скачать книгу бесплатно
– Нет у нас теперь никого. Потопли.
– Родителей… ушкурники?
Я кивнул, под столом наступив на холодную ступню Марианны. Наша судьба зависела от каждого слова. Говорить должен только я, иначе мы запутаемся, а итогом будут тела на кольях. Картинка гниющих трупов до сих пор стояла перед глазами.
Последняя возможность сказать правду и быть переправленными за реку, пусть за выкуп, только что была мной уничтожена. Меня напрягла и заставила прикусить язык аналогия с чертями, Марианну – облеченная в шутку необъяснимая ярость толстяка. Если вскроется правда о нас, то вряд ли кто-то отправится передавать весть. Я умирать не торопился, поэтому выбрал путь лжи во спасение. Царевна, конечно, грезила о доме, но мою компанию покидать не собиралась. Судьба совершила новый поворот, мы оба это поняли. Наши ладони нашли друг друга и крепко сжали.
После еды нас отвели в грубо сколоченную уборную, где Марианна, пунцовая от стыда, через меня попросила новых тряпочек на полоски.
Вешняк встревожился:
– Ранена?
– Нет. – Я опустил глаза.
– А-а, налог на взрослость. – Из поясного мешочка он достал некое подобие бинта. – Держи. Подойдет?
Я передал тканевый рулончик сквозь щель в кособокой дверце.
Вешняка вызвали на ворота, но сначала он довел нас до дверей добротного бревенчатого сарая с копной сена внутри.
– Отдыхайте, ребята. Тяжко вам пришлось, но все плохое уже позади.
Позади? Как же, размечтались.
Снаружи темнело, значит, здесь, на сеновале, мы проведем всю ночь. Я уверен: когда временно требовалась тюрьма, преступников приводили сюда же. При всем желании не сбежишь. После того как дверь закрыли на засов, снаружи кто-то ходил – можно спать спокойно, чужие не нападут. Насчет своих неизвестно. Причем, неизвестно вообще ничего. За улыбкой, как известно, прячутся зубы.
В глазах царевны встал вопрос: как будем спать?
– Завтра будем выглядеть, словно по нам кони топтались. – Она огладила одежду ладошкой.
– Пусть лучше одежду помнем, – туманно объявил я, падая в пахнущий прелым ворох.
Марианна чинно присела, свела колени и обняла их руками. Сверху уютно расположился подбородок. Взгляд же оказался совсем неуютным:
– Ты ел мясо!
– И мы живы. Тебе не кажется, что два эти факта как-то взаимосвязаны?
– Но мясо… это плоть!
– Овощи тоже плоть, пусть и немножко другая. Кузнечиков ела? Ела. И улиток. И вообще.
– Только от голода.
– Вот и я только. И чтобы нас спасти. Ради выживания еще не то съем. И тебе советую. А по возвращении совсем не нужно всем рассказывать, каким образом мы выжили.
– Но Алла, да простит Она нас и примет, заповедала…
– Давно хотелось спросить: ты действительно веришь, что все это, – я совершил рукой круг в воздухе, – сотворила Алла? Гм, да простит и примет.
Последнее пришлось прибавить из-за выражения лица царевны, ужас на котором с каждой секундой паузы возрастал в геометрической прогрессии.
Однажды Зарина всухую переспорила меня на тему Аллы. Задним числом я подобрал аргументы, учел контраргументы…
– Имя Аллы нельзя говорить без добавочной формулы? – уточнил я на всякий случай.
– Только обращаясь к ней лично.
Воображение разыгралось, и не сразу дошло, что речь идет о молитве. Что бы ни говорили, а богатая фантазия – не всегда хорошо.
– Сомневаешься в существовании высших сил? – На мне остановился задумчивый взор.
– Скажи, если Алла всемогуща, она сможет сделать треугольный квадрат?
– За такие слова можно в ад…
– За слова? А мысли, по-твоему, высшим силам неподвластны? Однажды я слышал разговор. «Попадешь в ад!» – сказал один. «Вы уверены? А кто там?» – «Такие, как ты!» Второй на минуту задумался. «А в раю такие как вы? Вам нужно поработать над своими угрозами».
Царевна потеряла дар речи.
Я резко сменил тему:
– Знаешь, в детстве я разговаривал с домовым.
– Домовых не бывает. Сестрисса рассказывала, что во времена ложных пророков люди верили даже в божественность ветра или деревьев. А мама говорит, что худшее из суеверий – верить в них.
– Я тоже так говорю, потому полностью согласен с твоей мамой. Кстати, вот еще о домовых и прочей суеверности. – Я обратил лицо ввысь. – Алла-всеприсутствующая, невидимая и неслышимая, избавь наших родных и близких от воображаемых друзей!
Марианна не поняла юмора, и к лучшему.
– Ты ведь несерьезно говоришь о своих сомнениях?
– Естественно, – успокоил я напарницу, с которой, как понимаю, еще не одним пудом соли вместе давиться.
И ведь не соврал. Это не сомнения, это уверенность. Даже вера. Царевна верит в то, что великая Алла есть, я в то, что конкретно ее – всемогущей Аллы – нет. Тоже своего рода вера.
Впрочем, нет. Отрицание чужой выдумки – не вера. Иначе лысина – это прическа, а книги – печное топливо.
Марианну к тому времени волновало другое:
– Как думаешь, сафьян – страшный зверь?
Я подавился смешком:
– С чего ты взяла, что он – зверь?
– Вешняк говорил про сапоги. У нас их делают из лошадей и волков.
– Сафьян – это такой материал, тоже кожа, но мягкая и ярко окрашенная. И чему вас только в школе учат?
Вопрос был иронически-риторическим, но Марианна взялась перечислять:
– Чтению, счету, политике, религии, физике, защите, выживанию… А вас?
– Тоже физике, куда ж без нее. И прочему. Что вы проходите по физике?
– Проходим? Нет, мы больше бегаем, занимаемся, делаем упражнения. Сейчас покажу.
Она завозилась, приподнимая куцую одежонку, и без особого напряга села на шпагат. Разъехавшиеся в несусветную даль ступни исчезли в разворошенном сене.
Круто. Но не для меня после стаи. Легко разведя ноги, я аналогично примостился рядом.
Кое-чего я не учел, о чем, оказывается, стоило подумать прежде, чем совершать резкие движения.
– Колется, – смущенно сообщил я.
– Ага, – со смешком кивнула Марианна. – Солома все-таки.
Мы медленно, цепляясь ногами, расползлись в стороны.
Две живые параллели недолго пролежали неподвижно. То локоть, то коленка, то случайно (ли?) откинутая рука натыкались на соседа и с извинениями отскакивали обратно. Как шарик в пинг-понге. Ход переходил к сопернику, и ждать его, ответного, приходилось недолго. Взгляд-«шарик» то увязал в «сетке» временно повернувшейся спины, то отлетал от «удара» вскинутого встречного взгляда. Иногда при такой встрече он замирал в опасном предчувствии и, через миг, распадался на взбудораженные половинки. Они убегали в себя, но надежды, прятавшейся внутри, увы, не теряли.
Надежда, говорят, умирает последней. Сказки, господа присяжные заседатели. Последними в человеке умирают клетки эпителия, которые производят волосы и ногти. И это грустно. Куда ни плюнь, везде во главе оказывается физиология.
Здесь та же ерунда. Нас тянуло друг к другу. Меня толкали гормоны, напарницу тоже что-то такое. Или не такое. Кто их знает, этих девчонок, и что и на что их толкает.
Перед закрывшимися глазами в подробностях проплыл минувший день. И предыдущий, не менее насыщенный. В мыслях я проживал их совсем по-другому. Введя сослагательное наклонение, представлял в разных вариантах. Всегда ли я был прав? Не лучше ли было…
Какая разница. Я сделал все так, как должен. Точка.
На лоб и нос упали щекочущие соломинки. Затем полетело еще, как из включенной газонокосилки – это Марианна вновь устраивалась в раздвигаемом приминаемом сене. Наконец, она улеглась окончательно, отгородившись от меня скрючившейся спиной, руками обхватив низ живота и прижав их коленками, подтянутыми до самой груди.
– Болит?
– Немножко.
Ну-ну. А корежит ее так, будто множко.
Не сумев отказаться от очередного удачного совмещения благородного и истинного мотивов, я повернулся к царевне и обнял сзади.
Мы долго лежали, слушая стук сердец.
– Знаешь, – нарушил тишину нежный голос, – у тебя врачевательский талант.
– Мама говорила: не зарывай талант в землю, не губи природу.
– Мамы плохого не посоветуют. – Непонятно, отреагировала она подобным образом на шутку или, думая о своем, пропустила мимо ушей. Оказалось, второе. – Не сочтешь покушением на нравственность просьбу еще раз помочь уменьшить боль?
Милые, милые грабли.
– Давай попозже. Ты засыпай, а я потом положу.
И ведь хочется наступить, и поговорку про увязший коготок помню.
– Понятно. Отсрочка – надежнейшая форма отказа.
Понятно? Ни черта тебе, милочка, не понятно. Если девушка говорит «Понятно», значит, не поняла, но понапридумывала себе тако-о-ого…
Вздохнув, я переместил ладонь с плеча соседки на ее живот. Она радостно ухватилась, подол взлетел чуть ли не до груди, вжатая в мягкое пятерня вновь обрела благодарное будоражащее наполнение.
Организм заволновался.
– Есть люди уютные, как дом, – донеслось едва слышно. – Прижмешься и понимаешь: ты дома. Ты такой.
Я не ответил.
– Ты хотел бы меня еще раз поцеловать, – раздалось очередное, вполне ожидаемое, – по-настоящему? Нет-нет, ни в коем случае не предлагаю, просто спрашиваю. Теоретически. Как возможность. Даже как вероятность.
Ну что делать с неугомонным созданием?
– Честно?
В ответ – полная оптимизма улыбка бродячей собаки, застрявшей в ступоре от непонимания, что ее вскорости ждет: то ли пинок, то ли косточка.
– Да, – сказал я.
Ударило тишиной. И, через вечность:
– Я тоже.
Мое молчание и старательно-ровное дыхание намекали, что разговор завершен. Любопытство удовлетворено? Спокойной ночи.
Не тут-то было.
– Чего же мы ждем?
– Когда рак на горе свистнет.
– Кто-кто?
– Турук Макто!
– А это кто?
– Никто. Зактокала.
Обидеть не получилось. Повыбирав между обидой и прочими чувствами, царевна тихонько толкнула меня в бедро: