скачать книгу бесплатно
Прошла жизнь. Мимо прошла. Мимо вас прошла…
А все потому, что любим мы откладывать на завтра то, что лучше бы не откладывать ни на мгновенье. И откладываем, откладываем… В долгий ящик. Который называется гробом.
Ну а раз нам наша жизнь, по крайней мере нынешняя, не нужна, то чего мы обижаемся, что нами распоряжаются все кому не лень! Вначале родители, воспитатели, педагоги, потом – начальники, вторая половина.
Туда не ходи, так не сиди, об этом не говори, о том даже помыслить не смей, короче – стой, смирно, кругом, шагом марш… Или ремнем по попе, кулаком по морде, из института – со справкой, с работы – с волчьим билетом.
И даже на пенсии, когда уже никаких желаний, кроме как тихо полежать на кровати, и тогда находятся командиры.
– Вставай, бабуля, пошли в зоопарк. Вставай!..
И за рукав с кровати на пол тащит. Прибить бы его, но нельзя, внучок все-таки.
Ползет бабка с кровати, охает, глаза закатывает, а сама себя успокаивает:
– Ничего, недолго, скоро подрастет внук, сможет сам в зоопарк ходить. И тогда…
А что тогда?
Ничего тогда. Могила с червяками…
Что же нам никто не скажет – опомнись, не откладывай жизнь на потом, живи сейчас!
Да оттого, что вокруг точно такие же легкомысленные мечтатели, как мы сами…
Глава 3, объясняющая, почему в черных стаях не бывает белых ворон, или С кем поведешься, от того и почернеешь
Да, да, это я снова насчет окружения, насчет ваших друзей, приятелей, сослуживцев, соседей, которые «гимназиев не кончали». И, боюсь, вам не дадут.
Потому что будущее всецело зависит от настоящего – от этого вот двора, этих подружек, этой компании.
Да чё компания? Нормальная компания, не хуже других. И даже лучше других – бухаем не чаще шести раз в неделю, колемся, только когда выпить нет, не воруем, если есть на что колоться, не деремся, если деньги сами отдают, с каждым вторым не милуемся, только с третьим… Очень интеллигентная компания.
А это неважно. Неважно, что не пьете, не колетесь и не милуетесь. Даже если совсем не пьете и не колетесь. Важно, что общаетесь – болтаете, молчите, рассказываете анекдоты, заигрываете. Просто общение для биографии бывает не менее смертельно, чем ежедневные десять кубов героина внутривенно. А бывает и более!
Да ладно ты, кончай запугивать! Чё будет с того, что мы разок-другой встретимся, потусуемся с пацанами…
В том-то и дело, что ничего не будет. В вашей будущей жизни не будет.
Потому как – с кем поведешься, от того и наберешься. И тем и станешь.
Нужны примеры?
Пожалуйста.
Поступивший в военное училище – становится офицером. Получив в нагрузку к погонам армейскую психологию. В соответствии с пословицей: «Как надену портупею, так тупею и…» Нет, конечно, не тупею, но начинаю одевать окружающий мир в галифе и кирзовые сапоги и обращать внимание на чистоту подворотничков у знакомых барышень больше, чем даже на длину их ног.
И кто, скажите на милость, в том майоре-служаке сможет опознать своего разгильдяя-одноклассника?
Никто не сможет. Потому что одноклассник был рубаха-парень, а этот майор в кителе.
Соответственно, тот, кто отслужит десяток лет в милиции, превращается в лучшем случае – в мента. В худшем – в мусора. Со всеми вытекающими отсюда для преступников и домочадцев последствиями.
Не попал в милицию – попал на пять лет в колонию строгого режима неизбежно стал уголовником. По определению уголовником, то есть со своей походкой, языком, манерами, моралью, устремлениями.
Нет, я совершенно не хочу обидеть офицеров, милиционеров или заключенных, я лишь хочу на их примере показать, как окружение, в данном случае профессиональное, меняет человека. Хочешь ты того или не хочешь.
И даже если очень не хочешь…
Я тоже, попав в армию, хотел не материться. Ну так, из глупого, подросткового принципа. Вот, мол, не буду – и все. Остальные пусть, а я нет! Останусь такой красивой белой вороной в чернопогонной стае.
Нет, чувствую, не справляюсь, проскакивают матюшки один, другой, сто двадцать пятый… Видно, надо как-то по-другому.
Тогда я ввел правило, что если кто-нибудь услышит от меня нехорошее слово, то может подойти и дать мне щелбан. Охотники нашлись. Кому не захочется безнаказанно украсить лоб ближнего синяком.
Вот, значит, скажу я, например, про кого-нибудь из родственников, тут же подбегает ко мне мой приятель и – бац!
И снова – бац!
И снова…
До хорошо различимых шишек на лбу.
Вначале.
А потом…
Потом я матерюсь – они не слышат. Я матерюсь – и сам не слышу! Потому что это там, на гражданке, мат – нецензурная брань, а здесь, в армии, нормальный язык, ну типа как английский в Англии, без которого тебя не поймут и ты не поймешь. То есть тебе говорят – прошу тебя, поди вон туда и возьми, пожалуйста, вон ту штуку. А ты берешь совсем другую штуку и идешь совсем не туда.
В общем, пришлось мне тот язык изучить. По очень ускоренному курсу. Хотя не хотел. Хотя был уверен, что смогу не как все, что смогу сам по себе. Не вышло по себе, вышло – по их.
И всегда выходит. Со всеми.
Потому что человек, как ксерокс, копирует то, что видит. Только то, что видит. А чего не видит – того не может.
Ну не способен он вдруг, подобно графу Орлову, пройдя по вощеному паркету, присесть на софу, небрежно откинув полы фрака. Потому что не видел живых графов и не видел фраков, а видел только, как плюхается на дворовую скамейку Серый или Петруха. И, значит, садится, как они. И ходит, как они. И говорит, как они. И водку пьет, как они. Из горла.
А вот если бы он попал на великосветский раут, да не раз попал, а сто, тогда, конечно, стал бы копировать их высочеств. А кого еще?
Так что не надо испытывать иллюзий, не надо надеяться, что, живя в этом окружении, вы можете стать другим. Не можете. Можете только этим.
Что недооценивают многие юные особы, которые пока дружат с Колянами, но потом считают, что выйдут замуж за, скажем, англичанина и профессора естествознания.
Не получится за профессора. Да и просто за англичанина не получится. Потому что на первой же вечеринке вы по-свойски стукнете по голой спине какую-нибудь графиню, состроите глазки графу, расскажете очень веселый анекдот виконту и… первым же самолетом отправитесь домой. Так и не поняв, что произошло.
А произошло неизбежное – привычки, которые вторая натура, взяли верх.
– А чего она, как будто я ей за пазуху лягушку сунула! Ишь какая нежная! Я же не пнула ее – только похлопала! У нас все всех хлопают. И не так. И ладно бы по спине. Я же ничего такого… Я от всей души.
Так что вы зря думали, что, гуляя с тем мальчиком, вы ничего не теряете. Много что теряете. Все теряете. В первую очередь пользующееся повышенным спросом обаяние юности. Которое было. Но было растрачено. И превратилось…
И почти всегда превращается. Потому что трудно понять, что просто прогулки, просто компании, просто дискотеки могут иметь такие катастрофические последствия.
Могут!
В науке биологии есть такой термин – мимикрия. Это когда насекомое, живущее среди зелененьких листиков, обязательно должно иметь зеленый окрас. А среди желтеньких листиков – желтый. В коричневый пупырышек, если лист имеет пупырышки. А если не зеленый и не в пупырышек, а, к примеру, голубой, то та букашка на том листе будет сильно заметна, и ее непременно сожрут.
Мы, конечно, не букашки, мы цари природы, но тоже не любим выделяться на фоне окружающей нас действительности. Предпочитая, сами того не замечая, сливаться с окружающим социальным фоном. Цветом кожи… простите, одеждой, надевая соответствующую униформу – кожанки или бобровые шубы. Манерами, опять-таки неважно – аристократическими или околоуголовными. Разговором. Жестами. Мыслями…
• Потому что белые вороны в черной стае долго жить не могут. Они либо перекрашиваются в более практичный черный цвет, либо…
И, живя с волками, невозможно чирикать, а надо выть.
Или…
И, приходя в чужой монастырь, желательно свой устав засунуть… куда-нибудь поглубже.
Иначе…
Иначе вы станете изгоем. Чего среднестатистический человек вынести не может. От чего быстро сходит с ума. Или, чтобы не сойти, меняет окрас.
Глава 4, показывающая, до чего может докатиться человек, или Про дурные примеры, которые заразительны
Раньше я считал себя непогрешимым, считал, что не способен на подлость. Ну просто не способен, и все. Теперь знаю, что это были свойственные молодости иллюзии.
Способен я. На многое способен.
Наверное, даже и убить человека.
Этот излюбленный классиками пример человеческого грехопадения я и рассмотрю. Как самый показательный.
Итак – способен я или нет?
Раньше бы сказал – нет!
Однозначно – нет!
Если бы тогда, раньше, мне сказали, что я способен убить человека, я бы того человека, который посмел предположить, что я могу убить человека, убил бы на месте!
Теперь я не столь категоричен. Теперь я знаю, что, оказавшись в определенных условиях, я смогу…
И вы сможете.
И все смогут. И совсем легко смогут, попав в среду, где убийство человека обыденность и доблесть…
Например, на войну. Первую мировую, Великую Отечественную, афганскую, чеченскую или любую другую. Где за лишение человека жизни объявляют благодарности, дают отпуска и вешают на грудь ордена.
Или попав служить в Воздушно-десантные войска, где идеалистов-школьников перековывают в готовых на все бойцов.
Как?
Очень просто. Помещая в соответствующую среду. Годика на два.
Запоминайте рецептик.
Взять восемнадцатилетнего паренька, переодеть в камуфляж и поставить в строй, превратив в зеленое пятно на зеленом фоне. Потом, доступными младшему комсоставу методами объяснить, что «вы здесь не там», что про мамкину юбку можно забыть, и послать на полосу препятствий, на стрельбище и в наряд… Через месяц такой жизни новобранец готов прибить кого угодно. А еще через три мы получаем вполне законченного воина, способного, ради выполнения приказа вышестоящего командования, перерезать штык-ножом горло часовому или перерубить ему же шею саперной лопаткой.
Не впечатляет? Тогда расскажу о методах подготовки, практикуемых в спецслужбах. У «них». И, значит, у нас.
Берут заключившего контракт на прохождение действительной службы юношу и отправляют… Нет, не угадали. Отправляют в кинозал. Где усаживают в особое, с кучей ремешков, скоб и веревок кресло. Фиксируют, притянув к спинке тело, прищелкивают к подлокотникам руки, а ноги к ножкам. Зажимают голову, чтобы невозможно было повернуться. Особыми распорками оттягивают вверх веки, чтобы нельзя было закрыть глаза. И… начинают крутить кино. Тоже специальное. Снятое во время проведения спецопераций и потому не игровое – документальное.
Содержание фильмов подобно. Все они об одном – о смерти. Например, путем вскрытия брюшной полости беременной женщины посредством кухонного ножа… Или распиловки живого, находящегося в сознании, человека дисковой электропилой на две равные половинки. Вдоль. Или поперек.
Вы морщитесь? Вам плохо?
Тому, кто смотрит, тоже плохо. Вначале. Он даже пытается закрывать глаза и отворачиваться, за что его наказывают легкими ударами электротока. И заставляют пересказать увиденное. В подробностях. И задают вопросы, на которые надо максимально точно ответить.
Какая форма лезвия была у ножа?
Цвет глаз у жертвы?
Направление разреза?
Звук пилы, врезающейся в кость?..
Не ответил – повторный просмотр. И еще один. И еще. Пока испытуемый не научится различать конкретные частности, перестав обращать внимание на кошмарное целое.
Неделя-другая – и распорки для глаз можно снимать. Натуралистичные кадры уже никого не пугают. Убийство перестает быть убийством и становится не более чем суммой определенных манипуляций…
Становится профессией.
Студенты первого курса мединститута тоже пачками валятся в обморок при первом посещении морга. А потом ничего, привыкают. Одной рукой во внутренностях свежевскрытого трупа копаются, другой с аппетитом булочку, купленную в буфете, кушают. Потому что какой там, к черту, труп, когда на носу зачет по патанатомии и, опять же, с утра ни крошки…
• Верно говорят – человек не собака, ко всему привыкнет.
И вы привыкнете.
И я.
Ко всему привыкнем. И даже к тому, что кажется невозможным.
Опять сомневаетесь? Даже после этого?
Тогда проведем небольшой психологический эксперимент с погружением. В ту самую среду. Давайте представим, что вы оказались в одной комнате с убийцами. С десятью разом. Или лучше с сотней. То есть сто их – и один вы.
В первую минуту и первый час – страшно. Ой как страшно!
Заходят такие с низенькими лбами и нависшими на глаза надбровными дугами душегубы-мокрушники, вытирают об рукава окровавленные финки и говорят:
