скачать книгу бесплатно
– Я проверял, она работала, – от обиды на самого себя Камышев едва сдерживал слёзы.
– Что будем делать, товарищ капитан? – спросил отчего-то повеселевший пулемётчик. – Атакуем всеми имеющимися силами?
– Вернёмся и доложим, где видели танки, – подсказал сержант.
– Одним возвращаться нельзя, не поверят, – принял решение Барков. – Будем действовать как обычно. Прихватим с собой одного из танкистов, желательно офицера, тогда, может быть, и примут с распростёртыми объятиями. Бабенко, со мной. Дьяков, ты остаёшься с Камышевым, и с живого с него не слезай, пока он не настроит свою рацию.
– Не извольте беспокоиться, товарищ капитан, – ответил сержант, щёлкая затвором карабина, – не починит свою машинку, я его мигом в расход за саботаж и дезертирство.
* * *
– Как бы он действительно его не приговорил, – пожаловался Бабенко на Дьякова командиру после того, как они направились к посту Чингиса. – После того миномётного обстрела сами знаете, что он умом поехал. Бормочет что-то там себе под нос про царя Давида и Соломона, крестится в дело и не в дело.
– Не переживай, Бабенко, ничего с твоим радистом не случится, – успокоил Барков, прокручивая в голове детали предстоящей операции по пленению офицера панцерваффе.
Вернувшись на недавно оставленный наблюдательный пункт, Барков, глядя в бинокль, убедился, что не произошло ровным счётом никаких изменений. Машины оставались на прежних местах, и движения вокруг них замечено не было.
– Тишина, товарищ капитан, – прошептал пулемётчик.
– И что? – не понял командир.
– Вы сказали, около 70 танков и бронемашин, цельный батальон, а тишина, как на кладбище.
И в самом деле, Барков совсем упустил тишину из виду. Только жужжание насекомых наполняло окружающий послеполуденный знойный воздух жизнью.
Да ещё Чингис, жуя лесную травинку, добавил:
– Там мёртвые все.
– Ты что, там был? – строго спросил Барков.
Чингис, испугавшись, отрицательно замотал головой.
– Индеец, он и есть индеец, – погрозил Бабенко кулаком Чингису. – Разрешите мне, товарищ капитан? Я тихо, аккуратно, Вы же знаете.
– Хорошо, – согласился Барков, – только пулемёт оставь, возьми мой ППШ.
– Не, – заупрямился солдат, – я без него трушу.
Командир не успел моргнуть, а Бабенко уже полз лесной ящерицей в логово фашистского зверя.
Ожидание растянулось ещё на час, и пронзительный кодовый свист пулемётчика, возвещающий, что всё чисто и можно идти, застал Баркова как раз в тот момент, когда он смотрел на циферблат подаренных отцом часов. Было ровно 16.00.
Они прошли всю колонну фашисткой техники туда и обратно, и насчитали легких и средних танков вместе с бронемашинами ровно 66 единиц.
Барков послал Бабенко за Камышевым и Дьяковым, а сам в одиночестве, так как Чингис снова был в дозоре, пытался представить, что же здесь могло произойти.
Вся техника стояла без видимых повреждений, однако экипажи боевых машин были буквально порублены, и их тела в чёрной танкистской форме панцерваффе виднелись повсюду, несмотря на заросшее высокой травой поле.
– Напраслину говорили Вы, товарищ командир, на Буденного, – в шутливом тоне первым заговорил Бабенко, пока приведённые им товарищи с непониманием обозревали окружающую их картину. – Конница против танков очень даже эффективно воюет. Смотрите, как наши кавалеристы постарались. Тут некоторые и без голов лежат. А вот и голова, вишь, куда закатилась.
С этими словами он запустил руки в траву и выудил оттуда белёсую немецкую голову с красивой чёрной пилоткой на макушке и римским орлом.
– Вот если бы все такие фашисты были, как говорят наши отцы-командиры, – и он со злостью, словно футбольный мяч, выбил ногой голову в воздух, – мы бы уже давно их победили.
– Если это наши, почему не доложили в штаб армии? – Барков был растерян. – Почему технику не сожгли?
– Скромные очень, вот и не доложили. Но мы ведь не такие, – не успокаивался опьянённый видом мёртвых немцев пулемётчик. – Мы-то по ордену Красного Знамени точно за это получим. Так ведь, товарищ командир?
– Как будто Бог нам помогает, – крестился Дьяков, осторожно трогая носком сапога тела мёртвых танкистов.
– Прямо-таки сам Бог? – не поверил Бабенко.
– Может, и не сам, но архангел Гавриил точно, – с полной уверенностью сообщил сержант, – как будто сабелькой рубили, но с силой, как положено. Сейчас уж так не умеют.
– Прямо-таки сам архангел Гавриил? – не успокаивался пулемётчик. – Значит, за разграбленные церкви, расстрелянных и повешенных попов Бог, стало быть, Красной армии помогает?
– Бог всё прощает, – назидательно погрозил пальцем Дьяков, – окромя разврата и распутства.
Барков вдруг вспомнил о своих родителях и с интересом посмотрел в небо.
«А меня Бог тоже простит?» – тихо, так, чтобы никто рядом не расслышал, задал он свой вопрос, шевеля одними губами.
– Товарищ командир, – обратился к нему Камышев, – разрешите воспользоваться немецкой танковой рацией?
– А ты сумеешь? – засомневался Барков, с трудом вырвавшись из не вовремя налетевших воспоминаний.
– Нам немного рассказывали о них, они даже мощнее наших. Разрешите попробовать?
– Кто бы сомневался, что мощнее, – вставил своё слово Бабенко.
– Разрешаю, – распорядился капитан. – Вся техника в середине колоны в твоём распоряжении. Я начну с арьергарда, Дьяков и Бабенко с авангарда. Сливаем имеющееся горючее в баках, и заливаем внутрь машин. Через час здесь всё должно полыхать. Задание ясно?
– Так точно, – ответили разведчики.
Вскоре к командиру присоединился Камышев, быстро сообразив, что здесь, на открытом воздухе, он будет полезнее, чем в душной железной коробке, безуспешно разбираясь в хитросплетениях немецкой технической мысли.
– Товарищ капитан, ни в одной обследованной мной машине не работает электричество, – доложил он. – Такое впечатление, что все танки остановились прямо на марше.
– Странно, – прекратил работу Барков, вытирая пот со лба.
– А что если это новое секретное оружие маршала Буденного? – предположил радист. – Я читал в библиотеке имени Владимира Ильича Ленина одну статью в радиотехническом журнале о неких волнах, которые могут влиять на электрические цепи. Так вот…
– Камышев, – перебил воодушевлённого рассказом новобранца командир, – волны – это хорошо, только если мы не успеем танки сжечь до прихода немцев, грош нам будет цена, и достанется нам от маршала Буденного вместо ордена Красного Знамени общественное порицание от всего советского народа. Усёк?
– Так точно, – приложил руку к пилотке радист. – Я сейчас, я мигом.
Работа кипела, и через полтора часа над заросшим полем поднялся густой чёрный дым. Один за другим, сотрясаемые взрывом собственного боезапаса, подпрыгивали бронированные машины с крестами и навсегда застывали в неприглядных для непобедимой армии позах. К семи часам вечера танковый батальон был полностью уничтожен.
– Теперь они никогда не переправятся на левый берег, – с удовлетворением констатировал Барков. – Эти точно отвоевались.
Чёрные от копоти лица разведчиков скалили белые зубы и с гордостью смотрели на плоды своего военного труда.
– Гляньте-ка, – привлёк всеобщее внимание Бабенко, указывая пальцем на две приближающиеся к разведчикам фигуры. – Наш сторожевой пёс тоже без дела не сидел, добычу привёл.
Довольный Чингис приближался к группе со стороны леса, то и дело, подталкивая прикладом шедшего впереди с поднятыми вверх руками, пленного врага.
– Язык – это то, что нам сейчас нужно, так ведь, товарищ командир? – весело спросил пулемётчик.
– Точно так, – подтвердил Барков.
На вопросительный взгляд Камышева Бабенко ответил:
– Кто, как не добытый в бою враг, подтвердит начальству информацию о твоих подвигах. Или думаешь, отцы-командиры нам на слово поверят?
Как только доброволец оказался совсем рядом с пленным, у него зажгло в груди. Как ни старался радист унять эту боль, она не отпускала. Он даже подумал снять подаренный хуторской хозяйкой оберег, но руки словно онемели.
Тем временем Барков допрашивал «языка». Однако молодой фашист, с засученными по-карательски рукавами чёрной танкистской формы, отвечать отказывался. Назвал только своё имя – Гюнтер Кригер.
На вопрос, кто убил его товарищей, он торжественно произнёс:
– Тот, кто давно погиб в неравной схватке, но чей дух сражается с врагом и по сей день.
– Это из Гёте или Шиллера? – обратился Камышев к командиру, сжимая рукой гимнастёрку на груди.
– Ты понимаешь по-немецки? – спросил Барков.
– Немного, товарищ капитан, – ответил бывший студент. – Я только не понял, что за дух, который сражается с врагом, о чём это он говорит?
– Это он от страха, – сказал Бабенко, смеривая ласковым взглядом статного немца.
– А мне кажется, что это больше похоже на молитвы нашего Дьякова, чем на Гёте, – ответил на вопрос радиста капитан.
В этот самый момент сержант осенил себя крестом и вновь забубнил свою песню про израильских царей Давида и Соломона.
– Что, мертвеца увидел? – засмеялся над крестившимся товарищем пулемётчик.
– Как тебе удалось выжить? – шутка Бабенко навела командира на следующий вопрос немецкому танкисту.
Гюнтер Кригер печально закачал головой и вновь странно заговорил, подражая немецким поэтам-романтикам:
– Последний мёртвый враг станет нам братом и, приговорённый жить вечно, выйдет в дозор.
– Товарищ капитан, мне кажется, он того, умом тронулся, – покрутил у виска Камышев, ощущая на груди жар оберега.
Новобранец испугался, что события на хуторе и здесь, на лесной поляне, полной мертвецов, могут быть как-то связаны.
– Доставим в штаб, там разберёмся, – закончил допрос Барков. – Бабенко, отвечаешь за «языка».
– Есть, – подтвердил боец и направился к пленному. – Вставай, гад! Хэнде хох!
Никто не понял, как у фашиста оказался штык-нож в руках.
– Чингис, мать твою косоглазую так и разэтак! Ты что, его не обыскал? – успел прокричать пулемётчик перед тем, как блестящее лезвие точно вонзилось в его сердце.
Гюнтер Кригер, ловко метнувший оружие, со всех ног бросился в лес. Разведчики стали стрелять по нему из ружей, но не попали.
– Отставить! – надрывая больное горло, пытался остановить их командир, но тщетно.
– Он нам живым нужен, – услышали все его хрипящий голос, когда лесная поляна вновь погрузилась в тишину.
Дьяков бросился к распростёртому на траве телу Бабенко, Барков строго смотрел на Чингиса.
Тот, ничего не понимая, лишь виновато тряс головой.
– Вот и увидел мертвеца, – припомнил последнюю шутку товарища Дьяков, навсегда закрыв покойнику глаза, и снова перекрестился.
Всадники на поляне появились неожиданно. Никто из разведчиков с их двадцатидневным опытом войны приближение врага не заметил. Одновременно один из верховых наскочил на сержанта, срубив ему голову, а другой пикой пронзил Чингиса.
Они уже успели разъехаться в разные стороны, а голова красноармейца Дьякова в пилотке со звездой взлетевшая вверх, как футбольный мяч над полем, ещё покружилась в воздухе и только затем нырнула в высокую траву.
Боль в груди Камышева стала нестерпимой, и он бросился в лесную чащу вслед за Гюнтером Кригером. За спиной молодой солдат слышал, как строчил пулемёт Бабенко, и что-то непонятно хриплое кричал командир.
У самых деревьев радист запнулся ногой за бугорок земли и свалился в небольшую лощинку. В глазах рябило от красной лесной ягоды и смерти, оказавшейся так близко с молодым солдатом. «Трое за одну минуту», – успел подумать Камышев и от страха вскочил, побежал ещё быстрее в лесную чащу.
Дыхание давно сбилось, ветки хлестали по лицу, но радист не останавливался, пока наконец не выскочил на лесную дорогу. Здесь света было больше из-за вырубленной просеки, и он с ужасом увидел свои руки, которые были по локоть в крови. Чтобы полностью удостовериться, он поднёс ладони к лицу и только теперь уловил исходящий от кожи и рукавов гимнастёрки вместе с запахом солярки аромат земляники.
Слева послышался хруст веток, и Камышев резко обернулся. Два всадника приближались к нему по дороге, и оберег обжёг его грудь с новой силой.
Однако в этот раз бежать уже не было сил, но даже если бы они и были, радист не сдвинулся бы с места. Новобранец, как зачарованный, смотрел на неожиданно появившихся воинов и не мог оторвать от них своего взгляда.
Особенно выделялся польский крылатый гусар, которого бывший студент узнал по гравюре, изображённой в учебнике истории. Неизменным атрибутом их боевого снаряжения были «крылья» из орлиных перьев, крепившихся различными способами за спиной всадника. В руках гусар сжимал острием вверх длинную пику около шести метров в длину, с бело-красным флажком. «Именно это древнее оружие отправило на тот свет бедного Чингиса», – догадался Камышев.
Сам гусар был облачён в защитную, с латунными накладками кирасу, из-под которой виднелась кольчуга, латные наплечники и трубчатые наручи. Доспехи покрывала синяя накидка, украшенная звёздами. На голове поляка красовался шлем с затыльником, наушами и наносником, так что лица было не разглядеть. Кроме пики за поясом у гусара было два пистолета и кончар, подвешенный на седле под коленом.
Такие подробности радист разглядел в тот момент, когда всадники уже поравнялись с ним с обеих сторон, но не обратили на красноармейца ни малейшего внимания.
Даже лошади не покосились и не фыркнули в его сторону, хотя ноздри их и раздувались, но Камышев вместо тепла от их тел почувствовал лишь замогильный холод.
«Не призраки ли это?» – подумал он, но в этот момент старая подкова опустилась ему на сапог, разбередив постыдную рану.
Резко вся боль из груди ушла в ногу, и Камышев едва не закричал, судорожно дёрнув конечностью. Конь всадника взвился на дыбы, и тому ничего не оставалось, как бить животное плёткой и ругаться по-французски:
– Merde! Merde!
Улан в красном камзоле и в таком же красном четырёхугольном кивере с белым пером быстро успокоил лошадь и поправил на поясе саблю, ту самую, которой снёс голову сержанту Дьякову.
– Psia krew, – презрительно бросил из-под шлема крылатый польский гусар и получил в ответ: