скачать книгу бесплатно
Я взял велик, покатался вокруг да около.
Стал прислушиваться. Трое друзей говорили о каких-то женщинах, вспоминали своих подруг. Папа вдруг стал рассказывать анекдот. Потом второй. Витька и Серёга дружно смеялись, а отец своему же анекдоту – громче всех… Так они сидели около часа. Меня не гнали, но и не привечали… Как будто меня нет…
Наконец, друзья разошлись по домам, а папа пошёл к нам в хату.
«Пап, а ты надолго? А мама работает?»
«Нет, ненадолго, сейчас на автобусе следующем уеду, который в 15:35. Мамуль, проверь расписание, в 15:35 отходит, точно?», крикнул папа бабе Лене, которая была на кухне и варила обед.
«Да, Олежек, только ты лучше заранее иди, а то они таперича раньше повадилися ходить! Не успеешь на 15:35, следующий через три часа только.»
«Тогда уже пора выходить!», сказал отец скорее себе, чем мне, взглянув на часы.
Он взял небольшой полный рюкзачок защитного цвета, которого я у него не до, не после не видел, взвалил его на плечо, и зашагал в сторону остановки, так толком и не попрощавшись со мной. Будто его подменили.
«Пап, я с тобой!», я побежал было за отцом, но баба Лена тяжёлой рукой остановила меня.
«Не тереби отца, чёрт бешеный! Сиди тута, не бегай зря!»
«Я хочу его проводить, отстань!»
Наконец, я вырвал руку и побежал.
Папа шагал быстро, через минуту он уже свернул за дом Бычихи и пропал из виду.
Я был только у сельсовета, когда папа, не помахав мне рукой, сел в автобус…
А в эти выходные родители не приехали.
Приехала тётя Люся – папина двоюродная сестра, со своим мужем дядей Эдиком. Они меня и оповестили, что родителей не будет.
«Зато передали тебе гостинцев!», подбодрила меня тётя – дородная бездетная женщина сорока лет.
Она выгрузила из объемных сумок овсяное печенье – в коробке, «Юбилейное» печенье – в упаковке, конфеты «Коровка» – в кульке, соевые батончики – в пакете и изюм в шоколаде – в банке.
«Везёт же некоторым обжорам!», завистливо проворчал пузатый дядя Эдик, ничуть не шутя.
А я всё думал – почему папа приехал на пару часов один в четверг? А в субботу – впервые – не приехал? И мамы нет…
Я вдруг заплакал.
«Ты чего, Илюшон?», так на французский манер звала меня тётя Люся.
«Вы мне всё врёте! У них там что-то случилось! Что-то страшное! Они точно живы?», ревел я.
«Чего разнюнился, сопли распустил, будь мужиком!», воспитывал меня инфантильный дядя Эдик.
«Тьфу, балованный какой! Ему гостинцев привезли, а он – в слёзы!», вторила ему баба Лена.
«Приедут твои мама с папой в следующий раз, куды они денутся! Помоги лучше малину вон перебрать!»
За ягодами я немного успокоился. И всё же – очень долго ждать теперь – целую неделю!…
В следующую субботу родители приехали, как не в чем не бывало. Папа был весёлый, сразу взял меня на холку по дороге от остановки в дом. Мама тоже была радостная – всё, как всегда!
А зачем отец внезапно нагрянул в Заболотное посреди недели и через пару часов – уехал – для меня до сих пор загадка.
ПРИЯТНОГО АППЕТИТА!
С яслей нас учили говорить друг другу «Приятного аппетита!». И мы, двухлетки, говорили нестройным чебурашечьим хором, когда садились за стол: «Приятного аппетииииита!» Вернее, меня не надо было учить. Я ещё раньше был научен. Сколько себя помню – мама говорила папе, папа – маме, оба они – мне, а я им: «Приятного аппетита!». За завтраком, обедом и ужином. В полдник.
Ем землянику, сидя на лавочке в деревне, тётя Люся мимо проходит – «Приятного аппетита, Илюшон!».
Я захожу на вторую половину нашего деревенского дома – Дядя Эдик уплетает домашние пирожки с капустой, я ему – «приятного аппетита!».
«Шпахыбо», отвечает дядя Эдик, давясь пирожками.
Только баба Лена, суровая деревенская женщина, никогда не говорила «приятного аппетита». Просто ставила мне тарелку с едой на стол, а если я привередничал – говорила: «Ешь, что поставлено, делай, как заставлено!»
Прошло 40 лет…
Нет давно ни бабы Лены, ни тёти Люси, ни отца…
На работе, в нашем офисе есть кухня, как и у многих.
Захожу, трое девочек сидят, красивые, стройные, хорошо одетые. Кушают что-то изысканное, из ресторанной доставки.
«Приятного аппетита, девочки!»
Все трое молчат. Но вы же в оупен-спейсе только за сегодня, раз по десять каждая, сказали громко и чётко – «Блядь»!
Заходит на кухню четвертая девочка, самая милая, самая хорошая, я ей всегда любуюсь.
«Приятного…»
Приятного чего?!!!
Дня, вечера, отдыха, сна??
Вам что, лень из себя лишнее слово выдавить?
«Спасибо!», а сам думаю, пока она свой обед разогревает, сейчас буду уходить, отвечу ей:
«Ешь, что поставлено, делай, как заставлено, блядь!»
БОЛЬНИЦА
Какие коллективные детские радости в деревне 70-х? Штандер, вышибалы, прятки, «сыщик ищи вора», ножечки, «испорченный телефон». Не так уж и мало! Иногда сами чего-нибудь придумаем. Например, в больницу играть. Вот на дворе у Сысоевых развернулся полевой госпиталь. Двойняшки Любка и Наташка, не покладая рук, трудятся медсёстрами. Вместо шприцев у них – длинные ржавые гвозди. Ими они делают уколы в руку. Или в ногу. От «раненых» отбоя нет. Я стою в очереди шестым, впереди Женька, сзади Серёга Платонов. Наконец, мой черёд. Любка (она мне больше нравится) спрашивает: «Куда укол будем делать, больной?». Я протягиваю правую руку, тыльной стороной, там где вены. Полностью доверяю нашей медицине. Любка протирает мне кисть подорожником, и колет гвоздём в подушечку, чуть ниже большого пальца. «Не ссы, Москва!», насмехается Олег, которому уже 10 лет. Он так же дразнит меня «закоси нога», когда мы играем в футбол на клеверном поле, потому что я часто не попадаю в ворота. Сам-то он не чаще попадает. Тем временем, Любка прокалывает мою руку до крови, но я улыбаюсь, показывая, что мне не ссыкотно ничуть. Наташка выдаёт мне грязную тряпочку, чтобы я приложил её к месту укола, и наказывает держать так полчаса… Серёга протягивает Наташке свою голую ногу, она колёт его гвоздём в голень, и тоже до крови, а то не по-правдашнему будет…
Когда игра в больницу закончилась, и все были вылечены, решили в вышибалы поиграть. Народу много, в самый раз сейчас, и солнце заходит, уже не жарко. Но выясняется, что единственный мячик – спущен. Его проколола ножом злющая Полинка, когда на прошлой неделе мяч залетел к ней за забор и помял её георгины. Был ещё мяч у сестёр Шаухиных, но Оля и Маша уехали к себе в Талдом, обещали быть только через неделю. Привезут, тогда сыграем. Светка Ларькова предлагает в «Колечко-колечко, выйди на крылечко», но старшие Васька и Олег отказываются, мол, девчачья игра… Остаются прятки (или – пряталки, как деревенские старухи говорят). Там всё просто – реквизит никакой не нужен.
«ОТХОДИЛА»
На камень-ножницы-бумага выпало искать Светке Ларьковой. Светка – девчонка шустрая, ей семь, она на год старше меня. Значит, прятаться нужно хорошо, иначе быстро найдёт, и добежит первой: «туки-туки Илья!», и ты – водишь…
«Один, два, три, четыре, пять….. двадцать пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виновата!», кричит Светка. Я вижу возле дома Криворотовых кучу старых дров, разгребаю их, залезаю в созданную мной нишу, а разложенными дровами себя обкладываю, маскирую. Здорово вышло. Теперь, пойди-ка, найди меня! Светка, как назло, направляется в мою сторону. Заметит, выбраться не успею, застукает… А тут ещё мелкая Танька трёхлетняя ошивается. Играть не играет с нами, но всё понимает. Глядит прямо на меня. Я ей из-за дров: «А ну кыш отсюда!». Танька не уходит, да ещё и показывает на меня пальцем. Светка, конечно, всё просекла, и бежит к фонарному столбу, меня застукивать… Я выбираюсь из дров и грожу трёхлетней дуре кулаком. Танька нахально улыбается, щурясь на заходящее солнце. Довольная, понимает, что меня выдала. Вдруг личико её искажается, и Танька как заревёт! На всю деревню! Что такое? На меня обиделась? Смотрю, а у неё с губы оса слетает – укусила!
«Вяяаааааа!», заходится безутешная Танька. Я к ней подхожу, сажусь на корточки, беру за плечи, жалею.
«Очень больно?», спрашиваю.
«Вяяаааааааа-а-а-а!», орёт Танька ещё громче.
Прибегает её бабка, тоже Таня. Та самая, чей петух меня клюнул три года назад.
«Танечка, скажи, кто тебя обидел?», спрашивает старуха.
Я молчу, мне интересно, как Танька бабке своей объяснять будет. А она возьми, да покажи пальцем на меня: «Июська!»
«Илюшка? Вот поганец!», бабка, не церемонясь, берёт кусок полена подлиннее из кучи дров, и – хрясь мне по спине! Я даже моргнуть не успел…
«Ты чего? Я не трогал её!», мне, конечно, больно, но больше – обидно. Для меня игра в прятки закончена. Я иду домой, потирая сильно ушибленный позвоночник. Бабка Таня ещё раз норовила мне врезать, но я вовремя увернулся.
«Что с тобой?», спрашивает моя обширная баба Лена, встречая меня и глядя из-под своей ладони против солнца.
«Бабка Таня меня поленом отходила, вот что!», закричал я.
«Врёшь, небось!»
«Не вру!»
На крик выбежали баба Оля и Иван Козьмич, крестный моего отца.
«Бабка Таня меня – поленом по спине!», снова жалуюсь я и задираю футболку, чтобы все видели.
«Илюшка – парень бравый, любил фасон держать, девчата с Заболотного ходили с ним гулять!», не к месту поёт Козьмич и сам же хихикает над своей дежурной прибауткой.
Вот одна девчонка решительно направляется к нам – это Ленка Михеева. Она тоже в прятки играла, поэтому всё видела.
«Ленка, докажи им, что бабка меня ни за что отходила, я её Таньку не трогал, её оса укусила!», возмущался я.
«Да, правда!», бойко говорит белёсая девочка в платочке – моя ровесница из Малоярославца.
«Тань!», кричит баба Лена своей соседке, которая тоже возвращается, держа внучку на руках. «Ты за что Илюшку-то поленом отходила?»
«Давеча вон дразнили её! Танечка, как они тебя дразнили? Козою ебаною?»
Внучка кивает.
«Вот, я всё знаю!», прокаркала бабка.
«Брешешь, вошь старая!», говорила баба Лена. «Илюшка так не мог ей сказать!»
У маленькой Таньки губа предательски раздулась от укуса.
«Вона – оса её прихватила!», говорит Ленка, мой адвокат.
Тут начался такой переполох и гвалт – сбежались все старухи с деревни – и кто кого переорёт! Разделились на два лагеря – кто-то был за Таньку, кто-то – за меня. Только Козьмич соблюдал своеобразный нейтралитет, подзуживая то одну, то другую сторону. Скандал не утихал часа два. А я вскоре и забыл про полено, спина уже сильно не болела, и мы пошли с Женькой и Серёгой ножечки метать – терзать старую иву возле дома Платоновых…
СТРАШНЫЕ ИСТОРИИ
Весело на деревне, когда много детей. Но бывают тягостные, унылые дни, когда играть совсем не с кем. Женька в Малоярославце, Серёга – в Обнинске, Игорь и Лёша Михеевы – в Ленинграде. И всё! Скучно до смерти! Приходится развлекать самого себя. Баба Лена в огороде целыми днями, или стирает бельё на доске, да и не интересно с ней. Разве что – в лото или в домино поиграть утром. Лосёнок-лосёнок, ежонок-ежонок…
А потом день тянется-потянется…
Вечерами особенно тоскливо. Девчонки – и те – кто уехал, кто дома сидит безвылазно. Кликаешь их в прятки поиграть, или в вышибалы – не выходят. Деловые больно. К школе готовятся, или бабкам своим по хозяйству помогают. А с малышнёй – совсем не интересно, ну что, куличики в песке с ними лепить? Лучше уж с бабой Леной пререкаться, всё веселее:
«Илюшка, чёрт! Будешь убегать в поле за заправку, хворостиной угощу! Тама лошади цыганские ходють, лягнёть одна, и всё, убьёть!»
«Да нет там никаких лошадей, не бреши!»
«Как ты с бабушкой разговариваешь? Приедуть родители – нажалуюсь на тебя, заберуть в Москву, а мне и одной хорошо!»
«Вот и отлично, и сиди здесь, с тобой скучно!»
«Ничего, пока приедуть, успею всыпать ещё тебе по первое число!», и баба Лена обыкновенно достаёт из зелёного кованого сундука старую плётку-семихвостку с семью потёртыми кожаными ремешками, привязанными к деревянной ручке. Помашет у меня перед носом, и снова в сундук её прячет.
«А если меня не заберут, я сам от тебя уеду на электричке!»
«Я тебя в церкви покрещу, не будешь слушаться!»
Тут я замолкал. Я боялся церкви. И всего, что с нею связано. Даже икону в углу хаты. Был недавно вечер – на деревню пришёл туман с нижних болот. По земле стелется. И луна в небе – полная, смотрит на меня. Я со страху – в дом. Открываю дверь в хату, там темень, только свеча горит, и тени от предметов – длинные-длинные. Баба Лена на коленях стоит, шепчет молитву, крестится и поклоны отпускает, чуть лбом об пол не бьётся.
«Баба Лена, ты чего?», кричу я.
