Одинокий фонарь. Сборник рассказов

Илья Вечерин

Одинокий фонарь

Дисклеймер: все персонажи являются вымышленными и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно

О йоге, пожирателе душ Амате и фонаре за окном

У Вас есть внутренняя опора? Что-то метафизическое, тонкое, но прочное, и в то же время гибкое, достаточное для того, чтобы держать Ваш психический и эмоциональный мир в равновесии, не дать ему рухнуть под натиском обстоятельств? Знаете, как будто там ещё есть такое пространство, куда вот это «всё» может рухнуть. Такая Бездна с большой буквы «Б».

Примерно к двадцати семи я понял, что у меня такой опоры нет. Я тогда отходил от неразделённой любви, вдобавок у меня диагностировали варикозное расширение вен. И это в моём-то возрасте!

– У вас плохая наследственность, – объяснил врач и прописал резиновые чулки. До конца жизни, ибо не лечится.

С работой тоже не всё было гладко. Мало кто мечтает работать менеджером по продажам на перегретом рынке правовой поддержки. Иными словами, опереться было не на что. А ещё я был замкнутым, никому не доверял, не мог поговорить по душам. Да и друзей у меня не было тоже.

Помню, листал я ленту ВКонтакте, и попалась на глаза картинка с текстом: «Если вам 25, то это не четверть жизни, это её треть, при условии, что всё у вас будет хорошо». Это на меня подействовало. В самом деле, подумал я тогда, а у меня «всё хорошо»? И словно какая-то пелена спала с глаз: работу я не любил, здоровье подорвал, жил с родителями, семьи и отношений нет.

И тут бы самое время впасть в депрессию. Но я не стал. Вместо этого съехал. Помню себя в этой мрачной, но по своему уютной однокомнатной квартирке на окраине Москвы. Со всех сторон на меня оценивающе смотрят потёртые и заляпанные жирными пальцами коричневые советские шкафы с оторванными ручками. За окном идёт холодный октябрьский дождь. И там же, прямо напротив моего окна, сияя приветливым оранжевым светом, глядит одиноко стоящий во дворе сутулый фонарь. Занавески тогда не было. Её не будет ещё очень долго. Я повешу её весной, когда восход начнёт будить меня по утрам слишком рано. А тогда этот оранжевый свет от фонаря отчетливо давал понять, сколько грязи на полу в комнате.

Я сел на диван. Кругом лежали неразобранные вещи в мусорных пакетах. Вымыть пол? Принять душ? Просто лечь спать? Немного помедлив, я расстелил свой коврик для йоги. Так началась моя новая жизнь в новом месте.

Это был антиварикозный комплекс упражнений, который я нашёл в интернете. После тяжёлого рабочего дня моим ногам становилось гораздо легче. Я приходил с работы, принимал душ, расстилал коврик и растворялся в практике. Если на работе был день рождения или другой праздник, я пил апельсиновый сок. Знал, что на дома меня ждёт нечто несравнимо большее, чем удовольствие от алкоголя. Я стал спокойнее и увереннее в себе. Крепло ощущение, что впервые я делаю что-то важное. Я понял, что слышу, наконец, своё тело и помогаю ему. Впервые моя жизнь не проходила мимо – практика удивительным образом стала её центром. Мне стало не важно, какая погода за окном или какая атмосфера у нас в отделе на работе. Я понял, что такое внутренняя опора. Та самая, что позволяет держать мой личный мир над Бездной обстоятельств и страхов.

И если бы в этот момент закончилась моя жизнь, я был бы спокоен. Ну, знаете, как это обычно бывает: метеорит, ударная волна… или злые инопланетяне решили вдруг распылить землю. Я прямо и твёрдо стоял бы перед создателем всех миров и он, она, они или оно, соединив в себе все любимые мной образы, от кастанедовского Орла до многорукого Шивы, найдя моё имя в бесконечном списке погибших, спросил бы: «Вечерин?». Тем самым голосом, которым наша учительница по химии называла фамилии, ведя ручкой в журнале, нарочито растягивая слова: «К дооооскееее пойдёёёёт… о, Вечерин» с ударением сразу на две «е» по очереди. Странное дело, я не помню ее имени, но помню голос… И вслед за этими словами из тьмы Бездны уже покажет свою крокодилью морду голодное египетское чудовище Амат, пожиратель душ.

Вот он высовывает язык и дышит, как собака, причмокивая и обтекая слюной в предвкушении хрустящих косточек моего тела. Божество гладит его по голове, треплет за ушком, а потом обращается ко мне:

– Итак, что достойного ты сделал в своей жизни, Илья?

И бесы-зрители толпятся вокруг, сверкая огненными глазками в предвкушении кровавого зрелища.

– Ничего особенного толком не успел, – отвечаю я смело, прямо глядя в Невыразимое.

– Так и есть, – поддакивают бесы. – Не успел… Не успел…

– Но я практиковал хатха-йогу, – помедлив, добавляю я.

И бесы в ужасе замирают и переглядываются, а некоторые даже отступают во тьму, недовольно бубня. И Амат, крокодил-гиппопотам, от неожиданности кусает свой толстый язык и скулит, а сутулый фонарь, тот самый одинокий свидетель моей практики, уже яростно намигивает азбукой Морзе своё оранжевое послание в ночную мглу. О том, как всё было, ведь фонари не умеют лгать.

И в этот самый момент, когда страх ожидания приговора должен быть максимальным, я вдруг понимаю, что его нет. Он кончился, как кинолента в старом проекторе, развязался, как шнурки на кроссовках.

– При чём тут вообще спасение? – спрашиваю я себя. – Откуда взялась эта странная идея? Ведь если про меня всё известно, бояться нечего.

Я подхожу к Амату. Он злобно рычит. Ему ещё не разрешили меня кушать. Медленно и осторожно касаюсь его львиной гривы. Делаю ещё шаг. Провожу рукой по его влажной голове. Треплю его за ушком. Наконец, помедлив, сую свою голову ему прямо в пасть. Раздаётся хлопок, словно я своей головой порвал бумажный пакет. И я понимаю, что этот «Хрюндик» как будто не настоящий. Словно тряпичная кукла, надетый кем-то на руку. Как и я сам… и весь этот сдувающийся на глазах мир. Будто я заглянул за декорации, а они с той стороны – не покрашены.

– Ты уже кое что понимаешь, – говорит Бог. – Честно говоря, неплохо было бы тебе ещё пожить. Может, что и успеешь…

И вот я нахожу себя в шавасане. Присниться же такое. Сегодня нужно лечь пораньше. Видимо, не высыпаюсь.

Текстильщики

Это случилось в детстве, поздним осенним вечером, когда мы всей семьей на электричке возвращались домой с бабушкиной дачи. Шёл дождь и за окнами вагона едва угадывались очертания происходящего. Вдруг поезд притормозил и остановился напротив огромного остеклённого здания какого-то офиса или торгового центра. Тусклые лампы под потолком вагона замигали и погасли. Кашляющий динамик неразборчиво предостерёг: «ТеК…стИль…щщщИки».

Сквозь запотевшее стекло я напряжённо всматривался во мрак дождливой ночи, как это делали дети Тим и Лекс, сидевшие в машине напротив загона с тиранозавром в фильме «Парк Юрского периода».

Мокрые стёкла торгового центра дрожали на ветру, будоража воображение…

Тогда я увидел их…

Огромные чёрные осьминоги сновали всюду, перебирая своими жуткими пупырчатыми щупальцами. Они полностью облепили мрачное здание. Страшные. Голодные. Злые.

Кажется, одна из тварей посмотрела в мою сторону, когда поезд, наконец, тронулся. Покачиваясь, он стал набирать скорость, унося меня прочь…

Вновь загорелся свет. Я повернулся к младшему брату и шёпотом сообщил ему:

– Кажется, я только что видел текстильщиков!

Война за территорию

Как-то в третьем классе меня с новеньким смуглым парнишкой посадили за первую парту, чтобы мы оба были на виду. Меня – за то, что болтал во время уроков с другом, а Тимур, так звали новенького, вроде успел уже с кем-то подраться.

– Ты чего на мою половину парты локтем залезаешь? – недовольно спросил Тимур, как только начался урок.

– Я на своей половине, – отозвался я недоверчиво.

– Давай тогда разделим? – предложил он и взял карандаш.

– Давай, – согласился я, не зная ещё, на что себя обрекаю.

Тимур прочертил толстую кривую линию серым грифелем и провозгласил:

– Это твоя половина, а это – моя.

– Ты неровно прочертил! – возмутился я, не понимая, как он сам этого не заметил.

– Всё ровно! – невозмутимо отрезал Тимур. – Смотри, – Он отмерил руками свою половину, затем поднял руки перед собой, как будто аккуратно нёс хрустальную вазу или таз с водой, и приложил их к моей половине. – Видишь? Совпадает.

– Ты неправильно меряешь! – сообщил я, хмуря брови. – Ты руки сужаешь. Вот так надо.

И только я хотел показать, «как надо», он схватил меня за руки и сказал тихо:

– Будешь возмущаться – лишишься и этого! Понял?

– В смысле, – спросил я, потому что как раз таки ничего не понял.

– Вот тебе за возмущение штраф, – объяснил он и прочертил новую линию, «отрезав» ещё кусочек парты от «моей» половины.

Я опешил. Такого в моей детской жизни ещё не было.

– Да у меня здесь даже учебники не поместятся! – начал объяснять я обиженно.

– Это меня не волнует, – пожал плечами Тимур. – Но если будешь себя хорошо вести, я, может быть, дам тебе завтра кусочек чуть больше.

Поняв, куда дело идёт и что обида не поможет, я потянулся за его карандашом.

– Дай сюда, – попросил я.

– Нет, – отозвался он, убирая руку. – Тебе опять положен штраф. Вот этот кусок теперь тоже мой.

И он прочертил ещё одну линию. Тогда я плюнул на руку и стал эти его дурацкие линии стирать, а он оттолкнул меня и начал чертить по парте ещё сильнее.

– Что у вас случилось опять, хулиганы? – спросила учительница, внимание которой мы привлекли своей возней.

– Он толкает меня и хочет отнять мой карандаш, – пожаловался Тимур.

– Илья, – обратилась ко мне учительница. – Если ты будешь мешать Тимуру, то я выгоню тебя в коридор. Там будешь учиться, понятно?

Как только она отвернулась, Тимур прошептал мне:

– Ты всё понял? Не возникай! А то вся парта будет моей. Вот тебе ещё один штраф, – и он «оставил мне» около двадцати процентов стола.

– Нет, – ответил я твёрдо и положил руки на стол, как положено ученику.

– Эй! – возмутился он, толкая меня. – Это моя половина!

Хитрости мне всегда недоставало, так что мы сцепились прямо во время урока на глазах учительницы, затем упали в проход между рядами, таская друг друга за свитеры, а потом оба получили замечания в дневник. В планы Тимура это не входило, да и в мои тоже, но на следующий день никаких линий на парте он больше не рисовал.

Мальвина

Борис Яковлевич очень любил свой предмет. А ещё он любил проветривать помещения в перерывах между парами. Всех выгонял, дверь запирал и сам отправлялся кушать. Некоторые студентки, входя в кабинет, жаловались на холод.

– Ничего, – говорил Борис Яковлевич понимающе, закрывая окно и стряхивая с себя залетевшие с метелью снежинки. – Сейчас надышим, напукаем и будет тепло.

– Напердим, Борис Яковлевич, – поправлял его Дмитрий.

– Это кто как умеет, – соглашался преподаватель.

Но были вещи, которые Борис Яковлевич ненавидел. Например, сквозняки. Во время занятий плотно закрывались не только окна и двери, но и форточки, отчего уже через десять минут надышано было как полагается. А если кто-нибудь ещё решался «подпустить», то нужно было срочно проситься выйти, а этого Борис Яковлевич разрешал не всегда. Дверь у него была заперта на ключ, а сам ключ хранился под сердцем – в кармане пиджака, ибо опоздавших Борис Яковлевич ненавидел ещё больше, чем сквозняки.

Помню, как-то постучали в запертую дверь с той стороны. Борис Яковлевич, по своему обыкновению, лекции не прервал. Однако стук вскоре стал настолько возмутительным, что преподавателю пришлось-таки оторвать ключ от сердца и дверь открыть.

На пороге стояла девушка с ярко-синими волосами. Она никогда не бывала раньше на уроках Бориса Яковлевича, а потому с местными порядками знакома не была.

– Вы – Мальвина? – удивлённо спросил Борис Яковлевич пришедшую.

– Нет, – не слишком уверенно отозвалась та.

– Очень жаль, – констатировал Борис Яковлевич. Знакомым движением он прикрыл дверь перед девушкой, повернул ключ и продолжил лекцию.

Экзамен

– Готовишься? – написал я Мише в ICQ, когда увидел, что его статус сменился на «онлайн».

– К чему? – ответ пришёл через пару секунд.

– К экзамену, лол.

– Нет. А когда он, напомни?

– Завтра вообще-то.

– Блин! Ты не шутишь?

– А ты что делаешь?

– Играю, конечно. А что за экзамен?

– Ну ты даёшь! – искренне удивился я. – Зарубежная литература.

– Твою мать. Она меня пипец не любит.

– Это не удивительно. Ты же не ходишь.

– Конечно не хожу. Литература-то мне точно на хер не нужна. Ну и хрен с ней. Уже не успею всё равно.

– Хоть билеты почитай. Тебе отправить? – спросил я и добавил, как бы между прочим. – Вообще, учебник очень интересный.

Пауза продлилась несколько секунд, а затем программа уведомила меня, что Миша снова набирает текст.

– А какого он цвета? – спросил он.

– Учебник?

– Да.

– Не помню. Я читаю электронную версию. Но там должно быть написано: «История зарубежной литературы», – ответил я и поставил несколько скобочек, как бы подчёркивающих факт того, что он мог бы и сам додуматься.

– Я же не буду по названию искать, – ответил он. – У меня дома книг дохрена. Мне проще по цвету найти. По моему в шкафу какой-то валялся толстый. Зелёный вроде.

– Да, вроде зелёный. Посмотри.

Уже ночью Миша написал мне:

– Я его нашёл.

– Учебник?

– Ага. Что почитать?

– Ну, по билетам посмотри, что понравится.

– Мне лень. Ты говорил, интересное что-то есть. Я всё равно всё не успею, – написал он и поставил грустный смайлик.

– Ну, почитай про Мольера. Интересная жизнь у него была.

– Ок.

На следующее утро мы встретились у входа в учебный корпус. Весна была в самом разгаре и Миша, по обыкновению своему встрёпанный и весёлый, ещё издали, щурясь от солнца, поднял над головой потрёпанный библиотечный учебник зелёного цвета и пальцем указал на него.

– Привет, – сказал он, подходя и протягивая руку. – охренеть, какая погода, да?

– Хорошая, – согласился я.

– Спасибо тебе, кстати.

– За что? – удивился я.

– За то, что напомнил про экзамен. И за Мольера. Ты был прав. Мощная жизнь у чувака была. Интересно было почитать.

– Ааа… Это пожалуйста. – обрадовался я и уточнил, с надеждой. – Но ты ведь не только про Мольера прочитал.

– Только про него, – ответил он, невозмутимо улыбаясь.

– Так про других там тоже интересно было, – теперь заулыбался я. Его бескомпромиссная жизнерадостность была заразительна.

– Да ладно, – отмахнулся он. – Меня другое больше волнует. Как мне теперь сдать экзамен? Я, конечно, книжку возьму, но как списывать, хер знает – она пиздец толстая!

Мы оба посмотрели на корешок хрестоматии. Он был сантиметров шесть в толщину, не меньше. Только теперь я заметил, как сильно вспотели его ладони. Он вертел и теребил книгу в руках, видимо, от самого дома, отчего зелёная обложка стала серой и похожей на газету, в которую заворачивают рыбу.

– Короче, – сказал он с уверенностью опытного подхалима, всё ещё располагающее улыбаясь. – Без тебя я не справлюсь. Ты должен помочь мне.

Я тяжело вздохнул. Мне не нравилось помогать однокурсникам сдавать экзамены. К тому же, это было рискованно.

– Ладно. – согласился я, подумав. В конце концов, мы были друзьями. – Только садись не рядом, а сзади. Записку передашь… Но имей в виду – я сам не всё знаю.

– Но я-то вообще не знаю ничего, – сказал он таким тоном, словно гордился этим.

– Ты знаешь Мольера, – ободрил его я и подмигнул.

Он нервно засмеялся и мы двинулись к университету…

– Билетов ровно двадцать девять, – объявила Лейла, когда мы столпились у входа в кабинет. – А вас – тридцать. Поэтому вы, Михаил, подождите здесь.

– Я? – удивился Миша. – Ну, хотя ладно. Даже лучше…

В его лице читалось разочарование. Он обречённо улыбнулся, глядя на меня, а затем отошёл к окну и сел на скамейку, нервно поигрывая коленями.

– Илья, – обратилась ко мне Лейла, когда студенты начали заходить в кабинет. Она всегда обращалась по имени и всегда на «Вы». Это придавало её личности некий аристократический ореол, который, вкупе с высокими стандартами проверки пройденного материала, формировал образ человека, наделённого скрытой властью и авторитетом. Оттащив меня в сторону за рукав, Лейла добавила шёпотом, наклонившись к моему уху: – Вы возьмите билет с края стола, со стороны окна – он для вас.

«Ого, – подумал я. – Мои старания вознаграждены! Хоть у Лейлы не бывает "автоматов", но хоть есть для меня специальный билет».

Каково же было моё удивление, когда, взяв тот самый билет, я понял, что он содержит самые сложные вопросы курса. Уже после экзамена Лейла объяснилась:

– Вы ведь всё правильно поняли, Илья? Я специально дала Вам самый сложный билет, потому что больше никто в этой группе его бы не осилил. Я могла доверить эту задачу только Вам.

Признаться, несмотря на то, что эти слова тогда утешили моё самолюбие, даже сейчас я вспоминаю произошедшее, как злую шутку. А тогда и вовсе было не до шуток. Я испугался. Пытаясь припомнить всё, что знаю по теме вопроса и увлечённо записывая идеи на листок, я понял: сиди Миша сейчас за моей спиной, он точно помешал бы мне сосредоточиться. Но Миши не было. Он теребил учебник на скамейке в коридоре и я мысленно благодарил за это судьбу.

Прошло, наверное, каких-нибудь пять минут, как вдруг Павел, пухленький низенький парнишка, который обычно сидел на последней парте со своим ноутбуком, в наушниках, и тихонько смеялся, смотря какой-нибудь сериал, неожиданно встал и направился к учителю.

– Во даёт, – подумал я, не в силах представить себя на его месте. – Быстро он. И смело.

Лейла тоже уважительно посмотрела на Павла и жестом указала на стул напротив, приглашая начать диалог, но тот просто положил билет на стол и остался стоять, потупившись.

– Садитесь, – Лейла повторила свой жест, ещё раз приглашая Павла к началу беседы и удивлённо глядя на него.

– Я не знаю, – ответил Павел тихо на её вопросительный взгляд.

– Чего вы не знаете? – переспросила Лейла.

– Билета, – выговорил Павел с трудом, ожидая приговора.

– Ну так сядьте и подумайте ещё раз, – она подняла со стола и протянула Паше его билет. – Или Вы хотите сказать, что намерены сдаться без боя?

– Без боя, – отмахнулся Павел, всем своим видом показывая, что он уже всё решил. Обойдя учительский стол, он тихо побрёл к выходу.

– Безобразие какое! – проговорила Лейла с негодованием. Судя по выражению её лица, ей хотелось добавить ещё что-то, но она сдержалась. Пробежавшись взглядом по вопросам в билете, она разочарованно воскликнула. – Мольер! Стыдно не знать! Позовите Михаила!

Режиссер

Как-то к нам в институт пригласили режиссера. Малоизвестного, но настоящего. Чтобы он нас, будущих журналистов, научил актёрскому мастерству.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.