скачать книгу бесплатно
Зажил он припеваючи
на Западе, как в раю, —
а мать и отец все ждали
сыночка в родном краю.
Ждали – и письма писали,
а он лишь время тянул,
и каждый из них упрямо
свою все линию гнул.
Его погостить просили,
как принято у людей:
лучше – хотя бы на месяц,
хуже – на пару хоть дней.
Но была в его ответах
какая-то ерунда:
мол, если уж возвращаться,
так истинно навсегда.
Еще условье поставил:
встретиться в бывшем саду,
который давно был продан, —
впрочем, за добрую мзду
новый хозяин уступит
бывшим владельцам их сад
на день, чтоб они забыли
пыльный семьи их распад.
А было в семье их единство,
в супругах была любовь, —
пока в отце не взыграла
к другим вдруг женщинам кровь.
Взрастили сад они вместе —
то есть отец и мать,
и в том же саду он начал
женщин чужих принимать.
Пришлось развестись им скоро,
отец ушел из семьи,
а он подался на Запад,
ища там пути свои.
Не часто ведь так бывает:
родившись в одной стране,
имеешь ты принадлежность
совсем другой стороне:
как будто не там родился,
не счастлив ты там душой, —
здесь проявление тайны,
быть может, самой большой.
К чему клоню я, читатель?
к тому, что совсем не вдруг,
на родину возвращаясь,
земной описал он круг.
Так точно, двигаясь к смерти,
от точки, где рождены,
мы к новому лишь рожденью
идем с другой стороны.
Западней сад находился
дома, где жили они, —
что, если к саду подъехать
с Запада? большей фигни
выдумать, кажется, трудно,
да и оно ни к чему:
два миновать океана
точно придется ему,
плюс к тому целые Штаты,
Азии добрую часть, —
можно о том на досуге
пофантазировать всласть,
но чтобы сделать на деле
оригинальный столь ход…
так удаляют лишь гланды —
через анальный проход.
Все же не может быть большей
в мире земном красоты,
чем торжество над привычной
жизнью безумной мечты:
вот этот жизненный подвиг,
оставшись самим собой,
совершил легко и просто
наш неприметный герой.
И было в саду свиданье,
и скромный, как жизнь, обед, —
потом пошли они к дому
во тьме сквозь полдневный свет.
Им встретился мальчик странный:
собрался он рыб удить
в дождливой громадной луже,
где рыб не могло и быть.
В трамвае сидели люди,
болтая о том и сем,
но лишь он к ним обращался,
в горле вставал у них ком:
будто на чуждом наречье,
он все обращался к ним,
они ж от него скрывали,
каким он был им чужим:
сочувствуя отводили
догадливые глаза,
и взгляд его застилала
обидчивая слеза.
Вот наконец и достигли
они родного двора:
детство припомнить и юность
пришла для него пора, —
минувшая жизнь с отъездом
не только распалась в прах,
мстить за себя ему стала,
являясь все чаще в снах,
тогда как все эмигрантство,
в котором он счастлив был,
ни разу и не приснилось:
но кто же смысл его смыл?
И если у сна со смертью
глубокая общность есть,
не выиграл он ни йоты,
в Мюнхене вздумав осесть:
сойдет с него эмигрантство,
как старая чешуя,
останется русская сущность —
бессмертная, как змея.
И мыслью этой пронзенный,
в которой обмана нет,
опять обратил вниманье
на странный вокруг он свет,
и тонкая – ниоткуда —
вонзилась в него печаль,
и больше всего на свете
себя ему стало жаль.
Зачем он сюда приехал?
вернется ли он назад?
в душе поселились разом —
чистилище, рай и ад.
Благо, желая развеять
черные мысли его,
отец ему знак вдруг сделал,
не вымолвив ничего.
И точно: перед подъездом,
взгляд держа у земли,
бывшая одноклассница
что-то чертила в пыли
носком старомодной туфли,
точно карандашом,
и жадно пломбир лизала
острым своим язычком.
И спрашивать она стала,
помнит ли он, кто она,
и что у него за паспорт,
и ласкова ли жена,
чем хороша заграница,
какой он проделал путь,
и не хотел бы в награду
мороженого лизнуть?..
От этих странных вопросов
кругом пошла голова,
а в тополях шелестела
цинковая их листва…
И солнце в небе сияло,
и не было облаков, —
это и было мгновенье,
в котором – веки веков.
Даром за все это время
тайны срывая печать,
слова ему не сказала
его же родная мать?
