В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

Подход Ф. Слонимчика можно назвать «расширенным и модифицированным производственным подходом»: расширенным – потому что, как и в ОНПЗ, все без исключения работающие не на предприятиях считаются занятыми на неформальной основе; модифицированным – потому что к ним добавляется ряд групп, чья занятость квалифицируется как неформальная исходя из легалистских критериев (отсутствие официального оформления). Неудивительно, что результатом этого оказываются высокие оценки охвата российских работников неформальной занятостью – от 20 до 24 % для периода 2000-х годов. (Ее структура для 2009 г. выглядела так: чуть более 8 % – занятые не на предприятиях; примерно 6 % – занятые на предприятиях без официального оформления; примерно 8 % – занятые нерегулярными подработками[43].)

В работе X. Леманна с соавторами также использовались данные РМЭЗ, но не регулярных обследований, а специального модуля 2009 г., посвященного проблеме неформальной занятости [Lehmann et al., 2011]. Для выделения неформальной занятости использовались два альтернативных легалистских критерия – наличие/отсутствие официально оформленного трудового договора и уплата/неуплата работодателями взносов в социальные фонды с заработной платы работников. Уровень неформальной занятости при использовании первого подхода составил 6 %, при использовании второго – свыше 14 %. Первая из этих оценок представляется заниженной, так как относится только к наемным работникам, занятым на предприятиях. (В основной анкете РМЭЗ работникам, занятым не на предприятиях, вопрос о наличии/отсутствии у них официально оформленных трудовых договоров не задается.) Вторая является более корректной, так как относится ко всем наемным работникам независимо от того, где они заняты – на предприятиях или не на предприятиях. Однако и она не учитывают неформальную занятость среди самозанятых[44].

Как мы уже упоминали, данные по России собираются также в рамках Европейского социального исследования, результаты которого для 2008–2009 гг. были проанализированы М. Хазансом [Hazans, 2011]. В своем анализе он использовал элементы как производственного, так и легалистского подходов. К неформально занятым относились: 1) среди работающих по найму – занятые без письменного контракта; 2) среди самозанятых – работодатели, возглавляющие предприятия с численностью персонала не более 5 человек, а также работники-индивидуалы (own-account workers) в том случае, если они не являлись специалистами высшего уровня квалификации; 3) среди помогающих семейных работников – лица, занятые на семейных предприятиях без официально оформленных трудовых контрактов. Следуя такому определению, Хазанс получил оценку уровня неформальной занятости для России в 2008 г., равную 12 %. Из общего числа неформально занятых свыше 6 % составили работающие по найму, около 5,5 % самозанятые и примерно 0,5 % помогающие семейные работники. Дополнительно он выделял среди экономически неактивного населения лиц, на момент обследования не присутствовавших на рынке труда, однако в предыдущие 12 месяцев в течение какого-то времени работавших на неформальной основе. В случае России эта добавка оказывается достаточно весомой – 4,2 % [Ibid].[45]

Близкие оценки для России содержатся в базе данных МОТ (правда, они относятся только к городской несельскохозяйственной занятости) [ILO, 2011]. Согласно этим данным, если в начале 2000-х годов уровень неформальной занятости составлял в ней не более 4–5 %, то к концу этого десятилетия вырос до 12 %[46].

Даже такой – возможно неполный – обзор оценок для России показывает их значительный разброс. Анализу его причин посвящена работа Р. Капелюшникова [Капелюшников, 2012]. В ней на данных уже упоминавшегося специального модуля РМЭЗ за 2009 г. оценивались показатели неформальной занятости при использовании четырех альтернативных ее определений – количественного, контрактного, социального и комбинированного. В соответствии с количественным подходом в ее состав включались работники, занятые на предприятиях с численностью менее 5 человек; в соответствии с контрактным – наемные работники без официально оформленных контрактов, а также самозанятые без официальной регистрации бизнеса; в соответствии с социальным – наемные работники и самозанятые, с чьих доходов не производилось никаких отчислений в социальные фонды. В рамках комбинированного подхода выделялись, во-первых, занятые в неформальном секторе, к которым относились все, чья деятельность протекала не на предприятиях со статусом юридического лица (что фактически совпадает с официальным определением Росстата), и, во-вторых, неформальные работники формального сектора, к которым относились работающие на предприятиях на основе устной договоренности или по гражданско-правовым контрактам (что опять-таки соответствует методологии ОНПЗ).

Анализ показал, что даже при использовании одной и той же базы данных (в данном случае РМЭЗ) оценки неформальной занятости варьируются в широком диапазоне в зависимости от выбора того или другого определения. При использовании количественного подхода доля неформально занятых для 2009 г. составила 10,8 %, при использовании контрактного – 13,7 %, при использовании социального – 12,4 %, но при использовании комбинированного оказалась примерно вдвое больше – 24,1 % [Капелюшников, 2012].

Сравнение альтернативных определений показало также, что они охватывают во многом разные, лишь частично пересекающиеся кластеры рабочих мест. «Ядро» неформальной занятости, состоящее из работников, которые могут классифицироваться как неформальные по всем четырем определениям, крайне мало – всего лишь 2,5 % от общей численности занятых. В то же время почти 30 % могли классифицироваться как неформальные в соответствии с хотя бы одним каким-либо критерием. Эти оценки еще раз подчеркивают, насколько неоднородный конгломерат занятых работников может скрываться за термином «неформальная занятость».

При смене определений иными оказывались не только масштабы неформальной занятости, но менялся и ее социально-демографический профиль. Доминирующими в структуре неформальной занятости в зависимости от выбранного подхода нередко становились противоположные социально-демографические группы. Отсюда в исследовании делается вывод, что любые обобщения относительно преобладания в ее составе тех или иных социально-демографических групп должны делаться с большой осторожностью и с указанием критериев выделения неформально занятых, а также проверяться на методологическую устойчивость [Там же].

Наш краткий обзор свидетельствует, что картину российской неформальной занятости нельзя считать «робастной» к выбору альтернативных определений. Похоже также, что в случае России методологическая неустойчивость показателей неформальной занятости оказывается даже сильнее, чем в случае других стран (к примеру, латиноамериканских). Не менее важно, что, как мы могли убедиться, в работах по российскому рынку труда чаще всего используются специфические критерии выделения неформально занятых, отклоняющиеся от стандартов, рекомендуемых в международной статистической практике. Как следствие внутренней неоднородности неформальной занятости и многообразия ее определений, большинство имеющихся оценок по России оказываются плохо сопоставимыми с аналогичными оценками по другим странам и, строго говоря, могут лишь ограниченно использоваться в целях межстрановых сопоставлений[47]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из приведенных определений видно, что «неформальная экономика» и «нелегальная экономика» – это непересекающиеся понятия: первая охватывает только разрешенные законом товары и услуги, производство которых отражается в Системе национальных счетов (СНС), тогда как второе – только запрещенные им товары и услуги (например, наркотики), производство которых в СНС не учитывается.

2

В свете этого едва ли удивительно, что в 1950–1970-е годы, когда разрабатывались первые экономические программы для развивающихся стран, западные эксперты «по умолчанию» распространяли на них собственные представления о преимуществах формальности – тем более, что в идеологической обстановке тех лет единственно эффективным агентом модернизации признавалось государство (иными словами – национальная бюрократия). Отсюда вполне логично следовал вывод, что неформальная занятость – это рудимент отсталости, подлежащий искоренению. В некоторых случаях такие рекомендации могли восприниматься буквально как прямое руководство к действию. Так, в 2005 г. по приказу президента Зимбабве Р. Мугабе в рамках программы «Выгоним мусор» бульдозеры сравняли с землей районы трущоб, где ютились беднейшие жители столицы страны Хараре. Как справедливо отмечали К. Харт и затем Э. де Сото, ирония заключалась в том, что, призывая правительства развивающихся стран к борьбе с неформальной экономикой, западные эксперты способствовали уничтожению того самого неформального или полуформального предпринимательства, которое на заре капитализма процветало в их собственных странах и из которого в свое время и выросла современная «формализованная» экономика [Hart, 2006]. Не менее парадоксально с этой точки зрения выглядит и ситуация внутри самой экономической теории. Действительно, функционирование неформальной экономики нередко описывается как ближайший аналог совершенной конкуренции [Lipton, 1984], которая в учебниках по экономической теории принимается за отправную точку и рассматривается как «норма». Однако она начинает преподноситься как «аномалия», как только экономисты приступают к выработке рекомендаций для правительств развивающихся стран.

3

Например, трудно представить себе полноценную жизнь без банковского счета и кредитной карты в Западной Европе или США.

4

См.: http://www.hse.ru/org/hse/wp/wp3

5

Тот или иной ответ тянет за собой соответствующие следствия для экономической и социальной политики. Скажем, если рынок труда интегрирован, а не сегментирован, и работник стоит перед выбором лучшего рабочего места, то борьба с бедностью прежде всего связана с инвестициями в работника, т. е. предполагает меры на стороне предложения труда. Более образованные и квалифицированные относительно легко перемещаются в формальный сектор и занимают там «хорошие» рабочие места. Если же рынок сегментирован и перемещения в «хороший» сектор ограничены, то политика должна фокусироваться на стороне спроса и стремиться к устранению искусственных барьеров на пути трудовой мобильности.

6

Применительно к развитым и развивающимся странам могут использоваться разные термины. Например, деление на ядро и периферию, первичный и вторичный, внутренний и внешний рынки труда чаще используется в работах по развитым странам, тогда как в работах по развивающимся странам речь чаще идет о капиталистическом и некапиталистическом, современном и традиционном секторах. Что касается дихотомии «формальный/неформальный», то хотя первоначально она возникла при изучении проблем развивающихся стран, со временем проникла и стала широко использоваться также и в исследованиях по развитым странам. Этот вариант терминологии может поэтому считаться наиболее общим и наиболее употребительным.

7

По мнению некоторых исследователей, неформальная занятость представляет собой не что иное как «стратегию выживания беднейших слоев населения» [Sudarshan, Unni, 2003].

8

Конечно, это выражение сильно упрощает реальную ситуацию, поскольку в нем предполагается, что заработная плата в неформальном секторе является постоянной, т. е. не зависит от числа занятых в этом секторе работников.

9

Эта логика применима не только к наемным работникам, но также к самозанятым, чей бизнес строится как неформальный. В этом случае аналогом низкого уровня производительности труда будет выступать низкая эффективность принадлежащих им предприятий. Эффективность (прибыльность) ниже определенной пороговой величины будет «выдавливать» такие предприятия в неформальность.

10

Возможно, этому условному примеру можно придать большую жизненную узнаваемость, если слово «работники» заменить в нем словами «самозанятые» или «мелкие предприниматели». Опыт показывает, что для многих мелких предпринимателей с низкой производительностью издержки формализации бизнеса, действительно, настолько перевешивают возможные выгоды, что они предпочитают оставаться «в тени».

11

Сходный результат будет получен и в том случае, если выгоды от формализации (в виде лучших гарантий занятости, более безопасных условий труда и т. д.) близки к категории люксовых благ, так что основной спрос на них исходит от работников с высокой производительностью, имеющих достаточно высокие доходы, тогда как работники с низкой производительностью, имеющие низкие доходы, предпочитают получать плату за свой труд «живыми деньгами», и сегодня, а не в будущем.

12

Подобно работникам, фирмы также могут становиться жертвами «исключения» из формального сектора и, подобно им, также могут «уходить» из него сами. Критическим параметром, от которого будет зависеть наличие у них формального или неформального статуса, точно так же оказывается уровень их производительности (эффективности).

13

Этот вывод согласуется с результатами опросов, проводившихся во многих развивающихся странах, которые показывают, что, отвечая на вопрос о причинах отказа от официальной регистрации, подавляющее большинство предпринимателей-неформалов ссылаются не на высокие издержки, которые она за собой влечет, а на то, что не видят в ней большого смысла [Perry et al., 2007].

14

На разных ступенях экономического развития меняются не только масштабы неформальной занятости, но и ее характер. В развитых странах она в большей мере связана с так называемой недекларируемой трудовой активностью, когда часть заработков (на основной или дополнительной работе) укрывается от налоговых органов, чем с присутствием в экономике большого числа предприятий без официальной регистрации. В развивающихся странах главным источником неформальной занятости выступают незарегистрированные предприятия мелкого и мельчайшего бизнеса, полностью выпадающие из зоны надзора и контроля со стороны государства. Постсоциалистические страны занимают в этом отношении промежуточное положение. С одной стороны, трудовые отношения даже в крупнейших компаниях этих стран отличаются высокой степенью деформализации, так что масштабы недекларируемой трудовой активности, связанной с уклонением от налогов, оказываются в них намного больше, чем в развитых странах. С другой стороны, в некоторых из них существуют обширные сегменты рынка труда, которые связаны с деятельностью мелкого и мельчайшего бизнеса, полностью выключенного из системы формальных институтов, и которые нередко оказываются сопоставимы по своей величине с аналогичными сегментами рынков труда в развивающихся странах. Поскольку переходные экономики сильно различаются по уровню экономического развития, то и соотношение между обеими компонентами неформальности заметно варьируется.

15

В то же время повышение МЗП способно сокращать масштабы частичной деформализации в виде недекларируемых заработков. Речь идет о практике, когда с целью уклонения от налогов фирмы ограничиваются оплатой работников по законодательно установленным минимальным ставкам, а все, что сверх этого, доплачивают им наличными в «конвертах». В такой ситуации рост МЗП будет обеспечивать увеличение декларируемой части заработков, с которой уплачиваются налоги.

16

См.: [Заработная плата в России, 2007].

17

Однако если иностранные компании устанавливают повышенную заработную плату, то они могут втягивать местные фирмы в гонку зарплат, тем самым негативно влияя на совокупный спрос на труд в формальном секторе. Аналогичный эффект могут оказывать и крупнейшие национальные компании, пользующиеся монопольным положением и/или поддержкой государства. Такая ситуация характерна для многих развивающихся стран.

18

Из идеи взаимодополняющих взаимодействий игроков, создающих сильные обратные связи и влияющих на формирование социальных норм, исходили Дж. Эрл и К. Сабирьянова [Earle, Sabirianova-Peter, 2002; 2009]. Они использовали такой подход при исследовании эволюции практик неформального поведения на российском рынке труда на примере распространения долгов по заработной плате в России середины 1990-х годов. В их модели – два устойчивых равновесия (все трудовые контракты в части своевременности оплаты соблюдаются и все нарушаются) и одно неустойчивое с промежуточным уровнем соблюдения контрактов. Прохождение «переломного момента» связано с критическим нарастанием массы «фирм-неплательщиков», после чего движение к устойчивому состоянию нарушения контрактов ускоряется.

19

В рамках СНС термин «предприятие» используется в широком смысле для обозначения любых экономических единиц, вовлеченных в производство товаров и услуг для продажи или обмена по бартеру [Hussmanns, 2004].

20

Различие между этими критериями можно проиллюстрировать на примере работников-индивидуалов (own-account workers): при использовании количественного критерия все они автоматически получают «прописку» в неформальном секторе, при использовании регистрационного – только те из них, чья деятельность протекает без официальной регистрации [ILO, 1993].

21

В «эталонных» определениях МОТ, приводимых в работе Г. Хуссманнса, для выявления неформальных работников среди самозанятых используются (одновременно) три критерия – юридическая форма, размер предприятия и показатель регистрации, а для их выявления среди работающих по найму два – юридическая форма и размер предприятия [Hussmanns, 2004]. В результате среди первых «неформалами» признаются занятые на частных неинкорпорированных предприятиях с определенной (минимальной) численностью работников, ведущие деятельность без официальной регистрации, а среди вторых – занятые на частных неинкорпорированных предприятиях с определенной (минимальной) численностью работников.

22

В публикациях МОТ оценки неформальной занятости продолжают рассчитываться только для несельскохозяйственного сектора экономик соответствующих стран (см., например: [ILO, 2011]).

23

Среди экспертов МОТ в 2000-е годы также возобладало весьма критическое отношение к понятию неформального сектора: «… термин «неформальный сектор» является неадекватным, если не сказать вводящим в заблуждение, так как он не отражает динамических, неоднородных и сложных аспектов данного явления, которое на деле не представляет из себя никакого «сектора», понимаемого как некая особая группа отраслей или видов экономической деятельности» [ILO, 2002а].

24

В соответствии с методологией СНС-1993, рабочее место или работа «определяется как некий договор в явной или неявной форме, заключаемый между конкретным лицом и институциональной единицей на выполнение определенной работы за оговоренную плату в течение установленного срока или до дальнейшего уведомления», см.: [СНС93, гл. XVII, параграф 17.8].

25

То, что за отправную точку были приняты рабочие места, а не работники, связано с тем, что один работник может занимать одновременно несколько разных рабочих мест.

26

Важно при этом оговориться, что всевозможные формы собственно криминальной активности в понятие неформальной экономики не входят. Когда речь идет о неформальных работниках, то имеются в виду работники, которые заняты легальными видами деятельности (т. е. участвуют в производстве легальных товаров и услуг), но чья занятость ускользает (полностью или частично) из-под контроля и надзора государства – не фиксируется и не регулируется его органами. Если в этом случае и возникают какие-либо нарушения, то они оказываются связаны не с содержанием деятельности таких работников, а с несоблюдением ими или их работодателями формальных требований, предусматриваемых для них действующим законодательством (такими как регистрация, лицензирование, уплата налогов, перечисление взносов в социальные фонды, заключение трудовых договоров в письменной форме и т. д.).

27

В этом смысле можно было бы сказать, что концепция «неформального сектора» была не вытеснена, а скорее поглощена более общей концепцией «неформальной занятости». В методологических разработках МОТ специально подчеркивается, что показатели неформальной занятости и занятости в неформальном секторе должны оцениваться и использоваться параллельно и одновременно [Hussmanns, 2004].

28

Помогающие семейные работники квалифицируются как неформально занятые, поскольку обычно они трудятся без письменного контракта и на них не распространяется действие трудового законодательства, коллективно-договорного регулирования и т. д. [Hussmanns, 2004].

29

Работники, производящие такую продукцию полностью или частично для продажи на рынке, учитываются как при оценке численности неформально занятых, так и при оценке численности занятых в неформальном секторе – ячейка 3.

30

В этом смысле «производственный» подход можно рассматривать как частный случай «легалистского» подхода, при котором за точку отсчета берется одна специфическая отрасль права, а именно – законодательство о предпринимательской деятельности. Де-факто при его использовании занятость в секторе экономики, где оно выполняется, рассматривается как формальная, а где нет – как неформальная.

31

Отметим, что наличие письменного контракта не является обязательным во многих развитых странах. Это затрудняет использование контрактного критерия при сопоставлениях [Andrews et al., 2011].

32

В российских условиях эта проблема является, по-видимому, особенно острой, поскольку, по сложившейся практике, взносы в социальные фонды перечисляются предприятиями без прямого участия работников. В большинстве других стран работники, как можно ожидать, должны обладать достаточно достоверной информацией об уплате хотя бы той части взносов, которую осуществляют они сами.

33

Важно отметить, что обсуждаемые оценки МОТ относятся ко всем самозанятым без их деления на формальных и неформальных.

34

Важно отметить, что в отличие от данных МОТ эти показатели рассчитывались для всей, а не только сельскохозяйственной занятости.

35

Очень высокие оценки для Ирландии и Великобритании объясняются, по-видимому, особенностями трудового законодательства этих стран. В них закон не требует от работодателей обязательного заключения с работниками трудовых контрактов. Что касается выдачи работникам альтернативного документа, именуемого «условия занятости», то и она может осуществляться в течение одного-двух месяцев после фактического найма, причем многие работодатели пропускают и эти сроки. В результате большое число работников трудятся без какого-либо официального оформления и поэтому могут рассматриваться как занятые на неформальной основе.

36

Стоит отметить, что часть этого прироста может быть статистическим артефактом, связанным с изменением формулировки самого вопроса. Если до 2003 г. соответствующая подсказка в анкетах ОНПЗ формулировалась как «по найму у физических лиц», то затем она была уточнена и стала звучать несколько иначе – «по найму у физических лиц, у индивидуальных предпринимателей».

37

Первоначальная версия методологии ОНПЗ предполагала отнесение самозанятых, чья деятельность протекает на предприятиях со статусом юридического лица, к формальному сектору [Горбачева, Рыжикова, 2002]. Но и она не предусматривала использования более широкого критерия – наличия официальной регистрации независимо от того, как юридически оформлен тот или иной бизнес. Что касается работающих по найму, то по отношению к ним никакие дополнительные критерии (размерный или регистрационный) никогда не применялись. Добавим, что на момент подготовки рукописи книги обсуждалось введение критерия численности занятых для ПБЮЛов, использующих наемный труд.