Имя её – Зависть

Ильта Ёнен

Имя её – Зависть

ПРОЛОГ

Если бы, как в сюжете некоторых фильмов и книг, у людей появлялась татуировка с их самым большим грехом, кожа Велларии была бы покрыта одним единственным словом, выведенным ядовито-зелёными чернилами: «зависть». Она ползла бы по её рукам, переходя на сгибы локтей, пряталась за ушами и мерцала на веках, когда она закрывала глаза. Находилась бы на каждом сантиметре тела: на лбу, на подмышке, на пятке, и даже на языке.

В чем бы она ни пробовала себя – другие всегда оказывались лучше. Не обязательно с первого раза, порой их успех наступал медленно и мучительно, от чего ее собственные поражения казались еще противнее.

Зависть отравляла всё. От каждого начинания рано или поздно оставался лишь горький осадок. Вот она, сжав ладони в побелевшие кулаки, наблюдала, как директор художественной школы вручает золотую медаль другой. Той, чьи картины Веллария за глаза называла безвкусной мазней. И опять она же, стоя у плиты, слышит, как мать тычет вилкой в ее идеально запеченную рыбу: «Пересолила. И хруста не хватает. Бери пример с сестры». И девушка чувствовала, как по спине вырисовываются невидимые буквы.

Писательство должно было стать спасением. Но и здесь её аккуратные, выверенные тексты тонули в безразличии, пока какая-то девочка, щелкающая по клавишам как попало, собирала восторженные комментарии. Веллария перечитывала свой последний рассказ, и чужой, популярный. В горле вставал ком. «Почему?»

Девушка прошерстила остальные соцсети, в надежде на какой-то успех. Снова ничего. Лишь пара лайков на опубликованные ей фотографии лесной чащи, ради которых она провела три часа на холоде, была искусана кучей насекомых и стерла ноги в кровь. Три часа страданий за два лайка.

Звон разбитой стеклянной кружки нарушил тишину в комнате. Вслед за ней на холодный деревянный пол шлепнулась подушка, подняв за собой облако пыли. Она стукнула кулаком по матрасу, и ответный удар пружины отозвался в запястье тупой болью.

– Чёрт… – вырвалось у нее сквозь стиснутые зубы, и первые слезы покатились по впалым щекам.

Веллария сгребла одеяло и зарылась в него с головой, пытаясь заглушить ненавистные всхлипы. На губах смешался горьковатый привкус лака для ногтей и соли. В полумраке колыхались тёмно-синие занавески, впуская свежий прохладный воздух. Лунный свет скользил по поверхности старого письменного стола, выхватывая из тьмы призрачные очертания: пятна засохшей краски, глубокие царапины от канцелярского ножа, остатки скотча на углу – отголоски от прежних, никому не нужных шедевров из картона и вырезок журналов.

Боль в запястье утихла, сменившись онемением. Веллария сбросила с лица одеяло, вдыхая полной грудью осенний воздух. Взгляд голубых глаз упирался в потолок, разглядывая трещинки и паутинки по углам. В чём же дело? Почему какая-то бездарность может, а она – нет? Нет, в одном она была несомненной чемпионкой. Если бы и правда существовал мировой рейтинг по зависти, её имя красовалось бы на первом месте. Она в этом не сомневалась.

Девушка вновь достала телефон, открыв профиль Ленор. Той самой «девочки-отличницы» по жизни, которая была безупречна во всем. Которую хвалят просто за красивые глазки. И снова – приступ раздражения. Веллария лежала в полной темноте, бледное лицо и ярко-рыжие волнистые волосы освещались лишь холодным светом экрана телефона. Она читала комментарии под новым постом Ленор. Палец дрожал над клавиатурой, набирая комментарий.

«Фотки дерьмо. В целом, как и все остальное, чем ты занимаешься…»

Она перечитала написанное десять раз, потом – еще один. Сердце учащенно забилось. Девушка нажала на стрелочку удаления. Текст исчез. Это была не первая ее попытка. И, как всегда, ее остановила не совесть, а страх быть пойманной, быть названной завистницей вслух.

– Почему я не могу сказать то, что думаю? – шептала она сама себе, вглядываясь в улыбающееся лицо на аватарке. – Разве это не справедливо?

Не в силах найти ответ, она швырнула телефон на пол, и снова натянула одеяло на голову, пытаясь построить хоть какую-то защиту от мира, который так упорно отказывался ее признавать.

Завтра будет новый день. Новая попытка проявить себя. Шанс получить признание.

ГЛАВА 1. КОРНИ ЯДОВИТОГО ДЕРЕВА

Одеяло сбилось в комок у ног, а подушка стала мокрой от пота. Веллария, метаясь по простыням, впивалась пальцами в ткань одеяла, а за закрытыми веками мелькали обрывки бредовых снов и болезненных воспоминаний. Сначала ей снилась банальная ерунда: она в доме у бабушки, которой давно нет, сидит на скрипучем полу и заплетает свои ярко-рыжие непослушные волосы в длинные косички, глядя на искаженное отражение в выпуклой стороне старой серебряной ложки. За окном, в темноте, непрерывно каркали вороны, а в комнате стоял назойливый писк комаров, которые слетались на свет горящей керосиновой лампы и бились о нее своими маленькими крылышками. Посреди гостиной стояла высокая и пышная, но уже осыпавшаяся ель, иголки которой коричневым ковром устилали пол. Ее младшая сестра лежала под ней, смеясь и разворачивая новогодний подарок, обернутый в колкую серебряную бумагу. Так странно, что находясь во сне, мы не замечаем творившийся бред, принимая его за норму, и лишь по пробуждении удивляемся и мысленно хлопаем себя по лбу.

Второй сон, после того как Веллария проснулась среди ночи, чтобы глотнуть ледяной воды из-под крана и упасть обратно на кровать, состоял из болезненного воспоминания. Детство. Начальная школа. Актовый зал, пропахший мандаринами и духами взрослых

Накануне Веллария учила с разгневанной матерью стихотворение. Книга с яркими картинками летала по всей комнате, шлепаясь о стены и мебель под шипящие упреки. Девочка плакала, слова путались, но к утру стих был вызубрен до автоматизма. Теперь она сидела на первом ряду в прохладном зале, сжимая в потных ладонях складки своей юбки ожидая, когда её позовут на сцену. Ее маленькая голова уже рисовала идеальную картинку: Вот она, в длинной черной юбке и таком же пиджаке, с белой, идеально выглаженной рубашкой и двумя медовыми хвостиками, украшенными огромными белыми бантами, стоит в центре сцены, залитая светом софитов. Восхищенные и завистливые взгляды детей, родителей и воспитателей прикованы к ней. Они замирают, слушая ее звонкий, поставленный голос. Гром аплодисментов, улыбки, восторг в глазах матери.

Но этого не случилось. То ли мать не предупредила учителей о готовности выступать, то ли те про нее просто забыли. Вся слава досталась другой девочке, образ которой навсегда впился в память Велларии, как заноза. Белоснежное, покрытое множеством ослепительных блесток платье, длинные белые перчатки на крохотных ручках. Серебряная диадема, которая была ей явно велика и съезжала набок. И улыбка во всю ширину лица, которая выставляла на показ кривые, не по-детски желтые зубы. Самое отвратительное было в том, что она читала тот же самый стих. И ладно бы, рассказывала! Нет! Она просто монотонно бубнила его, спотыкаясь о слова и заглядывая в бумажку.

