скачать книгу бесплатно
– Десять.
– Идет, – подозрительно легко согласился вейн.
Юрка подцепил ломтик картошки – золотистый, с поджаристой корочкой – и спросил:
– А за сколько надо было?
Дан ухмыльнулся:
– Пять и то много.
Юрка отвалился от стола, чувствуя, что не может больше проглотить ни кусочка. Съеденное комом застряло в горле.
– Пойду с хозяином переговорю.
Дан ушел, выкликая Ерухима.
Юрка приткнулся в угол и съежился под курткой. Его знобило, наверное, от холодного молока. Болел желудок. День за окном медленно угасал. Щелкая кнутом, пастух прогнал стадо. Натужно мычали недоеные коровы.
Вейн долго не возвращался, и Юрка успел задремать. Разбудила служанка. Напевая, она убирала со стола. Ее голос, шаги, бряканье посуды неприятно отдавались в голове. Юрка шевельнулся, разминая затекшую шею, и еле сдержал стон. Мышцы одеревенели.
Громко стуча сапогами, с лестницы скатился довольный вейн. Он успел побриться и сменить рубаху.
– Две комнаты брать не стал. Экономия! Хочешь, топай наверх. Я еще с Ерухимом посижу. Пусть наврет чего интересного.
Юрка поднялся. Дан присмотрелся к нему при неярком свете керосиновой лампы.
– Ты как себя чувствуешь?
– Нормально.
– Ну иди, коли так. Третья дверь направо, в конце коридора.
В крохотный номер с трудом втиснулись две кровати. Шкафа не было. Зато в углу, за отдернутой занавеской, стояла лохань, наполовину полная воды. Тетка в переднике опростала в нее из ведра кипяток и оглянулась.
– Вам полить?
– Нет, я сам.
Тетка ушла.
Юрка скинул одежду, подумал – и залез в лохань целиком, подтянув колени к груди. Защипало царапины и ожоги. Вода закрывала по плечи, была обжигающе горячей, но согреться не получалось. Пробирала дрожь, заставляя стучать зубами.
Скрипел под окном сверчок.
Юрка шевельнулся, плеснув на пол. Посмотрел на свои руки в намокших повязках. Надо же, почти не болят, хорошая мазь у Дана. Помогая зубами, развязал узлы. Ожоги выглядели паршиво. Осторожно опустил руки в воду. Кожу пекло, и Юрка начал считать шепотом, стараясь не торопиться. На четвертом десятке он притерпелся. Расслабился, уткнулся подбородком в колени и закрыл глаза. Подумал: завтра будет в Бреславле. Если повезет, послезавтра найдет Виктора Зеленцова и войдет без стука к нему в гостиничный номер. Вейн начнет орать, мол, чего надо, и Юрка бросит ему в лицо: «Дарья Жданова, помнишь?» Он столько раз воображал это – в «Перекрестке», у жузгов, в дубоидном лесу, – что видел все до мелочей: стол, усыпанный крошками, тарелку с объедками, таракана на стене. Чувствовал даже запах – грязного белья и пива. Вот только лицо Зеленцова никак не мог представить. Не получилось и сейчас.
Взвыл во дворе пес. Юрка вздрогнул.
Небо за окном совсем почернело, проступили звезды. Все так же скрипел сверчок. Вода в лохани остыла, и плечи покрылись гусиной кожей.
Юрка вылез, оставляя мокрые следы, дошлепал до кровати и забрался под одеяло. Матрас кололся соломинками, шуршал. От наволочки пахло сухой ромашкой.
Совсем как тогда.
…Весна разгоралась нахальная, ранняя. Юрка и радовался ей, и сердился. Жди теперь майских, пока Ленька заплатит. Конечно, можно приварить на камеру заплатку, но это что слону горчичник.
Обошел лужу, раскинувшуюся посреди дороги. Вдоль палисадника тянулась узкая тропка, и по краю уже пробивалась трава. На заборе сидел черный кот, довольно жмурился на солнце.
– Только спрыгни, животное! – пригрозил ему Юрка. – Я тебе так сплюну через левое плечо!
Кот презрительно дернул ухом.
