скачать книгу бесплатно
Журнал «Рассказы». Окна погаснут
Лев Рамеев
Яков Разливинский
Даша Берег
Илья Монгилёв
Рита Красная
Александр Сордо
Крафтовый литературный журнал «Рассказы» #33
Часы судного дня перевалили за полночь. Цивилизация погибла. Последние выжившие жадно цепляются за воздух, пищу, топливо… и друг за друга.
Постапокалипсис – это реальность, полная страха и надежды. Это картина за гранью возможного, но порой – пугающе близкая.
Что останется от мира, когда Четыре Всадника соберут свою жатву и все окна погаснут?
Журнал «Рассказы». Окна погаснут
Литературное редактирование Александр Сордо
«Ибо взнуздан уже конь бледный, и уже вложил ногу в стремя всадник его. И тщетны молитвы продавшихся сатане. И спасутся только ополчившиеся на него. Вы, дети человеческие, сатаною прельщенные, сатанинскими игрушками играющие, сатанинских сокровищ взалкавшие, – вам говорю: слепые!»
– «?Пикник на Обочине», Аркадий и Борис Стругацкие
Крафтовый литературный журнал «Рассказы» 33
Авторы
Лев Рамеев, Даша Берег, Рита Красная, Яков Разливинский, Илья Монгилёв
© Крафтовая литература, 2024
© Коллектив авторов, 2024
Предисловие
Приветствую, друг. Закрывай дверь в убежище, присаживайся. Крысы почти дожарены, чай уже готов. Сейчас достанем грибного самогона и начнем рассказывать истории.
Но подожди торопиться. Поговорим о том, как все произошло. Мы все здесь из разных миров, у каждого был свой конец света. Нас объединяет то, что он не смог нас одолеть. Не убил в нас надежду, понимаешь? Ну, ладно. Подставляй кружку.
Мы всё гадали: каким он будет, этот загробный мир цивилизации? И главное – какой будет его новая надежда? Пока мы были еще живы, то могли фантазировать на эту тему, пугать друг друга рассказами о зомби-вирусах и ядерных грибах. Изощряться в остроумии, придумывая фантастические миры на краю взрывной волны. Размышлять о судьбе маленького человека на фоне большой катастрофы.
Помнишь, друг? Еще недавно постапокалипсис был в моде. Целые фантастические серии в цветастых обложках разлетались по полкам книжных магазинов безумными тиражами. Игры, книги и кино сыпались на нас, как огненный дождь. Все пылали интересом, каково это – жить в мире «Фоллаута», «Безумного Макса» и «Метро». Сейчас мысли об этом мире вызывают страх.
Ты не задумывался, друг, что человеческий разум – очень странная штука? Само слово «постапокалипсис» являет собой парадокс и оксюморон. Ведь Конец Света – это буквально конец. Точка, «выкл», титры. После него не должно быть уже ничего, иначе какой же это конец? Но человечество упрямо верит в выживание. В то, что конец никогда не наступит – и даже после титров еще будет какая-то сцена с пасхалкой.
Неспособность поверить в собственную гибель приводит иногда к ужасным последствиям. Безрассудство и безответственность губят человечество гораздо эффективнее вирусов и катаклизмов. «После нас хоть потоп», помнишь? Но, с другой стороны, будущее невозможно без настоящего. Поэтому так важно напоминать себе, как тот кесарь: «Помни, что и ты смертен».
Эти истории напомнят тебе о вкусе жизни. О чистой воде и сытной еде. О том, что большая катастрофа когда-то могла произойти, а могла и не произойти. Как бы ни было тревожно жить в сложный век на пороге коллапса, это все еще легче, чем жить в мире, где этот коллапс уже произошел.
