скачать книгу бесплатно
Стальной скрип двери показался Норе райской музыкой.
– Заходи в тамбур, – Извозчик говорил из внутреннего отсека Колесницы, – про карантин что-нибудь слышала? Нужна дезинфекция. На Небесах лечат любую хворь, но не любят, когда им несут блох или вшей.
С сумкой в руках Нора шагнула внутрь, и дверь за ней затворилась. Правильнее назвать это люком – массивным, сделанным из светлого металла. Внутри Колесница не поражала воображение, в фантазиях все выглядело намного круче. Открывшееся помещение разделялось перегородками на три отсека. В одном находился пульт управления – с темными экранами над столом, полностью утыканным кнопками и рубильниками. Двигатель и прочая механика, должно быть, располагались в верхней части аппарата. Второй отсек под завязку набит тюками и коробками. Скорее всего, это дары Извозчику, оставленные прежними пассажирами. Понятно, что за его место другие полжизни бы отдали, включая одну-две не слишком нужных в быту конечности. Это же мечта обывателя – непыльная и баснословно оплачиваемая работенка. Примерно раз в год, как узнала Нора, сюда прибывал купец-караванщик, досматривать которого пограничники не имели права по договору с небесными людьми. Он скупал у Извозчика излишки и передаваемые сверху артефакты, а привозил то, что интересно небесным людям или необходимо для обеспечения пути на Небеса. Но не всему стоило верить, что рассказывали о Колеснице и Извозчике. Знания о небесных людях Нора собирала по крупицам, отсевала явные небылицы, и оставшееся вполне походило на правду. Увиденное собственными глазами это подтверждало.
Последний из отсеков от входа не просматривался, там и оставался Извозчик, пока Нора стояла в тамбуре. От салона с отсеками тамбур отделяла перегородка со стеклянной дверцей, нижняя половинка стекла открывалась отдельно, ее предназначение тут же выяснилось.
– Сумку и рюкзак просунь в люк снизу, затем сними одежду с обувью и отправь туда же. Все это я продезинфицирую здесь другим способом. Чем-нибудь больна?
– Нет. Ничем заразным.
– Любопытный ответ. Впрочем, все так говорят, а потом выясняется, что от небесных людей требуется именно излечение от смертельного недуга. Что же привело сюда тебя?
– Желание помочь миру встать с колен и подружиться с природой. С моей помощью небесные люди сделают мир лучше. Неизмеримо лучше. Заблудившаяся в тупиках цивилизация не наступит на прежние грабли, и у всех нас появится будущее.
– Похвальное желание. Обычно ищут личной выгоды, безопасности или, как уже сказал, выздоровления. Кто-то просто поверил в сказки, что неожиданно оказались правдой, а кто-то знал, куда и зачем пришел. Кто-то жертвовал собой, чтобы спасти умирающего любимого. Но всегда имелся личный мотив. Не верю, что ничего не хочешь лично для себя.
Правильно не верит, просто это «для себя» каждый понимает по-своему. Одним нужны богатство и удовольствия, другим – видимый результат усилий, от которого всем станет лучше. Удовольствие от последнего выше, чем от корыстных хотелок. Жаль, большинству не понять этого и, что еще более обидно, им даже не объяснить. Но постараться надо, от Норы ждут ответа, и слова должны быть такими, чтобы максимально прояснить ее намерения и мотивы.
– Мир дал мне многое, – сказала она. – Это мягко сказано, точнее будет – у меня было все. Хочу вернуть долг.
– Идеалистка, значит?
– Как небесные люди встречают посланцев снизу?
– Оправданное опасение. – Извозчик помолчал. – На этот счет можешь не беспокоиться. Расскажи, как попала сюда.
– Это самое интересное в моей истории. Если раскрою сейчас, дальнейший рассказ потеряет интригу, получится плоским и тоскливым. Мне сказали, что вы любите умелых рассказчиков.
– Что же, давай растянем удовольствие. Можешь приступать, процедура дезинфекции будет долгой.
