скачать книгу бесплатно
Всё это мне нравилось, но принципиального вопроса я не решил. У меня не было официального разрешения на учёбу.
С начальником политотдела полка подполковником Воспянским отношения сложились хорошие. Политработник не мог не заметить, что о подчинённых ему людях окружная газета активно заговорила. Вполне понятно, что он обратил внимание и на автора публикаций. Однако дать разрешение на обучение в гражданском ВУЗе он не имел права. Эта прерогатива принадлежала только Члену Военного совета:
– Как только представится возможность, непременно отправлю вас к нему на беседу, – пообещал подполковник.
Неожиданно мне подфартило. В полк прибыла комиссия политотдела армии во главе со своим шефом. Мощная фигура генерала, его манера говорить коротко, громко и недовольно вызывали у окружающих неприязнь, и я опасался, что предстоящий разговор будет не в мою пользу. Но выбирать не приходилось, и я, как в прорубь, нырнул к нему в кабинет, надеясь на фарт, на удачу.
Несмотря на грозную внешность, генерал – майор встретил меня приветливо:
– Слышал, слышал о местном борзописце, и кое – что читал. Молодцом, лейтенант. Не профи, конечно, но…– он сделал многозначительную паузу, поднял вверх указательный палец и неопределённо повертел им в воздухе.
– Так в чём проблемы?
– Учиться хочу, товарищ генерал, – как на духу признался я и замер в ожидании ответа.
– Ну, и учись, кто тебе мешает.
– Должность не позволяет.
– Так подожди немного. Отзывы о тебе, как о лётчике, хорошие, перспектива есть.
Я почувствовал, что разговор уходит от цели, и чтобы повернуть его в нужное русло, сказал:
– Всё это правильно, товарищ генерал. Но время идёт, мне уже двадцать пять, и очень хотелось бы писать о лётчиках профессионально. Вы же сами знаете, какие небылицы о нас слагают даже в центральной прессе. А хотелось бы правду, да такую, чтобы мороз по коже и восхищение читателей перед авиаторами.
– Чего же ты хочешь, правдолюбец, – хмыкнул генерал.
– Разрешите учиться в гражданском университете. На факультете журналистики. Заочно.
Секунд десять член Военного Совета барабанил пальцами по столешнице, что – то просчитывал в уме, затем поднял тяжёлую голову и коротко бросил:
– Хорошо. Будет тебе разрешение, писатель. Строчи рапорт.
– Есть! – приложил я руку к головному убору, круто повернулся и уже выходя, с благодарностью обронил:
– И – большое вам спасибо!
Окрылённый, я выскочил из кабинета, нашёл стандартный лист и выложил свою просьбу на бумаге. По наивности мне подумалось, что генерал тут же наложит на неё свою резолюцию, но пришлось ждать целый месяц, прежде чем это произошло.
Весть о разрешении высокого начальства обучаться в гражданском учебном заведении какому – то старлею мгновенно разошлась среди офицерской братии. Событие невероятное, экстраординарное, оно подняло мой авторитет на целый порядок. Даже Коля, мой командир, не выдержал и, посмеиваясь, как – то сказал
:– Ну, старик, ты и даёшь! Ты случайно в детстве говно не ел?
– Всяко бывало, – отшутился я, – но крапиву и лебеду – это точно!
Приёмные экзамены в ЛГУ начинались в конце июля, и чтобы совместить приятное с полезным, я взял на это время отпуск, написал жене пространное письмо о своих приключениях и с её благословения вылетел в Пулково.
Прежде всего, следовало позаботиться о месте проживания в Ленинграде. В этом я во многом рассчитывал на двоюродного брата Ивана. Со времени нашей разлуки прошло полтора года, и он успел поменять адрес. Нашёл я его на 9 – той линии Васильевского острова, недалеко от Чёрной речки, где ему впоследствии, как участнику Отечественной войны, выделили однокомнатную квартиру.
– Ты удачно приехал, – обрадовался Ваня. – Я уже собирался на дачу махнуть. Дачу каждое лето мы снимаем в Парголово. Женщины уже там. А ты какими судьбами?
Вкратце я рассказал о своих перипетиях, и он уехал, оставив мне ключи от квартиры и обещание вскорости вернуться
«Так, – подумал я, – проблема с жильём решена. – Теперь – в университет на разведку, а завтра – в редакцию».
Молоденькая секретарша из числа студенток, решивших подработать во время каникул, подняла моё дело и радостно сообщила, что я числюсь в списках абитуриентов. Она быстренько зарегистрировала мою фамилию, выдала листок с расписанием приёмных экзаменов и консультаций, и посчитала свою миссию законченной.
«Хорошенькая, – плотоядно подумал я, поворачиваясь к ней спиной. – Не будь у меня дефицита времени, обязательно уделил бы внимание». Тем более, что я уже давно не имел близости со Светкой, и мне снились кошмарные, сладкие сны, после которых приходилось отмывать трусы от поллюций. И я, пропустивший через себя тонны беллетристики, не переставал удивляться, что герои романов никогда не испытывали этой проблемы, как будто были кастрированы.
В узких коридорах университета толпилась разношерстная молодёжь, и гул стоял, как на вокзале. Несмотря на мою военную форму, никто на меня не обращал внимания. Девушки, и совсем молоденькие промокашки и возрастом постарше, нещадно курили длинные тонкие сигареты, изящно удерживая их между указательным и средним пальцами и оттопырив мизинцы. Парни старались выглядеть солидно, пряча свою робость за толстыми стёклами очков. Как в фельетонах Зощенко, везде было накурено и наплёвано, и густо воняло терпким потом перепуганных тел, зачехлённых в джинсы и едва прикрытых мини – юбками, – первыми вестниками западной моды.
Старинные стены никогда не видели откровенного нашествия безнравственности, и со стоном выдерживали натиск широких спин и попок, пришедших послушать обзорные лекции по интересующим темам. И над всем этим висела мощно выраженная аура желания стать студентами прославленного ВУЗа. Десятки тысяч шпаргалок, уменьшенных до невозможности, надёжно прятались в карманах, складках одежды, запястьях, чулках и трусах, украшали колени, ляжки и ладони. Здесь же за умеренную плату можно было приобрести шпаргалки по любому предмету. Шустрые продавцы уверяли, что авторами их являются профессиональные ведущие преподаватели, доктора наук и даже члены приёмных комиссий. Не сдержав соблазна, я приобрёл гармошкой сложенные фотографии с сочинениями по русскому языку и литературе по двадцати предполагаемым темам, но вечером обнаружил, что это самая заурядная туфта, переписанная из учебников.
Редакцию я навестил ближе к вечеру. Знал, что к этому времени работы завершаются, и журналисты настраиваются на домашнюю волну. От университета до неё – рукой подать. После необходимых формальностей меня пропустили в штаб, и вскоре я вошёл в большую, знакомую комнату с пятью столами. Ребята рты разинули от неожиданности и встретили, как родного. Капитан Карклин, могучий, как Зевс, и лупоглазый, добродушный гигант, радостно меня облапил, похлопывая по спине широкими лапищами.
Скромный, почти незаметный литературный корреспондент газеты с уменьшительно-ласкательной фамилией Красненький учтиво пожал руку, будто я был какая – то знаменитость. Когда я впервые с ним познакомился, мне сразу же припомнился рассказ моего отца на эту тему. Во время Гражданской войны к ним в деревню нагрянули белые, перетрясли всех и прилипли к мельнику, известному чудаку и балагуру, который на потеху мужикам и на заказ кукарекал в бане задницей.
– Где, – спрашивают, – у вас здесь красные?
Мельник как раз был навеселе, и решил созорничать:
– Айда, – говорит, – я вам самого красного покажу.
Подводит он конный наряд к крыльцу дома, что стоял у околицы, и кричит во всё горло:
– Васька, выходи, тут твоей харей шибко интересуются!
Вышел Васька на крыльцо с рыжей бородой– лопатой и огненной шевелюрой, а как увидел казаков, всё лицо кумачом затянулось от испуга.
– Вот, – указал довольный мельник на соседа, – краснее этого в селе никого нет!
Хорошо, урядник с юмором оказался, понял розыгрыш. А то бы мельнику плетей не миновать.
Толя Хоробрых осмотрел меня с ног до головы, позавидовал загару:
– Вылитый узбек, только глаза зелёные. Совсем взрослым стал, истребитель.
Серёжа Каширин приветливо улыбнулся:
– Как там, на наших югах, всё ещё тепло и сухо?
Я выложил дары Узбекистана на стол, и ребята растерзали кучу винограда немедленно.
– А ты говоришь, в ТуркВО несладкая жизнь, – уплетая «дамские пальчики», скаламбурил Александр Михайлович, – пальчики оближешь!
Всей компанией мы отправились на угол Невского, где подавали шампанское, коньяк и лимоны с сахаром, и, побалагурив, разошлись. У каждого была своя личная жизнь, а я человек мимолётный. Но что ни говори, это мои ребята корреспонденты: и приняли за своего и рекомендовали в университет.
Из всех экзаменов более всего меня беспокоило сочинение. Казалось, нет такой темы, на которую в карманах не было бы шпаргалки. Однако я отказался от них, когда предложили написать о лучшем фильме 62–го года. Для меня это был фильм « Девять дней одного года», в главной роли которого снялся Алексей Баталов. Игра актёра потрясала искренностью и мастерством и высокой нравственностью к идеалам.
Не знаю, как, но мне удалось убедить приёмную комиссию, что это действительно лучший фильм, иначе бы хорошей оценки не поставили. Ко всему прочему, из нашего потока четвёрками были удостоены ещё пятеро, и я понял, что буду принят. Более того, я удивился, когда после экзаменов мне предложили учиться на дневном отделении. Лестное приглашение пришлось отклонить.
В секретариате я получил целую кипу рабочих планов, разработок и брошюр для самостоятельных занятий, длиннейший список учебников и обязательной литературы и задания для выполнения контрольных работ. Набралось килограммов пятнадцать, но всё это пустяки. Я знал, что в каганских и бухарских библиотеках ничего путного для учебы не найду.
Накануне отъезда я устроил прощальную вечеринку в кафе « Север», что на Невском проспекте. Ребята радовались моей удаче, сетовали, что далеко живу, я обещал писать и поддерживать деловые отношения. На прощанье сердечно обнялись и разъехались по домам.
Билет на самолёт до Челябинска у меня был в кармане, и я мысленно представлял, какой фурор произведу завтра, свалившись без предупреждения, как снег на голову.
Более полугода я не виделся с семьёй, сыну пошёл уже второй год, он не только научился ходить, но и сносно разговаривать. В нетерпении я подгонял неторопливый Ил – 18, мысленно представляя нашу встречу и гадая, узнает меня Серёжа или нет.
…Не узнал, однако, сын дядьку в военной форме. Когда я поднял его на руки, капризно скривился, слёза навернулись на его глазах, и он потянулся ручонками к матери.
– Вот так оставлять дитё без присмотра. Смотри – ка, своих не признаёт, – прокомментировала тёща возникшую ситуацию. – Проголодался, небось?
– Еще и как! – с оптимизмом ответил я и выразительно посмотрел на жену. Она поняла двусмысленность ответа и зарделась, как девушка, застигнутая в неглиже.
Я с удовольствием наблюдал за сыном и никак не мог понять, что в создании этого чуда есть доля и моего участия. После обеда его уложили спать, однако моё присутствие возбуждало, в кроватке лежать ему явно не хотелось, и он украдкой посматривал в мою сторону, решая, очевидно, дилемму, признавать ли меня за отца или проигнорировать. Наконец, он успокоился, Фаина ушла за продуктами, и я полюбил Светку на кухне, на коврике, прямо на полу. После родов чувственность её обострилась, она смело реагировала на мои откровения, сдёрнула с себя лифчик, и я с вожделением смотрел, как из набрякших и пунцовых сосков выделяются капельки молока, смачивая мой торс. Неужели она до сих пор кормит грудью ребёнка? Её крепкие бёдра плотно обжимали деревянный, изголодавшийся банан, она прерывисто и нервно дышала, закусила в возбуждении прядь своих волос и неистово подмахивая, властно требовала:
– Ещё, ещё, ещё! – как рысь, изгибаясь, умоляла она, и я с болью вдавливал свои чресла в ответ на призыв женщины. Я уже давно заметил, что крики и стоны из – под моего тела рождают во мне сладостное наслаждение и окрылённое чувство превосходства над партнёршей.
Светка вдруг замерла, сцепив ноги на моих ягодицах, я понял, что она кончает, и долгий вздох облегчения дуэтом заполнил тишину испуганной кухни. Мощной струёй, словно из велосипедного насоса, брызнула в жену моё многомесячное воздержание. Раз, другой и, наконец, третий, короткий, как точка. В изнеможении Светка раскинула в стороны руки и ноги, наощупь нашла мои пересохшие губы и наградила долгим, благодарным поцелуем.
– Скучала без меня, – чтобы как – то нарушить паузу, задал я риторический вопрос.
– Не то слово, на стенку лезла, – промурлыкала она и щекой потёрлась о моё плечо.
– Будем подниматься?
– А ты как хочешь?
– Не будем, – засмеялась Светка и закинула руки за голову.
Перескакивая с пятого на десятое, я вкратце пересказал жене наиболее важные события, подробно остановился на процессе экзаменов и о полезных встречах со своими коллегами.
– Умница, – подытожила Светка мой монолог, от души расцеловала и положила голову на грудь. – Нет, действительно, в кого ты такой умный?
– С кем поведёшься… – многозначительно ответил я и почувствовал новый прилив желания. Я властно поставил её на колени. Светкина спина прогнулась, она приникла щекой к коврику, вытянула руки вперёд и прошептала:
– Это что – то новенькое.
– Нам с тобой ещё многому предстоит научиться. А это – классическая поза, подаренная природой всякому живому существу. Поза номер один.
Вцепившись в её свинцовые груди, я стал деловито, не торопя события, накачивать жену кайфом. И мне казалось, что гордость моя прощупывается где – то в районе Светкиного пупка. Она извивалась, как змея, вертела попкой, как пропеллером, и, наслаждаясь, повизгивала.
Глава вторая
Не пришлось мне в текущем году увидеться с родными. Прошлой осенью ностальгия доконала их окончательно, и они, за бесценок, распродав нажитое имущество, перебрались в Сталинград. В каждом письме родители жаловались на бедственное состояние и, несмотря на энергию и деловую хватку матери, им, коренным жителям города – героя, в жилье отказали. По совету знакомых мать, доведённая до отчаяния, самовольно заняла освободившуюся в коммуналке двенадцатиметровую клетушку, но руководство завода произвол терпеть не стало, и началась изнурительная судебная тяжба, шансы победить в которой равнялись нулю. Юра заочно учился в Свердловской консерватории по классу баяна и, чтобы выжить, поступил преподавателем музыкальной школы Тракторозаводского района. Отец – пенсионер устроился на винный завод на должность грузчика, где вся команда, в которую он входил, состояла из закоренелых выпивох и алкоголиков. Зарабатывал он не плохо, но после смены всегда приходил поддатый, и это обстоятельство сильно тревожило мать. Я ломал голову, как бы им помочь, но что можно сделать, находясь за тысячи километров?
Спустя полтора месяца ,я вновь вернулся в Пролетарабад, в квартиру, из которой перед отъездом с трудом выгнал нахального тарантула. О стычке с опасным насекомым я умолчал, в районе и без этого хватало экзотики. Одичавшие ишаки свободно разгуливали между домами, а ночной вой шакалов за дувалом напоминал, что мы ещё живы. Коренные жители рассказывали, что воды в их благодатной стране мало: реки и соленые озёра в жаркое лето пересыхают, и тогда целые площади покрываются солью, сверкая под беспощадным солнцем, словно в насмешку, иссиня белым снегом. Зато каналов и арыков в Узбекистане великое множество. Каналы, обросшие камышом с обеих сторон, кишели рыбой, но попадались и водяные змеи. Одному нашему ухарю одна попалась в трусы, но ничего не откусила. Змеи, говорят, в воде не кусаются.
Несмотря на конец сентября, жара не спадала, и в борьбе с ней вместо кондиционера мы приспособили холодильник. Но и это не помогло: вновь серьёзно заболел Серёжа, и врачи настоятельно рекомендовали смену климата. В документах, регламентирующих прохождение службы офицерского состава, имелась оговорка, что в случае, похожем на мой, я имею право на замену в другой, более подходящий для здоровья семьи, округ. Когда я заикнулся об этом, кадровики дружно заулыбались:
– Да следовать таким рекомендациям – весь полк отсюда убирать надо. Вот если бы кто умер, тогда другое дело, – чёрным юмором закончили они разговор, после которого мой патриотический дух впервые дал трещину. За что и кому служу? Народу? Да плевать ему на какого – то занюханного лейтенанта со всеми его мелочными проблемами! Выходит, и мне на него плевать?
С этого момента я стал усиленно думать, как выбраться из знойного ада, не потеряв офицерского достоинства.
Наверное, я из породы везунчиков, размышлял я, внимательно перечитывая очередное письмо от Серёжи Каширина. Он писал, что в редакции появилась вакансия на должность корреспондента – организатора, и если я не против, он попытается перетащить меня в свой коллектив. Конечно, оклад в армейской газете – ниже среднего, но если учесть гонорары, то жить можно. Мне следует поторопиться со своим решением, иначе поезд уйдёт.
Я крепко задумался. С одной стороны, – душой и телом прикипел к авиации, любил её, как мать родную, и без полётов чувствовал бы себя обездоленным. С другой, – мне предоставлялся беспроигрышный и, может быть, единственный шанс зажить по – человечески, с семьёй, в размеренном ритме, в цивилизованной обстановке и прекрасном городе.
Советоваться с женой не было времени, но я знал, что возражать она не станет. От такой жизни согласишься сбежать хоть к чёрту на кулички.
Будь, что будет, решил я, написал Каширину, что с радостью принимаю его помощь, в тот же день отнёс письмо на почту и затаился в ожидании.
Ни на работе, ни в приватных разговорах о возможных изменениях в своей судьбе я не заикался, боясь спугнуть почти что пойманную за хвост неуловимую жар – птицу.
За освоение программы переучивания днём мне присвоили звание военного лётчика третьего класса. Ларионов был доволен, что нашёл во мне добросовестного ученика, и как – то вскользь обмолвился, что лучшей кандидатуры, чем моя, на должность командира экипажа не найти. Что ж, из многих зол выбирают меньшее, самокритично оценил я его признание. Спасибо, командир, с этого момента я буду уважать себя больше.
За год с небольшим я познакомился со всеми прелестями южных союзных республик. Разницы в ландшафтах почти не было, разве что на востоке, в Киргизии. Там, где имелась вода, буйно зеленели оазисы, виноградники, белыми покрывалами простирались хлопковые поля и алыми морями цвели маки. Гранаты и айва, груши и яблоки, ореховые и тутовые деревья, безбрежные плантации сахарных арбузов и огромных веретенообразных пахучих дынь – торпед, – и над всем этим сказочным изобилием дьявольское, беспощадное солнце. Его было так много, что, казалось, и метровые стены домов не были ему существенной преградой. Как закоренелый, фанатичный садист, оно ежесекундно, каплю за каплей, молекулу за молекулой с наслаждением высасывает влагу из всего живого, и никогда не насыщается.
В октябре солнце снижает свою агрессивность, зато ночью наступают заморозки. Именно в это время в полк пожаловали люди из Москвы для проведения эксперимента на выживание. Добровольцев не старше тридцати лет проинструктировали, что их снабдят фляжкой воды, выдадут пистолет, радиостанцию, компас и десантируют с вертолёта. Когда и где – это не важно. Задача заключалась в том, чтобы в течение трёх суток постараться выйти на людей. Любых живых, в том числе и на пастухов. За выполнение задания – особая премия, а за каждый день работы – сто рублей. Деньги приличные, если учесть, что за месяц я получал двести целковых. Тем более, что за отпуск, экзамены и перелёты семьи я заметно поиздержался и сидел на мели. Почему бы и не попробовать при хорошем здоровье и здоровой тяге к приключениям?
И я ввязался в игру, твёрдо убеждённый, что к финишу приду первым.
За свою жизнь мы, подопытные, не боялись. Пеленгаторы чётко отследят, где мы находимся, и в случае экстремальной ситуации помощь придёт незамедлительно, стоит только нажать на радиостанции кнопку тревоги. Главное, чтобы она не отказала.
К старту меня доставили на вертушке. Весь часовой маршрут проходил на предельно малой высоте, и сориентироваться, в какую сторону мы летим, не представлялось возможным. Негодяи, они продумали и это. Зато восход солнца, моего основного врага на ближайшее время, подсказал, что вертолёт продвигался на юго-восток, в сторону от главной железнодорожной артерии Ташкент – Ашхабад.
Перед тем, как покинуть машину, врач прощупал мой пульс, измерил кровяное давление, довольный, хлопнул ладонью по плечу, протянул кружку с водой и благословил на подвиг.
Через десять минут я остался один, наедине с полупустыней. Нужно было обживаться на новом месте и решать, куда направлять свои ноги. На юге делать не чего. Насколько я помнил, там, до самого Афганистана простиралась безлюдная пустошь. Запад тоже не годился. До Кагана мне не дойти, и шансов встретить какого – либо аборигена на своём пути практически не было. Восток тоже не обещал ничего хорошего. Не думаю, чтобы меня высадили в пригороде Душанбе.
Прикинув, я определил по компасу направление на север, засёк время и зашагал навстречу будущему.
К восьми утра я отмахал километров двадцать, при каждой остановке внимательно изучал местность, но на присутствие человека не было и намёка. Зато солнце, как дамоклов меч, висело над головой, готовое обрушить на мою потную шею разящее жало. Хотелось пить, и я понял, что дальше идти по такому пеклу опасно. Да и темп, который я себе предложил, не годился. При такой прыти далеко не уйдёшь. Нужно делать привал, искать хоть какую – то тень. Но где её найти, если до самого горизонта просматривается только чахлая, перегоревшая за лето, трава, да голые, как скелеты животных, сучки саксаула. Однако мне жутко повезло. Набрасывая на сучки куртку, наподобие шатра, я заметил вдали какой – то холмик, и когда подошёл поближе, обнаружил давно покинутый, полуразрушенный временем и полузасыпанный песчаными бурями колодец. Когда – то здесь проходили караваны с товарами, но не это обрадовало меня, а возможность укрыться от серьёзного противника.
Весь день провёл я у колодца, скрываясь в жидкой тени и борясь с искушением спуститься вниз. Там не только прохладней, но могла быть и вода. Однако у меня хватило ума, чтобы не похоронить себя заживо.
После полудня я позволил себе сделать хороший глоток из фляжки. Почти горячая, вода никак не освежила меня, и я пожалел, что не заполнил её кофе или крепким чаем. Была суббота, и ребята точно потягивают сейчас под навесом шашлычной кисленькое каганское пиво. Как я сейчас им завидовал! Что ж, что не свежее, зато мокрое.
К вечеру жара стала спадать, и я, глотнув водички на дорожку, двинулся в путь, ориентируясь на Полярную звезду. Шёл медленно, сознательно шумел, разговаривал и пел, нарушая фантастическую тишину и распугивая ночных обитателей пустыни. Больше всего боялся потревожить какую-нибудь неосторожную гадюку. На ногах у меня были яловые сапоги на толстой подошве, но кто знает, какой длины у неё зубы. Скорпионы – тоже не радость. Говорят, что в этих местах встречается Чёрная вдова, редкая стерва, которая после первой брачной ночи равнодушно отправляет мужа на тот свет. Отвратительное насекомое с садистскими замашками. Вот, наверное, у кого не бывает любовников!
Еды нам не выдали. В пустыне она не так важна. Крокодилы, говорят, по два года могут обходиться без пищи. Зато воды у них – по самые ноздри. А у меня отсутствовало и то, и другое. Отполированный сухарик Гвозденко здесь бы не помешал, хотя во рту будто прошлись рашпилем.
Я шагал и шагал, как запрограммированный робот, иногда сверяя направление по компасу и зорко вглядываясь в темноту. Был бы костерочек на краю земли, я бы и его заметил. Но ничего похожего не попадалось. Незнакомые звуки пугающе доносились со всех сторон. То раздавалось вкрадчивое шипение, похожее на воздушную струю из проколотой камеры, то слышался цокот лошадиных копыт, то доносился издали протяжный хохот всегда голодных шакалов. Изредка вспыхивали и растворялись в ночи блуждающие зелёные огоньки, словно фонари поисковой группы. Переполненная жизнью, пустыня превратилась в гигантское поле битвы за жизнь, и в этой смертельной схватке выживали сильнейшие. Каждый чувствовал себя охотником и потенциальной жертвой одновременно. Нападение – лучший способ защиты, но когда ты с жадностью пожираешь свою добычу и инстинкт самосохранения у тебя подавлен, наступает самое благоприятное время с тобой расправиться. Точь – в – точь, как у людей.
Накануне эксперимента по поведению экипажей в экстремальных условиях профессионалы рассказали нам, как вести себя в тех или иных ситуациях. Однако практика превзошла теорию. Особенно страшила встреча с неизвестностью. Нервы мои были напряжены до предела, как натянутые струны. Чуть задень, – и они лопнут к чёртовой матери. Я начал бояться, было какое – то назойливое ощущение, что рядом со мной кто – то есть, и этот « кто – то» – враг.
Не в силах больше сопротивляться растущему страху, я остановился, вытащил одну из трёх сигнальных ракет и запустил её в густую и вязкую, как кисель, ночную тьму. Вспыхнув красным пламенем, цветом тревоги, она озарила окружающий мир на несколько секунд, и всё замерло, шокированное никогда невиданным зрелищем. Ни звука, ни движения, никаких признаков жизни. И вокруг только голая, песчаная земля, похожая на гигантский, никому не нужный, пляж.
