скачать книгу бесплатно
– От чего, – говорю, – бабы-то млеют, от бюллетеней, что ли?
– Каки билитени, голые же все? Раздеваемся, да и суём, кто скока может.
Я только хмыкнул в ответ. Вон он как извернулся. Такой вот народный юмор. Ладно, думаю, поехали дальше.
– И перепись населения у вас, конечно, приезжают делать?
– Знаш, Санька, мы тихо живём, на отшибе. Никого не трогаем, да и к нам никто не лезет. Приезжали пару раз насчёт ентих дел, да у нас собаки, будь они неладны, без привязи ходють. Бедняги городские так перепугались, что и приезжать перестали. Собаки у нас, знаш, каки, под стать свиням!
– Крутые у вас собаки, сами-то не боитесь?
– Да когда без сомки, то быват маленько.
Думаю: «Вот Богом забытый уголок-то… Живут люди, чем-то заняты своим, даже выборы их не беспокоят. Может, у них там и советская власть ещё сохранилась?»
– Кирюха, – говорю, – а советская власть у вас есть?
– Советска-то? – переспросил Кир. – Есть у нас недалече соседска деревня – Вуматовка. Там рядом и раньше было гибло место. Мужики все лысые, а бабы-то у них у первых отродясь с хвостами были. А потом городски приехали и велели яму копать. Больша така яма получилась. Дак им сказали: как яму выроют, так и коммунизь. Они и копали, и копали, уж и вода тамо на дне. Несколько наших мужиков ходили к ним яму-то рыть. И до сих пор вот, нет-нет, да и пойдёт кто-то копнёт.
– А зачем яма-то нужна была, – решил я уточнить, – что там искали?
– Да хрен его знат, всё куда-то увозили. Тада ещё железка до ямы-то доходила.
– А сейчас что, магазины хоть есть?
– В Уматовке один и есть, туда можно ещё на подводе доехать, по зиме, конечно, – гордо доложил Кир. – Да нам особо и не к чему. Так, соли, муки, сахару прикупить да диковинку каку.
– У вас что там, совсем натуральное хозяйство, что ли?
– Да вроде натурально, кто ж его разберёт?…
Сидим дальше тихонечко, молчим. За окном сумеречный лес мелькает. Тут Кир вспомнил:
– А вот ещё один городской с наганом приезжал. Матом всех крыл на чём свет стоит. Всё заставлял орехи собирать и мёд лесной, да и отправлял куда-то. Кондрашка его бедного хватила. Не смог перенести, как Юшка свистит. А ентот паразит, как ночь, так к его хате ползёт: специально свистнет в окно да курицу-то и сопрёт со двора. Только чешуя потом под луной и поблёскиват.
Я решил, что это местный воришка-алкоголик. Только при чём здесь чешуя?
– Кирыч, а чешуя-то при чём тут?
– Дак Юшка же!
Понятнее не стало. Думаю: «Да и хрен с ним, может, у них обычай такой: чешуей посыпать, когда кур воруешь».
– Кир, – решил прояснить я ещё одну тему, – а власть у вас вообще есть там какая-нибудь?
– Староста у нас, мы к нему, если что. У него и Медведь живёт – с детями занимается, когда не спит. После того как звездануло, ентот Медведь из леса припёрся. Лысый совсем и поговорить любит. Он, Староста наш, и с ентими, из леса, переговоры ведёт.
Вот, думаю, кто-то там к ним из леса ещё приходит. Беглые зэки, наверное, какие-нибудь. Дело понятное. Замысловато как-то Кир выражается, не поймёшь, то ли медведь с детьми, то ли сам староста – учитель местный… А Медведь – это, видимо, кличка такая.
– Интересно живёте, Кирюха, – говорю. – Ладно, давай укладываться потихоньку, что ли.
Я прилёг на полку, пытаясь подоткнуть под себя одеяло, чтобы не сползало на пол.
Кир сидел, смешно положив бородёнку на руки.
– Теперь уж и не поспишь, – говорит.
– Что так? – решил я уточнить, подозревая, что последует приглашение ещё выпить. Но ошибся.
– Да вот напасть тут кака-то, дальше ясно будет.
По тому, как Кир заёрзал, я предположил, что у него печень заныла или ещё чего.
2.
Заснуть действительно не удалось. Сначала какой-то лысый медведь мерещился с берданкой, потом поезд наш дёргаться начал. Вспомнил я последние кировы слова.
– Кир, а что это у вас там звездануло? Ты про что говорил?
– А, – как-то уныло махнул рукой Кир, – там у нас покрай болота, у сопки Корячки, поначалу каторжан много нагнали, бараки построили каки-то в пять рядов. Железяк всяких навезли, полсопки дерьмом разным завалили. А потом так шандарахнуло! Во всех посёлках за двести вёрст окна повылетали. Три месяца дымна туча над всей тайгой стояла. Там поблизости два села были, так жителей какой-то мужик предупредил, чтобы они в подвалы-то залезли и сидели пока. А потом, когда звездануло, то уж и некому было сказать, чтобы они вылазили обратно. Всё смело: и райцентр, и сёла, и мосты, какие были. Больше туда никто из городских и не совался. А енти, что в подвалах сидели, одичали совсем. В рост пошли, шерстью обросли. Жить стали в этих самых погребах. И такая пакостная привычка у них появилась, ну просто жуть.
Я уже снова сидел перед Киром, вытаращив глаза. Вон тут какие дела-то у них творились, оказывается. После такого Чернобыля и в курей, и в драконов поверить можно.
– Так вот, – продолжал своё повествование Кир, – когда енти из леса подойдут да в глаза посмотрят, то ты всю сомку нашу, то биш сомогонку, кака дома есть, им и несёшь. Да ещё и забываш всё.
– Был такой вот случай у нас однажды, ещё када яму рыли, – повествовал дальше мой попутчик. – Привезли, значит, шагаючий экскаватер – яму-то вуматовскую рыть, а разгрузили частями возле нашего села. Видать, кто-то кардинаты каки перепутал. Дак енти детали лет десять под дождём и снегом валялись. Все уж забыли про них. Мелочь порастаскали всю. И вот, значит, пришло в нашу деревню ентих, из леса, аж шесть штук. Всех они обошли и в глаза посмотрели. Ну мы и побегли за сомогонкой, да по жадности решили хоть в себе немного сохранить. И нахлебались под самую завязку. А када ети в лес-то обратно с сомкой ушли, мы и одурели. Поначалу решили дворец себе построить до небес, а потом пошли и собрали ентот экскаватер шагаючий. И он, зараза, до железки-то и дошагал – двадцать вёрст, а там и встал прям посреди путя, как монумент. С тех пор паровоз тока до него и доходил изредка…
– Ты давай, Саня, на сальце-то налегай, не стесняйся, – расщедрился Кир. – Я бы тебя ещё икоркой чёрной угостил, да всю вот куму оставил. В гостях у него был, в Великих Бодунах. Он говорил, что у вас, городских, икорка-то почитается весьма…
– Что ты, уж так почитается, дальше и некуда, – поддержал я тему. – А что, Кирюха, икры у вас много там? Я бы купил грамм двести, если дорого не запросишь.
– Да, хватат икры покамест. В старину-то белугу енту хрен поймаш по нашим речкам, а теперича, када она из болотца в болотцо переползат, мы на самку каку прыгаем да по пузу гладим, пока она, дура, икру не выпустит. Да мы, когда даст Бог, ко мне доберёмся, я тебе и отсыплю литра три задаром. А что от тебя возьмёшь-то?… А у меня в погребке бочонок с икоркой томится.
– Да как мы к тебе попадём, когда я на самый восток еду, а ты, видимо, сойдёшь где-то здесь неподалёку.
– Бог даст, вместе и сойдём.
Озадачил меня Кир. Я даже стал думать, а не взять ли и не сойти хрен знает где?… А что если и вправду у Кира икра в подвале преет?
– Вот, правда, Саня, живёшь ты там среди городских. Роду своего не знаш. Фамилия твоя кака?
– Лешаков, – говорю, – а прадед мой и дед из казаков семиреченских. Знаю я свой род.
– Да прадед-то – енто ещё не весь род, – заметил Кир и продолжил: – Вот ты не знаш, а у нас вашего рода лешаков изба родовая есть. Можа, она тебя ждёт стоит?…
– Каких «лешаков»? Какая такая изба? Думаешь, я что, вот так всё брошу и к вам в засратый радиацией район ломанусь? Охренел ты, мужик, совсем или прикалываешься так?
Сказал и думаю: «Ну что вот на человека взбеленился? Он же не со зла, а от радушия своего первобытного. Вон, сидит, губы поджал, бородёнку теребит».
– Ладно, – говорю, – Кирыч, не принимай близко к сердцу. Мы же люди подневольные…
И сижу дальше молчу и думаю: «Вот точно, подневолье какое-то… Ну прямо рабство. И ведь добровольно всё. Типа ответственность за семью, работу, ещё за что-то, непонятно за что?… А что семья?… Дочь выросла, жена своими делами занята, я – своими. На работе ещё неизвестно, чего от меня больше – пользы или вреда… А не могу вот так взять и слезть с поезда с каким-то полудурком – да и в лес, по бурелому…»
Вдруг поезд основательно тряхнуло, и он стал останавливаться.
– Вот и всё, – сказал Кир, – приехали, мать твою, кажись.
– Куда приехали? – не понял я. – Ты что, выходить собрался?
– Погодь, может, скажут чего, – притормозил меня Кир.
Действительно, старенький динамик в стенке зашипел и сообщил: «Впереди, под мостом, газопровод прорвало, а по путям как раз цистерны с соляркой шли. В общем, солярка на земле горит, мост снесло, труба с газом пылает. Дальше ехать нельзя. Отгонят наш поезд к ближайшему полустанку – и стоять там неделю, не меньше. МЧС обещало прилететь, еды подвезти и беременных забрать».
– Ну ни хрена себе! – выдал я резюме по этому поводу.
– Да уж, косяк натуральный, – согласился Кир.
В коридоре забегали. Все начали терзать проводников, которые сами были перепуганы и ничего толком не знали.
– Слушай, Сань, там с полустанка товарняк один должен до наших мест катиться. Айда со мной, коль не боишься. А пока давай ещё по пятьдесят – на посошок.
Выпить-то можно по такому случаю: капелюху, чтобы не замёрзнуть. После того как я запил сомку молоком по требованию Кира, решение и пришло.
– А, пошли! Чем тут неделю в поезде куковать, прогуляемся по свежему воздуху.
Сам думаю: «Может, и икрой разживусь, и на телефон наснимаю уродов каких-нибудь. Если и правда что-то диковинное там найдётся».
Так легко сразу стало, спокойно. Поезд вскоре попятился назад, и через час мы уже встали на каком-то Богом забытом запасном пути. Без особых разговоров мы собрались и сошли с поезда прямо в никуда, как мне показалось. Пассажиры топтались возле вагона, что-то обсуждали, курили, но далеко никто не отходил. Одни мы побрели куда-то вбок, периодически утопая в снегу по пояс. Станция была с другой стороны поезда, а здесь, где мы пробирались, было темно и непонятно. Вдалеке мрачно вырисовывался лес. Надо же, в здравом уме я и шагу бы от вагона не сделал, а сейчас вот бреду за каким-то мужиком в темноту и совершенно ничего не боюсь. Сам себе удивляюсь. Сердце билось спокойно, сумка с вещами не отягощала, полусапожки ещё не протекли. Всё прекрасно, в общем.
Вскоре упёрлись в какой-то старенький вагон на заснеженных путях.
– Кажись, ентот, – сказал Кир и попытался отодвинуть дверь.
Вместе мы вскрыли вагон и забрались внутрь. Вокруг какие-то перегородки, солома в углу, грязь кусками. Темень. Я чуть-чуть посветил телефоном, чтобы сориентироваться. Попытался выйти на связь – не получилось.
Расположились рядышком на сене.
– Чуток помёрзнем – да и поедем, а там нас Карасик должен уже ждать.
Ну должен так должен, я спорить не стал.
– Давай, – говорю, – Кирыч, потрынди ещё, какие там небылицы у вас есть.
– Да мы тихо живём, не трогаем никого. Какие у нас небылицы-то? Помню вот, как-то геологи приехали. Самостоятельные такие. Наши говорили им, что сгинуть можно в ентих местах с непривычки-то. Они не послушались совета: сами с усами, мол. Ушли за сопку, там и сгинули. Ворона их поклевала.
– Это что же за вороны у вас такие?
Кир не сразу ответил, видно, надоело ему байки сочинять. Поёрзал, подбирая под себя побольше соломы, и продолжил:
– Да вот, вымахали, сволочи, до непотребных размеров. Две напасти у нас в лесу – ворона да белка-летяга. Волков, лис, медведей жруть и людями не брезгують. Медведи-то с волками совсем измельчали. Да многие кто измельчали, а енти скоты наоборот – в рост пошли. Слушай, Санька, а давай я тебя Лешаком буду звать, мне так сподручнее?
– Лешаком меня в школе дразнили. Да мне, в общем, всё равно.
Сидели мы и переговаривались, пока вдруг вагон не покатился.
– О, поехали, – обрадовался Кир. – Наконец-то, Карасик там уже заждался, наверное.
Так и катились в темноте часа два. Потом довольно резко застопорились. Опять выпрыгнули в снег. Ночь подходила к концу. Луна выбралась из-за туч и осветила гигантское строение перед вагонами.
– Пошли, слева надо обойти енту хреновину, – сообщил Кир.
Действительно, какая-то машина. Только нереально огромная. Пробираясь мимо сооружения, удалось рассмотреть трёхметровые шестерёнки, торчащие изнутри и прикрытые снегом. Я не удержался, сделал пару снимков. Даже не верится, что эта «машинка» могла ещё и работать.
Пробрались наконец к какой-то хибаре. Из окошка тусклый свет пробивается. У крыльца свежие следы. Перекосившаяся вывеска. Оказывается, тут магазинчик небольшой. Две керосиновых лампы горят. Помимо прилавка ещё три стола со старенькими стульями. Типа и кафе заодно. За столом у самовара двое. Мужик в телогрейке, вроде Кира, но без бороды, и тётка, видать, хозяйка магазинчика. Ассортимент – никакой: китайское всё. Но соль, мука, сахар и спички есть. Значит, жить можно.
Кир обмёл снег с сапог, передал веник мне.
– Здорово, сосед! – мужик соскочил с места и подошёл к Киру.
Оказывается, ждали нас. Кир указал на меня:
– Во, городского привёз. Саша-Лешак.
– Лешаков Александр, – поправил я Кира.
– Карасик! – мужик протянул руку для знакомства.
– А енто Варюха, хозяйка тут. Молчаливая баба, ты не удивляйся.
Карасик тоже особой литературностью языка не отличался, Варя молчала, как и было сказано.
– Давайте к столу, чайку горяченького с сушками. Как съездил? Кум-то на месте?
– Да куда он денется? – отозвался Кир, подсаживаясь к столу.
Я тоже присел – ближе к печке. Печка самая настоящая: круглая, аккуратно обитая жестью. Видел я такие в детстве.
Чай – бурда какая-то, но сладкий, и сушки ничего. Мёд на столе. Я съел несколько ложечек. Ароматный, никогда такой не пробовал.
– Эт я Варюхе привёз, бортничаю помаленьку, – сообщил Карасик, увидев, как я наслаждаюсь медом.
– Он у нас лошадник ещё, разводит орловских тяжеловозов, – с заметным восхищением соседом поведал Кир.
– Да уж, тяжеловозы, – усмехнулся Карасик. – Под стать твоим курам.
И тут вспомнили о главном.
– Сомка-то осталась? – спросил Кира Карасик.