Калитка оказалась запертой изнутри. Брякнуло железное кольцо, поворачиваясь и поддевая «язычок».
Во дворе ярко желтела кирпичная дорожка. Вдоль нее ходил петух, придирчиво рассматривая оттаявшую землю. Лапы у него были грязными, побледневший за зиму гребень свалился набок. Не петух, а недоразумение. Увидев Юрку, куриный предводитель предостерегающе сказал:
– Ко-ко, – и отступил за поленницу.
Подумаешь, неженка, всего-то с полдесятка перьев из хвоста выдрали.
Дед сидел на крыльце, привалившись к балясине. Под левой рукой на чисто вымытых досках лежали трубка и газета.
Юрка брякнул рюкзак под дверь и с разгону попросил:
– Дед, а давай ты мне поможешь камеру залатать?
Ну, сейчас начнет ворчать, что проще зашить все дырки в неводе.
Дед не ответил, даже головы не повернул.
– Ну а чего, – заканючил Юрка. – Там еще можно!
Он перевесился через перильца, заглянул в лицо.
– На переднем…
Дед смотрел, не отрываясь, на Дикову будку. Глаза у него были стеклянные, и в них отражалось солнце.
– Дед…
К седым волосам пристало куриное перо, оно трепыхалось на ветру, щекоча лоб.
– Дедушка!
Кажется, он орал. Истошно, захлебываясь. Появилась бабушка. Прижала Юркину голову к переднику, пахнущему молоком и комбикормом. Гладила затылок, что-то говорила. Юрка не слышал. Он сидел на земле и молотил по грязи кулаками. В горле саднило от крика.
Приходили еще люди. Его увели на кухню. У Юрки дрожали руки, он никак не мог удержать кружку. Зубы стучали о фаянсовый край. Женщина в белом халате запихала ему в рот таблетку. Кто-то помог снять джинсы, это было уже в спальне. От холодной воды ломило пальцы, в ванну стекали мутные ручьи. На кровати лежали парадные брюки и темно-серая рубашка. Верхняя пуговица с трудом пролезла в петлю. Остро пахло валокордином и сушеной ромашкой. Юрка никак не мог понять, почему – ромашкой? Зачем? Пошел по комнатам, принюхиваясь.
В зале он нашел бабушку и деда.
Маргарита Леонидовна сидела на стуле, прямо держа спину и вскинув голову с тяжелой короной из кос. Она надела черное шерстяное платье, слишком теплое для этой весны. Окна затворили ставнями, и луч, пробившийся в щель, перечеркивал бабушкино лицо.
– Я попросила всех уйти, – сказала она.
Голос прозвучал непривычно громко. Юрка обернулся – большие напольные часы, бабушкино приданое, молчали. Замер за стеклом маятник.
Дед лежал на столе. На нем был темно-синий костюм, почти неношеный. От ткани пахло сушеной ромашкой….
Тусклая полоска света легла на пол. Дан вошел, прикрыл дверь, и снова стало темно. Скрипнула кровать. Брякнули подковками сапоги. Зашуршала куртка. Щелчок – арбалет на взводе. Тихий стук – вейн положил оружие на пол. Бухнулся на постель со счастливым вздохом, повозился, взбивая подушку, и спросил:
– Чего не спишь?
– А как ты узнал?
Юрка провел перед лицом растопыренной пятерней и с трудом различил пальцы.
– Слышу, как ты дышишь. Дрыхни давай. Завтра рано вставать.
«Завтра, – подумал Юрка. – Уже завтра». Снова представил, как войдет, скажет. Опухший от пива и безделья Зеленцов поднимется с кровати… Картинка вышла тусклой, как выгоревшие на солнце обои.
Сверчок продолжал надоедливо скрипеть.
– Дан, – позвал Юрка. – А можно… ну, как в другой мир, только в прошлое? Я знаю, там ничего нельзя менять. Я не буду. Мне посмотреть, и все.
Он замер в ожидании ответа.
– Прошлого не существует. – Вейн громко зевнул. – Будущего тоже.
– А как же… Ну, у одних арбалеты, а другие в космос летают.
– Разница в скорости развития, в начальной точке.