Нора задумалась. Момент встречи и последующего повествования о ее жизни много раз представлялся в мечтах, и часто казалось, что он никогда не наступит. Сколько пришлось пережить…
Теперь все в прошлом, ожидание подошло к концу. А чтобы Извозчик понял, почему произошло то, что произошло, начать надо с самого детства. Даже с рождения.
Нора на миг закусила губу. Итак…
Глава 2
Мама Риена не оправилась после родов. Она выжила, но разве это жизнь – с неправильно сросшимися внутренностями? Все силы уходили на то, чтобы поставить на ноги единственного ребенка, и если бы не жившая неподалеку бабушка, почти поселившаяся у них после рождения Норы, и не посильная помощь папы Ноджа… Папа не бросил маму, как, по слухам, произошло бы в любом соседнем племени. Он знал, что ни другой жены, ни, тем более, детей у него больше не будет, и редкое свободное время посвящал «своим девочкам». Нора любила папу и безмерно жалела маму, а те ее просто боготворили. Счастливая семья – сказали бы многие, кто не знал, какими трудами ковалось это счастье. Впрочем, судя по брани и постоянным крикам из соседних контейнеров, более облагодетельствованные судьбой люди похвастаться счастьем тоже не могли. Может, оно не в отсутствии проблем?
О присутствии счастья человек узнает, только когда его потеряет – Нора осознала это со смертью мамы. Чуть раньше из жизни ушла бабушка. Счастье кончилось. То есть, до этого момента оно, оказывается, было, а теперь…
Все изменилось. В жизнь пришла пустота – тягостная, жуткая, невыносимая.
Папа был солдатом, следил за пустыми землями. Ночевать дома ему удавалось не чаще, чем позволял график – сутки отдыха через пять рабочих. И даже это не всегда получалось: или нужно было подменять заболевшего, или просто не оставалось сил часами идти через пустыню, чтобы побыть немного в родных стенах. А когда добирался, он падал на тюфяк и отключался. Можно было по стальным стенам молотком стучать – папа не проснулся бы.
Пусть мама, пока была жива, почти не вставала с постели, но за Норой следила и каким-никаким воспитанием занималась. После ее смерти приглядывать за жаждавшей познавать мир непоседливой девочкой стало некому.
Выходить из дома Норе категорически запрещалось. То, что ее годами держали взаперти, не было чем-то особенным, так поступали со всеми девочками. Обычная женская доля. Папа объяснил почему. Во времена большого беспредела, что случился после катастрофы, племя едва не погибло в бою с бандитами. Ныне такого произойти не могло, беспредел закончился примыканием большинства племен к договору о Дорогах. Тех, кто отказался, игнорировали или совместно уничтожали. После подписания договора больших банд в округе не осталось, они захватили земли в более богатых краях, где и осели, или были перебиты. Но это произошло чуть позже, и одна жившая разбоем лихая компания успела разграбить поселок, забрала все ценное и ушла дальше. Они увели почти всех девушек племени. Многих жителей убили. Чтобы избежать нового нападения, нужна сила, нужны люди. В те времена правил молодой король-неумеха, позже прозванный так из-за неспособности организовать оборону. Прозвища у него были и похуже, но с этим согласился даже сам бывший король, которого, в конце концов, посадили на кол. Место неумехи занял нынешний король-колдун, тогда еще просто король Джав – активный, жесткий, умный. Хитрый. С тех пор никто не погиб из-за нелепых действий правителя. Погибали по другим поводам, оттого и странное прозвище прибавилось к титулу нового владыки.
Наладить жизнь новый король сумел. Для увеличения численности в племени стали давать приют шатунам. Пришлось делать выбор, и король предпочел риск. Если человек обязывался жить по местным законам, он становился своим. Первое время за новенькими следили, потом это стало ненужным – нарушать правила не было смысла, любой проступок грозил смертью, а смерть – именно то, от чего люди бежали из других мест. Причины у всех были разные, здесь о них знал только король, остальные в подробности не вдавались и принимали новых соплеменников как равных.
