скачать книгу бесплатно
– Спасибо, командир, стреляем.
В воздух взлетели ракеты, вырвав из темноты зловещие контуры ущелья, послышалось оглушительное гудение одиночного вертолёта над головой. На входе в ущелье, именно там, где ожидал Кудрин, застрочил пулемёт, раздались автоматные очереди, грозно рявкнул гранатомёт.
– Ларин! Доложи летунам, что началось, пусть будут готовы к удару по входу в ущелье. Разберусь в обстановке – пришлю наводчика, – крикнул он радисту, выскакивая из укрытия. Чертыхаясь и запинаясь о камни, побежал к входу в ущелье, с разбегу чуть не перепрыгнули через ящики, вовремя услышав приглушённый голос Садыкова: «Командир, сюда!»
Сержант бил из пулемёта короткими очередями в ночную мглу. Кто-то кинул гранату, грубо толкнув лейтенанта на землю.
– Докладывай, сержант, – крикнул Кудрин, больно стукнувшись коленкой о камень, выматерился, скидывая с плеча автомат.
– «Духи» пытались просочиться, командир, да Кацо заметил, у него глаза кошачьи, ночью видят.
– Подошли, сволочи, торопятся сбить с ходу, – ответил лейтенант, поворачиваясь к примостившемуся рядом грузину. – Кацо, дуй на рацию, передай летунам: пусть осветят вход в ущелье, сигналы дадим ракетами. И метров двести от ракет нужно обработать зрэсами. Всё понял? Садыков, ты как? Очухался?
– Норма, командир, повоюем ещё.
– Тогда быстро к гранатомёту, стрелять в глубину ущелья, создать панику и страх перед атакой.
Транспортные вертолёты зашли на бомбометание, в небе появились светлячки, которые, падая на землю, разгорались, выхватывая из темноты что-то чёрное и жуткое, заполнившее ущелье. Бомбы, упав на землю, какое-то время продолжали гореть, тускнели и гасли. Горловина ущелья не давала «духам» рассредоточиться в ширину, они катились на десантников одной безмолвной массой костей, мяса и плоти, из которой невозможно было вырваться, спрятаться, притаиться. Передние ряды застопорили движение перед линией обороны десантников, подняв невообразимый гвалт, но задние надавили, и вся дико закричавшая толпа с воплем ринулась в атаку. Выстрелы гранатомёта вырывали людей из обезумевшей толпы, но ряды смыкались, и новые волны атакующих вступали в поединок со смертью.
Кудрин вскочил на ноги, передёрнул затвор автомата и, не спуская глаз с орущей толпы, протяжно крикнул: «Огонь!» Пулемётчик Озеров что-то пробормотал про себя и, сжав тело, как пружину, ударил длинной очередью, прорезав широкую просеку в набегавшем людском потоке. Затем плавно довернул ствол вниз и без суеты, спокойно и решительно, скосил всю первую шеренгу наступающих свинцовым шквалом. Толпа громко зарыдала, завизжала, захныкала, застонала, заорала жутким гулом. А из ущелья выкатилась новая волна наступающих, но им сплошной линией огня перегородила выход из горловины ущелья заградительная черта взрывов неуправляемых ракет вертолётов подполковника Кузнецова. Кто-то из наступающих всё же переступил её, но тут же упал, скошенный очередью пулемёта. Их нагнала третья волна, сходу смела своих раненых и по трупам убитых все же пробилась к линии обороны русских.
Лейтенант Кудрин размахнулся и бросил гранату, она упала под ноги толстому, в длиннополом халате, душману. Тот успел заметить её, в ужасе дико закричал и попытался остановиться, упасть, спрятаться, провалиться сквозь землю, но сзади толкнули, и, падая, он продолжал кричать истошным срывающимся голосом. Его тело не успело коснуться земли и, подкинутое взрывной волной, разорванное пополам, отлетело назад в объятия новой жертвы. В горячке боя мало кто из «духов» заметил, что погасли осветительные ракеты, ушли на север восьмёрки и снова нарастает шум вертолётных двигателей. Словно сварка, прорезали темень яркие вспышки ракет боевых вертолётов группы прикрытия капитана Чиркова. Земля вздрогнула от десятков снарядов, вонзившихся в её чрево. Ракеты рвали всё живое на своём пути, уничтожая остатки тройного вала наступающих. Невозможно было понять, как можно выдержать этот огненный ад, не сойти с ума, остаться живым, остаться человеком.
Боевые вертолёты прекратили атаку, и снова в небе повисли осветительные ракеты транспортников. В ущелье все стонало и корчилось в предсмертных судорогах. Оставшиеся в живых люди, оглушённые, подавленные, безразличные к жизни и смерти, не таясь, в полный рост брели обратно по ущелью. Раненые стонали, звали на помощь, кто-то что-то крикнул десантникам по-русски.
– Ахмат, узнай, что они хотят, – нарушил затишье лейтенант Кудрин.
Афганец громко перекинулся несколькими словами с невидимым собеседником и, повернувшись к Кудрину, объяснил:
– Просят подобрать раненых, я ответил, что мы согласны, думаю, вы не будете против?
– Наоборот. Спасибо, хоть догадались.
Подняв высоко над головой горящие факелы, душманы медленно и молча двигались по ущелью, поднимая с земли раненых и убитых, на пригорок поднялся мулла и стал громко читать молитву. Кудрин неожиданно для самого себя вскочил на ноги, встал во весь рост на снарядный ящик и замер напротив муллы. Так он с минуту и стоял у всех на виду. Четыре руки решительно стащили его с ящика на землю.
– Не надо, командир, чем чёрт не шутит, стрельнут.
Он сам понимал, что задержался на пьедестале и стал хорошей мишенью для их снайпера, промолчал и в сопровождении Ахмата и сержанта Садыкова направился вглубь своих позиций. Сели на снарядные ящики, Олег проговорил:
– В ущелье всё кончено, теперь вход закрыт накрепко, выход тоже перекрыт, и не сунутся они с севера. Перед рассветом попасть в мешок и быть расстрелянным вертушками мало кто захочет, урок они получили. Остаётся звериная тропа, здесь не прорвались – там обязательно полезут, пожалуй, самое уязвимое место. И вертолёты мало помогут, в такой темноте точности не будет, да и узковата она. Надо перебираться к тропе. Он положил руку на плечо сержанта Садыкова:
– Рустам, останешься здесь за старшего, я с Ахматом на тропу.
– Будь спок, как говорит товарищ Кацо. «Духи» получили своё, надо будет – добавим ещё. Скоро утро, там подмога придёт. Всё будет в ажуре, командир!
* * *
Прошло время. Усман Алиханов не слезал с коня, готовый в любую минуту немедленно пустить своего аргамака в атаку на врага. Наконец, появилась конница во главе с Мамедом Керимовым, позади – отряд новобранцев и отдельный батальон чалмистов.
– Ваш приказ выполнен, – отрапортовал запыленный с ног до головы Мамед Керимов.
Усман Алиханов слез с коня, благодарно кивнул и, подняв руку, установил тишину, мягко заговорил:
– Земляки, дорогу на родину нам преградила шайка неверных, необходимо уничтожить иноверцев и освободить караван, обратной дороги нет, помолимся, дети мои. Он встал на колени, и вслед за ним рухнули сотни людей, слова молитвы слились в монотонный гул. Алиханов вскочил на ноги и обратился к командиру отряда сотнику Рафису:
– Веди отряд по звериной тропе. Слышишь, атакует Тур-Мухамед? Но у него мало шансов, я надеюсь на тебя. Торопись, до рассвета мы должны уничтожить русских.
Он надеялся на милость Всевышнего, когда сборный отряд Тур-Мухамеда пошёл в атаку, но чуда не случилось, с севера в небе появились вертолёты. Усман прыгнул в седло и поскакал туда, где рвались бомбы и умирали его земляки, но Мамед вовремя схватил жеребца Алиханова за узду, остановил его. Разгневанный Усман ударил плёткой своего верного телохранителя, хлестнул и коня. Охранники замкнули вокруг кольцо и оттеснили Усмана вглубь ущелья. Старик проглотил слюну, прокашлялся и, указывая плёткой на ущелье, промолвил:
– Надо договориться о перемирии, подобрать раненых и погибших, будем ждать атаки чалмистов. Пошлите муллу, в него русские не будут стрелять.
Его приказ был немедленно выполнен. Минут через десять из горьких раздумий его вывел голос Мамеда Керимова:
– Смотрите, хозяин! – воскликнул верный джигит, указывая плёткой на позиции русских напротив муллы, где в свете факелов застыла фигура человека.
– Я сниму его одним выстрелом, – оживленно проговорил верный джигит, скидывая с плеча винтовку, но удар плеткой охладил его пыл:
– Мамед, моя плётка не всегда бьёт без пользы. Разве ты не видишь, что это их командир? Я уважаю его за смелость и доброту. Распорядись открыть огонь из гранатомета сразу же, как уберут раненых.
* * *
В небе гудели вертолёты, на горной вершине вспыхнул огонёк костра.
– Обогреваются, вояки, – подумал лейтенант Кудрин, перескакивая через тушу застреленного им верблюда и направляясь в нишу радиста, приказал Ларину связаться с вертолётчиками и с нетерпением схватил наушники:
– 347-й, «Волга» с вами говорит! «Духи» чаевничать вздумали, взгрейте их, как следует!
– Видим, Олег, – назвал его по имени Кузнецов. – 261-й им заварку бросит, а сахарком мы угостим. Броня уже на подходе, держись!
Кудрин, захватив с собой радиста, направился на середину участка обороны к козырьку скалы отдельной горы.
– Ищи, Миша, укрытие и располагайся, твоё место здесь.
– Понял, командир, – весело отозвался Ларин.
Сам прошёл дальше к подножью звериной тропы, где расположились десантники во главе с сержантом Ефремовым.
– Тихо у вас? – спросил Кудрин сержанта.
– Тихо, командир, только позиция мне не нравится, закидают гранатами.
Лейтенант понимал, что местность для обороны выбрана неудачно, тропа круто уходила вверх, и душманы, если атакуют, непременно воспользуются преимуществом высоты. На рассвете снайперы будут стрелять сверху вниз. Отойти к северной стороне ущелья и отдать южную без боя? Но в такой темноте «духи» подползут по тропе, как змеи, и задавят количеством. Повесить осветительные? Нас тоже, как на ладони, видно будет. Навести на тропу вертолёты? Сами пострадаем от осколков. Отойти под козырек скалы? Закидают гранатами. Где же выход?
– Командир, а что если мы заминируем тропу? – послышался голос сержанта Ефремова. – Как горохом посыплем мины и установим гранаты на растяжках по всему склону, тогда им придётся атаковать только через плато. Мы сосредоточим огонь на этом пятачке, в трудную минуту отойдем к медпункту, а сюда наведём вертолёты.
– Ты думаешь, успеем заминировать?
– А я проявил инициативу, тропу мы уже заминировали, осталось плато. Мины прикроем, а гранаты рассеем по краю ущелья, не будут же «духи» со спичками искать их. Пока поймут, в чём дело, глядишь, и рассвет, а утром им крышка.
– Крышка, говоришь? Хорошо, минируй и отходи к медпункту, там будет командный пункт.
Лейтенант совсем забыл о разозлившем его костре, и внезапный мощный ракетный залп звена вертолётов огневой поддержки, разорвавший тревожную тишину, заставил его вздрогнуть и оглянуться: костра как будто и не бывало.
– Вот и чайку попили, – усмехнулся он, – да ещё с сахаром.
Неожиданно над головой раздался свист, и метрах в двадцати раздался взрыв. Второй взрыв, подкинувший труп верблюда, рассеял сомнения Кудрина.
– Гранатомет подтащили, – выругался он, поискал глазами кого-нибудь, крикнул: – Есть кто живой?
– Я живой, – появилась неунывающая физиономия грузина Самошвили.
– Кацо, быстро к Садыкову, пусть организует уничтожение гранатомёта! В лепёшку расшибитесь, но заткните ему глотку, иначе не дотянем до рассвета, накроют минами.
Самошвили, вспомнив про устав, лихо вскинул руку к головному убору, но, услышав свист мины, тут же распластался на животе. Когда Кудрин поднял голову, грузина рядом уже не было. Самошвили подбежал к сержанту Садыкову и выпалил:
– Командир приказал уничтожить пушку. Скорее, тянуть надо до утра!
Садыков, не смотря на серьёзность положения, улыбнулся:
– Пушку, говоришь? Хорошо, попробуем. Пойдешь со мной?
– Айда, Рустам, и в огонь, и в воду.
– Про медные трубы не забудь, – пошутили рядом.
Сержант молниеносно составил план действий, решил под видом раненых «духов» подползти к гранатомёту и уничтожить его. Они сняли с себя маскхалаты, напялили замызганные, пропитанные дымом и потом, халаты, кое-как обмотали головы длинными кусками материи. Садыков осмотрел с ног до головы грузина и, повернувшись к пулемётчику Озерову, с усмешкой сказал:
– Вылитый Ахмат-шах Масуд. Душман Самошвили, вы готовы?
– Так точно! Молиться будем?
– После помолимся, Кацо, когда вернёмся. Стреляют, сволочи.
Над головой пролетела очередная граната и разорвалась в глубине ущелья, беспорядочно разбрасывая смертоносные осколки. Уничтожить гранатомёт было чрезвычайно трудно, но необходимо, поэтому сержант торопился.
– Озеров, остаёшься за меня. Передай лейтенанту и вертолётчикам, что пойдём по западной стороне ущелья. Понадобится помощь – дам знать красной ракетой, пусть бьют по восточной. Ну, Кацо, Аллах с нами.
Он перескочил через линию обороны, позади запыхтел Самошвили, и они поползли, натыкаясь на валуны и безмолвные трупы людей. Трупов попадалось всё меньше, и Садыков понял, что они вышли из зоны вертолётной атаки. Проползли ещё метров двести и неожиданно услышали приглушённые голоса, минут пять лежали, прислушиваясь. Поняли – боевое охранение, должно быть, двое. Хриплый голос о чём-то рассказывал напарнику, который время от времени нервно затягивался сигаретой. – Кацо, – прошептал сержант, – ложись ко мне на спину, стони, как можно сильнее и приготовь нож. Приблизимся вплотную – бей левого, а я правого.
Грузин обхватил сержанта за шею, взгромоздился на него, зажав нож в кулак, и застонал. Садыков привстал на колени, затем выпрямился во весь рост и сделал первый шаг. Под ногами предательски зашуршали камни, голоса смолкли, щёлкнули затворы автоматов, хриплый голос о чём-то спросил и, не дождавшись ответа, тревожно крикнул. Садыков ущипнул Самошвили за ногу, который громче застонал в ответ. Шаг за шагом они приблизились к охранению. «Духи», прошедшие огненный ад воздушной и рукопашной мясорубки, сочувственно переговаривались и тревоги не поднимали. Да и не первыми были эти бедолаги, полуживыми возвращающиеся из неудачной атаки. Сержант осторожно снял со спины стонавшего Самошвили, прислонился к скале, вытащив из кармана нож. Его снова окликнули, он промычал что-то в ответ. Из темноты выступили двое. Один подошёл к грузину, держа в левой руке автомат, склонился над ним, пытаясь выяснить, куда он ранен, второй похлопал по плечу Садыкова и ободряюще затараторил на своём языке. Так и не вытащив нож, сержант опрокинул его на землю, пнул носком сапога в висок, оглянулся и увидел резкое движение руки грузина в сторону другого «духа». Тот упал на Самошвили, который вторым ударом прикончил его. Вдвоём они быстро связали руки и ноги, заткнули кляпом рот крестнику Садыкова, не таясь, побежали по ущелью.
За поворотом тропы показался слабый огонёк, костер горел в небольшой пещерке, спрятанной от посторонних глаз, полукругом сидели несколько человек, лица их были сумрачны и хмуры. Скупо перекидывались фразами, потрясённые пережитым недавно испытанием, держали в руках кружки, отхлебывая горячий чай. В отблесках пламени огня мерцнул гранатомёт, расположенный на открытой местности. Садыков рукой указал грузину на костёр, ткнул пальцем себя в грудь, показывая на гранатомёт, Кацо закивал головой. Около гранатомёта суетились двое весёлых душманов, третий угрюмо наблюдал за ними. Эти двое, вероятно, не участвовали в рукопашной схватке, совсем молодые парни радовались жизни, надеясь, что беда обошла их стороной. Угрюмый поторапливал их, он был зол на весь мир и торопился отомстить русским, которые захватили караван, защищаются, а не спасаются бегством, как сделал недавно он. Угрюмый первым заметил выступившего из темноты Садыкова, растерянно заморгал глазами, поперхнулся, произнеся протяжное «а-а-а». Двое весельчаков удивлённо взглянули на него, один украдкой повертел пальцем у виска и, сдерживая смех, подал очередную гранату товарищу.
Садыков выпрямился во весь рост, чалма на его голове размоталась, и конец её свесился на землю. Он скинул халат, стряхнул с головы чалму и в своем «хэбэ» почувствовал себя уверенней, не торопясь, размахнулся и одну за другой швырнул две гранаты, спрятавшись за выступ скалы. Первая ударила в грудь оцепеневшего в ужасе угрюмого, отскочила к ногам и взорвалась, отбросив его тело на ствол гранатомёта, вторая граната упала между весельчаками, изрешетив их осколками. Сержант выскочил из укрытия, оттолкнул труп угрюмого, сунул третью гранату в ствол гранатомета и отскочив прыжком, рухнул на землю, – раздался глухой взрыв.
Грузин Самошвили не стал долго раздумывать, все его гранаты одна за другой полетели в середину костра, разметав людей в разные стороны. Для верности он пустил веером по кругу длинную очередь из автомата, приподнялся с земли и приблизился к убитым, машинально ковырнул носком сапога тлеющие головёшки костра, обошёл место бойни, посмотрел первому в лицо и отшатнулся. На лице врага застыла улыбка, а его открытые глаза смотрели прямо на грузина. Кацо показалось, что «дух» жив. Он взял в руку ещё теплую ладонь врага, пощупал пульс, убедился, что он мёртв. Ладонью прикрыл веки его глаз, молча шагнул следом за сержантом, нечаянно толкнув в спину.
– Ты как лунатик, Кацо. Что тебе, места мало? Хорошо сработали, теперь к своим…
Самошвили промолчал и обогнал сержанта, бояться было некого, и они шли в обратном направлении в полный рост. Тишину нарушил выстрел из винтовки, потом ещё один. Чем-то обожгло живот грузина, Кацо недоумённо поднял голову, ноги подкосились, и он рухнул на спину. Садыков волчком крутанулся на земле и, не обращая внимания на боль в правом плече, выпустил длинную очередь из автомата в сторону выстрелов, быстро перезарядил его и, стреляя на ходу, бросился вперёд.
Его душман, тот самый, которому связали руки и ноги, дёргался в предсмертных судорогах, руки его были развязаны и сжимали винтовку. Очередь из автомата сержанта вошла в голову душмана, изуродовав лицо и шею. Он ещё услышал шаги Садыкова, с трудом повернул своё изуродованное лицо, превращённое в красноватый кусок пульсирующего мяса, жалобно простонал и затих, уткнувшись кровавым месивом в песчаную пыль. Садыков в этот раз на всякий случай сделал контрольную очередь в тело врага, нагнулся над другом, обмотал бинтом его живот и взвалил на спину. Теперь он устало брёл обратно, и снова грузин лежал на его спине, и уже правдиво стонал. У сержанта подкашивались ноги, жгло рану в плече, гудело в голове, но он упорно передвигался, пока не свалился на землю. Встать снова он не смог и тогда пополз, таща за собой раненого грузина, с трудом вытащил ракетницу и выстрелил в небо. Их ждали, и уже через полчаса, подхватили под руки. Кто-то сунул фляжку в губы Садыкова, который взахлёб опорожнил её, Подозвав к себе Озерова, тяжело дыша, хрипло едва слышно выдавил:
– Кацо срочно в медпункт. Оставь мне пулемёт, они тут не пойдут, кончили мы их, а там будет жарко. Доложи, гранатомёт уничтожен. Матвееву передай: за жизнь Кацо отвечает головой, так и передай – головой, – проговорил он, удобней устраиваясь за пулемётом.
Вновь наступила тишина, зловещая, предутренняя. Самое безопасное место было под козырьком скалы, где расположился фельдшер Матвеев. Он сновал между носилками и поил раненых водой. Воды оставалось мало, и вся она была сосредоточена в руках фельдшера. Кудрин приказал вырыть котлован и обложить его камнями. Сюда собрали всех раненых, а в дальнем углу положили убитых. Пленный Махмуд освоился со своим положением и неутомимо носился среди раненых, стараясь заслужить доверие сердитого доктора.