– А все остальное?! – Юрка приподнялся на локте. – Оно похоже!
– Ну и что? У вас летосчисление какое?
– Обычное. Как его… от Рождества Христова.
– Ну вот. Знаешь, сколько таких миров? В одном Христос родился раньше, в другом позже, а в общем та же фигня. Даже твоя деревня наверняка есть.
– Город, – поправил Юрка, снова опускаясь на подушку.
Вейн удивился:
– А с лошадьми ты хорошо управляешься.
– Так получилось. А люди? Такие же?
– С чего им другими быть? По большому-то счету. А по мелочам… Ну, сидит твой тезка сейчас дома, прижав задницу, и ведать не ведает, что он вейн. Или не вейн он вовсе. Тебе-то что с того? Он же – не ты.
Да, согласился Юрка. Может, у того, другого, все живы.
Глава 9
Скрипело колесо.
Дан, подсев к вознице, выпытывал новости. Мужик из Гусинок обстоятельно рассказывал, какие нынче цены на перо и яйца, как подрался мельник с бреславльскими подмастерьями кожевенника и сколько приданого дает за дочку Ерухим. Казалось, вейну это действительно интересно. Юрка угрюмо посмотрел ему в спину и отвернулся.
Степь по обе стороны дороги потеряла надоевший до оскомины цвет. Зелень, расцвеченная мать-и-мачехой, осталась лишь по обочинам, дальше темнели распаханные поля и кое-где виднелись купы деревьев. По склону холма карабкалась вверх деревенька с извилистыми улицами. Посверкивал церковный купол.
Скоро они приедут в Бреславль. Уже сегодня.
Юрка подгреб под голову сено и накрылся курткой. Было зябко, несмотря на летнее солнце. Яркий свет резал глаза. Скрипело колесо, грозя сломаться. Вот сейчас, когда покатятся с бугорка… Или хрупнет на этой колдобине… Юрка хотел, чтобы оно сломалось. Чтобы треснула ось, захромала кобыла. Что угодно.
От сена пахло сухой ромашкой. Закроешь глаза, дом чудится. Тихий, молчаливый. Они с бабушкой бродили по нему, натыкались друг на друга – и смотрели растерянно.
Юрка резко повернулся, ударившись затылком в обрешетку. Дан и возница громко смеялись. Он пошарил в сене и выудил сухой стебелек ромашки. Выкинул на дорогу.
…Прошли две недели после похорон. Сидели на кухне, делали вид, что пьют чай. Тикали ходики. Голая сирень царапала ветками стекло. За окном стоял глянцево-мокрый, раскисший весенний вечер.
Бабушка, подперев голову рукой, смотрела на Юрку. Он качал ногой, стукаясь пяткой о ножку стула. Сосредоточенно обводил ложечкой пышную розу на клеенке. Черенок оставлял продавленный след. Бабушкин взгляд не мешал, она теперь часто садилась вот так, забыв про дела. Выкипал на плите суп, выскальзывала нитка из иголки, оставалось посреди коридора ведро с грязной водой. Юрка приходил из школы, молча выключал газ, домывал пол, наливал себе молока и пил его с батоном.
– Виноваты мы перед тобой, – тихонько вздохнула бабушка.
Удивленный Юрка поднял глаза.
– Недоростили. Будь ты хоть немного постарше.
– Баб…
Качнулась голова с седым венчиком волос.
– Я лягу. А ты сбегай, позови Марью Ивановну.
Юрка вскочил.
– Что, сердце? Может, врача? Корвалол?
Раньше он высчитывал, сколько бабушке лет, только в канун дня ее рождения. Сейчас же – помнил постоянно. И ненавидел, сам не понимая, что именно – время, годы?
– Не надо.
Бабушка встала, не опершись на стол. Пошла из кухни, ровно держа спину.
Юрка вылетел в сени и сорвал первую попавшуюся ветровку – старую, в которой ездил на покос. Никак не мог найти обувку, а свет включить почему-то не догадался.
Оскальзываясь в потемках на мокрой дороге, метнулся к дому напротив. С треском хлопнула калитка палисадника. Юрка, протиснувшись между георгинами и стеной, застучал по оконному переплету.