Да, мы живем в непростое время. Хотя, если задуматься, бывало ли оно хоть когда-нибудь простым? Человечество пляшет на острие ножа уже больше полувека – с тех пор как атом перестал быть мирным. Люди пережили на своем веку немало катастроф – и до сих пор верят, что не последний день ходят по Земле. Что по ней еще будут ходить их дети и внуки. Что вода станет чище, озоновый слой укрепится, а хомо сапиенсы станут умнее и рано или поздно покинут колыбель цивилизации, повзрослев…
Эти истории – напоминание о том, что думать о будущем никогда не рано и никогда не поздно. Напоминание о том, что если каждый проживет сегодняшний день капельку правильнее, то, быть может, не придется нашим детям прозябать в пустошах, считая патроны и сухари.
Вирусы, природные катаклизмы, ядерная война, пришельцы, да хоть пробуждение Ктулху – не важно, как этот мир закончится. Не важно, к какому жанру ты отнесешь очередной сюжет о выживании: к научной ли фантастике или магическому реализму; навесим ли ярлык «драма» или «боевик». Декорации конца света обострят любой конфликт. И хотя все сейчас, от авторов до героев, будут балансировать на грани вымирания, напомню главное.
Эти истории – не о погибели и безнадеге. Не о консервах и патронах. Не о вирусах, не о бомбах, не о катаклизмах и смертях. Они о надежде. И о людях, которые живут надеждой, даже когда последняя черта уже пройдена.
Заглянув туда, за край, мы увидим посреди мертвых пустошей настоящих себя. Мы спросим себя: кем бы я был там? Мародером? Топливным магнатом? Фермером? Или каннибалом? Хватило бы мне духу бороться за жизнь? А хватило бы человечности?
Нелегкое это дело – странствовать по угасающим мирам. Подставляй кружку, друг. Плесну еще.
И это… Удачного путешествия.
Александр Сордо, составитель
Лев Рамеев
Окна погаснут
Лим
– Папа!
– Чего тебе, Тём?
– Кто такой зиат?
– А?
– Тот злой дядя с больными уками… он сказал, что он зиат.
Макс приобнял сына и тихо рассмеялся.
– Азиат же. Лим не злой. Просто так выглядит. Он мой друг.
– Нет, злой. Он обещал ассказать сташную тайну и не ассказал.
– Да ерунда, сына. Помнишь салют?
– Очень гомкий.
– Да. Очень громкий. Лим хотел рассказать, как делают такие салюты. Но это тебе и я расскажу. Завтра. А сейчас спи.
– Асскажи сейчас.
– Ну, только глаза закрывай.
Мальчик пяти лет повернулся набок и сделал вид, будто засыпает, а Макс принялся говорить, растягивая каждое слово на сказочный лад:
– Очень много пороху нужно для такого салюта. И светящихся звездочек. Отважные смельчаки идут в далекое-далекое путешествие и спускаются за порохом в… в пасть огромного дракона. А звездочки для салютов достают с самого верха неба…
Маленький Артем спал. Макс сел на кровати и тяжело вздохнул. Лим приходил неделю назад. Выпроводить его было трудно. Но все обошлось. Обошлось.
Макс закрыл детскую и вернулся в большую комнату. Жена лежала на диване, смотрела в потолок. Макс прошел мимо, не глядя, открыл окно и закурил. В голове пронеслось привычное и страшное: чик-чик, чик да чик. Семь раз.
С прихода Лима прошло полгода. Мальчик почти шести лет лепил динозавра из пластилина – очень уж он их любил. Мама мальчика, Варя, сидела рядом, но не вмешивалась. Тёма предпочитал все делать сам – выходило криво, но что-то править он не разрешал, довольствуясь плодами своих и только своих трудов. Он болел, и болезнь делала его детское лицо красным и опухшим. Сам мальчик не особо переживал по этому поводу, в детстве вообще легко живется что здоровым, что больным.
Макс копался в своем кабинете. Это и не комната была даже – так, четыре квадрата, украденных у общей залы.
– Мам! А папа скоо выйдет? Он обещал машину собать!
– Да, Тёма. Сейчас соберете. – Голос у Вари был размеренный, однотонный какой-то.
– Мам! А пошли гулять?
– Нет, тебе нельзя гулять, Тёма.
