скачать книгу бесплатно
Члены семьи Цицеронов питались, как их рабы и слуги, в основном полбяной или пшеничной кашей с овощами, варёными яблоками и грушами со свининой; мясо загодя вялили или коптили для долгого хранения. Мясо овцы, козы или даже птицу ели крайне редко, лишь в праздничные дни после жертвоприношения; а быка или корову приберегали только для больших государственных праздников. Марк, кажется, до конца жизни помнил вкус каши, которую любил готовить отец. Он вычитал у Катона Старшего, известного в прошлом борца с аристократией и писателя, автора известного сочинения «О земледелии», оригинальные рецепты многих изделий. Лучше всего удавалась так называемая «пуническая» каша: «всыпать в воду фунт самой лучшей пшеничной муки и смотреть за тем, чтобы каша загустела; затем влить её в чистый сосуд, добавить три фунта свежего сыра и полфунта мёду, одно яйцо и тщательно всё перемешать, а затем вновь переложить в новый горшок».
Отец Марка, занимаясь сельским хозяйством, предпочитал во всём следовать наставлениям Катона Старшего. И в прочих вопросах старался соответствовать его наставлениям. Как-то он спросил старшего сына:
– Как думаешь, кто в сражении проявит себя отважным воином – горожанин или селянин?
Пока мальчик соображал, он слегка потрепал его по голове и сам ответил:
– Только селянин, у которого есть собственный кусок земли, который всю жизнь с усердием обрабатывает каменистую почву, способен выстоять в сражениях под ливнем из вражеских копий и стрел, вынести удары мечей и рогатин. Землепашцы, собранные в отряды, наносят удары оружием врагу, как раньше наносили земле – с диким упорством, падая лишь от потери крови, но и после этого вцепляясь зубами в противника.
Слова отца запали в сознание Марка. Он с детства воспринял римлянина прежде всего хлеборобом, а уже после – воином. Тяжёлый труд, умеренность и строгость нравов веками определяли жизнь этих людей от земли, способных без всяких видимых усилий оставить на время плуг, взять в руки оружие и после спасения родины вновь вернуться к земле. Такой римлянин довольствовался нехитрым обедом, холодным завтраком, дешёвой одеждой и простым жилищем. Привитая с детства семейная мораль Туллиев изначально ограждала Марка на будущее от излишне роскошной и лёгкомысленной жизни.
Глава вторая
Укрепление ума
Дом с привидением
Излишки урожая овощей и плодовых деревьев в имении отца Марка скупали приезжие торговцы из Рима. Ловко сбивали цены, ставили условия, отчего о значительных доходах мечтать не приходилось. Гельвия надоумила нерешительного супруга арендовать лавчонку на римском рынке, посадив за прилавок одного из рабов. Нововведение отразилось на продажах в лучшую сторону. Отец не остановился, расширил торговлю и нанял бойкого продавца из бывших рабов, теперь вольноотпущенника. Уже через год доход ощутимо вырос. При этом отцу Марка приходилось часто посещать Рим и напрашиваться на ночлег к родне или своим друзьям и знакомым. Если же случалось так, что они не могли приютить его, он снимал тесную комнатку при таверне с неизвестными постояльцами, еженощно опасаясь ограбления или убийства. И вновь супруга проявила мудрость, подсказав, какой нужно бы купить дом в Риме. После недолгих поисков отец присмотрел старый дом рядом с рынком – каменное строение в два этажа с внутренним двором. Единственное, что в нём настораживало, – невысокая по сравнению с другими подобными домами в квартале цена.
Оформив собственность в присутствии представителя муниципалитета и десяти свидетелей, порядком измотанный этой процедурой отец Марка отправился спать на верхний этаж. Светильников не зажигал. Пожилой раб, которого он взял с собой в Рим, устроился на полу в прихожей и сразу затих.
Глубокой ночью отец внезапно проснулся. Снизу доносились какие-то странные звуки – стук и звяканье металла… «Грабители! – была первая мысль, заставившая часто-часто биться его сердце. – Пробрались в дом, чтобы отобрать последние деньги…»
Звуки не стихали. Напротив, с каждым ударом сердца они становились всё громче, всё ближе. И это был уже не только металлический лязг – где-то совсем рядом отчётливо слышалось шарканье босых ног по каменному полу, дверь отворилась, и из темноты проступил неясный силуэт старца со всклокоченной бородой. И хотя черты лица его были трудноразличимы и глаз почти не видно, отец знал – он смотрит прямо на него, как будто хочет что-то сказать. Но призрак молчал… Он постоял так какое-то время, затем поднял над головой свои тощие руки, потряс сковывающими их цепями и, повернувшись, растворился в темноте…
Хотелось кричать, звать на помощь – раба, соседей, кого угодно. Но язык не слушался отца. Да что язык – всё тело его сковало. И он лежал в постели без сил, без чувств, пока в единственном оконце спальни не забрезжил рассвет…
Придя в себя отец вспомнил Сократа, который говорил, что призраки – это «телообразные явления душ людей, блуждающих среди живых в наказание за дурное поведение». В тот же день, едва начало смеркаться, он зажёг светильник и стал ждать.
Ровно в полночь издали послышались металлические звуки, как накануне. Отец не сводил взгляда с двери… И она открылась. На пороге вновь появился вчерашний «старик» и поманил его пальцем. Подталкиваемый какой-то неведомой силой, мужчина встал, взял в руки светильник и направился к двери… В какой-то момент пламя в светильнике дрогнуло, словно говоря: «Постой, человек, подумай, прежде чем сделать следующий шаг». Но через мгновение огонь вспыхнул с новой силой, разогнав сгустки мрака и последние сомнения. Призрак повернулся к лестнице и медленно, громыхая кандалами, начал спускаться к выходу. Отец последовал за ним.
Во дворе было темно и зябко, но отец не отставал от мрачного проводника. У старой яблони призрак остановился. Скрюченным перстом он указал на основание дерева, после чего в последний раз посмотрел на отца незрячими глазами и исчез…
Отец так и не прилёг той ночью, а поутру явился к городскому голове – эдилу, чтобы с его согласия провести раскопку под деревом. Нанятые землекопы нашли тронутый временем скелет человека… в цепях. По распоряжению эдила его забрали, вывезли за пределы города, где предали безымянному погребению, уже без оков. После люстрации – очистительного обряда с жертвованием свиньи – вход в новый дом семьи Цицеронов тёмным силам был заказан.
Невыносимый запах денег
На следующий год, удачно распорядившись урожаем овощей, вина и фруктов, глава семьи купил у разорившегося ремесленника уличную красильню с десятком рабов. Марк увидел приобретение отца в семь лет, когда впервые приехал с ним в Рим. Красильное производство представляло собой обыкновенный проулок, но с рядами вместительных ям, облицованных кирпичом, в которых с утра до темноты кипела и пускала многоцветные пузыри тяжёлая смрадная масса. Между ямами безмолвными тенями суетились полуголые люди, перемешивая раствор с тканями.
Едкие испарения едва не свалили мальчика с ног. Дыхание перехватило, он закашлялся, но не убежал. Отдышавшись, Марк с интересом продолжал наблюдать за происходящим и не сразу заметил подошедшего к нему незнакомца – высокого, худого и жилистого, с бронзовым кольцом в ухе, как у остальных рабов. Это был надсмотрщик.
– Чем молодой хозяин интересуется? – спросил он с ухмылкой.
Марк показал рукой в сторону огромной каменной чаши, над которой суетился человек, весь в пыли и с толкушкой в руках.
– Что он делает?
– Готовит марену – это краситель, с помощью которого получают разные цвета – от чёрного до розового и даже огненно-красного. Предварительно корни марены промывают, просушивают и дробят. А потом их измельчают в порошок, чем сейчас и занимается этот человек.
Марк хотел было о чём-то спросить, но надсмотрщик, увлечённый собственным рассказом, не давал ему вставить ни слова.
– Помимо марены есть шафран, корень лотоса, дубовая кора, скорлупа свежих орехов – каждой ткани нужен свой краситель. А там… – Он указал на чан, в который засыпали какие-то листья и заливали их водой. – Делают особенный раствор. Сейчас всё только подготавливают, а завтра раствор будут «бить» лопатами, пока не появятся хлопья синего цвета. Затем выпадет осадок, который извлекут, отжав из него всю влагу, и высушат. Так мы получим ценнейшую краску – индиго. Она даёт самый дорогой из всех цветов – фиолетовый. А тебе какой цвет нравится, хозяин?
– Пурпурный!
Надсмотрщик осклабился, показав редкие зубы:
– Это цвет полководцев-триумфаторов. Маленький господин хочет носить такую тогу?
Марк нахмурился – не хватало ещё, чтобы рабы над ним посмеивались!
– Я буду носить тогу триумфатора! – выпалил он, придав своему голосу столько убедительности, сколько позволял его нежный возраст. – Расскажи мне о пурпуре.
О чудесном красителе надсмотрщик знал довольно много. Ведь он родился в Финикии, неподалёку от Тира. А как известно, только ловкие ныряльщики, рискуя жизнью, достают со дна морского особых улиток, панцири которых потом высушивают, дробят, загружают доверху в свинцовые чаны и разводят над ними медленный огонь. Через десять дней в полученную массу добавляют соль, после чего выкачивают из неё рассол.
– Вон, видишь. – Раб указал на развешанные по двору мокрые тряпки неприглядного серого цвета. – Они окрашены в пурпур.
– Ты издеваешься? Какой же это пурпур?!
И надсмотрщик начал терпеливо объяснять, что настоящий цвет пурпура проявляется не сразу, а после того как хорошенечко впитает в себя солнечный свет. Только в том случае пропитанная раствором ткань приобретёт зелёный, затем синий и напоследок багряный оттенок, а окутывающий её сильный запах чеснока позже улетучится.
– Пурпур – самый дорогой краситель. На приготовление щепотки пурпурного порошка понадобится тысяча двести улиток! Представь, сколько денег тебе придётся заработать на свою тогу.
– Когда я вырасту, у меня будет много денег! – не раздумывая ответил Марк.
* * *
В очередную поездку в Рим отец снова взял с собой старшего сына. На этот раз он показал мальчику ещё одно семейное приобретение – небольшую прачечную, фуллонику, с тремя постоянно горящими печами под огромными бронзовыми котлами и шестью измождёнными трудом рабами при них. Дело оказалось выгодным, так как основная масса римских семей не располагала условиями для стирки белья и одежды в домашних условиях.
Фуллоника представляла собой огороженное верёвками место на улице между домами. Смрад вокруг стоял нестерпимый, но Марк терпел и внимательно наблюдал, как рабы погружали в котлы с горячей водой заношенные до предела туники, тоги, покрывала и простыни. Отстирать ткань одной водой не представлялось возможным. Римляне носили одежду, почти не снимая – до черноты и дыр. Приходилось добавлять в смеси с сукноваляльной глиной раствор соды.
– Отец, откуда такой неприятный запах? – спросил Марк, зажимая себе нос.
Отец рассмеялся:
– Деньги не могут плохо пахнуть, сын мой!
Он объяснил, что слишком грязную одежду и бельё кипятят в моче. В соединении с жиром, оставшимся на ткани от человека, она даёт обильную пену и… всё отстирывает. Мочу забирают из керамических сосудов в общественных уборных, покупая разрешение у муниципалитета.
Пока он рассказывал, один раб влез голыми ногами в чан с одеждой, залитой десятидневной мочой, и начал приплясывать, выжимая грязь и пену. Эта процедура была обязательной. Только после неё одежду вытаскивали из чана, раскладывали на каменной плите и отбивали палками, ополаскивая затем в проточной воде. Выстиранные вещи развешивали для просушки на жердях и верёвках, перегораживая улицы, а чтобы воры не украли, бдительно стерегли. В завершение всего вещи разглаживали каменными валиками, после чего рабы во главе с надсмотрщиком разносили их по домам заказчиков, получая установленную плату.
Каждый день работы красильни и прачечной приносил семье Цицеронов неплохой доход. Кроме того, шли деньги из имения в Арпине. Нужда ощущалась всё реже и уже не столь значительно.
Марк и Луций подрастали. Родители задумывались об их учёбе. Чтобы в будущем мальчики могли занять достойные государственные должности, им нужно было дать блестящее образование. Для этой цели отец не жалел средств, терпения и времени.
Главный наставник
Начальное образование дети в семье Туллиев получали в Арпине, дома. Позже Марк говорил, что ему повезло с детством по той причине, что он не вылезал из отцовской библиотеки. Ещё толком не научившись читать, он благоговел перед папирусами и пергаментами с трудами греческих и латинских мудрецов. Отец поощрял увлечение старшего сына, говорил, что плохих книг не бывает, от каждой есть чему научиться.
Увлечение чтением дало Марку чувственное восприятие окружающего мира – природу, взаимоотношения людей. Мальчик приходил к ручью, мирно журчащему неподалёку от родительского дома. Заглушая щебет птиц в прибрежных зарослях, он во весь голос пересказывал очередной греческий миф или занимательную легенду о чудовищах и героях. В такие моменты он сам, представляя себя героем, сражался с тёмными силами ради счастья людей, справедливости. Прочитав путевые записи какого-нибудь грека, мальчик «превращался» в бесстрашного путешественника, покоряющего новые земли, знакомящегося с неизвестными ему ранее народами. Ну а ради римского народа и Отечества он готов был к преодолению любых трудностей. Готов был терпеть неудачи, и даже боль. И от осознания этого в юной душе крепла тихая радость, а в голове рождались мысли о предстоящей славе и почёте.
* * *
В зажиточных римских семьях мальчики и девочки приобщались к традиционному образованию с семи лет, нередко в совместном обучении. Римлянки, в отличие от многих гречанок, с юных лет свободно читали и писали, познавали литературу, имели представление о философии и ориентировались в политике вместе с родителями, братьями и мужьями. Некоторые увлекались астрономией, изучали математику, писали научные сочинения и даже ораторствовали наравне с мужчинами. При этом они успевали исполнять супружеский долг, рожать и воспитывать детей и вести домашнее хозяйство. Как правило, начальное образование детей проходило под наблюдением матерей обученными рабами, вольноотпущенниками или приходящими учителями, чаще выходцами из Греции. Малоимущие родители отдавали детей в «школу», в которой все науки нередко преподавал один учитель.
Семья Цицеронов, как ни стеснена была в средствах, могла себе позволить отдать сыновей на учёбу образованному рабу или наёмному греку, но отец взялся за это сам. Супруга поначалу возражала, а он говорил:
– Я не хочу, чтобы даже самый образованный раб наказывал моих детей, если учение будет даваться им туго, – сёк розгами, драл за уши… И разве не противоестественно благодарить раба за то, что он учит грамоте детей своего господина?
Отец начал с того, что заставил сыновей заучивать наизусть стихи латинских поэтов. Затем посвятил их в историю родного города – Арпина, объяснив, что малая родина для любого человека – всё равно что мать. Учебные занятия он совмещал с воспитанием – выписывал различные моральные сентенции, многие из которых потом вели Марка по жизни:
«Не говори пустое», «Победа любит старание», «Обдумывай дело заранее», «Не будь орлом среди галок», «Деньги не делают душу богаче», «Честно жить опасно, но достойно», «Побеждай врага не только доблестью, но ещё хитростью».
«Среди моих наставников отец оказался главным, поскольку мудрыми словами предохранил меня не только от дурных поступков, но и от дурной славы, – говорил Марк. – Я не пожалею о том, что имел такого отца, и не буду оправдывать себя, как некоторые люди, сожалеющие о том, что их родители не столь родовитые и знатные».
По завершении домашнего образования Марка, понимая, что совместное обучение с другими детьми полезнее индивидуального, отец отпустил сына на занятия в городскую школу Арпина. В школе учебный процесс проходил как добросовестное состязание сверстников, и каждый из них считал для себя делом чести первенствовать, стыдился, если отставал от остальных. К тому же мальчишки приобретали навыки общения – ценнейшее для римского гражданина качество.
На уроках грамматики ученики нараспев произносили стихи, разбирали с учителем стилистику, толковали авторские тексты. Помимо освоения законов поэтического творчества они учились воспринимать стихи неотрывно от музыки, человеческих чувств, философии.
Благодаря великолепной памяти и трудолюбию Марк с удивительной лёгкостью осваивал многие науки. Вызывая зависть сверстников, он в точности пересказывал всё впервые услышанное. У него появилось чувство художественного слова, ритма, интонации. Марк приобрёл прекрасную дикцию, выразительность речи и мимику.
В школе юноши также знакомились с законами римского общества, и Марк без особых усилий запомнил древние тексты «Двенадцати таблиц», которым следовать был обязан каждый гражданин. Родители его товарищей по учёбе приходили на занятия, чтобы послушать необыкновенно талантливого мальчика, и было очевидно, что их собственные дети существенно уступают ему в знаниях. Таковы были первые «триумфы» в жизни Марка Цицерона.
На уроках он стремился быть впереди остальных. Раньше латыни освоил греческий язык и удивлял окружающих чтением наизусть «Одиссеи» Гомера, моральных стихов Гесиода, Менандра и басен Эзопа. Усердно изучая латынь, он нередко говорил языком «Анналов» Энния, комедий Невия и трагедий Нинния. С явным удовольствием декламировал стихи латинских авторов, среди которых выделял Плавта и Теренция. Когда же начались первые занятия по красноречию, которые вёл ритор-грек, Марк сразу всех удивил. Непринуждённо, прибегая к остроумным выдумкам, справлялся он с заданием, когда предлагалось составить речь на заданную тему из области истории, мифологии, литературы или общественной жизни. Он часто выигрывал, когда затевалось «судебное заседание», при котором один ученик представлялся обвинителем, другой – защитником обвиняемого. В том и другом случае Марк Цицерон одерживал верх.
Он также увлёкся поэзией, и с возрастом это увлечение не угасло: в восемнадцать лет Марк перевёл на латинский язык стихотворение греческого поэта Арата «Явления» – о расположении звёзд на небе, времени восхода и захода светил. Узнав историю восхождения к славе военачальника Гая Мария – арпинского земляка и родственника Марка по матери, – под впечатлением сочинил «героическую поэму». Она пришлась по вкусу тем, кто знал Мария, и была одобрена знатоками литературы.
Детство и юность в Арпине запомнились Марку как самое безмятежное время, когда после занятий он беспечно играл со сверстниками в кости, орехи, в монетку, в мяч. Случалось, шалуны привязывали с помощью длинной нитки к ветке дерева пустой кошель и подбрасывали его на дорогу. Их забавляло, когда обрадованные прохожие наклонялись, чтобы поднять «находку», а та начинала «прыгать», как живая. Иной раз их «рассекречивали», и приходилось давать дёру. А это Марка уже совсем не веселило. Худенький и слабый, он избегал подвижных игр и не проявлял интереса к популярным среди его сверстников единоборствам.
Надо заметить, что отец его в этом только поддерживал. Он считал, что шумные забавы не помогут сыновьям стать судебными ораторами или адвокатами. А ему бы хотелось именно этого, поэтому он советовал мальчикам читать больше книг, чтобы «время зря не тратилось, а береглось и копилось для наук».
– Всё у нас чужое, одно лишь время наше. Но часть времени жизни утекает впустую, – наставлял он сыновей. – Позорнее всего потеря его по собственной небрежности, на безделье или на пустые дела. Удержишь в руках день сегодняшний – меньше будешь зависеть от дня завтрашнего.
Глава третья
Прикосновение к Риму
Новые друзья
Родная сестра матери Марка и Квинта в своё время вышла замуж за Гая Акулейона, человека рассудительного и внимательного к родне. Он давно перебрался из Арпина в Рим, где как знаток римского права разрешал споры между гражданами, давал советы начинающим адвокатам. Узнав об успехах Марка, он пригласил обоих племянников к себе для совместного обучения с собственными разновозрастными сыновьями. Братья обучались наукам, набирались ума и взрослели вместе.
Руководствовавшийся правилами предков-римлян, Акулейон оказался требовательным учителем. Он не допускал нерадивости, а успехи учеников с удовольствием поощрял. В доме часто появлялись гости, традиционно адвокаты; они вели разговоры, к которым невольно прислушивался юный Марк, запоминал. В его присутствии разгорались горячие профессиональные споры, и юноша негласно участвовал в этих взрослых дискуссиях, улавливая все тонкости словесных поединков.
Однажды Марк увидел в доме дяди Квинта Муция, Сцеволу, выдающегося адвоката и политика. Когда Акулейон поделился с гостем успехами сына свояченицы, тот предложил давать подростку уроки.
Героическую (четырёхсотлетней давности) историю знаменитого предка Квинта Сцеволы, Гая Муция, с детства знал каждый римлянин. При осаде Рима этрусками[6 - Этруски – древняя цивилизация, населявшая в I тысячелетии до нашей эры северо-запад Апеннинского полуострова (современная Тоскана).] он проник ночью в лагерь врага с целью убить предводителя. Завязалась схватка, храбреца схватили, а когда стали угрожать смертью, он заявил с бесстрашием:
– Убьёшь меня – к тебе придут другие! Не я один – триста римских юношей поклялись расправиться с тобой, пусть даже ценой собственной жизни!
Враги требовали от Муция выдачи секретов осаждённого города, грозили жестокой пыткой. Он долго молчал, а потом вытянул правую руку над огнём и так держал, пока рука не обуглилась. При этом ни один мускул на лице героя не дрогнул. Враги были настолько поражены этим, что отпустили римлянина. На следующий день этруски заключили с Римом мир, а за Гаем Муцием закрепилось прозвище Сцевола, что означало «левый»…
Новый наставник, немощный человек преклонного возраста, обладал редким юридическим талантом и колоссальным опытом выступлений в суде, что позволяло ему стоять как минимум на одну ступеньку выше самых известных адвокатов. Квинт Сцевола часто прибегал к изложению дела с помощью философских категорий, что для судебной практики представлялось занятной диковинкой. Глубокие суждения, основанные на мудрости греков и римлян, меткие высказывания поражали воображение слушателей. При этом Сцевола умудрялся не напускать на себя раздражающей людей важности, естественной для знаменитостей. Двери его дома для друзей, клиентов и обычных любопытствующих личностей не закрывались до глубокой ночи.
Вместе с другими учениками Марк Цицерон почти ежедневно получал уроки Сцеволы по ораторскому искусству. В общении учитель оказался мягким и предельно учтивым. Он никогда не говорил о собственной старости, но любил повторять, что «смерти избежать никто не в силах». Однажды кто-то из гостей спросил хозяина, сколько ему лет, на что тот ответил:
– Угодно ли нам заботиться о том, сколько лет мы ещё проживём? Лучше задуматься, должным ли образом мы живём. Ибо жить по правилам – доступно каждому, а жить, сколько захочется – никому.
В другой раз Марк услышал, как Сцевола доказывал Акулейону, что не следует бояться смерти.
– Мы не сразу попадаем в руки смерти, а постепенно, шаг за шагом, – «успокаивал» старик более молодого собеседника. – Мы умираем каждый день, поскольку каждый день теряем частицу жизни. К смерти каждый из нас идёт своим путём, а когда приходит наш день, мы этого не замечаем. Только нельзя забывать, что каждый день – это ступень жизни. А счастливее всех тот, кто без тревоги ждёт завтрашнего дня.
Заметив, что Марк прислушивается к их разговору, Сцевола поманил его пальцем. Когда тот приблизился, наставник положил руку ему на голову.
– Молодой человек, не слушай старика! – произнёс он, потрепав юношу за волосы, и улыбнулся. – Тебе и твоим товарищам не следует всё время думать о завтрашнем дне. Живите в настоящем, но учась на прошлом.
А когда при Сцеволе кто-нибудь начинал сокрушаться по поводу неблаговидных поступков молодёжи, он качал головой и спокойно говорил:
– Всё, что сейчас происходит с нами, ничем не отличается от того, что происходило с нашими предками и будет происходить с потомками в будущем. Только действующие лица были и будут другие.
Хозяин дома не подавал виду, что он едва находил в себе силы вставать до рассвета и приступать к работе над очередным сочинением.
При Марке старик писал труд «О полезности человека для общества». Мысли, которые в нём излагались, Сцевола поручал копировать домашним рабам и раздавать всем желающим. На занятиях он терпеливо выслушивал учеников, делал им замечания, исправляя неправильно составленную речь. Обращая внимание на ораторские способности Марка и его стремление выделиться среди товарищей, учитель наставлял:
– Вечная слава и почёт? Суета! Всё мимолётно! Известность и слава оратора – всего лишь суд толпы, состоящей из глупцов и подлецов. Люди толпы живут, точно в гладиаторской школе – с кем сегодня пьют, с тем завтра дерутся насмерть.
На занятиях Сцевола держал в левой руке ветку лавра или мирта, оживлённо жестикулировал, пересказывая речи греческих ораторов на судебных процессах. Утверждал, что таким приёмом сосредоточивает на себе внимание судей.
– Вам не следует считать, сколько дней вы провели на уроках со мной, – говорил он назидательно, – лучше «взвешивайте» себя – задумывайтесь над тем, что за это время у вас прибавилось в голове…
Став известным адвокатом, Цицерон во время суда часто держал в руке веточку лавра…
* * *
Дом старого оратора посещали разные юноши, в том числе из аристократических семей. Среди них был Тит Помпоний, который сразу расположил к себе Марка. Внешне спокойный, мягкий в обращении с окружающими, на уроках Помпоний был не по-детски сообразителен и принципиален, он всех поражал обстоятельностью своих суждений. Его отец, имевший чрезвычайную потребность в знаниях, чтении книг, сам обучил сына полезным наукам, доступным для понимания в его возрасте.
Общаясь с Титом Помпонием, Марк научился рассуждать на разные темы, отстаивать своё мнение, даже если оно не совпадало с мнением собеседников или, что было вообще верхом смелости, учителя.
Да, поначалу нелегко было переносить преимущество товарища в учёбе, но Марк с усердием навёрстывал то, чего ему недоставало по природе. И вскоре их негласное соперничество, кстати, поощряемое Сцеволой, переросло в крепкую дружбу.
В доме Сцеволы Марк Цицерон также сдружился с Гаем Марием Младшим, сыном известного военачальника, могущественного политика (с именем которого римляне связывали мрачные эпизоды гражданской войны – репрессии против политических оппонентов, судебные преследования, террор), и с Марком Пизоном, юным представителем древнего плебейского рода, в котором были и героические военачальники, и государственные деятели. Пизон свободно владел греческим языком, и Марк, чтобы не отстать от товарища, принялся следом усердно изучать этот язык. Спустя время Цицерон преуспел в декламациях и в спорах с соперником уже мог ловко парировать его доводы по-гречески.
Это было честное соперничество, возможное только между людьми, которых связывает истинная дружба. А что такое истинная дружба, Марк усвоил прекрасно, и когда кто-нибудь спрашивал его об этом, он, не задумываясь, отвечал:
– Дружить – не означает получать какую-либо награду от другого человека. Ведь друг для каждого – это второй он сам…
* * *
Размеренная жизнь семьи Туллиев завершилась со смертью Гельвии, матери Марка и Квинта. Это обстоятельство, как и пребывание сыновей у римских родственников, побудило отца оставить арпинское имение на управляющего, вилика, и окончательно переселиться в Рим. На тот момент Марку исполнилось шестнадцать лет. Отец понимал, что огромный город давал прекрасные возможности в образовании и служении отечеству.
