скачать книгу бесплатно
– Нам не стоит здесь находиться.
– По ответу за каждый шаг. – Сделка была глупая, но я стояла на своем.
– Я расскажу, как только мы уйдем.
– Рассказывайте сейчас.
Прежде чем заговорить, мисс Давенпорт сглотнула:
– Это просто шалость. Фейри их все время устраивают. Как вы, например, могли бы расставить в лесу чашки, чтобы разыграть детей, а те стали бы думать, будто фейри устраивали там чаепитие. Или расставили бы игрушечных солдатиков так, словно они пытаются сбежать из своей жестянки. Это игра.
– Но кто должен был это увидеть? Если есть игра, то должен быть игрок.
Она дрожала, но голос ее оставался ровным:
– Пока никто. Игра еще не готова.
Я переждала еще один удар сердца, а руки мисс Давенпорт продолжали взволнованно сжиматься и разжиматься у ее лица. Смягчившись, я шагнула к двери, принимая ответ, хотя все еще не доверяя ему.
На лице моей спутницы немедленно появилось облегчение.
Когда мы вышли из часовни, я пробормотала слова извинения. Это успокоило мою совесть, хотя мисс Давенпорт и не расслышала ничего. Оставалось лишь надеяться, что ее ответ стоил моего чувства вины.
Мы возвращались в молчании. У подножия лестницы, ведущей в мою комнату, мисс Давенпорт извинилась за то, что повела меня в сад.
– Я не подумала. Прошу прощения, – произнесла она, избегая моего взгляда. – Не следовало приводить вас туда. Это была моя ошибка.
– Но вы не откажетесь, по крайней мере, поесть вместе со мной. – Я вспомнила, что она говорила этим утром о соли.
– На самом деле подменыши не нуждаются в пище. При всем чувстве голода, нам она просто нравится. А вот несоленая нет… – она глубоко вздохнула.
– Тогда почему же вы просите меня, ссылаясь на соляной уговор?
Она долго изучала пол:
– Вам лучше забыть сад за завесой из плюща.
С этими словами она пожелала мне хорошего дня и повернулась, чтобы уйти. Часть меня хотела попросить ее остаться и рассказать, что? так давит на нее, но я понимала, что не должна этого делать. Несмотря на все ее слова о моей защите и время, проведенное вместе, мы почти не говорили ни о чем важном. А из-за моих предыдущих расспросов между нами уже возникла напряженность. Мисс Давенпорт лишь сильнее отдалится, если я снова переступлю черту.
Стоило руке чуть задержаться на ручке двери, как меня охватило чувство, что за мной наблюдают. Волосы на затылке встали дыбом, пристальный взгляд тысячи глаз был таким же осязаемым, как волна жара, коснувшаяся пальцев, когда они храбро проходят сквозь пламя.
Послышался шорох – то ли хлопки крыльев, то ли шелест листьев.
Я обернулась. Но за спиной была лишь моя собственная тень.
– Это же вы, Саламандра? Не правда ли? – крикнула я. – В тот раз вы мне помогли…
Я услышала высокий, похожий на звон колокольчика, смех. Или, возможно, это были колокольчики, которые звучали, как смех.
– В темноте. С фонарем. Я помню.
Я пошла на звук, но в замке, как всегда, никого не было. В незнакомом коридоре я оступилась.
– Не хотите со мной поговорить?
Звон колокольчиков становился все тише и тише, пока я не уверилась в том, что осталась одна.
Я вздохнула и поднялась к себе в комнату. Меня тревожила уклончивая мисс Давенпорт и еще больше тревожила неуловимая Саламандра.
Из всех обитателей миссии именно вышеупомянутую Саламандру мне еще только предстояло встретить. Мистер Бенджамин, когда его спрашивали об экономке, лишь мрачно бормотал об опасности изменчивого огня и, резко меняя тему, заговаривал о погоде.
Я собрала воедино некоторые представления об этой фейри, надо полагать, огненного толка. В конце концов, мне были хорошо знакомы воззрения Парацельса, который считал, что все фейри по своей сути относятся к природным стихиям, а в настоящее время не было причин думать, что он ошибался. Саламандра предположительно отвечала за домашнее хозяйство, а мистер Бенджамин всего лишь присматривал за домом, но труды экономки особых следов не оставляли.