Улыбка и сияющие от нетерпения глаза маленькой Велл медленно угасали, сменяясь солеными слезами и застрявшем в горле кому. В груди жгло непонятным тогда чувством. Тогда она думала, что это всего лишь грусть, детская обида, которая пройдет к вечеру. Она помнила, как вся ее маленькая сущность жаждала лишь одного – чтобы эта девочка перестала блестеть. Вот бы она сейчас споткнулась о свое нелепое платьице и порвала его. Или чтобы ее начищенные до зеркального блеска черные ботиночки соскользнули со ступеней, и она кубарем покатилась бы вниз, измазавшись соплями и слезами.

Под хор аплодисментов, резко послышался оглушительный хлопок деревянной двери. Девушка вжалась в подушку, а затем раскрыла слипшиеся от сна глаза, ослепляясь солнечным светом, что резал комнату надвое. Кто-то бил металлической ложкой о ручку двери, сверля мозг.

– Велл, черт тебя дери! Прекрати заводить кучу будильников, если не просыпаешься с первого раза! Весь дом на уши поставила, я не спал уже целый час! – Это был хриплый от утренней злости и недосыпа голос отца. Он стоял в проеме, одетый в выцветшую синюю пижаму, и одной рукой, словно пытаясь унять мигрень, прижимал висок. Даже в сонном, затуманенном состоянии Велл заметила, как у него нервно дергается левая бровь.

С таким же оглушительным хлопком дверь захлопнулась. Веллария, со стоном потирая глаза и сбрасывая с себя тяжелое одеяло, пыталась вспомнить, в какую сторону ночью улетел телефон. Босые ноги коснулись обжигающего холодом пола. Чтобы не замерзнуть окончательно, она подпрыгивая, оббежала комнату, заглядывая под кровать, в складки одеяла. Телефон нашелся в углу комнаты, под ее рабочим столом, прижатый ножкой стула. Поднимая его, она увидела новую трещину на экране – длинную, шедшую от правого края прямиком к центру, к ее собственному отражению.

– Черт… – тихо выругалась она, отключая оставшиеся будильники.

Она всегда просыпалась заранее, чтобы не торопясь собраться на учебу. Каждое утро, кроме выходных, проходило по одному и тому же сценарию – долгое расчесывание спутанных волос после сна, чистка зубов пастой со вкусом шоколада, а затем неспешный выбор одежды перед огромным, в полный рост, зеркалом в углу комнаты. К не застеленной кровати, похожей на гнездо, вскоре добавились пара темных рубашек, черные штаны-клеш и короткая юбка.

Велл, смотря на свое бледное лицо, подносила вешалки с одеждой, прикладывала их к плечам, отступала на шаг, оценивала, критиковала, снова начинала. Спустя полчаса и горы одежды, разбросанной по комнате в беспорядке, она все же сделала выбор в пользу длинных широких брюк, простой черной майки и болотной кофты на молнии с принтом ворона на спине. Почти не глядя она закинула учебные тетради и книги в черный рюкзак, который был обколот самодельными значками с цитатами из любимых книг и мрачноватыми символами. Выходя из дома, до ушей долетел пронзительный крик матери.

– Велл, завтрак! Для кого я все это готовила?

– Я не завтракаю. И ты это прекрасно знаешь, – бросила через плечо Веллария, уже переступая порог, и громко хлопнула дверью, отрезая себя от домашнего хаоса.

Свежий воздух ударил в нос, наполненный ароматами мокрой земли и листьев. Девушка сделала глубокий вдох, ощущая, как прохлада очищает легкие от домашней гадости, и пошагала по скользкой бетонной тропе в сторону кофейни, что находилась в паре кварталов от Академии.

Массивные черные ботинки чуть утопали в лужах, оставляя за собой рябь, а к толстой подошве прилипали желто-красные листья. По дороге, окутывая оголенные деревья и припаркованные машины, все еще стелились остатки ночного тумана. По коже пробежали мурашки от приятной и бодрящей прохлады. Этот город, Калмарая, был особенным местом, зажатым между городами Иматра и Светлогорском, на стыке двух культур. Граница его проходила по холодным водам реки Вуокса, и иногда Велл казалось, что и у самого города есть вторая, скрытая от глаз половина.