скачать книгу бесплатно
– Отца Дионисия видела? – строго спросила мать Митрофания.
– Утром, на службе.
– Благословение взяла?
– Нет.
– Или и возьми благословение! – приказала мать Митрофания. – Тогда у тебя всё, как по маслу, пойдёт.
Сказала и пошла своей дорогой. Мария попыталась было возразить, но поздно. Постояла немного, с трудом скрывая своё раздражение. Вот не знают, а говорят! Что за люди такие?
Но раз сказали, надо подчиняться. В монастыре личная воля человека отсекается. Мария к этому никак не могла привыкнуть. Как-то она услышала и запомнила: «Что поделаешь… В монастыре, если скажут, что ты дурак, значит, ты дурак. Это Божье место. Здесь исполняют высшую волю».
Мария заковыляла обратно. Подошла нехотя к Иерусалимскому храму, поднялась неловко по ступенькам и втиснулась с сумками внутрь. В полумраке чудесно пахло ладаном. Отец Дионисий читал акафист возле огромной иконы Божией Матери, рядом с ним было ещё два человека и сестра Рафаила, которую Мария терпеть не могла за настырность и въедливость. «О, увидела меня, сейчас привяжется, замечание сделает или что-нибудь этакое спросит», – злорадно подумала она.
Однако именно сестра Рафаила, фельдшер по образованию, подлечила в своё время Марию, когда у той открылась язва желудка. Сделала она это очень просто и буднично: подошла, дала несколько упаковок таблеток, сказав, что следует принимать три раза в день и обязательно запивать водой, и усвистала на своё послушание. Мария без особого энтузиазма выпила сначала первую порцию (утром), потом вторую (днём), не надеясь, что это поможет, ведь ранее ни одно средство не помогало! Но то облегчение, которое она потом испытала, словами передать было невозможно! Словно заново родилась. Получается, спасла её сестра Рафаила? Получается, что так.
Но Мария всё равно её недолюбливала. Стоит только достать свой планшет и зайти в Интернет, сестра Рафаила тук как тут: «В монастыре Интернетом пользоваться нельзя!» Стоит только пропустить литургию или вечерню, полагая, что никто не заметит отсутствия, сестра Рафаила, как стражник, уже здесь: «Почему не была на службе?» Вот и сейчас, наверное, что-то замышляет, она такая.
Мария уселась со своими пожитками на скамью и демонстративно отвернулась к окну, показывая всем своим видом, что дама она независимая и мнение разных Рафаил её не интересует. Она краем глаза видела, что сестра Рафаила не без интереса поглядывает в её сторону. «Сейчас подойдёт, что-нибудь спросит, а я ей ничего не отвечу, – решила Мария. – Пусть знает, что со мной тоже надо считаться».
Но, когда закончили читать акафист, сестра Рафаила выключила маленький светильник, взяла какие-то исписанные листочки и ускакала в сестринский корпус, чем озадачила Марию, которая, в принципе, хотела задеть её самолюбие своим молчанием. «Значит, не надо», – подумала Мария и тут же встрепенулась. Священник собрался уходить и уже стоял у двери.
– Отец Дионисий! – громким шёпотом позвала Мария.
Он остановился. Мария подскочила к нему и начала пыхтеть и мяться, не зная, как обозначить свою, как бы, проблему.
– Ухожу я, – выдавила наконец-таки Мария. – Совсем.
– Ангела- хранителя в дорогу! – глубоко произнёс отец Дионисий и протянул вперёд небольшой крест. – Прикладывайся.
Она замотала головой.
– Прикладывайся! – не повышая голоса, повторил священник.
– Нет, мне нельзя, – Мария смутилась. – Я… как бы… Ну, нельзя мне! Период такой.
Священник всё прекрасно понял и, взяв крест, властно приложил его ко лбу Марии.
– Я же в женской нечистоте! – испуганно прошептала Мария. – А этот период нельзя…
– Прикладывайся!
От отца Дионисия, высокого, худого иеромонаха, никогда не повышающего голоса, веяло такой уверенностью, что Мария вмиг успокоилась. Она не знает, как жить. Но этот священник точно в курсе. И улыбнулась оттого, что так смешно подумала.
– Благословите, батюшка! – уже радостно прошептала она и протянула, как и подобает, скрещенные кисти рук.
Отец Дионисий перекрестил, и она с невероятным внутренним облегчением двинулась навстречу неизвестности. И не пугало уже ничего: ни то, что некуда идти, нет работы и негде жить. Она знала, что всё будет так, как нужно.
…
К автобусной остановке Мария пошла через лес. Запах стоял ошеломляющий! Птицы добросовестно исполняли свои трели, напоминая всем, что у них брачный период и они имеют полное право на вакханалию. А Мария улыбалась.
– Ландыши!
Небольшая полянка была сплошь усыпана белыми пахучими цветами. Мария бросила сумки и, наклонившись к самой земле, принялась самозабвенно вдыхать в себя исходящий нежный запах. Раньше, не задумываясь, нарвала бы целый букет! Подержать в руках такую красоту – что может быть лучше? А потом, типа, подарить кому-нибудь; не выбрасывать, нет, подарить!
Но сейчас Мария даже мысли такой не допускала.
Трава на земле была холодной и влажной. Мария встала, отряхнула грязные коленки и вновь потянулась к своим сумкам. «Какие ужасные!» – подумала она о сумках и обречённо поплелась к остановке.
…
В маршрутке достала смартфон и проворно зашла в Интернет. В поисковике набрала несколько слов: «Московская область, хопис, контакты». Результат не замедлил себя ждать. Мария воскликнула про себя: «О! Сколько у нас, оказывается безнадёжных больных, которых пристроить некуда. Хоспис – это потребность».
Она быстренько накропала резюме: «Парамонова Мария Васильевна. Сорок лет. Родилась в Новосибирской области. Гражданство РФ. Прописки в Новосибирской области. Работала посудомойкой, санитаркой, кухонной рабочей. Православная. Несколько месяцев проработала в монастыре. Ищу работу сиделкой в хосписе с проживанием. Вредных привычек нет. Контактный телефон. С уважением, Мария Парамонова».
Затем зашла в свою электронную почту и стала отправлять резюме по указанным адресам.
Уже у метро раздался звонок, и приятный женский голос пригласил Марию прийти сегодня на собеседование. «Оперативно!» – удивилась она и поспешила вниз по ступенькам, прямиком в метро, надеясь, что сегодня устроится-таки её судьба, будет работа и жильё.
3
«ХОСПИС»
3
В лесу на ландышах лежала девушка. Не совсем юная, совсем не красивая, с гримасой тупого безразличия. Лицо её было изуродовано. Рот разрезан от уха до уха, прямо как в книге «Человек, который смеётся». Глаза, и без того навыкате, были выпучены и, казалось, готовы выпрыгнуть из орбит. Густая копна волос, перемазанная землёй, являла собой ещё более нелицеприятное зрелище: тусклые, всколоченные, беспорядочно разбросанные по земле, эти спутанные волосы – можно биться об заклад – не знали толком не то что парикмахерских рук, но элементарной расчёски, и сейчас, раскиданные по свежим цветущим ландышам, казались чем-то поистине странным и противоестественным.
На крепкой короткой шее девушки виднелись глубокие кровавые линии от удавок. Живот на теле распорот крест-накрест.
Рядом ходили оперативники и привычно, без тени эмоций, осматривали место преступления. Сигнальной лентой место уже оцеплено. Судмедэксперт Ласточкин со скучающим видом склонился над трупом и уже делает свои умозаключения, оперативник Юрий Шабалин щёлкает фотоаппаратом. Команда в сборе. Всё, как всегда. Ан, нет!
Послышался призывный лай и на поляне появился Морозов со своей овчаркой Мурзиком.
– Олег! – сразу откликнулся Шабалин.
Он быстро подошёл к Морозову и крепко пожал ему руку, а затем дружески потрепал по загривку собаку.
– Мурзенька мой! Наконец-то все здесь!
– Полагаю, радости мало, – сдержанно заметил Морозов. – Не на пикник собрались.
– Ну, да, – беззлобно поддержал Шабалин и кивнул в сторону убитой девушки. – Лет двадцать на вскидку. Не мучилась почти.. Предположительно, её изуродовали, когда уже грохнули. Но вскрытие покажет. Ласточкин!
Судмедэксперт отмахнулся:
– Потом, Юр! Занят, не видишь?
– Олег же пришёл!
– Вижу, – пробормотал Ласточкин, не отрывая глаз от трупа. – А мне что, теперь всё бросить?
Морозов подошёл к нему и встал впритык, внимательно рассматривая жуткое зрелище.
– Предварительно сделали укол в область сердца. Возможно, ввели фенол. Умерла почти мгновенно, – проворчал Ласточкин.
– Мне нравится слово «почти», – заметил Морозов.
– А разве стопроцентно заключение я могу сейчас дать? – тут Ласточкин оторвался от трупа и выразительно взглянул на Морозова, которого за глаза все опера звали «главный», хотя главным был интересный субъект, сидевший преимущественно в кабинете.. – Ты как будто в первый раз «на трупе»! Ты меня пугаешь, Олег, ей- богу!
– А я думал, что после этого, – Морозов кивнул на обезображенный труп, – тебя ничем не испугаешь.
Он усмехнулся и начал осматривать полянку. Мурзик, сделав круг почёта, со знанием дела принялся водить своим носом по траве. Пёс был породистый, немецкая овчарка, и сторож отличный, и ищейка; сколько раз Морозов брал его с собой на задание – тот всегда что-нибудь находил. Вот и на этот раз не подвёл, уже лает, уже зовёт.
Морозов подбежал к Мурзику, нетерпеливо виляющему хвостом. Посмотрел вниз – ничего. Один сырой. мох. Тогда он нагнулся и пошарил рукой. Есть! Морозов извлёк из-под мха странную вытянутую железяку.
– Скальпель!
Шабалин сразу подбежал и, состроив умную физиономию, принялся изучать скальпель со всех сторон.
– Только, чтоб отпечатки, это… Олег, – забубнил Шабалин.
– А то как будто в первый раз! – с чувством произнёс Морозов и, оглянувшись на судмедэксперта Ласточкина, достал из кармана целлофановый пакетик, затем картинно засунул туда скальпель.
– Видели? Больше не увидите!
– Как остроумно, – проворчал Шабалин.
И тут Мурзик опять завозился, и Шабалин, опережая Морозова, подскочил к нему первым и, впившись глазами в траву, замотал головой из стороны в сторону, напоминая заядлого грибника.
– А! – закричал Шабалин и резко нагнулся. – О!
В руках у него заблестела здоровенная финка.
– Теперь узнаём, кто это. – прошипел он. – Не отвертится!
Подошедший к нему Морозов был, как всегда, спокоен и невозмутим. Он вновь достал из кармана пакет и, двумя пальцами взяв из рук Шабалина нож, любовно упаковал его как серьёзную улику, которая, может, прольёт-таки свет на все эти преступления.
…
Уже третий год Москву будоражили странные убийства.
Оперативников жестокостью удивить трудно, они такого смотрелись, что фильмы ужасов по сравнению с этими реальными зверствами, можно сказать, чуть детский лепет на лужайке.
Но в данном случае убийства были на редкость продуманными и изощрёнными. Трупы находили в разных концах города, и всегда идентифицировать их было крайне трудно, потому как все они предварительно посыпались извёсткой, а затем поливались серной кислотой. Извёстка впитывала влагу, а серная кислота растворяла всё, что только можно растворить. И очевидно серной кислоты было много, даже очень много – наверное, целая ванна. И тела в неё погружали и держали продолжительное время, в связи с чем, ткани тел максимально деформировались, и процесс опознания трупов затягивался на долгие месяцы.
За три года было найдено пятеро. Немолодая женщина, кандидат экономических наук (по рассказам её знакомых, очень интеллигентная), молодая женщина, швея (по рассказам, неинтеллигентная, простая, как три рубля), два неинтересных субъекта мужского пола, один из которых с незаконченным высшим, и старичок. Все, как один, выпотрошенные. Не бомжи, с родственными связями, худо-бедно устроенные: с работой и квартирами, однако никто их особо не ищет и никто по ним особо не сокрушается. И это, пожалуй, было той существенной особенностью, что их объединяла. А так, никакой связи между ними! И никаких зацепок.
Разрабатывали версию с «чёрными» риэлторами, но она отпала сама-собой, когда оказалось, что у старичка своего жилья нет, да и у кандидата наук тоже, а у слесаря с незаконченным высшим была задрипанная комнатёнка в задрипанной коммуналке, но в дальнейшем она без всяких претензий отошла государству.
Нет, «чёрные» риелторы так не работают.
Морозов, со свойственным ему рвением и педантичностью, всегда уверенный в том, что определённую закономерность деталей обязательно найдёт, здесь сокрушался, понимая, что зашёл в тупик. «Глухарь». Но убийства продолжаются, и искать этого упыря нужно.
Московского «джека-потрошителя» условно обозначили как «умный маньяк» и упорно продолжали разрабатывать одну версию за другой. Пуская в ход самые буйные фантазии!
…
Сейчас Морозов бродил по усыпанной ландышами лужайке и про себя рассуждал: «Он или не он?» Шестым чувством он безошибочно понимал: «Он». Но прямых улик не было. И девушку легко опознать, и ни извёстки, ни серной кислоты. Живот вспорот, и кишки на месте. У тех пятерых вся потроха находилась незнамо где, а тут вот на тебе, прям, на блюдечке с голубой каёмочкой.
Подошёл раскрасневшийся Шабалин.
– И нож, и скальпель. Одни подарки кругом, осталось только водки и закуски добавить для общего счастья. Как её перенесли-то сюда? Следов никаких. Но на ботинки можно надеть целлофан, и тогда…
– Он это, – хмуро оборвал Морозов.
– А, – догадливо протянул Шабалин. – Операция «Ы»! Чтобы никто не догадался.
– По ложному следу пытается нас пустить. А что это значит?
– Умный, козлина.
– Значит, будут ещё трупы. – кивнул Морозов. – Останавливать свою фабрику смерти он не собирается.
Шабалин завертел головой; ему всегда хотелось вставить в тезисную речь Морозова что-нибудь своё, такое-этакое, нетривиальное, не затёртое, чтобы его интеллект, наконец, расправил крылья и сам он приобрёл ореол, если не Пинкертона, то мудрого и на редкость сообразительного опера. Но обычно эта затея сходила на нет, ввиду редкой ненаходчивости Шабалина, которую тот списывал на тяжёлые условия жизни – следствие обитания бок о бок с тёщей в тёщиной подмосковной квартире.
– Но другие версии сбрасывать со счетов нельзя! – с необыкновенной серьёзностью заявил он.
– Конечно, – просто откликнулся Морозов.
– Похищение, изнасилование, зависть. Всё может быть. Мотивов много. А зависть, кстати, разрушает человека!
Видя, что его пылкие реплики не произвели должного эффекта, Шабалин оставил в покое Морозова и пошёл трепать нервы судмедэксперту Ласточкину.
А Морозов анализировал. На поверхности лежал тот факт, что ему дают подсказку. Но что он должен увидеть и понять?
– Салют наций!
Он обернулся. За его спиной стояла Анна Зубова, позавчерашняя выпускница юрфака академии, невероятно сексапильная – вырви глаз!, к тому же ещё и изобретательная на разного рода фокусы, которые иногда развлекали Морозова, а иногда сердили. Представьте, если бы вам позвонили в три часа ночи и сказали: «Поздравляю с мужским днём! Двадцать третье февраля уже наступило. Празднуем, дорогой товарищ, празднуем!» А потом включили бы какую-нибудь песню, типа «Теперь ты в армии» популярной некогда группы «Статус Кво»? Понравится это от силы один раз. Но Анна старалась удивлять Морозова как можно чаще.
А он подчинялся. Слушал по ночам по телефону дурацкие песни, подыгрывал всячески Анне при случае. Почему7 Потому что красота – страшная сила. А Анна Зубова красивая. И привлекательная, и ухоженная, и фотогеничная, как теперь принято говорить – фотомодель. И внимание такой девушки стоит многого, и Морозову такое внимание очень даже льстило. В своё время он, не раздумывая, сделал бы Анне предложение руки и сердца (ведь подталкивали его именно к этому; не дурачок же он, всё прекрасно понимает), но теперь, когда ему исполнилось сорок четыре, он понимал ещё и то, что совсем скоро, буквально через шесть лет, ему будет уже пятьдесят, а девушке вот этой, которая игриво строит ему глазки, – тридцать, и он будет казаться ей глубоким стариком, и… Он не хотел больше думать о не очень приятном и прогнозировать свою и без того невесёлую жизнь, просто обернулся и сдержанно кивнул головой на приветствие молоденькой оперуполномоченной.
– Какие люди, одни и без охраны! – запела она и присела в реверансе.
Так не должны делать опера при исполнении и когда неподалёку лежит труп, но Анна Зубова делала и, похоже, будет делать, потому что вот этот матёрый мент с холодной фамилией будоражит её воображение уже второй год. И немолод, и не генерал, но есть что-то в нём такое непонятное и глубокое, которое хочется понять.
Анна Зубова давно была бы окольцована, если бы её не отправили на практику в данный «убойный» отдел и она не встретила Морозова, неулыбчивого, даже хмурого, при этом надёжного и на редкость ответственного человека. И этот «главный» стал главным человеком в её жизни!