Вздохнув, я извлекла бумаги, которые утром спрятала от мисс Давенпорт. Вся эта история, по крайней мере, давала мне время поработать над енохианской рукописью.
Очертания символов ускользали из головы. Из-за их непривычности отличать один от другого оказалось непросто. А поскольку я неспособна была и предположить, как звучал енохианский, то даже мысленно не могла их произносить. И все ограничивалось сравнением глифов друг с другом. Каждое слово требовалось скрупулезно занести в каталог. Это напоминало мои попытки выучить греческий по учебникам брата, тогда глаза восставали против чуждого алфавита. Теперь же меня смешили те искренние жалобы на несуразность греческого. Енохианский был намного, намного хуже.
Я представила себя Жаном-Франсуа Шампольоном [26 - Жан-Франсуа Шампольон – французский востоковед, основатель египтологии. Благодаря проведенной им расшифровке текста Розеттского камня 14 сентября 1822 года стало возможным чтение египетских иероглифов.], впервые разбирающим иероглифы. Мы с Лаоном читали про его открытие в журналах отца.
Списки слов были, мягко говоря, неполными, а их написание – не всегда понятным и предсказуемым. Да и бо?льшая часть оказалась не на английском, а на латыни, и я проклинала женское образование.
Это было какое-то безумие.
Одна из поразивших меня странностей заключалась в том, что некая группа символов появлялась лишь сама по себе. И нигде в записях больше не повторялась. Это заставляло усомниться в своих предположениях. Не было никаких причин ожидать, что передо мной алфавит, схожий с кириллицей или даже рунами. Не было никаких причин ожидать, что тексты, написанные одними и тем же буквами, будут написаны на одном и том же языке. Для иноземца страница на французском и страница на английском, без сомнения, выглядят довольно похожими.
Разум пребывал в панике, пока я изучала огромный перечень слов. Их повторяющийся рисунок позволял допустить, что это все-таки один и тот же язык.
Впрочем, оставалось еще слово с уникальным написанием.
Оно было в первой фразе на енохианском, которую я прочла благодаря шедшему следом переводу на латынь.
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Ну, разумеется.
Я рассмеялась про себя, настолько очевидным все оказалось – эти символы означали Бога.
Я посмотрела на лежавшую передо мной страницу, увидела, что слово повторяется, и поняла, что не ошиблась. Это было Евангелие на енохианском языке. Наверное, чья-то попытка перевода Библии.
И все же, почему в этом языке для Бога придумано отдельное слово? При всем нашем благоговении, на английском оно состоит из самых обычных букв. Да святится имя Его, но в написании этого имени нет ничего исключительного. Еще до того, как я выучила алфавит, Агнесс рассказала мне, что слова «God» и «dog» являются зеркальными отражениями друг друга. Тогда этот факт поразил мой крошечный ум. Я полагала, что анаграммы – своего рода магия, которая способна превращать одни вещи в другие.
Я представила Шампольона, узнавшего в картуше имя Клеопатры. Возможно, то, что первым мне посчастливилось прочесть на енохианском именно это слово, было весьма уместно.
Существовали ведь те, кто и вовсе не записывал имен Бога, а на их произнесение накладывал табу. А также те, кто запрещал Его изображения. Возможно, это было сродни тому, чтобы писать Его имя способом, чуждым всей остальной рукописи.
Но мне хотелось видеть в этом нечто большее. Хотелось, чтобы подтвердились мои безумные теории о том, что енохианский – это язык ангелов, который похитили и сберегли фейри. Хотелось, чтобы он оказался тем самым сакральным первым языком, на котором говорил Бог, создавая мир. Которому Он научил Адама и который разделил в Вавилоне.
А потому я продолжала упорствовать, стараясь разобраться с остальным текстом. И хотя отрывки не обретали смысла, иные повторяющиеся короткие слова начали задерживаться в голове несколько дольше.
За работой мне снова вспомнился ответ мисс Давенпорт по поводу сцены в часовне. Я могла бы поверить, что все эти приготовления – ловкая проделка и не было никакого прерванного причастия, лишь чье-то страстное желание создать его видимость. Но подобные диорамы создаются для того, чтобы их увидели. И если все это предназначалось не для моих глаз, то, должно быть, для чьих-то еще.
Но чьих?
Свеча оплыла. Мои сбивчивые мысли уже не следовали друг за другом, их заволакивало дремотой. Глаза не могли больше сосредотачиваться на словах.
Крайне утомленная, я, спотыкаясь, подошла к умывальнику и плеснула водой в лицо. Ее прохлада успокаивала, но усталости не смывала. До постели было всего несколько мучительных шагов.
Едва мои веки закрылись и я растворилась среди простыней, как в глубинах разума что-то всколыхнулось. Беспокоило, точно ноющий зуб. Дергало ускользающие мысли… Я о чем-то позабыла.
Той ночью мне приснился Лаон.
Он лежал в саду под ивой, положив голову на колени бледной, очень бледной женщины. Та обнимала его и гладила по лицу, а он вздыхал от ее прикосновений. Коричневые и цвета белого золота локоны женщины ниспадали на его черные волосы.
Длинные, тонкие ветви ивы обрамляли эту идиллию, а я казалась там непрошеной гостьей.
Лаон и женщина едва слышно перешептывались друг с другом. Нежные, ласковые слова касались их ушей, словно поцелуи. Интимные и тайные.
Внезапно у меня перехватило дыхание.
Заостренное и странное лицо женщины было мне незнакомо. Она обернулась и взглянула прямо на меня пронзительными янтарными глазами. Попавшись в них, словно в ловушку, я увидела собственное отражение. Увидела себя такой, какой меня видела она – жалкой и никчемной. Насекомым. Долговязым, нескладным и серым, точно моль перед бабочкой.
Я отпрянула было, но взгляд этой женщины пригвоздил меня к месту. Меня изучали, будто только что вынутого из банки и разложенного на доске мотылька. Все мои изъяны были выставлены напоказ.
Женщина рассмеялась. Мой брат смотрел на нее с благоговением, а меня совсем не видел. Он выхватил из воздуха ярко-алую ленту и перевил ею волосы незнакомки. Его длинные красивые пальцы ловили ее легкие, похожие на облака, локоны.
Мне хотелось окликнуть брата, заставить Лаона меня заметить. Хотелось сказать, что я ждала его, что проделала весь этот путь, надеясь его увидеть, но голос пропал.
Я бежала к ним изо всех сил, но пара под ивами лишь оказывалась все дальше и дальше. Расстояние между их телами сократилось, кожа коснулась кожи, и мне было не отвести взгляд.
Сон продолжался еще некоторое время, а когда я наконец проснулась, глаза покраснели и ныли от непролитых слез, а сердце болело.
Глава 8. Слова в книге
Железо или сталь, в форме игл, ключа, ножа, пары щипцов, открытых ножниц или в любом другом виде, будучи помещенными в люльку, обеспечивают желаемый результат. В Болгарии для той же цели в углу комнаты ставят серп. Я не буду здесь останавливаться и обсуждать причины, по которым сверхъестественные существа страшатся и не любят железа. Однако следует заметить, что открытые ножницы обладают удвоенной силой, поскольку они не только сделаны из ненавистного для этих созданий металла, но и имеют форму креста.
Эдгар Шелли Хартленд. «Тайны стали»[27 - Прямая цитата из книги фольклориста Эдвина Сидни Хартленда (1848–1927) «Наука о сказках: исследование сказочной мифологии» (The Science of Fairy Tales: An Inquiry into Fairy Mythology).], еженедельный иллюстрированный журнал «Железо», напечатанный и изданный Джеймсом Бонсаллом в типографии журнала «Механика», 1846 г.
Ноги болели. Я не знала, как долго кружила по своей комнате.
Дни ожидания превратились в недели, и мое заточение в стенах Гефсимании сделалось невыносимым. События мало отличались друг от друга: мистер Бенджамин по-прежнему был сверх всякой меры любезен и непредсказуем в своих расспросах; мисс Давенпорт занимала меня шитьем и вязанием под долгие вздохи и рассказы о ее человеческой семье. А Саламандры, разумеется, нигде не было видно.
Времена года, насколько их можно было принять за таковые, шли своим чередом, а маятник солнца продолжал свое странное движение. Его колебания все уменьшались, и светило уже не проплывало над головой. Полдни сделались чуть темнее, а полночи – чуть светлее. Сами дни, конечно, не становились короче, поскольку время, необходимое маятнику для завершения движения, оставалось постоянным – это я помнила из своих уроков.
Однако спала я все меньше и меньше, окруженная вопросами, которые появлялись благодаря записям, мистеру Бенджамину и моему собственному разуму.
Дневник преподобного продолжал надо мной насмехаться, и как-то поздно ночью я наконец сдалась. Хотя и знала, что не должна его открывать. Но сказала себе, что просто взгляну на почерк Роша, чтобы определить, написан ли какой-нибудь из других документов рукой преподобного.
И пусть я не вполне верила собственным словам, этого оправдания было достаточно, чтобы позволить себе вынуть тетрадь и подержать ее в руке.
Вцепившись пальцами в жесткую ткань юбки, я решительно развернулась. Стараясь глубоко дышать и не останавливаться, отчаянно искала успокоение в привычных движениях.
Я вертела в руках дневник, не решаясь к нему подступиться, но он выскользнул у меня из рук и раскрылся:
«Стены, окна, стены. В них нет смысла. У этого места есть история, но я не могу ее прочесть. Это история, рассказанная безумцем.
Их обещания, их клятвы, их гейсы должны стеснить тебя, сковать тебя, сокрыть тебя. Они здесь, чтобы ослепить тебя и опутать.
Их правда – это не наша правда. Для них она – не более чем оружие».
Я еще ничего не успела понять, а глаза уже скользили по строчкам. Сердце сжалось.
Миссионер, разумеется, пропал, и не было ни малейшей причины считать его безумную писанину правдой. Не было ни малейшей причины думать, что он имел на это право.
Но именно таких слов боялась моя беспокойная душа, и именно на них надеялась.
Мои пальцы терли уставшие глаза, до того сухие, что их даже жгло. Ногти впивались в кожу, и болезненные уколы лишь напоминали, что мне тесно внутри самой себя. Хотелось быть одновременно повсюду. Везде, где угодно, только не здесь.
Семя сомнения упало в землю. Мне не следовало читать эту тетрадь. Предупреждение преподобного Хейла оказалось более пророческим, чем тот мог себе представить.
Раздался стук, и в дверях комнаты появилась мисс Давенпорт. Она, как всегда, раскраснелась и казалась слегка запыхавшейся, будто только что вернулась с долгой прогулки. Я уже знала, что, даже простояв на месте несколько часов, она будет выглядеть точно так же.
– Догадывалась, что найду вас здесь, мисс Хелстон, – весело сказала она. – Погода просто божественная, и я подумала, что мы должны провести день за вязанием в верхней комнате. Моя шаль почти закончена и, полагаю, чтобы приступить к носкам, мне потребуется ваш совет.
С минуту я молчала, стараясь придумать ответ, а мои ладони без устали терлись друг о друга. Я начинала воспринимать мисс Давенпорт как свою тюремщицу, что было жестоко и в конечном счете несправедливо, но ее кажущаяся свобода вызывала у меня лишь горечь.
– Мне нужно выйти, – сказала я. – Я… Я уже слишком давно здесь.
– Можем прогуляться по саду.
Обрамленное стенами небо не могло принести мне облегчения. Я покачала головой.
– Или по крыше?
Я снова покачала головой. Мелькавшие в тумане и за его пределами дали стали бы для меня сейчас жестокой насмешкой.
Я обернулась и посмотрела ей в глаза.
Мисс Давенпорт не отвела взгляда, как это обычно случалось. У нее была неприятная привычка смотреть чуть мимо меня.
– Постарайтесь успокоиться, – сказала она. – Пожалуйста, Кэти.
Собственное имя обожгло меня, словно пощечина. Я отпрянула, а в глазах мисс Давенпорт не появилось и проблеска удивления.
– Вы не имеете права обращаться ко мне подобным образом, – произнесла я. – Мы с вами не друзья.
– Но, Кэтрин…
– Вы мне ничего не рассказываете. Мы без конца разговариваем, но вы продолжаете держать меня во мраке и неведении. Все время твердите, что замок построен на тайнах, но мы не можем строить на них друж…