– Почему?
– Больным нельзя гулять.
Тёма мечтательно посмотрел в окно. Там солнце сияло и пролетал снег. Жаль, что нельзя.
Макс притащил доски, расчистил пол в детской от кучи полусломанных игрушек и принялся выпиливать нужные детали. Четыре двери, корпус, внизу дырка под ноги.
– А тебе место? – спросил Тёма, и Макс выпилил вторую дырку под ноги, чтобы бегать, изображая езду.
– А капот?
И Макс сделал открывающийся капот на дверных петлях, а внутрь засунул остатки старого вентилятора – вместо двигателя.
– А багажник?
И Макс сделал багажник, куда позже они вдвоем впихнули все игрушки с пола. А потом весь вечер бегали в этой машине, сбивали мебель, «уезжали» от погони. Тёма коленку сбил, но радости от машины, конечно, было больше, чем неприятностей. Радость вымотала и сбила с ног, и Тёма уснул почти сразу.
Вечером Макс курил в кухонное окно. Снаружи что-то гудело – наверное, потому что жили рядом с заводом, где Макс раньше и работал. Жена безучастно сидела за столом.
– Ты как? – спросил Макс.
– Вообще, все неплохо.
– Пусть будет неплохо. И все время-то он болеет… ой, е-мое… что скажешь? Чем лечить?
– Максим, он всегда болеть будет. Ты понимаешь?
– Конечно. Но… бляха. Детство – самое счастливое время в жизни. Самое, Варь! Если… – Говорить ему явно было тяжело, он путался и сбивался: – Если в детстве… короче, либо человек счастлив в детстве, либо не счастлив вообще никогда.
– Почему?
– Не знаю. Так как-то устроено… в детстве коли радости не было – потом уж не будет. Ну а если была – то и во взрослой жизни все горести нипочем. Я так думаю. – Макс затянулся. – У меня не было ничего такого, знаешь. Детства не было. Отец так бил, что… звезды из глаз. А мать спивалась и не жалела. Радости не было. Одна какая-то тупая и непробиваемая живучесть. Без эмоций даже. В общем, мы должны сделать так, чтобы у Тёмки было… чтоб, знаешь, счастлив и беззаботен, несмотря ни на что. Хотя… – Макс вдруг злобно сплюнул: – Кому я, на хрен, это рассказываю!
Дверь скрипнула, и на кухне появился заспанно-несчастный Тёма.
– Папа! Не угайся на маму!
– Да я ж не ругаюсь, Тёмка. Ты чего встал?
– Да вот. Не уснется никак что-то. – И он смешно пожал плечами.
– Тёма, я с тобой полежу. – Безучастная Варя поднялась, подхватила ребенка и вместе с ним исчезла за дверью.
Макс курил долго. Слышал, что сын плакал. Плакал, плакал, но уснул. Тишина пришла, только гудение за окном ее нарушало. Оно, впрочем, не особо беспокоило – дело привычки.
Чтобы не разбудить ребенка, Макс лег в большой комнате. В очередной раз он подумал: «Лим сделал свою работу не очень хорошо. Япошка сраный, схалтурил все-таки. А может, лучше и не вышло бы».
Он уже закрыл глаза, он почти провалился в бессодержательный сон, когда его вдруг придавила мысль, и стало от нее пусто и страшно. «Макс, рано или поздно генераторы вырубит. Когда их вырубит – окна погаснут».
Тёма
Беззаботная у Тёмки жизнь шла, хорошая. Одно огорчало – нельзя гулять. Он, бедный, уж и не помнил толком, как улица выглядит. Видел, что у родителей серые лица. Слышал, как они говорят про его, Тёмкины, постоянные болячки. Сам он не сказать чтобы плохо себя чувствовал. Игры побеждали и жар, и боль.
Если становилось скучно – выручали мультики на большом телевизоре. Как-то, пока никто не видел, Тёма пощелкал каналы. Ему попались нудные серьезные дядьки с разговорами. И пустыни. Это было даже скучнее, чем просто сидеть без дела, и Тёма вернул скачущих котиков.
А папа как-то смотрел про солдат и взрывы. Тёмку очень впечатлил «самый большой взрыв на свете» (так папа объяснил). От него оставался дымный гриб. И Тёма теперь почти всегда играл в войнушку и лепил эти грибы направо и налево – то из пластилина, то из клочков бумаги.
Вот и сейчас, когда папа был на работе, а мама копошилась в соседней комнате, у Тёмки разворачивались целые баталии – на планету Кошкириус, подсмотренную в мультике, нападали злобные тенёты. Про тенёты когда-то говорила бабушка. Тёме это слово совсем не понравилось, темное оно какое-то, так что с названием злодейской стороны он определился быстро. А ведь всегда должна быть злодейская сторона, иначе как же. Хотя мама как-то пошутила, что злодейская сторона тут только он, сам Тёма, потому что именно он разломал три машинки и испачкал всю комнату тайком стащенной с кухни мукой. «Это же взыв!» – объяснял радостный Тёма, но убираться его все равно заставили.
И вот по атакованной планете поехали целые обозы беженцев – на раздолбанных гоночных машинах, на игрушечном уазике и вертолете без винта бежали плюшевые зайцы, резиновые ящерицы, динозавры, кубик по имени Рубик – да-да, и он был живой, хоть без ручек да без ножек. Злобные отряды тенётов высаживались с огромных лего-кораблей, десант пластмассовых солдатиков и пауков стрелял по обозам со страшным «пиу-пиу-бум», резиновые ящерицы разлетались в стороны, раненый плюшевый заяц падал под телегу, сделанную из гоночной машины без колес, а неуклюжий трицератопс бросался ему на помощь, отбиваясь от солдат и пауков. Лего-самолетики, они же космические корабли, сбрасывали бомбы, машины разлетались и ломались, от старого уазика отлетела дверца. Беженцы побросали вещи, загрузились в свой спасительный шатл, в коробку для белья, и тут…
И тут Тёма обнаружил, что гриб делать не из чего. Пластилин он перевел на кривого спинозавра, по кривости, то бишь по инвалидности не участвующего в военных действиях, ломать его было жалко. А бумагу после прошлого захламления от него спрятали в шкаф. Вообще, папа разрешал крушить и захламлять комнату, но папа-то на работе. Тёма подумал немного, оценил неутешительное свое положение и побежал к маме.
– Мама! Мам! Поигай со мной! Надо взыв, взыв делать!
Мама на диване сидела и ничего не делала, хотя Тёма думал, что она занята. Мама вообще после лечения вела себя странно. Полгода назад мама упала посреди улицы. Тёма помнил, как папа объяснял: «Мама поехала на лечение, чтобы больше не падать. Через две недели вернется здоровая. Потерпишь?». Тёма, конечно, потерпел, но мама с тех пор другая сделалась. Уставала часто и просто сидела. И лицо у нее было грустное. А еще отвечала иногда невпопад. Папа призвал Тёму жалеть маму, и Тёма жалел, гладил ее по голове, лез обниматься. И не обижался, если та отдыхала.
Самое, конечно, грустное было, что после лечения мама неизвестно как обидела бабушку (ну ту, с тенётами), и бабушка уехала к себе домой и давно-давно уже не приезжала. Тёма слышал, как бабушка шепотом говорила папе: «Не буду я с такой жить под одной крышей». Тёма догадался, что это про маму. Плохо-плохо было без бабушки. Но мама все-таки лучше, даже если и устает.
– Из чего нам сделать взрыв, Тёма? – спросила мама, как бы приходя в себя. Будто спала долго и только проснулась.
– Ну из муки. Из муки же! – ответил Тёма, это же самая очевидная вещь на свете.
Из муки взрывы очень хорошо получались. Насыплешь кучу, хлопнешь громко – почти гриб выходил. Еще и вся «планета» потом в «пепле» – красота!
– Тёма, из муки нельзя.