Главной проблемой стала нехватка женщин. За каждую между холостыми мужчинами шла нешуточная борьба с интригами и мордобоем. Для женщин это в конце концов обернулось затворничеством. Теперь каждый выход без сопровождения родственника давал окрестным мужчинам намек, что женщина ищет приключений либо недовольна своим мужчиной, если таковой имелся. Это приводило к дракам, а те – к членовредительству вплоть до смертоубийства. Терпеть беспредел местного масштаба король не намеревался. В племени каждый боец наперечет. А как запретить драки? С тем же успехом можно заставить солнце сесть на востоке. Умный правитель не издает законов, которые не будут выполняться, тогда он перестанет быть правителем. И король-колдун избрал другой путь.
Проще страхом заставить женщин сидеть по домам, чем разбираться с враждующими мужиками. Это и было сделано. Через годы другая жизнь воспринималась сказкой, женщины превратились в домоседок, а мужчины тратили силы на заработок – чтобы обзавестись женой, ее нужно купить. Меньше женщин – выше цены. А женщин было о-о-очень мало.
– Понимаешь?
– Да.
Слишком быстро ответила. Папа нахмурился:
– Нора, это не шутки. На кону наши жизни.
– Я все понимаю.
Она кивала, слушая папины истории и наставления. Да, нельзя выходить без родственника мужского пола, который у нее всего один. Нельзя попадаться на глаза чужим дядям, особенно неженатым или, тем более, вдовым. Как отличить одних от других папа не рассказал, а вывод озвучил естественный: ради безопасности за дверь вообще не выходить, еду он принесет и мусор с отхожим ведром вынесет. А если приспичит, на то есть женский час.
Женским часом, когда мужчины поголовно дрыхли после трудов праведных, называли рассвет. Закутавшиеся с головы до ног фигуры выходили из служивших домами контейнеров, и выливали в ближайший овраг отхожие ведра. Иногда они переговаривались, но даже подружиться не успевали, не было времени. Час только назывался часом, правила обязывали вернуться домой до того, как мужчины пойдут на работу. Нора прикладывала ухо к стене, но долетало не больше, чем краткое перекидывание словами:
– Когда третьего ждешь?
– Через месяц. Надеюсь, на этот раз будет девочка. Лучше бы две.
– Гилла родила близнецов, двух пацанов, Джамирас ей почки отбил.
– И что будет делать, когда она сляжет на полгода или совсем скопытится?
– К тебе посватается. У него денег много.
Для Норы именно это казалось настоящей жизнью. Каждое слово – откровение.
Ей запретили выходить даже в женский час. На это были причины, но как заставить ребенка усидеть на месте, когда вокруг – огромный непознанный мир? Душу переполняла зависть к девочкам, у которых были братья. Днем они вместе ходили за водой, иногда даже играли – Нора видела это через щели в стальных стенах. Дом постепенно ветшал, а на новый папе никогда не заработать. Едва хватало на пропитание. Выходом было удачное замужество, но до него требовалось дожить без непоправимых приключений. И найти хорошего супруга для такой, как она, представлялось проблемой.
Мама умерла, когда Норе исполнилось одиннадцать. Незадолго до этого мама сшила ей рюкзак из старой отцовской куртки – большой, красивый, со множеством ремешков и застежек – и Нора как вышла в нем на улицу в первый раз, так без него ее больше не видели.
Выйти заставил невыносимый запах. Безветренная погода стояла почти неделю, палило солнце, и дом раскалился так, что приходилось сидеть в яме в земляном полу. Папа не возвращался уже третью вахту, и когда вернется – неизвестно. Нора гордилась папой, он был настоящим героем. То, что он рассказывал, бывая дома, в ее глазах делало его сверхчеловеком. Такие события! Такие подвиги! Такие испытания! Будь папа Нодж гвардейцем, все сложилось бы по-другому, но он служил обычным постовым. Солдаты племени делились на постовых внешних и внутренних, последние назывались королевской гвардией, они охраняли жилище короля, самого владыку и Дороги. Таможенные посты на Дороге давали дополнительный приработок, а работа по охране главного человека племени позволяла меняться каждые пару часов и, соответственно, ночевать дома.
