Ростки безумия

Иоанн Шенка

Ростки безумия

Проснувшись вечером на протертом диване, я скомкал одеяло, откинул его ногами к мягкому подлокотнику и, полежав с открытыми глазами еще пару минут, медленно потянулся. Вставать особо не хотелось, а отсутствовавший от безделья жизненный тонус и плачевный режим, в котором я существовал целыми неделями, часто подвергали меня воздействию легких недугов. Организм становился все более хрупким, тело – неуклюжим, да и мозг в таком печальном положении отказывался принимать информацию более сложную, чем желтые газеты и политические заметки, которые и читать-то было стыдно.

На подоконнике: засохшие, сгрудившиеся тела мух и мотыльков. Как попадали они с той стороны стекла, ведь все окно перетянуто москитной сеткой? – загадка не для простого обывателя. Полумертвые насекомые двигались неестественно и не по собственной воле сонно. «Безработные – вот чем мы с ними похожи!» – в моей голове особенно в такие периоды лени часто крутились разные бестолковые суждения, их были сотни. Они, возможно, и помогали существовать, то есть мыслить, а пока я мог задуматься даже над ерундой, все мелочи начинали приобретать наполненность смыслом.

Поужинав, наскоро плеснул себе воды с лимонным соком и медлительными движениями вновь уселся на диван. Каждый вечер я отбирал какое-то количество литературы, если ее можно было так назвать, на досуг из куч, собранных по всему дому. Хотя все было перечитано ни по одному разу, я вытягивал удовольствие из каждой повторенной строки. Новую макулатуру достать было трудно – почти без исключения все оформлялось годовыми подписками. Среди же книг, к счастью, оставались еще нетронутые, но я давно уже понял, что, если буду читать только книги – самое интересное из всего домашнего бытия, – на будущее не останется ничего толкового.

Нехотя, лишь от безвариативности разгребая кучку бумаг, я то и дело отвлекался на тюль, сильно вздымавшийся от ветра, и, обратив в очередной раз взгляд в сторону окна, за которым непогода приготовлялась к своему торжеству, увидел, как к крыльцу моего дома спешит почтальон. «Вот так событие!» Желая ускорить процедуру получения писем, я накинул халат и вышел на крыльцо.

«Доброго вечера!» – приветствовал я закованного в синий мундир почтальона. В ответ писемщик лишь тяжело наклонил голову со здоровенным потным лбом и шмыгнул носом, после чего я принял у него плотный пакет внушительного объема и оказался в растерянности, так как давно уже не получал столь серьезных посылок. Я подождал, пока почтальон выйдет за калитку и, хотя он был полноват, он понесся по тропинке такими быстрыми, широкими шагами, словно вообразил, что я запираю в подвале всякого, кто приблизится к моему дому.

Чтобы не томить себя пустым ожиданием, я вернулся в дом и положил бандероль на край стола, крепкого, старого, но даже спустя столетие пахнущего елью. Медлить было незачем, и я вскрыл пакет с незнакомыми марками, на которых были изображены странные животные. Внутри были плотно скреплены резинкой письмо и толстая тетрадь в коричневой обложке с надписью «Ежедневник». Придя к выводу, что правильнее будет сперва прочесть письмо, а до книжки пока не дотрагиваться, ведь известно, какого рода материалы могут ждать тебя, если ты, что хуже всего, не способен представить и капли несчастья, таящегося внутри них, я развернул лист бумаги, аккуратно сложенный в несколько сгибов и исписанный прыгающим почерком почти полностью, и приступил.

«Дорогой, пишет твой брат Федор. Прости, что пришлось тревожить тебя, но события, которые происходят со мной, требуют немедленного разбирательства! Пишу в спешке. Боюсь рассказывать об этом полиции, и это не просто слова! С иными людьми не общаюсь уже очень долгое время. Тем более кругом все суют нос не в свои дела. Думаю, у тебя могут возникнуть предположения о помешательстве, ведь эти события и вправду кажутся надуманными, но прошу тебя – отнесись осторожно ко всему изложенному».

На этом моменте всякая растерянность прекратилась и лишь некая тяжесть легла на меня. Я продолжал читать.

