скачать книгу бесплатно
– Это вы сейчас о капитализме и социализме?
– Нет. Ни при капитализме, ни при социализме никто не управляет более или менее крупным предприятием единолично. И тут, и там решения принимаются коллективными органами при обязательном участии и контроле государства. А мелкие собственники одинаковы везде – что нэпманы в Советской России, что лавочники в Европе. Эксплуатация человека человеком при капитализме и трудовой энтузиазм работника при социализме оплачиваются заработной платой, величина которой зависит не от политического и экономического строя, а от богатства страны или работодателя. Плановость экономики при капитализме играет такое же значение, как и при социализме. И конкуренция за государственное финансирование при социализме ничуть не меньше, чем конкуренция за ресурсы и рынки при капитализме. Так что в капитализме и социализме больше схожего, чем принципиальных различий. Возможно, коммунистическая идея как-то заполнит пропасть в экономической науке, но пока коммунистические идеи слишком близки к утопии, как, впрочем, и понимание Царствия Божьего. Но это уже наш, внутренний религиозный спор – что есть Царствие Божье.
– Да, пожалуй, я от этого совсем далек. – Теология меня совсем не интересует, а вот рассуждения монаха об экономике меня увлекли. – Федор Матвеевич, а вы лично, как думаете, первична созидательная или потребительская часть экономики.
– Как человек, привыкший рассуждать, я понимаю, что это спор о первичности яйца или курицы. Но вы правы, Павел Иванович, с другой стороны, как человек с определенным мировоззрением, я лично считаю, что экономика оптимального управления ресурсами – первична. Но, мне кажется, вы и сами догадывались о моем мнении. Несмотря на мой духовный сан, основным, не главным, но основным моим занятием является…, – монах на мгновения задумался, – учет. Учет, раз уж мы об этом говорим, имеющихся ресурсов и здесь в скиту, и в других скитах и общинах.
– Проводя параллели со светской жизнью, можно сказать, что вы, Федор Матвеевич, – бухгалтер.
– Тогда уж, я – главный бухгалтер. – Монах довольно засмеялся. – Все люди, с которыми вы здесь встретитесь, так или иначе, занимаются учетом. Или помогают в этом. Мое же послушание – объединять их и направлять.
Федор Матвеевич более всего сейчас походил на служащего крупного учреждения, понимающего свою значимость. Оттого выражение лица у него было задумчивым, подчеркнуто терпеливым, но оптимистичным и располагающим. Отсутствие казенной мебели и ряса на монахе несколько противоречили образу, но, кажется, именно так он себя и воспринимает.
Ситуация сложилась как нельзя более удобная для того, чтобы задать главный вопрос:
– Федор Матвеевич, а распоряжаетесь ресурсами тоже вы и ваши… – я задумался над формулировкой. Как назвать подчиненных монаху людей – «коллеги», «сотрудники»? Но он понял мое замешательство и выручил меня.
– Нет, Павел Иванович. Я и другие монахи, и послушники, живущие в ските, занимаемся только учетом. Для того чтобы распределять, необходим другой жизненный опыт и другая мера ответственности. Если мне когда-либо будет доверено, я смиренно приму эту честь. Пока же мы выполняем свое послушание – учет. Хотите, я расскажу, как это у нас организовано?
Мы просидели с монахом до самого вечера. Он с гордостью и удовольствием рассказывал об организации учета, о трудностях с введением им документооборота взамен стародавних амбарных книг. Более всего мне запомнилась его фраза о том, что «старая вера не означает отказ от прогресса в целом». Видимо, это продолжение его спора с кем-то другим, очень уж эмоционально сказал ее отец Феофан. За окном уже начало смеркаться, когда Федор Матвеевич собрался на молитву. Я вышел из кельи вслед за ним на улицу и, к сожалению, не увидел момента преображения, когда «главный бухгалтер» вдруг стал монахом, следующим по пути к Богу. В нем изменилось все: выражение лица, походка, даже голос. Монах перестал ощущаться частью моего мира, его духовность стала почти осязаемой. Человек, идущий к Богу.
На молитву ни я, ни кузнец не пошли. Как бы ни была притягательна атмосфера общности, но мы с Матвеичем старшим всего лишь гости в скиту. Поэтому во время общей молитвы мы с ним сидели в доме и играли в шашки, найденные в келье отца Феофана. И на ужин мы, по совету Матвеича, отправились с небольшим опозданием. Он сказал, что любая трапеза в скиту начинается с такой скуки, будто монахи нарочно хотят всем аппетит испортить. Но если прийти чуть позже, то и в тарелку положат побольше, да и за столом уже повеселее будет.
Матвеич обладает удивительной житейской мудростью. Когда мы зашли в столовую, разговоров за столом слышно не было. Матвеич перекрестился, поклонился в угол и сказал: «Здравствуйте, братия!». «И сестры» – в полголоса добавил кто-то из послушников из-за стола. Матвеич оглянулся по сторонам, внимательно осмотрел сидящих за длинным столом мужчин и вопросительно повторил: «И сестры?». Послышались смешки. Отец Феофан, сидящий во главе стола, глубоко вздохнул и сказал: «Проходите, гости долгожданные, садитесь к столу. Молитву вы пропустили, я подумал, что и ужин пропустить можете. Хотел сходить за вами, но вы, как почувствовали, сами пришли. Что задержало вас?» Матвеич уселся на лавку, с того края стола, что ближе к кухне, по-хозяйски предложил мне место рядом, потом посмотрел на брата и сказал: «Думали мы с Павлом Ивановичем, – и на всякий случай добавил, – о разном». Атмосфера в столовой ощутимо изменилась с официальной на приятельскую. Начались разговоры. Брат Петр принес нам большие тарелки и все норовил подложить кусочков побольше да повкусней. А пока мы жевали и кивали, он вспомнил подходящую из жизни историю и начал рассказ. Слушали его все, но Матвеич слушал лучше всех. Он с таким вниманием слушал, что они с поваром, бывшим моряком и великим рассказчиком братом Петром засиделись вдвоем потом до глубокой ночи. Мне кажется, что грохот его сапог в соседней келье разбудил меня уже заполночь, и еще мне кажется, что в доме сильно запахло наверное кагором.
Следующим утром Матвеич был доволен. Сразу после завтрака он остался помогать брату Петру на кухне. Дел там, видимо, было невпроворот, так что я его в течение дня видел только за обедом и ужином. Мне же отец Феофан предложил посмотреть библиотеку. Была в скиту выделена одна комнатка, в которой стоял самодельный книжный шкаф с тремя десятками книг, стол и табурет, – библиотека. Книги, естественно, в большинстве своем духовные, но было десяток книг по экономике, две из них на немецком. Все книги по экономике я сложил аккуратной стопкой на столе и принялся скучать.
