скачать книгу бесплатно
– Возьми приказ да почитай, там всё прописано. Учёба у нас по линии политико-воспитательной работы, изучения трудов и повышения общекультурного уровня. Нормально всё – не в глушь, не в ЗабВО, в столицу едем, может, Большой театр увидим с балеринками или ГУМ.
– Я в ГУМе ни разу не был, а Москву только на параде видел, когда знамёна к стене бросал. Интересно по ней прошвырнуться.
– Так-то оно так, только непонятно, за каким нам вместо вагона с ручками и тетрадками прицепили в хвост вагон с оружием и цинками? А до того год по лесам натаскивали, как салабонов. Мы же не политработники, чтобы нас подковывать, мы боевые офицеры. За каким нам эта культурная учёба?
– Чтобы ты, неуч, жене про Третьяковку рассказать мог и чулки фильдеперсовые привезти. Не бери в голову, нас послали – мы едем. Под приказом подпись видел?
– Ну видел, Жукова.
– То-то. Константиныч знает, что делает и для чего нас по лесам и урманам гонял…
Тащатся, едут составы к Москве, загоняются на неприметные, за забором, станции.
– Первый взвод, выходи строиться!..
Подъезжают крытые армейские грузовики, развозят, растаскивают личный состав по лесным гарнизонам и лагерям, которых в Подмосковье как поганок.
– Выходи… Вот казарма, вот столовая, вот периметр. Из лагеря ни ногой, за самовольный уход – трибунал и партийный билет на стол. Родственникам о местонахождении не сообщать, ни с кем не общаться, связь через переписку раз в неделю. Вопросы?..
– Долго нам здесь… отдыхать?
– Столько, сколько надо.
Приехали бойцы – и пропали, как и не было их. И вроде ничего не происходит, но всё больше и больше «погон» оседает вокруг столицы, и что это за люди и для чего сюда прибыли – никто толком не знает. Кроме тех, кому положено знать. Тревожное время, непростое, а когда оно простым было? Русь-матушку всегда трясло, и людишки на дыбу отправлялись…
* * *
– ЧП у нас, Пётр Семёнович.
– Что такое?
– Дальний дозор людей обнаружил, вроде они в форме лесников, но при армейском оружии и ведут себя странно: далеко не уходят, возле шарашки шныряют, ночуют в шалашах, костры не разводят, не курят, мусор за собой закапывают.
– Сколько их?
– Трое.
– Дозор не засекли?
– Нет, наши глубоко зарылись, их без собак не сыскать. Что теперь делать? Дальше следить?
– Следить можно, только что мы выследим? Лесники тут, да еще по трое, бродить не станут. Здесь и леса-то почти нет. По нашу душу они пришли. Ну или, может, шпионы американские. Брать их надо.
– А если…
– А если не взять, то они что-нибудь обязательно нароют или на дозор наш наткнутся. А так мы хоть знать будем, кто они такие. Брать по-тихому, и чтобы без следов.
«Лесников» повязали на рассвете прямо в шалаше, пикнуть им не дали. Дело это нехитрое для тех, кто десятками «языков» через нейтралку таскал в недавней войне – пристукнули слегка, заткнули рты кляпами, взвалили на плечи и пошли не спеша по заранее намеченной тропке, ветки с пути отодвигая, чтобы случайно их не сломать или лист не обронить. А пара бойцов сзади следы замела и перцем от собак присыпала. Ну, а к утру или днём дождик пройдёт, и вообще никаких следов не останется – были лесники да сгинули.
В шарашке пленных растащили по разным помещениям и допросили. С пристрастием.
– Вы кто такие?
– Мы лесники, кварталы размечаем. Вот у меня документ в кармане.
Верно, документ есть, с фотографией и синими печатями.
– А оружие зачем? Автоматы?
– Так тут медведи.
– Неужели? В ближнем Подмосковье? А умнее ничего не придумал?
Удар не сильный, но болезненный, потому что хорошо поставленный.
– Говори, дурак, всё равно всё расскажешь, только измучаешь себя и мы о тебя руки отобьём.
Еще удар. Глухой стон.
– Дай-ка я.
Дознаватель придвинулся, ухватил указательный палец, резко, как карандаш, переломил его надвое.
– Будешь говорить?
Ухватился за второй, зажав кисть ладонью и рванул так, что белые обломки кости, прорывая мышцы и кожу, наружу полезли.
И хоть бы кто поморщился – привычные ребята, сколько им этих пальцев переломать пришлось на фронте, потроша «языков» по ту сторону передка, когда не было возможности перетащить их через нейтралку, а сведения были нужны кровь из носу.
«Лесник» вскинулся, взвыл.
– Не ори, никто тебя здесь не услышит. Ну что, будешь говорить?
Крутанул уже сломанный палец, кроша изломанные кости.
– А ну, стой. Студента сюда, – приказал Крюк.
Явился Студент, доложил по-военному: «По вашему приказанию…» Покосился на пленного, на окровавленные руку и одежду, на неестественно выгнутый палец, на кости, торчащие из раны. Побледнел, слюну судорожно сглотнул.
– Вот тебе «язык», который разговорить надо. Как – не знаю, можешь на ремни его порезать, – усмехнулся Крюк. – И без соплей. Привыкай к ратному труду.
Студент стоял как парализованный.
– Давай-давай, – толкнул его в спину Крюк. – Спроси – кто он?
– Кто… ты? – машинально повторил Студент, пытаясь унять дрожь в руках.
– Слюнтяй! – зло процедил Крюк и ударил Студента в лицо. По-настоящему, так, что кровь из-под кулака брызнула. – Ты думаешь, он тебя пожалеет, если что? А ну, отпустите его.
От «Лесника» отшагнули, толкнули в спину.
– Забьёшь этого, – кивнул Крюк на Студента. – Если до смерти забьёшь, то больше пытать не будем. Отпустить не обещаю, но смерть твоя будет лёгкой. Слово!
Пленный замотал головой, сжал правый кулак, собрался для боя как пружина. Был у него стимул – умереть не в муках, не с переломанными, раздробленными пальцами, а от милосердного удара ножом в сердце.
– В круг!
Студент, инстинктивно отшатнулся назад, но наткнулся на жёсткие, выставленные колени и кулаки.
– Дерись!
Драться Студент уже умел – научили. Крюк научил, колотя не жалеючи, еще там, на зоне.
Пленник шагнул вперёд, вскинул покалеченную левую руку, отвлекая внимание, и ударил жёстко правой в лицо противнику. Целил в висок, но промахнулся, угодил по голове, но так, что под костяшками кулака кожа лопнула и по волосам густо поползла, закапала кровь.
Студент отшатнулся и пропустил еще несколько ударов.
Такая альтернатива – или ты, или тебя.
Понимал Студент, что не будет Крюк останавливать пленника, что позволит тому добить его. Прыгнул вперёд, занёс правую руку, но пнул ногой в колено, как учил его Крюк, неожиданно и резко. «Драка – не бокс, здесь всё приёмы хороши, – говорил Крюк. – Так дерутся урки без правил, так должен драться ты – пинай, кусай, рви зубами уши и нос врагу, не давай встать упавшему, бей, пока он лежит, бей в спину, режь по-тихому…»
«Лесник» упал. Распалённый дракой, болью, запахом крови, но больше всего страхом. Студент насел на него сверху, несколько раз ударил кулаком в лицо и, схватив за уши, заколотил затылком о бетонный пол.
– Молодец. Теперь, пока не прикончил, спроси – кто он?
– Кто ты? Кто? Отвечай, падла!
– Без истерики, – очень спокойно произнёс Крюк, придержав занесённую руку Студента. – Не теряй рассудка. Никогда.
Студент замер, глядя на разбитое, окровавленное, расплющенное лицо.
– Если он будет молчать, то выдави ему глаз.
– Что?!
– Глаз выдави. Глаз – это больно и страшно. Надави сбоку большим пальцем и выдави к переносице.
Студент кивнул, приложил палец к глазу. Пленник замычал:
– Мы… Я… Нас генерал Собуров послал.
– Зачем?!
Из-под пальца выступила кровь, глаз деформировался и полез из глазницы.
– Узнать… Кто вы… И зачем… Больше я ничего не знаю.
– Кто может знать больше?
– Командир, тот, который со шрамом.
– Ясно. Добей его. Больше он ничего не скажет. Руками добей.
Студент на мгновенье замер, оглянулся на Крюка, а потом резко и сильно ударил кулаком, костяшками пальцев в переносицу пленнику. И еще раз. И еще, глубоко впечатывая кулак во что-то мокрое и липкое…
– Это люди генерала Собурова, – доложил Пётр Семёнович.
– Собуров? Это не тот, который под Жуковым ходит?
– Я не знаю.
– Я знаю! Он в Уральском округе под началом Жукова служит, разведкой заведует. Выходит, Константиныч под меня копает? – Товарищ Берия задумался. – Неймется ему… Хотя вряд ли это он. Жуков, конечно, известный стратег, но в политике слеп и без поводыря в драку не сунется. Не его масштаб. Кто-то его подтолкнул. Сильно подтолкнул… Кто?.. Что он вообще тут делает, когда ему положено в о?круге сидеть! Интересно… А, Пётр Семёнович?
Пётр Семёнович молчал. Не его ума это дело – начальству подсказывать. Да и что ответить? Эта колода не его, в той колоде одни только короли и тузы, а ему максимум шестёрки тасовать.
Товарищ Берия поднял телефонную трубку.
– Николай Михайлович, ты?.. Информацию я получил. Не важно от кого… Запроси потери по Уральскому военному округу за последний месяц и организуй проверку отсутствия либо наличия личного состава на местах, особенно по линии разведки. Причину сам продумай, сдаётся мне, там заговор зреет. Не знаю какой – троцкистский или шпионы японские в штабах завелись. Копни поглубже и результаты мне на стол. И еще, кроме Уральского, пару округов подцепи, чтобы подозрения не вызывать. Действуй. – Положил трубку. – Теперь посмотрим, как товарищ Жуков крутится будет. Потянем ниточку – глядишь, клубок выкатится. Ты молодец, Пётр Семёнович, вовремя углядел. «Лесников» этих куда дел?
– Двух похоронил. Командира в подвале держу.
– Жив командир? Это хорошо. Заберу его у тебя завтра в ночь… Отпечатки пальцев с мертвецов снял?
– Здесь они. – Пётр Семёнович поставил на стол большой, раздувшийся саквояж.
– Что это?
– Головы и руки для опознания.
– Не хочешь заморачиваться?
– Не хочу ошибиться. Пусть этим специалисты занимаются. Если надо, могу трупы представить, место помечено.
– Ладно, ступай.
– Что мне дальше делать?
– То, что делал: сидеть, ждать таких вот «лесников», которые нос суют куда не следует. Сдаётся мне, не последние они, кто-нибудь еще в гости пожалует. Много нынче любопытных развелось…
Прав товарищ Берия. Сужаются круги, каждый в чужом кармане шарит, чтобы козырную карту сыскать. Не верят соратники друг другу, каждый каждого подозревает, желает первым за руку схватить. Зреет гнойник, все это понимают, все ждут чего-то. А на трибуне вместе стоят, толпе машут, улыбаются – соратники, друзья, ученики и продолжатели дела Ленина – Сталина.
– И саквояжик свой со стола убери, чай не бумаги там. – Берия брезгливо поморщился.
Пётр Семёнович снял, задвинул саквояж под стол…
* * *
Тяжела наука была у Петра Семёновича. Как на нары загремел – сам не понял. Жил себе, учительствовал, никого не трогал, детишкам в школе историю и литературу преподавал с восьми до шестнадцати, когда другие в шахтах и у мартенов пупы надрывали, стахановские рекорды ставя. Тихая у него жизнь была, может, не такая роскошная, как у советских писателей и режиссёров, но вполне себе сытая. Только однажды всё кончилось – приехал за ним ночью «черный воронок»…