«То, что ты прочтешь далее, нельзя привлекать к этому делу никаких, повторяю – НИКАКИХ посторонних. Однажды это чуть не стоило мне жизни. Возможно, ты подумаешь, что я сошел с ума, но это не так, поверь. Хотя я и сам уже не знаю, чему верить. Что есть реальность, а что – больное воображение. Запомни, ни при каких обстоятельствах не предавай огласке записанное мной, но прошу тебя как можно скорее изучить все и приехать. Живу я сейчас там же, из дома почти не выхожу. Вся информация, наблюдения, которые я собираю, не знаю точно, сколько дней и месяцев, находятся в моем ежедневнике. Высылаю тебе все. Прошу, не беспокойся! Твоему состоянию это не повредит! Я надеюсь на тебя, потому как мы всегда были очень близки. Приезжай быстрее! Со страхом осознаю, что в той тревоге, в том нелепом ужасе, в котором я сейчас пребываю, и безумии, которое держит меня каждую секунду, я долго находиться не смогу. Когда приедешь, прошу тебя постучать в дверь три раза, а потом еще два спустя пять секунд. Так я пойму… А, впрочем, ты узнаешь, до встречи!»

Закончив чтение, я еще минут десять сидел неподвижно, в глазах моих являлись различные образы. Неожиданность такой новости погрузила меня в состояние безэмоционального рассуждения. Я отрицал, что такое могло произойти с моим братом, но понимал – врать он не будет. Федор был журналистом по профессии и видел в разные годы своей жизни немало. Я знал его слишком хорошо, и на него это было совсем не похоже. Впрочем, как и многие другие члены семьи, мы с ним нечасто общались в последнее время: по телефону, переписке – три-четыре раз в год, чтобы узнать о здоровье и положении. Но редкость разговоров ни на крупицу не делала нас чужими.

В минуты прочтения письма, я осознал, сопоставив время, что более полугода назад наше общение прекратилось. После пары попыток наладить связь, беспокоить звонками я более не хотел, отправленные же письма, должно быть, не дошли, так и утонув с течением времени в почтовых разносках.

Дождь загудел по оконной мути. Капли быстро превратили паутину, раскинутую меж наличником и ветвью яблони, в узорное украшение в бисере. Сеть едва ли не с каждой новой грозой исчезала, а затем, пропустив ненастье, паук создавал новую. «Ну ты что же до бесконечности ее здесь плести будешь? И действительно ли я сейчас искренне сокрушаюсь о легкомысленности насекомого? Да уж. Дрянная погода, дрянное состояние, все – дрянь!» – с этими словами я пошел и запер входную дверь, потом нервно закупорил все окна, и ветер завыл за ними, словно обиженный.

В том, что брат мой решил обратиться именно ко мне, странностей нет. Я единственный человек – и это очень греет душу, хоть и возлагает ответственность, – которому он доверит свою жизнь. Впрочем, когда-то у него была женщина, которая берегла и хранила семью, но это было так давно, что точного времени уже не скажешь. Все случается неожиданно и, хватаясь позже за ручку комнаты, в которой уже никто не живет, ошибочно опираешься на собственные воспоминания, действуешь спонтанно, отчего еще хуже себя чувствуешь.

Ежедневник, который я достал из почтового пакета, пах колбасой, этот запах смешивался с запахом старой бумаги и чернил. Я настроил настольный свет. Приступать к чтению ознакомившись предварительно с его не красочным содержанием, а действительно, болезненно-темным, беспокойным, было трудно. Хотелось как можно скорее разобраться в ситуации. Однако разобраться условно, без траты времени, без изучения записей вряд ли получится. Тем более, если необходимо понять, о чем мог писать брат, и что могло разъедать его изнутри. Погружение в материал – в таких вещах опасение обычно вызывает ожидание и трепет перед неизвестным, как очевидно: morsque minus poena quam mora mortis habet – не позволит в полной мере ощутить истинные страдания человека, написавшего их, но сделает возможным нахождение пути, который ведет в направлении разгадки. Мне уже сейчас хотелось собрать вещи и ехать к брату. Быть может, он просто находится в том состоянии, в котором не может осознать необходимость незамедлительной помощи. Но нужно все-таки постараться понять суть, если таковая имеется. Ко всему прочему, еще более странной эта ситуация выглядела потому, что брат настаивает на непридании гласности.

Поймав себя за покусыванием кожи, я тут же отбросил руку на стол, но сомнения в каком-либо контроле над своим неврозом попали в меня. Сколько было спокойствия, оно разнежило меня, а ведь всегда нужно быть готовым к волнениям. Я надел очки для чтения и открыл переплет ежедневника. Читая первые записи на форзаце, в которых указывалось, что ежедневник куплен два года назад и подарен неким сотрудником газеты П. В., я обнаружил содранный в углу, вероятно, ногтями участок бумаги. Скорее всего, там был указан номер издания или что-то в этом роде. Перевернув лист, просмотрел пару страниц вперед: почерк был достаточно аккуратным, но постепенно сменялся на торопливо-прерывистый. Убедившись, что ничего не скрыто в толще тетради, что нет никаких вложений, что записи стабильно держатся одна за другой, отделяясь абзацами, иногда странными рисунками, я вернулся на первую страницу, дабы, наконец, погрузиться в беспокойство мысли и изучение чего-то такого – я думал об этом каждую секунду с момента прочтения письма, – что могло поместить моего брата в состояние дурного сна.

Записи из ежедневника

Делаю эту заметку вследствие замеченных мной странностей. Неделю назад, а точнее: числа 19-го октября месяца, я заметил, что в доме через дорогу, в квартире, которая до этого дня пустовала лет семь, поселился сутуловатый гражданин в пиджаке. Да, по всей видимости, пиджак – его единственная одежда. И домашняя и выходная. Не знаю, что сподвигло меня именно в тот день, но благодаря моему желанию, приобретенному в недавнюю долгую болезнь, подмечать разные моменты вблизи дома не без помощи хорошего окуляра, я решил посмотреть на нового соседа. Само собой, это не вызвало ни единой лишней мысли. Я подготовил все, что необходимо, сел в кресло и, выключив предварительно весь свет в квартире, начал наблюдение. То был сухопарый мужчина с гладко выбритым лицом, почти бесцветными бровями, с немного, как могло показаться, сальными прядями волос и крючковатым носом. Ему можно было дать лет сорок, чуть моложе меня. За какое-то время удалось подметить, что одежду он носит приталенную и монотонную. Я нашел схожесть в наших вкусах, в нашей холостятской обстановке. И не то чтобы у меня была острая необходимость устраивать слежки за новыми жильцами, но в этот раз я не смог найти ничего лучше подобного времяпрепровождения. Плюс ко всему меня интересовал факт – кто же умудрился въехать в эту старую, запущенную квартиру. Проще сказать – в дыру. В чем причина такого выбора. Впрочем, возможно, как и у многих, выбора у него особо и не было?

За эту неделю я успел провести дурацкие наблюдения раза три-четыре после работы. Заметил я не так много. Что меня заинтересовало в этом человеке и заставило просидеть у окна до полуночи, это интересная схожесть наших суетных дел, и в то же время странность поведения и действий моего подопытного. Он тоже любит побездельничать, иногда выпивает, ест на ужин мало, в основном кашевидные блюда. Не знаю, какие именно употребляет он, но лично я вкусные каши предпочитаю как легкую пищу. В свободное время житель захудалой квартирки занимается всякого рода пустой деятельностью.

А вчера я наблюдал следующее: он достал из шкафа довольно нелепые, на первый взгляд, фарфоровые, темные фигурки, поставил их на стол и два часа вытирал с них пыль. Что-то идиотическое было в этих безостановочных взмахах тряпки и прибора, которым протирают пыль с расписных ваз прислуги в домах. Фигурки были безобразные, и, хотя я подобное искусство в недалеком прошлом еще как-нибудь мог бы оценить, любой другой испытал бы откровенную неприязнь к мастерам-изготовителям. Три статуэтки, которые он поставил в линию, напоминали животных, только будто вывернутых наизнанку. Если напрячь воображение и добавить некоторые детали, то можно увидеть кота, пуделя и птицу, по виду напоминающую сову. Так вот, этот мужчина протирал пыль в течение пары часов. Вдумайтесь (если кто-то вообще будет читать эти смехотворные мои заметки), столько времени он потратил. Потом накинул на эти фигуры полотенце и убрал в шкаф. Я не мог представить, что значат эти творения для моего соседа по улице, но понял, что лично для меня смысл смахивания пыли несколько часов отсутствует полностью. И вот что самое неясное и тревожное: после того как он засунул эти бесоподобные статуи в шкаф, он обернулся и пару секунд смотрел прямо в мое окно, или, как тогда показалось, прямо на меня. Смотрел с такими глазами, словно в них отражались лишь эти страдающие сюрреалистичные образы. Обычно я могу отличить случайность от намеренности, но вчера я не успел даже подумать, мне захотелось сжаться в маленькую куклу и спрятаться в один из ящиков прикроватной тумбы. Мое тело, будто самостоятельно, бесконтрольно пригнулось и село под подоконником. Выступил пот и появилось ощущение, которое можно описать, как затруднение дыхания, будто объем легких сократился в несколько раз. Я был уверен, что рассчитал все идеально, меня невозможно увидеть ни под каким углом, тем более с включенным в его квартире светом. Просидев так еще минут пять, я медленно приподнялся и посмотрел в противоположное через дорогу окно. Света там не было.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.