скачать книгу бесплатно
НеВенец творения. Всё, что вы боитесь знать о будущем
Игорь Диденко
Научно-популярная книга экономиста и визионера Игоря Диденко «НеВенец Творения, или Все, что вы боитесь знать о будущем» приглашает читателя к серьезному и важному разговору. Автор предлагает поразмышлять о том, куда приведет нас дорога социально-технологической эволюции – процесса, в ходе которого происходит непрерывный рост совокупного интеллекта человечества. Совершая открытие за открытием, люди чувствуют себя все более всемогущими, гордо именуют себя «венцами творения» – и в один прекрасный момент осознают, что расти цивилизации больше некуда, а все достижения прогресса, призванные сделать жизнь прекрасной, неумолимо начинают работать против них как биологического вида… В книге простым и доступным языком, но в то же время научно аргументированно объясняются все те события, что происходят с человеческой цивилизацией в последние годы, а также рассказывается, что ждет ее в недалеком будущем и почему мы все уже никогда не будем жить так хорошо, как жили в начале XXI века.
Игорь Диденко
НеВенец Творения. Все, что вы боитесь знать о будущем
© И. Диденко, 2020
© АО «Издательский дом «Аргументы недели», 2020
?
Предыстория, или Жизнь в долг
Долги похожи на всякую другую западню: попасть в них всегда легко, но выбраться довольно трудно.
Бернард Шоу
Уже более 12 лет прошло с 15 сентября 2008 года, когда произошло шокировавшее весь мир банкротство инвестиционной компании Lehman Brothers – крупнейшего американского инвестбанка, рухнувшего в один день. Крах Lehman запустил цепную реакцию как на Нью-Йоркской фондовой бирже, так и на биржах всего мира. Как рассказывал потом бывший министр финансов Российской Федерации Алексей Кудрин, «пять ведущих инвестиционных банков США прекратили свое существование в прежнем качестве: Bear Stearns и Merrill Lynch были перепроданы, Lehman Brothers обанкротился, Goldman Sachs и Morgan Stanley сменили свою вывеску и перестали быть инвестиционными банками в связи с особыми рисками и необходимостью получить дополнительную поддержку Федеральной резервной системы». В результате последовавшего за падением Lehman экономического кризиса зависимость финансового сектора как в Штатах, так и в других странах мира от этой «поддержки», то есть денег американского центробанка (Федеральной Резервной Системы США) стала критической. И раньше весь мир был должен американским инвестбанкирам, но с этого момента американские инвестбанки все как один стали должниками ФРС.
В тот период времени это казалось единственным выходом. Мировые фондовые индексы рухнули на 30–70 % от своих максимумов, число самоубийств разорившихся биржевых трейдеров и инвестбанкиров по всему миру исчислялось сотнями. Паника охватила рынки, и новых масштабных банкротств нужно было избежать. Чтобы выправить ситуацию, ФРС США снизила ставки до исторически минимальных значений в 0–0,25 %, а затем с целью поддержки экономики запустила quantitative easing (QE, количественное смягчение), оказавшее беспрецедентное влияние на мировые финансы и глобальную экономику в целом. Тогдашний глава ФРС США Бен Бернанке назвал эту политику «эпохой разбрасывания денег с вертолета». Проще говоря, деньги, вливаемые американским центробанком, полились рекой на фондовые рынки, в результате фондовые индексы резко пошли вверх, как и цены на commodities (сырье). Европейский Центральный Банк (ЕЦБ) вскоре тоже пошел по стопам ФРС, запустив свою программу по количественному смягчению.
Банковский сектор в развитых странах очень быстро подсел на иглу дешевых «напечатанных центробанками» денег, но (что стало неожиданностью для всех) эти потоки в итоге почти повсеместно не достигли реального сектора, вызвав лишь подъем цен на биржах и принеся бешеные прибыли инвестбанкирам. Мир погрузился в рецессию (отрицательный экономический рост), а многие развитые экономики (например, европейские) не смогли вернуться к устойчивому росту до сих пор. Мировой экономический рост замедлился, а долги «всех перед всеми», и без того немаленькие, значительно выросли.
Самое неприятное – вскоре выяснилось, что экономика привыкла к дешевым «вертолетным» деньгам, и на любое удорожание денег (повышение учетных ставок) мировые фондовые рынки стали реагировать очень нервно, чуть что грозя волной банкротств или даже всеобщим крахом.
Среди ученых-экономистов стали раздаваться голоса, что, похоже, период непрерывного устойчивого экономического роста закончился, а следующее поколение жителей земли впервые в новейшей истории будет жить хуже (беднее) предыдущего. И действительно, мировая экономика после кризиса 2007–2008 годов потеряла прежнюю динамику. В то же время совокупные долги государств и корпораций с 2008 года значительно выросли и достигли колоссальной цифры в 253 трлн долларов на конец 2019 года (в сравнении с 142 трлн долларов в 2007 году). 253 триллиона – это 322 % глобального ВВП, астрономическая цифра, означающая, что все население планеты не должно тратить на себя ни доллара в течение трех с лишним лет, а только работать, работать и работать, чтобы столь гигантские долги были возвращены. А ведь если объем долгов растет быстрее самой экономики, большинство из этих долгов не будут отданы никогда, что чревато нестабильностью и дефолтами по всему миру.
Именно поэтому экономическому росту всегда уделялось такое внимание политиками. Нет ни одной политической партии, которая ставила бы под сомнение необходимость роста экономики. Этот рост гарантирует, что мы сами в будущем и наши дети будут жить лучше и богаче, чем наши родители и предыдущие поколения в целом. Чем выше экономический рост, тем больше доходы населения, тем выше у людей уровень жизни. Пока мировой экономический «пирог» растет, хватает на всех (не забывайте, что с 1900 по 2018 годы население планеты выросло с 1,5 млрд человек до более чем 7,5 млрд, при том, что мировой ВВП (валовой внутренний продукт) вырос с приблизительно 4 трлн долларов в 1900 году до 81 трлн долларов, все цифры в ценах 2018 года). Это (очень условно) означает, что среднестатистический житель нашей планеты стал жить приблизительно в 4 раза богаче, чем его предок 120 лет назад. В развитых странах динамика, конечно, намного выше.
Если же экономический рост стагнирует (ВВП не увеличивается или даже снижается), то при растущем населении это приводит к падению реальных доходов граждан. У людей пропадает уверенность в завтрашнем дне, нарастает депрессия и озлобленность. Если падение ВВП незначительное и непродолжительное, это, как правило, не вызывает особого недовольства. В случае же сильного и длительного падения оно может стать одной из причин протестов, народных волнений и даже революций или гражданских войн.
Чтобы проследить путь, по которому экономика пришла к своему пику в 2000-х годах, а потом к стагнации, обратимся к истории мировой финансовой системы.
Изначально люди денег, конечно, не имели. Еда добывалась охотниками и собирателями по возможности на весь род. Не было даже натурального обмена как такового – обмениваться было просто нечем, все добытое потреблялось «на месте», ведь первобытные люди жили небольшими группами в несколько десятков, максимум немногим более ста человек в очень примитивных условиях. Однако, как мы знаем, эволюция и естественный отбор способствовали развитию интеллекта «человека разумного», и, чем больше увеличивался интеллект человека, тем труд становился эффективнее. Стали появляться излишки еды (фактически сбережения того времени), численность людей в группах и на планете в целом начала понемногу расти. Это запустило восходящую спираль роста совокупного интеллекта человечества, что стало естественным продолжением биологического эволюционного процесса. Интеллект как отдельных индивидуумов, так и человеческой популяции в целом постепенно возрастал, а человек понемногу стал менять мир вокруг себя. Назовем этот процесс социально-технологической эволюцией.
Так как к понятию социально-технической эволюции придется обращаться на протяжении всей книги, стоит сформулировать ее основные законы, которым подчинены очень многие упоминаемые в книге процессы и явления.
Первый принцип социально-технологической эволюции: человеку свойственно облегчать себе (и окружающим) жизнь, делая ее более удобной и комфортной.
Второй принцип социально-технологической эволюции: значительные изменения происходят, как правило, тогда, когда обстоятельства (климат, демография, экономика, технологии) вынуждают элиты как-либо реагировать на происходящее вокруг. Если от этого зависит богатство или выживание власть имущих, реакция часто бывает стремительной. Если необходимости оперативно реагировать на окружающие обстоятельства нет, лишь немногие представители элиты могут предвидеть и превентивно осуществлять необходимые изменения в экономике или тем более политике, предпочитая сохранение «статус-кво». Значительные экономические и/или политические изменения почти всегда вынуждены (предопределены) – в противном случае элитарии, как и простые граждане, предпочитают «стабильность», то есть спокойную размеренную жизнь, движение «по инерции».
Третий принцип социально-технологической эволюции: если какая-либо технология открыта и ее использование принесет выгоду, улучшит положение, упростит жизнь элит или усилит их в конкурентной борьбе, она будет реализована, если риски ее внедрения будут признаны незначительными.
Для простоты и удобства использования можно назвать эту концепцию из трех принципов, показывающую, что мир развивается не случайным образом, а в довольно ограниченном «коридоре возможностей», во многом предопределенном климатическими, демографическими, экономическими и технологическими факторами, а также процессом концентрации и увеличения совокупной мощности интеллекта, социально-технологическим эволюционизмом.
Но вернемся к истории.
В процессе увеличения численности первобытных людей в группе социальная структура родоплеменных союзов усложнялась, возникала социальная иерархия: социологи показали, что она неизбежно возникает после превышения родом планки в 150 индивидуумов, так как эффективные коммуникации с большим количеством людей в рамках горизонтальной структуры становятся просто нереальны. Развитие социальной иерархии и возникновение элит стало возможно в том числе благодаря появлению излишков. Вожди и элиты могли сохранять эти «сбережения» на черный день либо просто использовать в нужный момент, чтобы, грамотно распоряжаясь излишними ресурсами, возникающими как результат жизнедеятельности всего рода, еще больше усиливать свое влияние среди сородичей.
Появление излишков, необходимость их хранения и строгого учета потребовали новых технологий. Так появилась письменность – безусловно, величайшее изобретение древнего человечества. Без письменности организованный социум и устойчивые государственные образования были бы невозможны: ведь тогда было бы нереально вести учет, торговать, платить налоги. Вслед за письменностью пришли и деньги.
Известно, что письменность зародилась в Месопотамии около 5 тыс. лет назад. Древние жители Междуречья, шумеры, вели подсчет зерна, которое землевладельцы сдавали в общие зернохранилища. Построить каждому свой собственный амбар было невозможно, поэтому землепашцы сооружали общие хранилища, в которых держали свой урожай. Таким образом, экономика предопределила появление письменности именно в тот момент, когда появилась необходимость вести учет результатов труда.
Учетная запись собранного и переданного на хранение урожая и легла в основу создания долговых расписок и денег. «Многим работникам платили черепками, на которых были написаны числа – указание, сколько зерна начальник должен им будет выдать за работу. Зерно в указанном количестве, может быть, еще и не было произведено, поэтому эти черепки по сути были долговой распиской начальника перед работником. Одновременно они стали первой формой денег: работники на эти черепки покупали друг у друга продукты», – описывает эволюцию денег греческий экономист Янис Варуфакис в книге «Беседы с дочерью об экономике».
По мере развития торговли (фактически обмена излишками) человеку в самых разных регионах мира потребовался универсальный эквивалент – нечто, что признавалось бы всеми как единая мера стоимости любого товара, от продуктов питания и одежды до недвижимости. Долговые расписки неизвестных людей из далеких стран для этого не очень подходили: часто этим распискам не было достаточного доверия. Поэтому исторически роль меры стоимости в древнейших обществах земледельцев и скотоводов играли драгоценные для своего времени и определенной территории вещи: камни, какао-бобы, шкурки зверей, раковины моллюсков каури, медные прутья, а зачастую просто домашняя птица и скот.
Однако (вспомним первый принцип социально-технологической эволюции) человеку свойственно все совершенствовать, облегчая себе жизнь, делая ее более удобной и комфортной, а «первобытные деньги» были неудобны в использовании. Их количество было ограничено, а хранение раковин моллюсков или медных прутьев было затруднено. Просто представьте, каково постоянно таскать при себе такие «деньги». Кроме того, возникали затруднения с разменом подобных «монет» на более мелкие. Поэтому в дальнейшем их заменили драгоценные металлы (прежде всего золото и серебро), а в качестве мелких монет использовали медь или бронзу. Этот процесс был тесно связан с возникновением древнейших государственных образований, так как денежное обращение было необходимо для эффективного функционирования государств Древнего мира. Право отливать собственную монету стало прерогативой правителей того времени, и покушение на это право каралось смертью.
Природные запасы золота и серебра распространены по поверхности планеты более или менее равномерно, но при этом относительно невелики, что обеспечивает естественную ценность этих металлов. Золото не окисляется, то есть устойчиво к коррозии, легко делится на более мелкие части путем разрезания, это мягкий и податливый металл, оно красиво внешне и долговечно – что может быть идеальнее как эквивалент стоимости всего на свете? Все эти достоинства обусловили роль золота как основного платежного средства подавляющего большинства народов с древних времен. И, похоже, эта роль была предопределена безальтернативно: серебро и, например, платина уступают «желтому металлу» в своих потребительских характеристиках, к тому же месторождения платины заметно реже встречаются в природе. Безусловно, не во всех государствах были свои золотые и серебряные рудники: в этом случае на монетных дворах чеканили местные деньги из металла, который привозили из-за границы.
Металлические деньги долгое время позволяли обеспечивать экономику нужным количеством обменного эквивалента, тем более что в Средние Века, как мы знаем, экономика устойчиво не росла. Однако с возникновением капитализма и распространением кредитования начался резкий рост товарно-производственных отношений, в связи с чем нужно было постоянно увеличивать совокупную стоимость этого эквивалента. На монеты же нужно расходовать металл, которого может просто не быть в достаточном количестве, особенно если речь идет об объемах, необходимых для функционирования развитой экономики, в которую вовлечены десятки миллионов людей. Для дальнейшего движения социально-технологической эволюции потребовался новый, более актуальный инструмент. Им стали бумажные деньги, банкноты, аналог черепков – долговых расписок древних шумеров. Само слово «банкнота» произошло от словосочетания «банковская запись» (англ. «bank note»), то есть фактически это было банковское обязательство, чек, которым можно было расплачиваться с третьими лицами.
Бумажные деньги впервые появились в Китае в VIII?Х веке нашей эры, но полноценными деньгами их назвать сложно. Это были те же долговые или налоговые расписки, и хранились они в государственных административных зданиях. Скорее всего, появление такой системы расчетов было обусловлено очень большим населением Китая, уже в то время составлявшим колоссальную для средневекового мира цифру (до 80 млн человек), а также нехваткой металлических денежных средств в обращении для полноценного функционирования огромной китайской экономики того времени. Китай в Средние века производил до 30 % мирового ВВП, активно торговал почти со всеми известными государствами средневекового мира, благодаря чему китайские «бумажные деньги» имели хождение далеко за пределами Поднебесной. Китайская держава в Средние Века была на таком высоком уровне экономического развития, что, например, историк экономики Эрик Л. Джонс утверждает, что «Китай находился на волоске от индустриализации еще в XIV веке».
Чиновники Срединной империи были первыми, кто понял и использовал преимущества бумажных денег над металлическими, и, повторимся, это было вызвано необходимостью обеспечивать эффективное функционирование огромной уже в те времена китайской экономики. По сравнению с металлическими бумажные деньги были дешевле и проще в производстве, удобны в транспортировке и, самое главное, произвести их, в отличие от монет, можно было практически в неограниченном количестве. Соответственно, первый принцип социально-технологической эволюции предопределил замену металлических денег на бумажные, хотя процесс, конечно, был сложным и растянутым во времени. Ведь у бумажных денег по сравнению с золотом и серебром были и недостатки – физическая изнашиваемость и инфляция, то есть обесценивание при излишнем количестве денег в экономике и недостатке товаров.
В Европе бумажные деньги получили распространение с изобретением печатного станка в XV веке, развитием книгопечатания и банковского дела. Изначально бумажные банкноты в Европе представляли собой сертификаты (обязательства выдать определенную сумму) банка и означали количество металлических денег клиента, находившихся у финансового учреждения на хранении. Постепенно финансисты многих королевств Европы того времени оценили удобство и дешевизну новых денежных знаков. Этому способствовал тот факт, что широкое распространение книгопечатания совпало по времени с эпохой Великих географических открытий и началом бурного роста ведущих европейских экономик. Это потребовало более гибких финансовых инструментов, чем монеты из золота и серебра, количество которых было ограничено физическими запасами драгоценных металлов в казначействах европейских монархов.
Бумажные деньги, пришедшие из Китая в Европу и на другие территории, стали своего рода деривативом (производным финансовым инструментом) своего времени, позволявшим обеспечивать бурный рост экономики – который, скорее всего, был бы заметно слабее в условиях ограничения жесткими рамками металлического денежного обращения. При этом рост этот был во многом «ростом в долг», так как с развитием капитализма люди поверили в прогресс и обрели уверенность, что «завтра всегда будет лучше, чем вчера». Но экономика росла быстрее, чем долги, и «рост в долг» не был большой проблемой, а возникавшие время от времени локальные кризисы не оказывали критического влияния на всю систему.
Конечно, казначейства того времени декларировали, что бумажные банкноты обеспечены золотыми запасами, хранящимися в казне короля. Зачастую это было не более чем иллюзией. Короли часто вели войны и роскошествовали, занимали в долг у купцов, ростовщиков и позднее у банкиров. Иногда королевская казна на самом деле была пуста, но власть имущие всегда имели возможность повысить налоги или казнить своих наиболее состоятельных политических противников, отняв у них собственность, и тем самым пополнить опустевшую казну. За монархами, а позднее за правительствами почти всегда оставалось последнее слово, и нужно было очень постараться, чтобы довести государство до банкротства. Тем не менее, такие случаи были, и немало. Более того, иногда это даже способствовало скачку вперед – как, например, в конце XVIII века во Франции, когда фактическое банкротство монархии привело к Великой Французской Революции 1789 года.
Банкноты, имевшие хождение наравне с металлическими деньгами, долгое время обеспечивали мировое хозяйство необходимым количеством обменного эквивалента, и это вполне устраивало мировые элиты того времени. Курс бумажных денег в европейских державах в основном был привязан к золоту (существовал так называемый «золотой стандарт», появившийся в Соединенном Королевстве еще в XVIII веке и закрепленный в 1867 году Парижской валютной системой). Однако мировая экономика росла быстрыми темпами и по мере своего развития требовала все более гибких и эффективных решений и финансовых инноваций.
Отправной точкой на пути к полному отказу от «золотого стандарта» стала Первая мировая война, поколебавшая основы тогдашней многополярной мировой финансовой системы. Инфляционные процессы, вызванные войной, предопределили невозможность для европейских держав поддерживать фиксированный курс обмена бумажных денег на золото, что привело к краху «золотого стандарта» того времени. Попытки возродить его в 1920-х годах ни к чему не привели: мировой экономический кризис, названный впоследствии «Великой депрессией», спутал все карты. Курсы валют того времени не имели рыночного или биржевого ценообразования, и до 1944 года мир жил в нестабильной системе постоянно меняющихся паритетов валют и жесткого валютного контроля.
Политическая и экономическая чехарда начала XX века в Европе ослабила влияние России, Германии, Франции и Великобритании на мировую финансовую систему, но при этом резко усилила позиции Североамериканских Соединенных Штатов (САСШ, как тогда назывались США). Китай вышел из гонки еще раньше, а доля его экономики в мировой составляла в 1950 году лишь 3,8 % по сравнению с 30 % мирового ВВП в 1400 году. Соединенные Штаты сполна смогли воспользоваться сложившейся для них благоприятной ситуацией. В 1913 году была создана Федеральная Резервная Система, фактическими целями которой стало укрепление финансовой системы Америки и доминирование доллара в мире. С этого времени мировой экономический рост все больше и больше финансировался именно американскими банкирами.
Сейчас уже сложно в это поверить, но до 1913 года долларовые банкноты выпускались банками различных американских штатов и отличались друг от друга по дизайну и даже размеру, а единой финансовой политики власти САСШ не проводили. После учреждения ФРС экономическое влияние Штатов в первой половине ХХ века росло опережающими темпами, с перерывом на годы «Великой депрессии» (1929–1933). Но только в 1944 году на конференции в Бреттон-Вудсе было принято решение о «золотодолларовом стандарте», что официально закрепило доллар в статусе мировой резервной валюты, на которой базировалась вся международная торговля. Курс доллара к золоту был установлен на уровне 35 долларов за тройскую унцию – эту простую арифметику в развитых странах знал каждый школьник.
Тогда же были учреждены Международный Валютный Фонд и Всемирный Банк, создание которых стало очередной вехой на пути создания новой глобальной мировой финансовой системы, по факту ставшей однополярной. При этом социалистический лагерь, изначально позиционировавшийся как альтернатива «капиталистическому миру», фактически был временно исключен из мировой капиталистической системы, а темпы роста в соцстранах во второй половине ХХ века отставали от общемировых.
Впоследствии «возвращение» стран социалистического лагеря, в особенности Китая и России, «в лоно капитализма» дало сильный толчок всей мировой экономике, фактически став одной из ключевых причин экономического бума 1990-х – первой половины 2000-х годов. Но, похоже, это был последний серьезный резерв, которым сполна смогла воспользоваться мировая капиталистическая система. Значимых (в масштабах мировой экономики) стран и территорий, незадействованных в мировом капиталистическом хозяйстве, больше нет. Возможности для экстенсивного роста экономики почти исчерпаны. А это на самом деле значит, что расти, даже в долг, становится все сложнее – ведь интенсивный рост не дает тех темпов, к которым привыкли люди во всем мире.
Созданная в Бреттон-Вудсе глобальная финансовая архитектура полностью отвечала требованиям мировой экономики того времени – обеспечивала необходимые темпы роста. Мировой «пирог» увеличивался, и, несмотря на то что долги тоже росли, всем казалось, что люди будут богатеть бесконечно. И даже фактическая отмена «золотодолларового стандарта» в 1971 году не поколебала позиции ФРС США в мире. Доллар по-прежнему остался мировой резервной валютой, только стандарт из «золотодолларового» стал в какой-то степени «нефтедолларовым».
Именно после 1971 года золото как конечная мера стоимости всего и вся окончательно ушло в прошлое, оставшись обыкновенным биржевым товаром, а глобальная финансовая система стала намного гибче – правительства США и других стран мира постепенно стали вводить плавающие курсы своих валют. Это позволяло избегать перегрева экономики через механизм изменения уровня инфляции. В случае сохранения фиксированных курсов валют любые внутренние кризисы или «внешние шоки» напрямую приводили бы к социальным последствиям типа экономического спада и/или роста безработицы, поскольку снижение заработной платы даже при глубоком экономическом кризисе в большинстве стран мира невозможно в условиях современного трудового законодательства. Повсеместное распространение плавающих курсов валют позволило этого избегать.
Введение в 1950-х годах банковских кредитных карточек, а позднее электронных денег также значительно способствовало росту мировой экономики. Необходимость поддерживать почти непрерывный экономический рост ради социальной стабильности, согласно второму закону социально-технологической эволюции, предопределила поддержку мировыми элитами курса на глобализацию и постоянную модернизацию мировой финансовой системы. Для роста также нужно было расширять рынки сбыта и развивать потребительское общество, и это стало основой для всемирного распространения кредитной системы. Во второй половине ХХ века развитые страны обеспечивали почти непрерывный рост потребления товаров и услуг. Он стал возможен в том числе благодаря росту кредитного «плеча» корпораций и населения: все большее число граждан приобретали различные товары в кредит, покупая зачастую даже то, что им не нужно.
Это обусловило и развитие системы производных финансовых инструментов. Их появление было необходимо для дальнейшего обеспечения непрерывного экономического роста капиталистического мира и стало средством стерилизации «лишних» накоплений граждан, пенсионных фондов, институциональных инвесторов. Образовавшиеся в результате активного экономического роста «излишки» капитала, то есть полученную прибыль, необходимо было эффективно вкладывать, инвестировать. Различные производные финансовые инструменты – фьючерсы, опционы, ноты – позволили делать это максимально разнообразно, дав попутно миллионы рабочих мест в финансовом секторе образованным «белым воротничкам» по всему миру. Во второй половине ХХ – начале XXI века мировая финансовая система усложнялась лавинообразно, обеспечивая столь необходимый мировой экономический рост. Ни у кого не было сомнений, что «завтра будет лучше, чем вчера».
Однако у современных финансовых технологий была и оборотная сторона. Со временем деньги, ранее представлявшие собой вполне осязаемый универсальный обменный эквивалент, который хотя бы можно подержать в руках, превратились просто в строчку в банковском файле, запись, которая уже не совсем полностью принадлежит своему владельцу.
Итак, мировая финансовая система все усложнялась, кредитное плечо (долг, фактически переложенный на будущие поколения) росло. С заемными деньгами обращались все более неряшливо. Инвестбанкиры, упаковывавшие в 2000-х годах «мусорные» активы и присваивавшие им высшие рейтинги надежности, зарабатывали на этом огромные барыши. В начале 2007 года всем казалось, что так будет вечно.
…И тут грянул кризис.
Александр Абрамов, профессор кафедры фондового рынка и рынка инвестиций ГУ-ВШЭ, обращает внимание, что «кризис 2008 года, как и большинство современных финансовых кризисов, не является результатом чьего-то заговора, чьей-то фатальной ошибки. Это результат накопления серьезных проблем в разных странах, разных банках и разных государственных организациях». Те проблемы, что лежали на поверхности – ипотечный кризис в США, крах инвестиционной компании Bear Sterns и позднее Lehman Brothers, уже неоднократно описаны в современной литературе. Стоит попробовать взглянуть на причины кризиса более глобально.
Во-первых, это все более утяжеляющийся «навес» совокупного мирового долга, который составил в 2007 году 142 трлн долларов, включив в себя 33 трлн долга домохозяйств, 38 трлн корпоративных долгов, 37 трлн финансовых организаций и 33 трлн долларов госдолга. 142 трлн долларов – это в 35,5 раз больше, чем весь мировой ВВП в 1900 году. Большинство экономистов сходятся во мнении, что в долгосрочном периоде чрезмерные долги замедляют экономический рост, так как отрицательно сказываются на накоплении капитала, дестабилизируют финансовую систему и ухудшают инвестиционный климат вследствие высокого долгового бремени; расходы по обслуживанию долгов поглощают значительную часть доходов бюджета государства и корпораций, которые могли бы быть направлены на инвестиции.
Во-вторых, это попадание многих развивающихся экономик мира в «ловушку средних доходов». Многие государства, включая Бразилию, ЮАР, Россию, постепенно увеличивали уровень жизни своего населения. Особенно резко вырос уровень жизни в Китае. В результате почти непрерывного многолетнего роста люди привыкли к более высокооплачиваемому труду, эффект «низкой базы» остался в прошлом, так как стандарты жизни населения повысились, соответственно, рабочая сила подорожала, и производства стали уже не такими конкурентоспособными на мировом рынке, как раньше.
В-третьих, на горизонте замаячил демографический переход. Темпы роста населения мира стали значительно снижаться после 2000 года. Фертильность (количество рожденных детей на 1 женщину) в большинстве развивающихся стран мира, бывших ранее локомотивами роста населения, таких, как Индия, Индонезия, Пакистан, Бангладеш, снизилась с уровня 3–4 ребенка на женщину до уровня простого воспроизводства – около 2-х детей на женщину. В некоторых странах этот показатель упал даже ниже 2-х (Китай, Иран, Бразилия). А в Республике Корея, например, фертильность упала гораздо ниже уровня простого воспроизводства – 1,2 ребенка на женщину. Старение населения, снижение темпов роста численности населения трудоспособного возраста, соответственно, снижение темпов роста количества платежеспособных потребителей в экономике – все это очень важные факторы, влияние которых на мировую экономику еще только предстоит оценить, ведь никогда ранее в новейшие времена современное человечество не оказывалось в нисходящем демографическом переходе.
В-четвертых, именно в 2000-х годах берет свое начало процесс цифровизации экономики – в 2006 году количество пользователей интернета в мире от общего числа жителей планеты превышает 18 %, резко возрастает роль и трафик мобильного интернета (WAP-протокол существовал с 1998 года, но несравнимо уступал мобильному интернету конца 2000-х в скорости). Также появляются технологии, без которых сейчас мы не можем представить свою повседневную жизнь – социальные сети (2004), большие данные – Big Data (2008), и начинается бурный рост высокотехнологичных компаний – Apple, Google, Facebook, Amazon и Microsoft, которые вскоре займут мировой экономический Олимп, навсегда потеснив прежних гигантов – нефтяные, машиностроительные и прочие компании «реального сектора экономики».
В-пятых, мировая экономика (а, похоже, и цивилизация) в своем развитии уперлась в естественные границы. Все удобные для освоения территории освоены, практически все страны мира вовлечены в единую мировую капиталистическую систему, чего не было никогда ранее. «Белых пятен» на планете не осталось, как не осталось и сколь-нибудь значимых человеческих сообществ, не затронутых глобализацией. В некотором роде это делает планету единым целым, маленьким островом в океане Вселенной, который должен развиваться по законам, единым для всех жителей этого острова, чтобы не нарушить и без того хрупкий баланс сосуществования человека с природой.
Почему именно все вышеперечисленное стало, наряду с другими факторами, глубинной причиной мирового экономического кризиса и последовавшей за ним рецессии? Почему финансовые власти всего мира безрезультатно борются с глобальным замедлением темпов экономического роста уже в наше время, заливая мировую экономику деньгами, которые не доходят до реального сектора? Что ждет человечество в будущем в связи с глобальными «цифровыми» изменениями и приближающейся технологической сингулярностью? Почему происходящие процессы необратимы и какую роль в этом играет социально-технологическая эволюция? Об этом читатель и узнает из данной книги. Конечно, на истину в последней инстанции автор не претендует: ведь будущее никому не известно, и все рассуждения даже самых именитых ученых-визионеров – лишь гипотезы.
Но сначала мы перенесемся в прошлое и на конкретных исторических примерах узнаем о факторах, которые оказывали наибольшее влияние, а зачастую и полностью детерминировали социально-технологическую эволюцию – климате и демографии, экономике и технологическом прогрессе, и сможем понять, что большинство событий в мировой истории – не случайны, а обусловлены сочетанием множества факторов, которые находятся между собой в причинно-следственной связи. И даже вылетающие время от времени «черные лебеди» (по меткому выражению экономиста Н. Талеба – неожиданные труднопрогнозируемые события, которые имеют значительные последствия, иногда для всей человеческой цивилизации) не способны поколебать логику и ход социально-технологической эволюции.
Часть I. Прошлое
Жизнь похожа на игру в карты.
Те, которые у тебя на руках –
это предопределенность.
Но как именно ими играть –
Это свобода человеческой воли.
Джавахарлал Неру
Глава 1. Немного древней истории
Примерно 13 тыс. лет назад из-за серии мощных извержений вулканов, растопивших льды Антарктики, на планете Земля завершился последний ледниковый период, который сменился глобальным потеплением. Климат менял на планете все. Европа постепенно начала избавляться от ледяного панциря, миллионы тонн вырвавшейся на свободу воды меняли очертания и рельеф материков. В местах, где раньше был сплошной ледник, начали формироваться новые для этой территории природные зоны – тундры, хвойные и широколиственные леса. Холодные степи, как, например, на юге России, начали зарастать обильной и теплолюбивой растительностью. А современные пустыни (Аравийская, Сахара, Каракум и другие) когда-то были богатыми водой, флорой и фауной равнинами.
Таким образом, в этот период окончательно оформились климатические различия между географическими районами нашей планеты и сформировались их природные особенности. Они станут базовыми для зародившихся впоследствии на разных континентах человеческих сообществ, которые постепенно сложатся по мере заселения человеком различных уголков нашей планеты, в том числе, самых отдаленных. И именно базовые климатические условия предопределят темпы и характер исторического развития человеческих сообществ на различных территориях, станут некой отправной точкой для развития цивилизации в тех или иных регионах Земли.
Например, где-то климат позволит людям уже через несколько тысяч лет после окончания Ледникового периода перейти к земледелию и изобрести плуг, а где-то, как в некоторых регионах Африки или пустынях Австралии, местные жители не будут пользоваться плугом до прихода колонизаторов.
Другой пример: в эпоху потепления, наступившего после Ледникового периода, в зоне насыщенных растительностью степей и лесостепей люди в основном добывали еду путем собирательства, а благоприятные климатические условия достаточно быстро, в течение 2–3 тысяч лет привели к производящим формам хозяйства (системе производства пищи с помощью земледелия и скотоводства). Сначала это происходило в наиболее плодородных долинах крупнейших рек, а затем и в отдалении от них. И, напротив, зона лесов надолго оставалась традиционной территорией для охотников, рыболовов и собирателей.
Когда ледник отступил, на смену вымершей плейстоценовой фауне (пещерный медведь, шерстистый носорог, мамонты и большерогий олень) пришла новая – бурый медведь, лось, благородный олень, волк, кабан, лошадь. Теплый климат способствовал увеличению поголовья млекопитающих: как растительной, так и животной пищи было предостаточно. Значительно увеличилась численность водоплавающих птиц, рыб и съедобных для человека моллюсков. Это привело к заметному росту человеческой популяции. И, как следствие, с увеличением численности «человека разумного» на планете совокупный интеллект человечества стал возрастать. Вскоре человек сам становится фактором естественного отбора, а чисто биологическая эволюция, как уже упоминалось, постепенно сменяется социально-технологической.
Изменения в природе неизбежно повлекли за собой и изменения в образе жизни древних людей. Предоставив «человеку разумному» много новых пищевых и строительных ресурсов, природа подтолкнула его к изобретению новых, более эффективных способов выживания.
В первую очередь изменился способ охоты. Так как большие стадные животные, такие как мамонты или большерогие олени, к тому времени в основном уже вымерли, коллективная загонная охота на открытых ландшафтах потеряла свое значение. Люди стали выходить на охоту небольшими группами, и уже не было необходимости пользоваться метательным оружием. Теперь основное вооружение охотников – луки и стрелы, которые, судя по археологическим раскопкам, появились уже в конце палеолита (12 тыс. лет назад). На стоянках человека эпохи мезолита в Крыму, Сибири и на Ближнем Востоке были найдены и кости древних собак, первых животных, которых люди могли использовать в охоте.
Возросла роль водных пространств. Активно развивалось рыболовство: в то время появляются первые загнутые крючки, гарпуны, и, что особенно важно, рыболовные сети, сделавшие возможным массовый лов рыбы. Тогда же появились первые лодки-долбенки из цельного ствола дерева или каркасные лодки типа каноэ, позволившие людям осваивать водные пространства, бывшие ранее недоступными.
Демографический рост на территориях со значительной и без того плотностью жителей, по мнению американского ученого-географа Карла Зауэра, поставил перед людьми задачи увеличения эффективности своего первобытного труда, чтобы прокормить образовавшееся «дополнительное» население, а также привел к увеличению концентрации интеллекта (пусть совсем незначительной по нынешним меркам, но колоссальной для того времени). Эти обстоятельства в совокупности привели к беспрецедентным историческим открытиям.
Например, в пределах так называемого «плодородного полумесяца» (долина реки Нил в современном Египте, побережье Восточного Средиземноморья, междуречье рек Тигр и Евфрат) люди, многие годы употреблявшие в пищу дикую пшеницу, обратили внимание на легкость ее возделывания и устойчивость этого растения к нестабильным погодным условиям. Это привело к аграрному переходу 10–11 тыс. лет назад (на сегодняшний день среди ученых существует консенсус, что первоначально это произошло в Восточном Средиземноморье, где тогда процветала Натуфийская культура). При схожих обстоятельствах в Китае, в долинах рек Янцзы и Хуанхэ, 9,5 тыс. лет назад одомашнили рис и просо. Это привело к скачку в развитии человечества, сделало возможным оседлый образ жизни, образование населенных пунктов и впоследствии возникновение на территориях с наибольшей плотностью населения первых протогосударств. И, хотя в некоторых регионах мира аграрный переход завершился значительно позже, только в эпоху железа, а хозяйство некоторых отсталых племен и в наше время носит присваивающий охотничье-собирательский характер, важность этого эволюционного скачка сложно переоценить.
Чуть позже человек одомашнил коз и овец в горах Загроса (современный Иран), неподалеку от Междуречья. Именно это стало отправной точкой перехода от присваивающего характера хозяйствования к скотоводству. И хотя ученым известно, что дикие волки были одомашнены человеком значительно раньше (около 25–30 тыс. лет назад), нежели козы и овцы, именно появление домашнего скота позволило людям совершить качественный скачок в социально-технологической эволюции. Молоко и мясо, получаемые от скота, позволили изменить образ жизни древних людей, что в очередной раз поспособствовало увеличению популяции человека в древнейших скотоводческих районах того времени.
Что же предопределило аграрный переход древнего человека именно в «плодородном полумесяце», помимо климатических и демографических факторов?
Конечно, предки будущих домашних растений – пшеницы, гороха, оливкового дерева – имели там больший ареал распространения, чем в других регионах планеты (кстати, на многих территориях нашей планеты растений, пригодных для одомашнивания, или, по-научному, доместикации, вообще не было, их пришлось завозить из других регионов). Но дело не только в доступности культур, которые потенциально можно было одомашнить, но и в простоте и эффективности этого процесса, что было очень важно для людей того времени. Например, значительная часть культур, одомашненных на территории Ближнего Востока, была способна самоопыляться. Отсутствие необходимости скрещивать два растения (не всегда можно найти несколько особей с нужными человеку характеристиками) в разы облегчило процесс сохранения нужных мутаций у потомства.
Немаловажна и скорость появления мутаций. У пшеницы нужные человеку мутации происходили в течение довольно короткого периода времени. Но, например, предку кукурузы – теосинте, растению с низкой урожайностью, маленьким початком (размером меньше большого пальца руки) и небольшими семенами в твердой и несъедобной оболочке, понадобилось несколько тысяч лет для того, чтобы увеличить количество съедобной массы до того состояния, что присуще современной кукурузе. Это сыграло свою роль в социально-технологической эволюции человеческих сообществ на Ближнем Востоке и в Центральной Америке: на территории «плодородного полумесяца» развитие цивилизации шло гораздо быстрее, чем в первобытных центральноамериканских сообществах.
Между прочим, кукуруза, главная сельскохозяйственная культура Нового Света (как и рис, одна из главных восточноазиатских культур), не была богата белком, тогда как одомашненная на территории «плодородного полумесяца» пшеница содержала от 8 до 14 % белка в съедобной массе. Это не могло не сказаться на особенностях социально-технологической эволюции на территории разных регионов и сыграло свою роль в формировании различных этносов и культур.
Возможно, это может показаться удивительным, но человек изначально не занимался целенаправленной селекцией приглянувшихся ему видов растений. Очень часто семена съеденных растений прорастали в отхожих местах рядом с жилищами людей, в мусорных ямах. Та же дикая пшеница вырастала в местах, где семена растений были просыпаны людьми случайно, ведь почва вокруг жилищ людей в долинах рек и Восточном средиземноморье была необычайно плодородной. Собирая дикие растения, люди роняли семена рядом с жилищем и через некоторое время обнаруживали вокруг себя все больше растений съедобных видов.
Таким образом, вокруг стоянок и жилищ, на территориях с наибольшей плотностью населения формировалось уникальное биологическое сообщество – год от года эти места заселяли потомки растений с наиболее подходящими характеристиками для употребления их в пищу человеком.
Именно благодаря человеку эволюция некоторых видов растений в то время буквально повернулась вспять. Так, например, первобытные люди предпочитали собирать дикую пшеницу и ячмень с мутациями, предотвращавшими осыпание зерен из колоса (такие семена обычно не могут прорасти и не оставляют потомства, но их удобно собирать и переносить человеку). То же самое произошло и с горохом, который в норме имеет стручок, раскрывающийся в момент полного созревания, и разбрасывающий бобы в разные стороны. Однако, это затрудняет их сбор, а древним людям было удобнее иметь дело с созревшими, но не высыпающимися из стручка бобами. Таким образом, негативные мутации стали залогом репродуктивного успеха вида. Так человек, сам того не осознавая, уже в древние времена стал фактором, способствующим естественному отбору.
Степень разнообразия видов растений и животных, пригодных для одомашнивания на разных территориях, простота и скорость доместикации этих видов, проблема дефицита питательных элементов типа белка – все это серьезно сказалось на качестве и темпах развития исторических обществ, во многом предопределив ход истории и разделив мир на очаги древней цивилизации и глухую периферию.
Кстати, вопреки распространенному стереотипу, первые культурные растения были для человека не только едой. Так, например, из хлопка делали ткани, из волокнистых растений типа конопли – веревки, а одно из первых окультуренных растений Нового Света, бутылочная тыква, использовалась во многих частях Америки как сосуд.
Одомашнивание животных в разных регионах мира также происходило по-разному. В каких-то районах животных, пригодных и выгодных для одомашнивания, было довольно много (тот же «плодородный полумесяц», Южная и Восточная Азия), а где-то человеческим сообществам их откровенно не хватало для быстрого развития, как в Австралии, на многих островных территориях, или, например, на американском континенте. Это, наряду с наличием пригодных для одомашнивания растительных культур, обусловило различия в уровне развития человеческих сообществ в разных уголках мира и критическим образом сказалось на процессе социально-технологической эволюции в дальнейшем. Так, например, именно низкая плотность коренного населения в совокупности с умеренным, привычным европейцам климатом во многом сделала возможным возникновение первого в истории государства переселенческого капитализма и демократии – Соединенных Штатов Америки (подробнее об этом в главе 3 части I).
Кстати, первые домашние животные приручались тоже естественным путем. Первобытные люди выхаживали раненых диких животных или выкармливали детенышей (если родители покидали их или погибали) в качестве подручного «запаса пищи», впоследствии обратив внимание на то, что многие животные могут давать потомство в неволе.
На территориях, где сочетание земледелия и животноводства было наиболее эффективным, человеческое хозяйствование шло успешнее, нежели в регионах, где превалировало, например, только земледелие. Темпы социально-технологической эволюции в таких регионах, соответственно, были заметно быстрее.
Это было важно, потому что на территориях, потенциально непригодных для выращивания полезных для человека растений (например, со скудными почвами) можно пасти скот. В хозяйственный оборот вовлекаются большие территории, земля используется эффективнее. То, что не может съесть человек, могут съесть его домашние животные, которых, в свою очередь, впоследствии может съесть человек.
Благодаря животным значительно расширяется ассортимент питательных веществ и рацион питания человека. К тому же не надо забывать, что животные отходами своей жизнедеятельности удобряют почву для растений, а из шкур и шерсти домашних животных можно делать одежду.
Некоторые животные, способные перемещаться на большие расстояния, использовались как «естественные холодильники», и решали проблему пропитания во время перемещений или дальних путешествий. Вьючные животные позволяли перевозить грузы, верховые – перемещаться по территории в разы быстрее. И те, и другие играли ключевую роль в освоении и захвате человеком новых территорий.
Собаки использовались для охоты и защиты. Их роль была не так важна, как роль домашнего скота или вьючных животных, тем не менее, они существенно облегчали работу человека, став ему верным помощником.
Приручались даже животные типа хорьков и кошек. Они охотились на грызунов, поедающих урожай. Древние люди находили эту роль настолько важной, что в некоторых древних государствах кошки даже обожествлялись.
С помощью крупного тяглового скота впоследствии появилась возможность эффективно выращивать урожай, вспахивая землю и частично заменяя ручной труд человека.
Аграрный переход сделал для человека возможной оседлую жизнь, когда ресурсов достаточно и не нужно постоянно кочевать с места на место в поисках пищи. В таких условиях неизбежно стала расти численность населения. Ведь когда еды хватает на все большее количество людей, женщины могут чаще рожать, так как при оседлом образе жизни нет необходимости перемещаться с детьми на значительные расстояния. Однако рост популяции приводит к тому, что и без того выросшему по составу человеческому роду требуется больше пищи. Количество еды напрямую коррелирует с численностью группы: чем больше еды, тем многочисленнее род. Чем он становится больше, тем более значительное количество еды ему требуется, и нужно распахивать новые земли. Освоение новых земель дает возможность продолжиться росту населения, тем самым круг замыкается. Тем не менее, излишки продукции даже в этом случае все равно образуются скорее, чем потребляются, что дает возможность обществу и социальной иерархии в нем развиваться более быстрыми темпами.
В противоположность аграрным сообществам, группы охотников и собирателей всегда состояли ровно из того количества людей, которое территория, по которой они кочуют, способна прокормить. При этом численность рода могла регулироваться как естественным, так и искусственным путем (подробнее об этом в главе 2 части I).
Однако регулирование человеческой популяции искусственным путем – это всегда некая конфликтная ситуация, поскольку речь идет о жизни человека. В вопросах жизни и смерти поиск консенсуса затруднен, и практически невозможно ответить на вопрос, почему кто-то должен жить, а кто-то умереть «во благо других членов группы». Отсутствие внятного регулирования рождаемости часто приводило к тому, что популяция разрасталась до таких пределов, насколько позволяла территория, и при малейших негативных климатических изменениях (или просто при истощении пищевых ресурсов района проживания группы) наступал голод, что и регулировало численность людей на территории естественным путем.
Как правило, именно ситуация перенаселения давала импульс к аграрному переходу. Многие современные ученые считают, что отказ от первобытного собирательства и переход к земледелию на самом деле не являлись жизненной необходимостью и «традиционные» группы охотников и собирателей жили ничуть не хуже, а то и лучше раннеземледельческих племен.
Очевидно, что в регионах с наиболее благоприятным климатом у земледельцев появлялось больше излишков ресурсов. Лишнее количество еды нужно где-то хранить и защищать от агрессивных соседей, поэтому уже в начале неолита на Ближнем Востоке начинают появляться первые укрепленные поселения.
Увеличение количества ресурсов и, соответственно, усложнение производящего хозяйства дало толчок к развитию простейших технологий, причем не только прямо, но и косвенно связанных с земледелием – таких, как, например, строительство или гончарное мастерство. Процесс социально-технологической эволюции начал ускоряться.
