Рождение шедевра

Илья Черноволов

Рождение шедевра

Глава 1.

1.

– Господа, говорю же, опоздаем! Ей Богу, опоздаем же! – доносился из прихожей наиграно нервный голос Арсения Викторовича Вереховского.

Он застегнул зимнюю меховую шинель на все пуговицы и смотря на свое отражение в зеркале, оценивал внешний вид, поправляя то тут, то там выходное платье. Сильно седой, серьёзный и оттого солидный, он старался придавать своим движениям плавность, очевидно, делая над этим определённые усилия, ибо эта самая плавностью была ему столь же неподвластна, сколь и не свойственна.

– Бежим, Сенечка, уже бежим! – нараспев отвечала супругу Анна Ивановна, и шепотом добавила уже мне, – идём, Костенька, слышишь, кипятится аки чайник.

Спустя минуту из гостиной в прихожую, суетясь и на ходу одевая верхнюю одежду, вышли трое. Анна Ивановна, верная и любящая супруга Арсения Викторовича, служанка Поля, как ее ласково называла Анна Ивановна по доброте своего наивного и нежного сердца, и я, также накидывая поношенную шубу.

– Ну всё, друзья, не жду! Бегу вниз, а вы догоняйте. – отворив дверь, Арсений Викторович нырнул в подъезд и добавил оттуда – Время, Нюточка, Время!

– Ах, мы сейчас также молоды, как ты, Костенька, точно ты! – любуясь на себя в зеркало и обратившись ко мне, горячо заметила Анна Ивановна.

– Верю, дорогая моя, верю, и нисколько не спорю. Но правда же, засиделись… А ведь говорил же, напоминал он нам, и не раз, что, мол, сидите, родня, пора бы уже и чай допивать.

– Успеется, – махнула рукой Анна Ивановна, – беги, догоняй, проси ждать.

В городе жила зима. Жила уже второй месяц. Во всю вступив в права, она щедро сыпала белые хлопья, добросовестно исполняя таким образом свои обязанности. Извозчик, нанятый к известному часу, уже и сам покрытий белыми крупицами зимы, бодрил лошадей в упряжке.

– Родные мои, залезай, скорее, залезай! – высунулся из кареты Арсений Викторович и держа в руке картуз махал задержавшимся.

Карета тронулась. Плывя по снежной колее, она то и дело освещалась жёлтым светом фонарей, которые словно провожали ехавших и тоскливо смотрели им в след. На опустевших улицах фонари были единственными сторожами ночи, единственными, кто по какой-то, независимой от них причине, не мог оставить пост и бежать, освещать вечно тёмные уголки города. Вечер их оживлял, перерождал. И он же вероломно напоминал им об и их участи.

– Арсений Викторович, вы, батюшка, сам не свой. – обратился я к старику.

– Много ли ты понимаешь, голубчик. Это же событие! Таковых случайностей не происходит, чтобы вот так, спустя полвека… – не докончив фразы, Арсений Викторович закрыл глаза в каком-то странном внутреннем увлечении и, очевидно, погрузился в воспоминания.

– Ишь как! А ты говоришь, переживает, – кивая на мужа, обратилась ко мне Анна Ивановна, – Ну да Господь с ним, расчувствовался на старости лет. Чувства, говорю, Сенечка, старый ты стал! – добавила она, повысив голос и лукаво глядя на меня.

Арсений Викторович окинул взглядом попутчиков, улыбнулся и театрально кивнул.

– Пусть так!

2.

Ранним утром я получил записку от посыльного из дома Вереховских. Старик, по своему обыкновению, в сердцах писал о насущем, о службе, о непонятных одному ему причинах ссоры между адъютантом Каркаровым и писарем Борисовым, о нагрянувшей на город непогоде и пр. и пр. Другими словами, писал он о том, о чем мы чуть ли ни каждую неделю распылялись с ним за вечернем чаем – он после посещения врача, а я после службы, забегая к старикам по как-то само собой установившемуся обычаю. Читая, я с первых слов догадался: то, что сподвигло Арсения Викторовича взяться за письмо, следует искать ближе к заключению, а то и вовсе в «P.S.».

И действительно, в завершении своих горячих чувств и негодования повседневностью бытия, старик писал:

«Ах да, милый мой Константин Ильич! Память рабская едва не подвела! Да ничего, нарочно бы, ради такого – не грех было бы и отдельное письмо написать да тебя уведомить. Завтра вечером, в семнадцать часов, все бросай, проси на службе, умоляй – не знаю ничего, а быть должен у нас! Анна Ивановна накормит, это уж не сомневайся, хочешь не хочешь, а какие пироги будут, Господь помилуй!..... Ах, да что же я, вольнодумец старый, снова не о том! Завтра едем в театр! Дают… а впрочем, что дают – узнаешь у нас, за чаем, а может, и того, сохраню в секрете, дабы был эффект! Всё! Обратного не шли, не жду.»

Решительно я не имел права отказаться, как не имел и особых занятий, чтобы было чем крыть. Семья Вереховских была мне почти что родная. Говоря «почти», я имею ввиду их бескорыстное и открытое радушие, с каким они, бездетные, приняли меня в свой дом, когда мне было семь лет. Отца своего я не помнил и не знал, а мать, хрупкая и сердечная женщина, умерла от чахотки, неожиданно для всех. Вдобавок у нее была падучая, о чем я узнал после, от Анны Ивановны, грустными глазами смотревшей на меня и через силу, но с чувством какого-то неназванного долга, рассказывающей о моей покойной матушке, которой та приходилась родной теткой. Арсений Викторович же был мне и отцом и наставником, хотя последнее определение никогда не звучало между нами. Удивительная и на первый взгляд определенная открытость, широта души и жестов его странным образом сочетались с внезапно находящей серьезностью, задумчивостью и молчаливостью, которые, по моим ощущениям, являлись призраками возможной тоски по чему-то несказанному, невыраженному и спрятанному глубоко в его добром сердце.

Вереховские занялись моим воспитанием, обучением и вследствие наступившего взросления моего смиренно отпустили от себя жить и работать самостоятельно. Но доброту их я не забывал и окончательно решил для себя, что роднее их мне нет, а потому и признавал их своими «стариками», что они принимали с особой значимостью для себя.

Потому и в назначенное время, без задержек, я постучался в дверь к Вереховским. Увидев Полину, я невольно сконфузился, что давно стало для меня привычной реакцией. Полина симпатична мне и, хотя чувства к ней еще не совсем приобрели четкие очертания и форму, я словно стоял на пороге влюбленности, на подступах к чему-то полному и ясному. Конечно, о неуловимой и полупрозрачной тайне между мной и Полиной старики не могли не догадываться, но старательно, словно сговорившись, не подавали о том виду. Не подавала виду и сама Полина, ловко пользуясь моей растерянностью, каждый раз отворяя мне дверь.

– Очень ждут, – не глядя на меня, проговорила она и крикнула в квартиру, – Вы угадали!

– Добрый вечер, я вот зашел…

– Так чего же, заходите, только Бога ради не проходите вглубь, стойте здесь, раздевайтесь.

– Да-да, я ведь…

– Сыплет там крепко, я гляжу. Что ж это Вы, весь снег к нам домой решили принести?

– Так потому…

– Все, держу шубу, бегите к ним, а то ждут уж очень.

Отрезав таким образом дальнейший диалог с собой, Полина принялась развешивать вещи, и мне осталось лишь покорно пройти в гостиную.

Ах, как умело она это делает! Ведь всё знает. Ведь точно все знает и видит. Не может не замечать. Более того, что может и сама…

Звонкий голос из гостиной окликнул меня:

– Голубчик наш, дорогой Константин Ильич, проходи за стол, накрыто.

3.

Завязался вечер в кругу Вереховских. Вечер, не выделяющийся на фоне других таких же вечеров, разве только что сам Арсений Викторович был как-то особенно возбужден и неловок. Необычное его состояние я тотчас же приписал полученной записке и за столом открыто спросил его:

– И всё-таки, Вы писали, едем в театр? Что дают?

– О, голубчик, что дают. Да, верно, едем в театр. Полина, прошу, держи часы, пожалуйста, держи их в оба! Не забудь!

– Помню, Арсений Викторович. Вы за то не переживайте. Час еще есть. – улыбаясь ответила Полина из кухни.

– Спасибо, но ты все равно держи! Костя, я, право, так теряюсь, уже места не нахожу.

– Так Вы говорите, как есть говорите, я уж здесь, не убегу, поеду с вами все равно – рассмеялся я.

– Сегодня дают симфонию, – вмешалась Анна Ивановна. – какая-то классика органной музыки и скрипка.

– Концерт, а не симфонию, – возмутился супруг, – большой концерт! Знаменитые творения Келлера!

– Как узнал, что едут, так мне житья не давал, – разливая чай, обратилась ко мне Анна Ивановна. – «Келлер! Ты ведь знаешь Келлера?! Как это возможно! В Петербург!». А и знать не знаю его Келлера. Моцарта знаю, Штрауса знаю, кого еще…

– Суть не та! – осторожным движением руки, остановил жену Арсений Викторович, – Штраус, Моцарт – величины известны всем и каждому и… Костя, тебе, пожалуй, тоже? Но суть не та. Суть! – протянул старик и поднял указательный палец вверх.

– И в чем же суть, Арсений Викторович? – спросил я, поднося чашку чая к губам.

– А вот этого я и жду. Это ты мне, дорогой мой человек, сам ответишь, – и наклонившись ко мне серьезно и глядя в глаза добавил, – я ведь этого больше всего и жду, Костя.

4.

Сквозь разыгравшуюся метель к театру выехала карета. Площадь у здания театра полнилась людьми, собравшимися насытить свой вечер искусством. Несмотря на опасения Арсения Викторовича опоздать, из кареты мы высадились аккурат, когда швейцар начал запускать толпившуюся у входа публику.

Мне доводилось бывать в театрах раз или два, но решив быть честным с самим собой, я определил, что сие занятие мне не по душе, что увиденное мною не производит да и не произведёт более впечатления. Определив это, я, в тех редких случаях, когда появлялась возможность, даром давали билеты или просили составить компанию, всегда вежливо отказывался, ссылаясь на слабость, находя отговорки, особые дела и пр. и пр.

Но по известным причинам оказавшись в вестибюле, сдав в гардероб верхнюю одежду, я в сопровождении своих стариков проследовал в зал. Заняв место на балконе, я принялся любопытно осматривать вваливавшихся со всех дверей зрителей. Словно пчелы они копошились там, внизу, ища, где бы им приземлиться. Стоял нарастающий гул, обрывки фраз и отдельных слов долетали до моего слуха, и создавалось впечатление, что разговоры эти и не думают прекращаться, но тут моё внимание переключилось на Арсения Викторовича. Переключилось как-то невольно, потому что я вдруг перестал слышать их с женой обмолвок и молчание супругов резало мне слух на фоне всеобщего шума.

Арсений Викторович внимательно разглядывал сцену, бордово-красного цвета кулисы, еще пустеющие места грядущего оркестра и дирижера. Наклонившись к его уху, я спросил:

– Вас полнит предвкушение?

– Что? О, да, Костя, мне всегда нравиться это затишье перед бурей. – не отводя взгляда от сцены ответил старик.

– Шутите? Я-то жду, когда, наконец, прозвенит звонок и эта болтовня внизу прекратиться.

– Ах, ты об этом, я и не заметил. Да, люди беседуют… – не обратив внимание на мой удивленный голос, отвечал Арсений Викторович.

Анна Ивановна в это время исследовала свою дамскую сумочку в поисках зеркальца, желая поправить пудру и прическу, но ей помешал раздавшийся третий звонок, вещавший о начале «бури».

5.

Дирижер, поприветствовав публику, сделал отточенное годами движение кисти, и прозвучали первые ноты. Затем, один за другим вступили в роль инструменты: виолончели, флейты, контрабасы и скрипки. Поток переливающихся, грациозных и помпезных мелодий охватил и уносил за собой зрительный зал. На первых волнах искусства, подхвативших и меня, я придавался не столько наслаждению, сколько размышлениям обо всем и ни о чем. Спустя полчаса я уже стал отвлекаться, а еще спустя час я и вовсе был выброшен на берег и, чаще моргая, принялся разглядывать публику и отдельных членов оркестра.

Надувающий щеки флейтист был уморителен. Дирижер махал руками, точно разгоняя мух. Скрипач, худощавый старичок, обливался потом и лицо его блестело, как тарелки ударника. А когда вообразил молодую девушку, старательно и бегло перебирающую струны контрабаса карликом, впервые взявшим большую скрипку в руки, то я едва сдержал вырывающийся смешок.

Развлекать себя дальше мне помешала неожиданно наступившая пауза. Оркестр умолк. Зал, по привычке, взорвался аплодисментами. Объявили очередную сонату Келлера, то ли пятую, то ли седьмую, и Арсений Викторович молча повернулся ко мне, вызывающе осмотрел меня растерянным взглядом и уставился на сцену. Я было хотел наклониться к нему и завести разговор, но движением ладони, которым он привычно останавливал Анну Ивановну, остановил и меня.

Пожав плечами, я взглянул на его супругу, которая снова или до сих пор копошилась в своей сумочке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.