Семье Норы не повезло. Видеть папу дома каждый день оставалось несбыточной мечтой.
Чтобы устроиться в королевскую гвардию, нужно дать подношение Ферзю – так в народе называли настража Боно. Нора не знала, что слово «ферзь» значило раньше, но звучало оно внушительно. «Настраж» был понятнее, это всего лишь сокращение от «начальник стражи».
На подношение в семье не было средств, поэтому папа служил обычным постовым – их еще называли пустынниками, по расположению постов. Посты располагались в особых точках далеко за пределами поселка, откуда хорошо просматривались окрестности. Дежурили по четверо, двое постоянно обходили назначенный участок, третий смотрел вокруг, четвертый отсыпался, периодически меняясь с третьим. Вернувшаяся пара отправляла в пеший дозор отдохнувшую. После пяти суточных дежурств давался день отдыха, затем постовых тасовали и в новом составе отсылали на другие точки – чтоб не могли сговориться с шатунами, контрабандистами или с возможным противником. Король Джав хорошо усвоил урок, стоивший трона и жизни прежнему правителю.
После смены папа приходил редко, но Нора знала – он вернется. Папа всегда возвращался. А если бы – тьфу-тьфу-тьфу – что-то случилось, ей бы сообщили. До сих пор к контейнеру Ноджа никто не пришел, это радовало – с папой все хорошо. Встав в женский час, Нора надела грубое белье, сшитое себе самостоятельно, натянула рубашку и юбку, влезла в плетеные босоножки и крепко застегнула на животе опоясывающий ремень рюкзака. Поверх всего она закуталась в мамин платок и только тогда отворила дверь.
Такой ее увидели впервые – тоненькой неразговорчивой брюнеточкой с рюкзаком за плечами. Женщины молча оглядели ее, кто-то хмыкнул. Несколько девочек пошушукались, но в разговор не вступили.
Вокруг простиралась иссушенная земля. Ветер, скучая, бросал пыль в лица согбенных от тяжелой жизни людей, обсыпал облезлые контейнеры. Говорят, в других племенах люди живут в каменных домах – таких, как в руинах Города, что доживает свой век за отравленным озером. Даже представить трудно. Как прикрутить полку к бетонной плите? Как в толстом потолке проделать дыру для освещения?
Нора молча шла к отхожему оврагу под прожигающими взглядами, в которых было все: любопытство, жалость, высокомерное презрение, равнодушие…
И тут Нора вспомнила. Люди, когда встречаются, здороваются, она видела и слышала это постоянно. И первой, как помнилось, поздороваться должна младшая.
– Здравствуйте, – сказала она.
Лица вокруг просветлели.
– А мы уж думали, что немая. Такая здоровая вымахала, а Нодж тебя все от людей прячет. Ущербная, поди? Открой лицо, нас не надо стесняться.
Под десятками уставившихся на нее глаз Нора размотала платок.
Папа всегда называл ее красавицей. Надраенная до блеска стальная пластина, в которую он смотрелся, когда подрезал бороду, ей, долгими месяцами безвылазно сидевшей дома, показывала маленький носик, тонкие яркие губы и огромные глазищи, карие, как свежепокрашенный контейнер (в их районе таких всего два, у лекаря и у новоиспеченного гвардейца, который наскреб на подношение). Высокий лоб и бледные щеки окутывала роскошная тьма – длинные иссиня-черные волосы, за которыми Нора ухаживала как умела. Она даже тряхнула головой, чтобы все увидели ее гордость и старания. С фигурой тоже все было в порядке – чтобы не превратиться в рыхлое страшилище, как Рафиза, жена горшочника, дома Нора все время старалась двигаться: приседала, изгибалась на все стороны, ходила колесом и прыгала по стенам, где было за что зацепиться. Это сказалось на внешности. Во взглядах проскользнул интерес, брови изумленно вскинулись, послышалось удивленное цоканье языком.
Одна из женщин, тощая жердь с синевой под левым глазом, проговорила:
– Симпатичная мордашка.
– И не только мордашка, – поправили ее другие.
– Папаша не зря держал конфетку под замком. Теперь ее съедят.
Нора промолчала. Когда на рассвете женщины проходили мимо ее дома, она слышала их разговоры, и этот ничем не отличался от прочей пустой болтовни. Ее хотели увидеть – ее увидели. Можно заняться делом. Она вновь замоталась в платок и шагнула к краю оврага.
Жердь не оставила ее в покое:
– А рюкзак зачем?
– В нем запасное ведро!– хихикнула девчонка чуть старше Норы.
– Это память о маме, – сказала Нора.
– Память о маме надо носить в сердце, а не на спине, – процедила присевшая на землю старуха. Она казалась такой старой, что вряд ли подняла бы наполненное ведро. Видимо, приходила ради общества. Сутками сидеть взаперти, говорили, некоторых даже до сумасшествия доводило.
Сумасшедших, кто мог представлять опасность, в племени сначала надолго запирали в ожидании, будет ли новый приступ… а как ему не быть, если из солнца и аромата улицы вновь поместили в темень и вонь контейнера?! Любой сорвется, даже здоровый. Это объявляли угрозой и от носителей неправильных мыслей избавлялись. А уродцев сразу предавали смерти: люди знали, что бывает с отступившими от этого правила. Из уст в уста передавались страшилки про нечисть и про целые племена, уничтоженные неизвестной заразой. Виновным, как правило, объявляли скрытого нелюдя, которого пощадили сердобольные отец и мать.
Законы племени позволяли долгое время скрывать любую необычность: никто не имел право пересечь порог чужого дома, если нет губительного для племени повода. Также на границе действовало правило: никто с особенностями, из-за которых могут пострадать люди, ни под каким предлогом границу не пересечет. Когда у соседей родился двуносый сын, его сожгли. Еще ходили слухи, что кто-то сразу закопал ребенка, не показав, что именно у него не так. Зато в поселке благополучно выросли девочка-карлик с маленькими ножками и девочка-даун с лицом как у пьяницы, которого приложили о кирпичную стенку. На той и другой кто-то женился. Правда, если бы с такими особенностями родились мальчики, никто не дал бы за их жизни гроша. Папа говорил: «Все люди разные, есть высокие и низкие, толстые и худые, черные и белые… в общем, всякие. Но они почему-то не любят тех, кто хоть чем-то отличается от большинства. Никогда это не забывай».
Нора стала ходить к оврагу ежедневно. Потом папа рассказал, что одни приняли ее за двинувшуюся умом на почве маминой смерти, другие решили, что под рюкзаком скрывается горб, из-за этого за Норой закрепилась кличка Горбатая. Поскольку говорила она складно и отличалась завидной привлекательностью, соплеменники в конце концов ласково прозвали ее Горбушкой, и это прозвище прилипло намертво. Скорый расцвет уже сейчас привлекательной Норы сомнений не вызывал, и поступили первые предложения.
Сначала посватался безногий солдат, бывший папин сослуживец, нуждавшийся в постоянном уходе. Ему требовалась не столько жена, сколько сиделка, и пусть Нору он не видел, но представлял по рассказам других. Видимо, рассказы впечатлили.
Вторым посватался сосед Леон из контейнера слева. Его предложение было даже двойным: не имея за душой ни гроша, он готов был жениться как сам, так и взять психически ущербную девочку для единственного сына и наследника. В чем состояло наследство кроме долгов и разваливавшегося контейнера, сказать не мог никто, даже он сам.
Следующее предложение поступило от трижды овдовевшего старика. Замужество дочек от прежних браков принесло ему достаточно средств, чтобы не жить одиноко, но с возрастом и растущим количеством болячек соплеменники перестали считать его вариантом для своих чад. Каждый надеялся на внуков и, особенно, внучек, чего дряхлый жених никак не гарантировал. Нору старик посчитал подходящей партией: он закрывает глаза на ее возможные странности, а папаша Нодж получает достойного зятя и наследство в не столь отдаленном будущем. Наследство было ощутимым, но не факт, что старец не погубит еще одну молодую душу, чтобы позже пообещать посмертные блага родичам очередной претендентки.
Со временем предложения стали делать люди другого уровня – купцы, фермеры, гвардейцы. Сватались как мальчики (естественно, стараниями женатых родителей, жаждавших своевременно забронировать редкий товар), так и те, кто помнил молодую Риену – эти надеялись, что дочь окажется еще более лакомым кусочком и не менее хорошей хозяйкой. То, что они видели, когда Нора выходила в поселок в сопровождении папы, убеждало, что так и случится. Каждого из сватавшихся интересовало, в чем же изъян прелестной девочки – в голове, что для большинства никакого значения не имело, или в физическом плане, который для многих, у кого с деньгами негусто, тоже проблемы не составлял.
Папа Нодж никому ничего не сообщал и не обещал. «Всему свое время, – говорил он. – Когда Нора станет взрослой, тогда и решим, кто более достоин составить пару ее красоте».
Жизнь девочки по имени Горбушка разительно отличалась от прежнего существования затворницы Норы. Глядя, как под присмотром братьев некоторые девочки бегают наперегонки, прыгают через веревку и свободно ходят (в сопровождении, конечно же) по поселку, Нора плакала в подушку, набитую затхлым сеном, и до крови кусала руки. Ей тоже хотелось брата. Или друзей. Но дружить разрешалось только мальчикам. Приятельство мальчика с девочкой однозначно воспринималось окружающими как помолвка, а если это было не так, родители принимали меры. Какие – Нора не знала, но больше одного раза чужие друг другу мальчик и девочка никогда не встречались. Даже поглядеть друг на друга боялись.
Если нельзя гулять с кем-то, Нора решила делать это одна. Чтобы не скрипеть стальной дверью, она в особо темные ночи вылезала через тихо открывавшийся щит поверх дыры в крыше, удерживаемый от любопытных мальчишек только щеколдой.
Кстати, да, особо настырные мальчишки тоже не давали расслабиться. За Норой подглядывали, такое случалось не раз. Мальчишки есть мальчишки, это взрослые согласны подождать до ее превращения в девушку, а поселковым сорванцам до зарезу требовалось узнать, какой у Горбушки горб. И что это, вообще, такое, ведь горбатых никто не видел, горб – просто слово из прошлого.
Этой ночью папа, как почти всегда, был на работе, и Нора решила прогуляться. Дожидаться темноты пришлось в продуктовой яме – снаружи долго слышалась возня, к щелям в стенах то и дело приникали неугомонные лица, выискивая внутри жертву. Судя по звукам, мальчишек было двое.
– Лек, ну как? Видишь? – громко шептал первый.
– Тише, нас услышат, – отвечал второй, более осторожный.
– И что с того? Папаня у нее за тридевять земель, а она девка боевая, хоть и притворяется тихушницей. Может, захочет с нами поиграть?
С удовольствием бы поиграла. Но если об этом узнает папа…
Лек – знакомое имя. Это сын Леона из контейнера слева, того соседа, что сватался одним из первых. Дай папа Нодж согласие, и этот мальчик или его родитель в скором будущем стал бы ее мужем.
– Ну? – снова шипел первый. – Чего там?
– Да тише же, – отвечал Лек, примериваясь глазом к щели. – Кажется, что-то вижу.
– Где?! – Тень снаружи оттолкнула более мелкую. – Что?! Не вижу.
– Я и сам не видел, мне только показалось, что я что-то видел.
Нора тихо смеялась. Пока в доме не зажжешь лучину, мальчишкам ничего не разглядеть. Если, конечно, не подставляться под лунный свет. Поэтому она сидела в яме – заодно спасалась от жары, днем превращавшей контейнер в печку. Окон в местных домах не было, их заменяли щели и дыры. То и другое образовывалось от ветхости, но было очень кстати: без притока свежего воздуха внутри не выжить, а без света ничего не видно. Верхние отверстия, часть которых сделали специально, также служили для сбора дождевой воды, ведь маленького колодца в глубине продуктовой ямы, такого же, как в любом другом доме, не всегда хватало на все.
Поселок стоял на единственных во всей округе незараженных грунтовых водах. Вокруг, на десятки километров, питьевые источники давно иссякли или отравлены. Люди дрались друг с другом за лучшую долю, а проигравшие в отместку успевали изгадить нападавшим радость победы. В конце концов, жить в мире и торговать оказалось выгоднее и надежнее, но вода за пределами поселков осталась испорченной.
Соседями были столь же маленькие племена, выделялись только Лесные земли – сообщество нескольких королевств. Объединившиеся и установившие единую границу, они могли бы захватить соседей, если бы те представляли интерес. В том и загвоздка: какой толк умирать за клочок никудышней земли, где уйма народу существует за счет единственного источника? Если отравят и его, закроется Дорога, и последствия окажутся намного хуже. Нынешнее положение устраивало всех, никто не лез к соседям, и нельзя было придумать ничего лучше.
О племенах, шатунах и былых войнах рассказывал папа. Это так увлекало, что Нора потом долго не находила себе места. В четырех стенах делать нечего, только заниматься домашним хозяйством и всяческим рукоделием. Как все женщины племени, она ткала, шила, плела и вязала для себя и папы, для налога королю и на продажу. Этим ремеслом занимались все женщины. А когда руки заняты чем-то однообразным, в голову лезет тако-ое…
Нора мечтала – с утра до утра, с небольшим перерывом на сон. Весь мир сосредотачивался в щелках, откуда слепил яркий мир, и когда Нора, наконец, не вытерпела…
Она стала гулять по ночам. Самодельный люк в крыше, сделанный папой на месте большой дыры, отворялся почти бесшумно, и Нора, одетая в темное и с неизменным рюкзаком за плечами, отправлялась в пугающую чарующую неизвестность. Тогда она впервые разглядела звезды. Яркие огоньки представлялись глазами небесных людей, о которых ходило столько сказочных слухов. Звезды блестели над головой так близко, что казалось, будто можно зачерпнуть мерцающую горсть и полюбоваться поближе. Ночная прохлада звенела гулом насекомых, их песне вторило сердце. Упоения свободой, которое ощущалось снаружи, не передать словами. Сердце сжималось от невыносимости открывшейся бесконечности мира. Это были лучшие часы жизни.
Постепенно Нора осмотрела все закутки поселка. Выбиралась даже за его пределы. Отлучаться далеко и надолго было опасно – ее отсутствие мог обнаружить проснувшийся или рано пришедший со службы папа. Или что-то могло произойти с ней… но пока все удавалось. Окрестности становились все более знакомыми. Отлучки и возвращения Норы проходили незаметно – ночью мало кто выходил из дому, всяких работ-хлопот днем наваливалось столько, что на другое сил не оставалось. Нора этим пользовалась. Не спали только на постах, но их местоположение было известно, и смотрели оттуда, естественно, наружу, а не на поселок.
Это случилось неподалеку от одного из постов.
Двое. Она напоролась на них там, где никого не должно быть. Первый позыв – назад, без оглядки, пока не заметили…
Вместо этого Нора приблизилась и спряталась за валуном. Мужчина и мальчик оказались ей знакомы. Батрак Конидор и его сын Кост. Недавно Конидор, пытаясь взвалить на плечи неподъемный вес, повредил спину и больше не мог работать ни грузчиком, ни пахарем. И денег на лечение не было. И до того не блиставший богатством, он все отдал лекарю несколько лет назад, когда болели дочь и жена. Не спас. На то, чтобы добыть в дом новую хозяйку хотя бы как будущую жену для сына не было даже надежды – теперь до конца жизни отрабатывать долги, и еще сыну останутся.
Они плелись по песку – тощие, ободранные, почти высушенные. Кожа да кости. Удрученные позы, впалые щеки. Потухшие взгляды. У сына через плечо – перевязь с нехитрым скарбом, больной отец еле шел – каждый шаг давался с болью, и Конидор, видимо, больше сидел на привалах, чем двигался вперед. Кост усадил отца на землю, достал пластиковую бутыль и потряс над раскрытым ртом. Если оттуда что-то вылилось, то сущие капли – о пустоте бутыли можно было догадаться издалека.
