скачать книгу бесплатно
Балья Пауль Хаузер разгоняется и направляет коня прямо на Пастуха. Вампир отклоняется и цепляется за латы бальи, срывает кирасу и, как клещ, впивается в кольчугу: он хочет, прикрываясь крестоносцем, покинуть круг. Лошадь брыкается, встаёт на дыбы и боком скачет на строй кнехтов.
Несколько православных наёмников, вооружённых длинными крюками, стаскивают Пастуха. Вместе с ним падает и Хаузер. Оба одновременно вскакивают на ноги. Крестоносец перед самым въездом в город поменял плащ на медвежью шкуру и теперь, ловко сдёрнув её с плеча, накрывает вампира. Ожидаемого сокрушительного действия серебряная шкура не оказывает. Да, Пастух резко теряет в скорости передвижений, но не больше. Он потрясён, но не обездвижен. Этим обстоятельством тоже надо суметь воспользоваться. Пауль исхитряется достать меч Пламя и колит – остриё поражает живот чёрного Пастыря. В ответ вампир бьёт кулаком по шлему бальи. Удар проходит по касательной, но и этого оказывается достаточно – железо гнётся, неправильной сферой входит в череп и оглушённый, с проломленной головой, рыцарь встаёт на одно колено. Пастух освобождается от тормозящих его порывы мистических пут шкуры, откидывает её в сторону, подкрадывается, и заносит над коленопреклонённым бальей разящую длань.
Пришедший в себя Эрик Баум приходит на помощь командиру. Выбрав момент, он пускает меч лететь снизу вверх навстречу руке вампира. Едва не задев склонившегося в последней молитве Хаузера, меч перерубает руку Пастуха в районе локтя. Упырь воет, ревёт, кричит раненным динозавром. Не давая ему опомниться, Эрик продолжает наносить тычки остриём меча в лицо Пастуха. Несколько глаз поражены и вытекают сизыми слизнями.
Два других рыцаря, оказавшихся ближе всех к месту схватки, оставшихся в седле, ударяют вампира в спину: один – копьем, другой – булавой. Пастух валится на четвереньки – одновременно с ним падает и Пауль: его мозг так повреждён, что он тут же умирает. Видя поражение своего начальника, Эрик подскакивает к поверженному Пастуху – «ВЖУУУХ!», – и уродливая голова скачет по камням. Обезглавив, но не убив вампира, Эрик перерубил шею вместе с мешающим движеньям вампира древком копья. Руки безголового тела нащупывают обломок копья и выдёргивают. Брызжет чёрная кровь, заливающая стоящих вокруг солдат с ног до головы. Тело переворачивается на живот и, подтягиваясь на одних пальцах левой руки, ползёт к зевающей зловещей дырой пасти голове.
– Кол! Скорее несите Кол! – обливаясь потом паники, кричит Эрик.
Кто-то скачет, кто-то, стуча подбитыми железом башмаками, бежит к костру. Отовсюду раздаются страшные вопли усиливших свой отчаянный натиск упырей. Половина арбалетчиков съедена и больше половины наёмников выпита. Ещё немного и оборона будет прорвана.
Пастух на ощупь находит голову и криво нашлёпывает его себе на плечи. Оборванные и обрубленные жгуты мышц перекручиваются между собой, срастаются. Оставшиеся нетронутыми глаза вампира вспыхивают красной злобой. Три вовремя подоспевших крестоносца приносят три осиновых кола. Пастуха насаживают на деревянные иглы, как мерзкого жука. Он извивается, пытается укусить. Удержать его трудно.
– Скорее, тащите его!!! – понукает братьев, взявший инициативу командования на себя Эрик.
Вампира волокут к огню. Там за большим костром горел малый костер, а над огнём, на рогатых железных козлах висел полковой котёл полевой кухни. Именно его привезли в Грюн-Воротель на телеге вместе с крестным ходом. Тайное оружие против Сатаны. Сейчас в нём кипела святая вода в ожидании отравленной ядом вампиризма дьявольского пельменя.
Крестоносцы поднимаются на помост и бросают Пастыря вместе с кольями в бурлящую смерть. Кипяток выплёскивается за края котла, уголья шипят, но пламя прожорливо и велико – затушить его не так-то просто. Пастух кипит, плавиться: святая вода для него хуже концентрированной кислоты. Кожа тает, обнажаются коричневые мускулы и синие жилы, вода разъедает их ржавыми язвами, срастающимися в канавы дымных ожогов. Вода как-то сразу становится коричневой жижей, отчаянно воняющей кишками больного дизентерией. Вампир вариться заживо, растворяясь, слабо плещется, его распирает изнутри: живот и грудь раскрываются, кости крошатся, словно сахарные, обнажается сердце. Оно еще сокращается – «тук, тук, тук-тук, тук», – и, постепенно чернея, сердце останавливается и исчезает. Его Кошмарство померло. Всё что от вампира остаётся – это котёл полный горячего дерьма. Утром отходы магического производства вывозят за городские стены и сливают в выкопанную в овраге выгребную яму. Проклято и забыто.
Как только повелитель исчезает, упыри обращаются в беспорядочное бегство. Они заползают обратно в подвалы, вонючие чумные катакомбы. Крестоносцы их не преследуют: Пастух мёртв, а значит, и его отродьям недолго осталось осквернять своим присутствием землю. Без него они лишь грязные уроды, способные охотиться, но не умеющие выживать. Они сами истребят себя собственной самоубийственной глупостью.
Отрубленную у Пастуха в бою руку кладут в ларец. Эрик Баум, ставший временным командиром отряда, отвезёт руку в качестве доказательного трофея в резиденцию ордена.
С рассветом крестоносцы снимаются и, забрав с собой невинных дев, уходят из Грюн-Воротеля, лишившегося большинства жителей, но по-прежнему наполненного бедой и чумой. Крестоносцы победили зло, но моровая язва никуда не делась. Победоносное бегство. Что бы ни говорили рыцарям ордена их духовные отцы, они спешат покинуть заразное место, забыв немногочисленных обречённых на чёрную смерть жителей и оставив в животе почти мёртвого города несколько сотен безмозглых паразитов упырей, обрекая их на медленную мучительную голодную смерть. Вывести из похудевшего города рядовых кровопийц стало некому, а сами они самостоятельно дорогу к новому пастбищу ни найдут. Угасание рода.
Остатки ещё сутки назад могущественного племени вампиров бродят в темноте подземелий в иррациональном ожидании возвращения хозяина. Лишь один из них не питает глупых иллюзий. Он не ждёт, он жрёт. Его тупые собратья мешают ему и он, ничуть не смущаясь, употребляет их в пищу. Он, нарушая табу, начинает восхождение по черепам на гору власти к титулу нового тайного хозяина семьи. Его сила и понимание растёт, а с ними растёт гордыня. Умнея – взрослея, лакая гнилую руду сестёр и братьев, вампир совершает пищевой инцест. В нём, с ним, возрождается тёмная надежда. Как приемнику чёрного Пастыря, чтобы окончательно оформить индивидуальность личности, ему надлежит принять имя. Его выбор падает на греческий аналог слова Победитель. Жить в тайне, жить для себя, жить всегда.
Ночь крысолова
Мне снились кони. Я ехал на гнедом тонконогом высоком красавце впереди эскадрона. С левого бока болталась шашка и кобура с револьвером, грудь перетягивала кожаными ремнями надёжности портупея. Гимнастёрка цвета пыли и фуражка. Кавалерийский отряд шёл на смерть. Там за степным холмом его ждал враг. Я ничего не знал, я чувствовал, что там, совсем скоро, из людей люди будут делать трупы и инвалидов, кромсая на ломти парного филе. Рубка, куски человеческих тел, свежие мозги и ненависть. Надо мной концентрировалась тревожность – сжимающее внутренности беспокойство перед решительным боем. За моей спиной стучали копыта лошадей моих товарищей. Их я не видел, но был уверен, что и они, как и я, переживали внутреннее очищение страхом. Сегодня никто не отступит, все будут биться насмерть, до победного конца и те, с другой стороны, тоже не уступят. Пощады никто не запросит, да её никому и не дадут.
Врага из своего сна я так и не увидел, проснулся в номере гостиницы: в лицо мне улыбалось игривое июньское солнце. Рядом со мной сопел куль грудастой плоти – моя вчерашняя любовь, местная малышка с дискотеки. Ничего себе девочка – самка, исходящая соком здоровых инстинктов. Я понравился ей, она – мне. Но наступило сегодня, вчера безвозвратно исчезло, а мне нужно было двигать в путь. Будить своё ночное приключение не стал, потихоньку оделся, собрал сумку, умылся и, не закрывая дверь номера, спустился в гостиничный холл. Там я расплатился, – не забыв поблагодарить дежурную тётю администратора за услуги, похвалив её родной городок, – направился на стоянку.
Вообще-то я предпочитаю покидать города в воскресенье ближе к вечеру, чтобы успел выветриться вчерашний хмель и были сказаны последние «прости-прощай», но в этот раз разводить сопливые сантименты мне не хотелось, да и не с кем было их разводить. У меня получился отличный быстрый спортивный секс и никаких чувств, блин. А я предпочитаю эмоциональную связь – короткий разбег, взлёт влюблённости и… Я обрубал начинающий расти цветок романа, вырывал его из сердца с корнем, покидая поле любовных баталий. Острые, незабываемые, немеркнущие во времени ощущения гарантированы, а от тошного увядания, бессмысленных ссор, выяснения каких-то отношений я оказывался защищён.
Объединяя приятное с полезным, а точнее, наоборот, я зарабатывал деньги. С апреля по октябрь я колесил на моём верном железном коне – круизном мотоцикле с коляской марки «Север», по Московской области и истреблял грызунов и прочих вредителей. После окончания мясомолочного техникума, по моей родной специальности (технолог мясного производства) устроиться не удалось. Зато я воплотил в жизнь давнюю мечту детства и пошёл на курсы "Дезинфекции и очистки". Всего за четыре месяца обучения стал дипломированным крысоловом. Открыл ИП Якир К. А., купил оборудование, химикаты, кое-что смастерил сам, кое-что приспособил (руки у меня растут откуда надо – с детства техникой увлекался) и начал боевые действия против армий крыс и мышей. Знаете, неплохой заработок. В Подмосковье несколько сотен пищевых производств, а то и больше – мясоперерабатывающее, молочные заводы, хлебобулочные комбинаты, холодильники, овощебазы. И везде проблемы с крысами. Что поделаешь, такие они универсальные приспособленцы эти крысы: избавиться от них раз и навсегда чрезвычайно трудно.
Работал я быстро, на совесть. Предоставлял гарантию, которая всегда себя оправдывала (в сроки, указанные в сертификате, оставляемом мной руководству пищевых производств, рецидивов возвращения грызунов не наблюдалось), и главное мои услуги, по сравнению с аналогичными, предоставляемыми фирмами конкурентами, стоили совсем не дорого. Работал я в одиночку и, как правило, полностью заканчивал активную стадию очистки за пять дней. Получал деньги и шёл гудеть в местные ночные клубы, кабаки. С вечера пятницы и по вечер воскресенья меня ждал активный любовный отдых, нередко подогретый парами алкоголя. Парень я молодой, хорошо сложенный, короче – не урод, да ещё при деньгах; да ещё со здоровыми инстинктами. Ну как такому вежливому обаятельному красавчику отказать. Вот областные королевны и не отказывали мне во внимании. Не всегда, конечно, удавалось довести интригу до логического постельного окончания, но всё же секса в моей жизни было намного больше, чем в жизни среднестатистического городского двадцатитрехлетнего парня.
Каждая неделя – новое пищевое производство, каждая неделя – новое приключение. Важно в таких делах, ребята, не наглеть и местной быкофауне не хамить. Местные бывают на редкость негостеприимными, особенно когда какой-то залётный гастролёр начинает щупать их баб. Опасно для вашей морды, знаете ли. Сам я на конфликты не шёл, на провокации не поддавался, на гнилые базары не вёлся, но, в крайнем случае, всегда мог за себя постоять, если, конечно, численное преимущество моих оппонентов не оказывалось чрезмерно подавляющим. Таких вопиюще некрасивых инцидентов с моим участием за два года работы набралось всего шесть. А это, между прочим, учитывая число обслуженных мною предприятий и подмосковных красавиц, составляло от них не больше десяти процентов. Ничтожная вероятность при моей тяге к рисковым мероприятиям вообще и к кочевой жизни в частности. Что может быть лучше дороги? Лишь облегчение от забытых позади невзгод и щемящее сердце сладкое беспокойство от зовущего счастливым неизвестным будущего можно сравнить с ощущением свободы, которое тебе дарит ветер и уходящее в непознанную даль бесконечное шоссе.
Двадцать восемь недель сезона – 28 объектов. Учитывая мою таксу – 25 тысяч рублей в неделю, к ноябрю мой счёт, за вычетом всех расходов кочевника и ходока, увеличивался на четыреста тысяч. Следующие пять холодных месяцев года я подрабатывал в разных торговых фирмах менеджером по продажам, ждал апреля, наводил справки, строил маршруты, вёл переговоры с потенциальными клиентами, иногда брал предзаказы на следующий сезон, но это происходило редко: если вам досаждают крысы, избавится от них вы хотите как можно быстрее – сегодня, сейчас, а не ждать несколько месяцев до весны.
Жизнь в таком ритме, делящая год на два сезона, меня вполне устраивала. Я ничего не хотел менять. Мне нравилось убивать крыс, радоваться каждому новому дню и трахаться.
Ветер в лицо, серая полоса асфальта, ароматная песня лесов по бокам – свобода. Через каких-то пять часов мотоциклетного вояжа, я должен буду прибыть в славный город Еловск. До позавчерашнего дня я о нём ничего не слышал. По графику следующие семь дней мне было нечем заняться: выпала свободная неделя; до следующего заказа оставалось порядочно пустых минут, часов, дней. Столько времени сидеть на одном месте я не привык. Я на удачу поинтересовался у довольного моей работой директора молочного завода Петра Григорьевича Вырапаго: где мои навыки профессионального крысолова могут быть возможно полезны в ближайшие день-два? Он многих знал в своей сфере, имел крепкие связи со многими директорами пищевых производств. От Вырапаго я получил дельный совет обратиться на колбасный завод Еловска, где, как он слышал, давно существовала застарелая проблема с крысами – с каким-то неимоверным их количеством. Вырапаго посоветовал предложить руководству еловского завода мои услуги, ну я ему последовал и позвонил. Переговорив по телефону, получил предварительное согласие от тамошнего генерального директора и теперь мчался в Еловск, ехал с поющим сердцем от посетивших его предчувствий чего-то необыкновенного, замечательного, ждущего меня там с нетерпением.
Город полностью оправдывал своё название. Во всяком случае, его окрестности встретили меня густым запахом хвои. Еловск прятался в сосново-елово-пихтовом лесу, окружённый и частично оккупированный деревьями исключительно хвойных пород, правда, в основном сосен, а не елей, как следовало ожидать, увидев названия города. На въезде в Еловск висел внушительный рекламный билборд с нехитрым набором слоганов-призывов-похвальбы:
"Покупайте нашу колбасу. Она из настоящего мяса. Во всех магазинах города! Вкусняшка скрыта в каждом кусочке".
Уютный такой городок: домики не выше четырёх этажей, с лепниной на фасадах под старину. Немного похоже на некоторые переулки в центре Москвы, только обветшавшие. Провинция – ничего не попишешь. Мне был нужен мясоперерабатывающий завод – ООО "Коровка". Мой мотоцикл, повиляв по радиальным улицам, вынес меня на центральную хорду – главный проспект Еловска, почему-то располагавшийся перпендикулярно основному движению транспорта. Город стоял в отдалении от центральных трасс; транзитом через него проходило совсем немного грузового транспорта. Интенсивного потока легковушек тоже не наблюдалось. На дороге было пустовато. В самом городе машины попадались, но тоже не так уж часто. Проспект Будённого – широкая улица под стать городу миллионику – на ней сосредоточились все главные учреждения города, как увеселительные, так и административные.
ООО "Коровка" меня не разочаровала. Старые кирпичные корпуса завода прятались за бетонным забором типичного советского вида. Гремучая смесь эпох, но мне понравилось. Въезд на территорию преграждали железные автоматические ворота, при необходимости кого-либо впустить, дребезжа отъезжающие в сторону. Припарковался я напротив проходной, на стоянке гостиницы "Три шишки". Ха! То ещё названьице. Выполнив все ритуальные действия с моими документами на проходной, охранник меня пропустил в святая святых административного здания, собственно, в котором и находилась проходная. Стоило миновать турникет, повернуть и подняться на второй этаж, и ты попадал в приёмную генерального директора Петра Ивановича Серова. Миловидная (пока сидела, укрывая массивным столом и монитором компьютера свои дородные телеса) секретарша без дополнительных расспросов впустила меня в кабинет директора.
Серов сидел в сиреневом мягком кресле за столом с крышкой изумрудного цвета. Под моими говнодавами мягко пружинил длинноворсный белый ковёр (я сразу почувствовал себя неловко, каждый мой шаг пачкал его чистую белизну), а с жёлтых стен глядели многочисленные репродукции, выдержанные в розово-красных сочных тонах, натюрмортов колбасных изделий. Возможно, мне показалось, но некоторые из них я видел раньше – может быть, в музее, альбомах в школьной библиотеке или, скорее всего, случайно в интернете. Обстановка вся какая-то сюрреалистическая – от подбора бушующих цветным пожаром дико ярких цветов, до выбора репродукций – совсем не соответствовала деловому стилю. Всё убранство кабинета походило на реализованную в жизнь фантазию ребёнка о своём будущем благополучие в статусе взрослого дяди директора. Только коробок, набитых доверху игрушками, не хватало.
Серов, сухопарый мужчина сорока с лишним лет, носивший очки в тонкой золотой оправе, розовым кончиком языка облизывал верхнюю губу и внимательно смотрел на меня близко посаженными блестящими чёрными глазками. Я представился и как мог, всё ещё испытывая неловкость за испорченный ковёр, объяснил цель своего визита. Я закончил. Он молчал. Я уже стал нервничать, когда он произнёс всего одно слово:
– Дальше.
"Во даёт! Он что, совсем меня не слушал. Может, пан директор с похмела?".
– Меня зовут Клим… Якир, я крысолов. Мы с вами в пятницу созванивались, и вы сказали, чтобы я приезжал.
Пауза. Пётр Иванович поднимает указательный палец вверх, невольно слежу за его движением и смотрю в ту точку на потолке, куда направлен его палец.
– Отлично. А вы пробовали нашу колбасу?
Я припух: голова освобождается от мыслей, мне кажется, я тупею, даже удивления не остаётся. Поэтому я просто тупо отвечаю:
– Нет. Я…
"Какой же я мямля! Самому противно".
Серов, услышав моё "нет", набирает на телефоне внутренний номер и громко говорит в трубку:
– Валентина Павловна, приготовьте партию на дегустацию. Что? Нет… Угу. – Кладёт трубку. – Пойдём.
Серов встаёт и увлекает меня за собой. Я послушно, загипнотизированный и заинтригованный, следую за ним. Выходим на улицу, совершаем короткий переход до следующего кирпичного здания, поднимаемся по лестнице, директор открывает тяжёлую деревянную жёлтую дверь, мы входим в вытянутое сарделькой помещение. Здесь у завода устроен дегустационный зал. Большую часть помещения занимает накрытый белой скатертью стол, на котором расставлены фаянсовые тарелки и лежат столовые приборы. А посередине стола стоят овальные блюда полные различных, – нарезанных какая кубиками, какая ломтиками или пластинками, – сортов колбасы. Дух в этом храме узаконенного ублажения желудка стоял потрясающий. Вы когда-нибудь имели счастье обонять свежеизготовленную колбасу? Это что-то настолько восхитительное, что трудно описать словами. Есть захотелось ужасно. Учитывая, что я с прошлого вечера ничего не ел, неудивительно, что в животе поднялся бунт. Колбаска розово блестела, звала приобщиться к искусству местных колбасников-технологов, соблазняла и умоляла. Варёная, любительская, докторская, ветчина, краковская, разная полукопчёная в специях, с перцем, со шпиком, с ароматными травами, чесноком, луком. Ах, какое соблазнительное изобилие!
Не хватало только сырокопчёных видов колбасы. Наверное, не научились делать. Ну, да ладно – сырокопчёной много не съешь. На женщину, стоявшую на другом конце комнаты, я обратил внимание в последнюю очередь. Там, у противоположного конца стола, стояла дородная (можно сказать тучная), круглолицая, румяная Валентина Павловна. Она улыбалась, не разжимая щедро намазанных кровавой помадой губ. Меня приглашают отведать их продукт. Директор делает руками характерные жесты. Повариха, или не знаю кто она там, кивает. Дважды меня просить не надо, я накидываюсь на бесплатную закусь, жаль пивка не догадались предложить. Пробую. Действительно удивительно вкусно. Пряная пикантность некоторых сортов идеально сочеталась с заметной острой перчинкой, а иногда и с благородной горчинкой, в обязательном порядке разжигающей аппетит ещё жарче. Потрясающая прелесть. Я ел и ел, а насыщение всё не приходило и не происходило. Клянусь, слопал не меньше кило разных колбас и не наелся.
Директор благосклонно наблюдал за мной, а когда я приступил к разорению последней колбасной пирамиды, он мне посоветовал:
– Выпейте чайку. Валентина Павловна заваривает крепкий, на травах. Очень вкусно. А мне пора. Всего вам хорошего. – Директор протянул мне свою ладонь (розовую, сухую, горячую и, как мне показалось, шелушащуюся) для прощального рукопожатия. Отчего я опять опешил. Действительно, сколько можно! Дегустация, конечно, хорошо, но как же дело.
– Пётр Иванович, подождите! – Мне было жаль отрываться от трапезы, и всё же пришлось. С сожалением, сдобренным недоумением, вскричал я: – А как же моя работа? Мы же с вами об очистке договаривались. Я крысолов!
– Да? – с каким-то радостным воодушевлением вопрошает меня директор.
– Если для вас дорого… – Я делаю предположение, единственное которое хоть как-то может мне объяснить странности поведения Петра, мать его, Иваныча.
Договорить он мне не даёт:
– Отлично. Раз вы так настаиваете, вернёмся ко мне в кабинет.
Конечно, ёпть, я настаиваю. Вроде наше общение сдвигается с мёртвой точки. Поблагодарив "повариху" за отличное угощение, спешу за директором. Там, у него, в этом странном кабинете, похожем на детскую игровую комнату, мне снова приходится провести краткую презентацию (да хрен бы с ним, что повторную, для меня чистка этого завода становится делом чести: так легко, без денег, я отсюда не уберусь. Просто так я на другой конец области катался, что ли?), и только после этого мы ударяем по рукам.
Директор подписывает мой стандартный договор (между прочим, даже не читая: большинство его коллег бизнесменов ведут совершенно наоборот, что может затянуть весь процесс (хоть в чём-то мне здесь везёт)), вызывает к себе главного технолога предприятия – некую Марину. Вероятно, моего куратора на время исполнения мной на заводе обязанностей крысолова. Марина оказывается высокой кобылкой, сексуальной тёлочкой лет 35. Зрелая красавица. Точёные ноги с выдающимися икрами растут, банально говоря, от ушей. Конечно, подтянутая, выпуклая смачная жопа, высокая, тесно стянутая бюстгальтером крупная грудь (почему-то мне кажется, что и без его поддержки она сохранила бы свою форму и уныло бы не обвисла). Носик маленький, а рот большой, с заходящим дальше от полукружий губ в щёки незаметным разрезом (я такие очень люблю, в такой рот много чего поместиться может). Лицо овальное, глаза карие, большущие, сверкающие, блестящие, пылающие, такие вместо фар дальнего света ночью использовать можно. Кожа на руках и шее загорелая, золотисто-коричневая, а на лице белая… или нет – скорее матовая. Одета секс-бомба в короткий белый халат (прям, как медсестра из моих неприличных фантазий), каштановые волосы забраны под белую косынку, на ногах чёрные чулки. Несколько портило впечатление то, что волосы чуть дальше, чем того требовали пропорции, заползали, вклиниваясь густой порослью на лоб, такой же "дефект" я наблюдал и у директора, и у поварихи. Что это? Отличительная черта местного этноса? Ерунда: от этого мои чресла от возбуждения гореть не перестали. Идёт Мариночка каблучками шпилек постукивает, крутыми бёдрами крутит. И, ко всему прочему, держит за щекой Чупа-чупс. Подсасывает его. Ну и как здесь остаться равнодушным? Хорошего гида подкинул мне директор. Спасибо.
Как мы покинули кабинет её непосредственного начальника, я не запомнил. Очнулся уже в сортировочном цеху. До этого момента она мне говорила какие-то слова, но я просто кивал в ответ и строил планы по продолжению знакомства с Мариной вне стен завода. И всё же мне пришлось отвлечься от фантазий (как оказалось потом несбыточных – Марина была замужем и предпочитала старомодную верность своему избраннику легкомысленной ветрености, что согласитесь, само по себе, по нынешним бл*дским временам, вызывает уважение) и задать мой традиционный вопрос:
– Много у вас крыс?
– Много. – Марина останавливается и, повернувшись ко мне, смотрит прямо в глаза. – Знаете, они нам не мешают. В чаны с фаршем не лезут и на готовый продукт не покушаются. Они на нашей помойке жируют. Честно, нам не привыкать.
Я не верил своим ушам.
– Крысы вас не беспокоят???
Марина, спохватившись, вроде как сболтнув лишнего, принялась объяснять:
– Паразиты, конечно, потенциальные переносчики заразы всякой. Понимаю. Ловите их, возражать никто не станет. Но, сдаётся мне, вам, всё равно, нас всех не уничтожить.
"Что? Я не ослышался? Она сказала "нас". О чём это она?"
– Марина, вы сказали – "нас всех не уничтожить". Да? – я уточнил, не мог не уточнить.
Мой экскурсовод досадливо вздыхает, так будто надоедливый школьник сморозил очередную глупую шутку.
– Я сказала, – произносит она раздельно и медленно, чтобы дошло и до дебила, например, до такого как я, – крыс всех не уничтожить. На редкость живучие твари.
"Слуховые галлюцинации? С чего бы это?"
– Для того, чтобы с ними справиться, такие специалисты, как я, и существуют. Не беспокойтесь – фирма гарантирует.
– Вы в этом уверены?
– Да.
Моя твёрдая убеждённость не может поколебать её скептицизма, наверняка я не первый крысолов на этом заводе. Марина презрительно пожимает плечами и ведёт меня дальше.
За разговором мы миновали один цех и вошли в плохо освещённое помещение – что-то навроде проходной временной кладовой. Здесь на паллетах стояли пятилитровые бутыли толстого стекла. Их заполняла тёмно-коричневая, почти чёрная жидкость. Слабо, но вполне явственно откуда-то тянуло тухлой селёдкой. За одним из паллетов я увидел первую крысу. Она, заметив мой к ней интерес, юркнула между бутылок, развернулась, присела на задние лапки и забликовала на меня острыми бусинками чёрных глазок. Неприятное ощущение, надо сказать, когда на тебя вот так нагло смотрит и ничего не боится крыса. Но сейчас меня гораздо больше интересовало содержимое бутылок, а не случайный рядовой разведчик семейки пасюков. Раньше на мясокомбинатах я таких, похожих на чистую химозу, жидкостей не встречал. Указав пальцем на бутыли, я поинтересовался:
– Что это?
– Секретный ингредиент для нашей колбаски, та самая вкусняшка. – Марина улыбнулась. – Шучу. Ладно, пойдёмте дальше.
Так и не удовлетворив моего любопытства, Марина продолжает знакомить меня с устройством колбасного производства. Под конец мы снова выходим на улицу. Пройдя шагов пятьдесят, заворачиваем за угол котельной: там стоит сторожка – сарай, обитый ржавым листовым железом. Мне учтиво объясняют, что на ближайшую неделю эта халупа будет моим рабочим офисом. Внутри сторожки лежит разный хлам, стоит стол, два стула. Есть электрический чайник, стакан, тарелка и вилка. Из удобств в сторожку проведена холодная вода. Так что я могу ополоснуться над грязной раковиной после трудов моих праведных. Ничего так, сойдёт. Жить я здесь всё равно не собираюсь (поселюсь в гостинице «Три Шишки» – рядом с заводом и далеко ходить-ездить не надо), а как временный склад, чайку днём попить самое то.
Дело к вечеру и терять время я не собираюсь. Вежливо интересуюсь:
– Марина, подскажите, а где у вас в городе можно хорошо провести время – поужинать, потанцевать?
– В ночном клубе «Колобок» и в ресторане «Боровик». Если проголодались, то советую «Боровик». Кормят там лучше. Местечко не такое парадное, для своих, зато цены вполне умеренные и обслуживание на уровне. Опять же отсюда недалеко, всего два квартала, как выйдете из ворот – направо, вниз по улице.
– Спасибо. А вы, Мариночка, что после работы делаете? – Мой лёгкий подкат больших (хе-хе, чего уж греха таить, немаленьких) намерений. Но… не прошло. На меня посмотрели, как на вошь, и, как мне показалось, не разжимая зубов, с ехидством (вроде как даже кривляясь) процедили:
– Домой, к любимому мужу и детям. Куда же ещё? Не шестнадцать лет. Нам провинциалам, несмотря на воскресный день, завтра на работу.
– Жаль, а то могли бы мне показать город, а? – не терял надежды я.
Её рот растянулся в саркастическую усмешку.
– Еловск – городок маленький, не заблудитесь.
С этими словами не прельстившаяся прелестями молодости столичного кавалера (кобеля), непреступная красотка Марина, отдав мне ключ от навесного амбарного замка, оставила меня одного.
Выйдя с территории завода, я первым делом поспешил в гостиницу. Прописался, получил ключ от номера, а затем, оставив мотоцикл стоять на приколе, отправился в ресторан. Не то чтобы я чувствовал себя шестнадцатилетним (отвратный возраст и денег никогда не было, не хотел бы я вернуться обратно в сопливую, гормонально безумную юность), но моя кровь бурлила и отливала от головы к паху, тяжелила. Раздразнила меня зрелая проказница Марина. Ничего мы ей отомстим и найдём кого-нибудь помоложе и посвежее. Пусть и не такую эротичную (такие экземпляры дважды за вечер-неделю-месяц не встречаются), но уверен тоже любительницу пососать леденец за чужой счёт.
Выйдя из проходной, замечаю нескольких женщин, формирующих очередь к воротам завода. А! За свежей колбаской притопали.
Иду, не спеша по проспекту Будённого, гляжу по сторонам. В набегающих золотистых сумерках дома мне кажутся таинственными, приглашающими в них войти, заглянуть, сыграть в прятки, выиграть в лотерее и найти нечто нужное и всё объясняющее.
После пяти минут неспешной прогулки начинаю волноваться: "А правильно ли я понял слова Марины? А что, если повернуть надо было в другую сторону?", – такой уж я сомневающийся во всём человек. Мне срочно потребовалось подтверждение правильности выбранного мной направления. Тут, как раз, ко мне навстречу чешет пухлощёкая тётка с маленькими, близко посаженными монетками глаз; нос, что карманная пуговка. В руках пустой пакет из Магнита. Вот она-то мне и подскажет. Я к ней:
– Простите, подскажите, как мне к ресторану "Боровик" пройти?
Тётя остановилась и глупо заулыбалась мокрыми губами. Уставилась на меня, стоит и молчит.
– Э-э, извините, "Боровик", знаете?
Молчит и лыбится. – "Что сегодня в дурдоме день открытых дверей?". – Увидев достаточно, понадеявшись на чутьё завзятого путешественника, я двинул дальше. Пока не завернул за угол, несколько раз оборачивался – интересно всё же. Тётка с пакетом стояла на прежнем месте (провожала меня), смотрела мне вслед и, конечно же, улыбалась. Паноптикум!
Кабак нашёлся как раз за углом. Одноэтажное здание со стеклянными стенами и большим, кое-где облезлым, белым пластмассовым грибом, прикреплённым прямо над входом, подсвеченным неоновой зелёной надписью – "Боровик". В ресторане, зря что субботний вечер, имелись свободные столики. Я выбрал столик у стены-окна. Ко мне сразу подошла официантка – сутулая дамочка с сонным лицом, отягощённым лишним пудом косметики. Принесла меню. Я его быстро пролистал и выбрал себе еду тоже быстро, благо под каждым названием присутствовала не только цветная картинка блюда, но и описание исходных продуктов, из которых его готовили.
Мой заказ: фирменный салат "Сосновый Бор" (а как же! Конечно!), состав – маринованные маслята, картофель, яйца, укроп, сладкий лук и майонез (уверен, что на соус здесь не пожадились), на второе я взял жареную картошку по-домашнему с луком, плюс плотвичку, запечённую на углях. Из напитков мне приглянулось пиво "Барное" – местной пивоварни (люблю янтарный напиток, особенно свежий и в меру охлаждённый), одной кружечки для утоления жажды будет вполне достаточно. А из серьёзного, расслабляющего и способствующего аппетиту взял – 300 граммов водки "Белая берёзка". Я хотел заказать мясной нарезки: уж очень меня колбаска с дегустации порадовала, но её в меню почему-то не оказалось. Хотя она, как гордость городского производства, просто обязана была присутствовать в меню.
Отпустив официантку, принялся осматривать убранство и гостей кабака. Пышностью обстановки ресторан отличался, не баловал гостей всякими там бархатными рюшами и бархатом: всё так демократично – грубые деревянные столы, сколоченные из толстых, внушающих уверенность досок и такие же стулья, люстра, железная, на цепях, стены обляпаны наждачной штукатуркой и перетянуты деревянными рейками. И никаких украшений. Вот публика меня удивила – никто не курил, громко не разговаривал и на меня не засматривался, что для заведения, пользующегося исключительной популярностью (со слов Мариночки) у местных, несколько обескураживало. Обычно в таких местах на чужаков обращали гораздо больше внимания, чем приезжим бы того хотелось.
Ещё в Боровике играла вообще не типичная для таких мест музыка. Вместо гремевшего в провинциальных жральнях обычного шансона или на крайней случай репертуара советских поп групп конца восьмидесятых, здесь, так ненавязчиво, фоном, звучали записи Юрия Антонова. Неожиданно, но мне понравилось. Колорит Еловска. Пока эта музыка меня радовала в этом ресторане, да, что уж греха таить, в городе больше всего. В конце зала стояла маленькая чёрная вся в голубых блёстках сцена, а над ней висели огни цветомузыки. Хорошо – значит, у них и танцы предусмотрены, чуть попозже, когда гости подопьют. Правильно. Этим можно воспользоваться.
Сейчас рядом со сценой танцевали всего две барышни, надо думать из самых отчаянных. Обе крашеные блондинки, одна в синем, другая в зелёном облегающем фигуру платье. Грудастые, плотно сбитые, но не жирные, а эротично мясистые, гладкие. Танец их состоял из затейливых па русской плясовой вперемешку с движениями, взятыми ими из примитивного диско конца семидесятых. Выходило чудесно, нелепо обворожительно, чувственно, желанно. Пока я ими любовался, ко мне за столик неожиданно подсел местный перец – коротко стриженный (машинкой под одну насадку) парень в кожаном пиджаке, гавайской рубашке и солнцезащитных очках. Начал он с места в карьер:
– Раньше я тебя здесь не видел. Привет.
"Ох ты, ну надо же, какой экземпляр".
– Это потому, что раньше меня здесь не было. Привет.
Не заметив мою довольно плохо скрытую иронию, он продолжил допрос:
– В отпуске?
– Нет, на работе.
– Чем занимаешься?
