет. В Сети меня почти нет, разве только покупки я делаю на любимом сайте Victoria’s Secret[2 - Одна из наиболее известных в мире компаний по продаже женского белья, базируется в Колумбусе, США.].
Вот и получается, что самый надежный вариант – безнадежный!
Отправить письмо по почте. И на всякий случай именно так: красивое, солидного размера, для верности вложить в конверт А4 газету с цветными фотографиями… И, конечно, наклеить побольше марок «I LOVE YOU!».
Вот и все!
А я, как под гипнозом, проглотила наживку. И поскольку в конце письма не следовало никакого «Жду ответа…», я не успокоюсь, пока эта ситуация не прояснится.
Остаток выходных я провела, читая старую книгу, постоянно отвлекаясь и думая о письме. Пока вдруг меня буквально не пронзила неожиданная мысль: «А только ли для веса та старая газета?» Развернув ее, я наткнулась на статью, посвященную кинопремии «Оскар», которую в очередной раз так и не получил Леонардо ДиКаприо за главную роль в фильме «Великий Гэтсби». Интервью было обведено красным фломастером…
Я посмотрела на диван. Там, дожидаясь меня, лежала раскрытая книга Фрэнсиса Скотта Фицджеральда в красном твердом переплете. Что сказать?
Это был роман «Великий Гэтсби»…
Я почувствовала себя такой беспомощной. Меня словно кто-то изучал под микроскопом, как недавно я, пытаясь прочесть обратный адрес на конверте, вооружившись лупой. Обо мне и о моих пристрастиях кто-то знал больше меня самой… А теперь еще и злорадствует!
Или…
Или пытается что-то сказать, но тщательно дозирует информацию. Я совершенно запуталась. Выключила свет. И просто заплакала. А когда заснула, то во сне уговаривала себя, что все это нелепый, глупый сон. И завтра, проснувшись утром, я не найду никакого письма.
Наивная.
Утром письмо никуда не делось. Оно лежало на подоконнике поверх раскрытого романа. Я демонстративно задвинула шторы и, согрев чайник, позавтракала.
Настроившись на понедельник, оделась, покормила оголодавшую стайку за стеклом аквариума, болтающую о непогоде, и выпорхнула на улицу.
Действительно, с утра моросил дождь, добавляя цвета, вернее, глубины в окружающий пейзаж. Деревья и цветы, умытые и нарядные, просились на холст… Опять будоража мысли о заброшенной живописи и спасая от других, непривычных пока раздумий о неизвестном авторе.
Открывая двери лаборатории, я уже окончательно успокоилась и до вечера, как ни странно, ни разу не вспомнила о злополучном письме…
Из дневника Евы:
«23 августа 1998.
Воскресенье.
Бывает очень непросто начать разговор даже с самым близким на земле человеком.
Кажется, будто слова застревают на языке, цепляются за его сосочки, и единственное, что остается, – это проглотить их.
Мама, я надеюсь, что ты никогда не прочтешь эти строки.
Я пишу все эти слова, потому что иначе задохнусь или лопну под их напором.
Они такие колючие.
Я даже ненавижу себя, потому что допустила подобные мысли.
«Мир полон сюрпризов!» – так ты успокаивала меня, когда я скучала, ты заставляла верить в самые невероятные истории, чтобы поднять мне настроение.
Ты подсовывала мне новые книги, полагая, что они смогут отвлечь меня от грустных мыслей…»
Глава 4
То, что остается
Август баловал теплой погодой. Я жила в предвкушении замечательной поездки. Специально прогуглила и выбрала наиболее интересные экскурсии. Тур в Хорватию – моя самая трепетная и хрустальная мечта.
Вообще, я очень люблю путешествовать. И все деньги, которые остаются благодаря моему спартанскому образу жизни,
я трачу именно на этот вид человеческой деятельности. Еще я делаю небольшие зарисовки и фотографирую памятники или пейзажи с необычного ракурса. Коллекционирую впечатления, записывая самые первые мысли, которые приходят в голову, едва я ступила на землю новой для меня страны.
Ничто не омрачало подготовку к отъезду. Ничего сверхординарного или хоть чуточку необычного. Никаких писем и звонков.
Тишина.
Я решила, что завтра заеду к Дореми попрощаться, а через два дня буду уже в Москве. Переночую в Измайлово, а утром снова самолет. На этот раз прямиком в Дубровник!
И да здравствует море, отдых, новые впечатления, встречи и снова…
Да здравствует море!!!
В самом радостном и беззаботном расположении духа я открыла двери университетского общежития, сразу даже не обратив внимания на какой-то глухой удар за ними. За дверьми, ведущими в мою обитель…
Когда я вошла, он был еще жив. Мужчина лежал на полу. Глаза, обращенные в небо, были открыты. Правда, небо ему заменял высокий потолок нашей пятиэтажной общаги.
Возможно, это был какой-то самый последний безотчетный импульс… Он протянул мне руку и произнес:
– Теперь нить оборвалась! – Его рука дрогнула, и он как-то сразу изменился в лице, словно окаменел.
Я стояла прямо у дверей, не в силах пошевелиться. Этот незнакомый человек был первым, кого я видела мертвым…
Винтовая лестница – не самое удачное изобретение человечества. Крутая и узкая, она устремилась вверх.
Как ни странно, меня не тошнило, да и вообще не было никаких неприятных ощущений. Я смотрела на него, как на опустевший сосуд. Как на тело, из которого только что выскользнула жизнь…
Из дневника Евы:
«23 января 1999.
Суббота.
Одна. Одна. Одна…
Если вы когда-нибудь сгорали на солнце до волдырей, а потом кожа слезала, оставляя влажные красные круги, то вы можете понять, как это больно! Таська, наверное, тоже не может до конца принять это решение.
Но родители непреклонны.
У мамы – любовь, у отца – обида.
Мне так хотелось обнять Таську на прощание, но она замерла, как мумия… Нет. Я буквально почувствовала, что у нее отросли колючки. Я побоялась подойти к ней.
Просто, смахнув слезы, села в машину и больше не смотрела в ее сторону. Когда машина тронулась, я оглянулась. Мне показалось, что сестра, не веря во все происходящее, вытягивала шею, смотрела и смотрела вслед отъезжающему автомобилю…»
Глава 5
Дореми
С Дореми мы познакомились в сентябре две тысячи восьмого года, нам было по двадцать три, и мы пришли на первый урок композиции первого же курса вечерней художественной школы.
Дореми – очень красивый молодой человек, одет был в белый свитер с рельефным узором «косичка», который самым беззастенчивым образом только подчеркивал его природную привлекательность. Я, сидя чуть правее и позади остальных, у окна, бесцеремонно рассматривала собравшихся, то и дело возвращаясь и любуясь крупными шоколадными кудрями незнакомого парня.
Он спиной почувствовал мой цепкий взгляд, встал и, передвинув стул, сел со мной рядом. Так началась наша дружба.
Именно дружба.
У нас совпадали вкусы и привычки. Все, кроме одного… Дореми оказался законченным романтиком и однолюбом. Его первая любовь, девушка с редким именем Кира, давным-давно уехала из их родного Хабаровска, когда Дореми было шестнадцать, даже не подозревая о чувствах молодого человека.
Какое-то время он пытался найти ее в Сети и не терял надежды, но пока это не принесло никаких результатов.
Девушка словно испарилась… Возможно, конечно, просто вышла замуж и сменила фамилию или вообще пользовалась каким-нибудь странным ником. Да и Дореми она знала под другим именем…
Когда его родители, молодые хирурги, работавшие в клиническом центре онкологии, ждали первого ребенка, они просили Бога об одном: «Господи! Пошли нам девочку. А имя мы ей уже придумали. Мы назовем ее Софьей! Боже, ведь ты не допустишь крушения наших надежд. Да и нет у нас для мальчика никакого подходящего имени! Разве только Дормидонт!»
Наверное, Бог не услышал их молитвы.
Или же у него были совершенно иные планы…
А возможно, он воспринял обращение будущих родителей как вызов или шутку и таким образом подшутил сам. Можно, конечно, допустить, что это имя ему просто пришлось по душе…
Но в положенный срок родился крепкий и здоровый малыш. Только это был мальчик. Красивый темноволосый мальчик!
Родителям Дореми ничего не оставалось, как трижды кивнуть в знак согласия, когда повидавшая многое на своем веку пожилая сотрудница загса трижды повторила свой вопрос, облекая его в различные слова:
– Очень необычное имя… Греческое. Старинное. Мне так и записать: Д-О-Р-М-И-Д-О-Н-Т?
– Именно, – ответили, ничуть не смущаясь, молодые родители.
– Это в чью-то честь? – поинтересовалась регистратор, но уже безо всякого энтузиазма в голосе.
– Это условие Договора, – не сговариваясь, одновременно произнесли непреклонные молодые люди.
– Договора? Интересно-интересно… А знаете, вчера тоже мы тут регистрировали очень редкое имя. Конечно, не такое благозвучное, как ваше. Представляете, мальчика назвали Нестором! Итак, мы запишем – Дормидонт? – последний раз уточнила добрая женщина.
– Да-да! – закивали родители.
Дореми повезло.
Когда в первом классе школы номер девятнадцать проходила перекличка, то кроме его редкого имени назвали еще с десяток похожих: Захар, Севастьян, Илья, Кирилл, Василий, Григорий… Поэтому не было у мальчика проблем с прозвищами. Никто и не придавал особого значения необычности его имени, которое имело свою историю, притом довольно красивую.
Первый раз молодой человек всерьез задумался, а не сменить ли ему имя, когда подавал документы на физический факультет Томского государственного университета. Молодая девушка из приемной комиссии не смогла с первого раза даже просто повторить его, основательно не исковеркав.
Поэтому в двадцать лет, когда требовалась замена документа, Дореми получил новый паспорт, где было записано:
«Дориан Всеволодович Купер».
Когда Дориан поведал мне всю эту историю, я, вспомнив своих родителей, уже не считала, что их эксперимент был таким уж жестоким…
У родителей Дормидонта были куда более изобретательные мозги. Однако я придумала ему другое короткое имя: Дореми.
Получилось как-то очень музыкально, да он к нему почти сразу же привык. А поскольку теперь мы были еще и причастны к высокому искусству, то, будучи, например, в хорошем расположении духа, я иногда называла Дореми Греем.
По аналогии с Дорианом Греем…
Такая вот история.
Во всяком случае, его акварельный портрет, написанный мной на третьем курсе художественной школы, висит теперь в огромной прихожей Дореми, на левой от входа боковой стене, прямо над большим черным кожаным диваном, и отражается еще и в стеклах шкафов-витрин, стоящих вдоль противоположной стены.
Преподаватели художки часто просили Дореми позировать. Время от времени он соглашался посидеть на уроках живописи. Да и потом, когда обучение в художественной школе осталось только в наших воспоминаниях.
В Дореми меня всегда восхищает его какая-то жертвенность или желание быть полезным. Редкое качество в наше время, согласитесь.
В нем мне нравится все.
Абсолютно.
Я уже привыкла и к некоторым его странностям. Мне даже начинает казаться, что это исключительно его изюминки. Вообще великое счастье иметь в друзьях человека, который думает так, как ты, и может в глаза сказать о том, что накипело, не ища предлогов, чтобы увильнуть от не всегда удобного разговора.
Дореми я доверяю безоговорочно. Поэтому о своих долговременных планах или сиюминутных желаниях сообщаю по мере их созревания…
Теперь, стоя уже с уличной стороны дверей общежития, я позвонила ему и сказала, что ночевать дома не могу.
– Что-то случилось? – спросил Дореми.
– Там кошмар… Расскажу, когда приеду! Чего-нибудь выпить есть? – упавшим голосом прошептала я.
– Весь бар в твоем распоряжении! – ответил Дореми.
Из дневника Евы:
«23 апреля 2000.
Воскресенье.
Кто придумал этот «Одиго»?
