скачать книгу бесплатно
– Эй, мальчуган! – окликнул женский голос. Сергей даже бровью не повел.
– Эй, мальчуга-ан! – повторили вновь погромче. На этот раз он повернулся на зов – стоящая чуть поодаль мороженица махнула рукой, приглашая подойти.
– Ты, что потерял кого-то?
– Ага.
– А я и смотрю, чего это ты, то круги все наматывал, а теперь уж битый час, наверное, стоишь на месте, да вертишься по сторонам. Родителей потерял что ли?
– Нет. Знакомого. Я с мальчиком одним познакомился недавно на этом месте, – соврал Сергей, вероятно, стесняясь признаться в том, что его интересует девочка, – А теперь хотел бы его еще раз увидеть. Вот и стою тут. Может быть придет еще.
– А он местный или из отдыхающих?
– Отдыхающий, – уверенно выпалил мальчишка. Потому как именно в этот момент он абсолютно уверовал, что его незнакомка стопроцентно была из курортников.
– А может тебе лучше тогда на пляже поискать? – предположила участливая мороженица, протягивая мальчишке пломбир в вафельном стаканчике.
– Точно, – обрадовано вскрикнул Сергей, – как же я не сообразил? Спасибо Вам, тетя, – машинально взяв в руку предложенное женщиной угощение, как-то, совсем не глядя, посмотрев на него и так же машинально с невинной улыбкой вернув обратно, и уже с каким-то даже деловым выражением лица, мол, не до мороженого сейчас, направился в сторону моря.
Добравшись до городского пляжа, он обнаружил там гигантское количество отдыхающих и, все же, в большей степени обрадовался таковому обстоятельству, нежели огорчился ему. Сергею казалось, что уж среди них она обязательно должна быть. А как же иначе?
Не станем углубляться в детальное описание того, как мальчишка стойко и упорно шел к своей цели, всматриваясь в лица девчонок, выискивая последних и на суше, и на море. Скажем лишь, что все его усилия были тщетными. Либо ее там вовсе не было, либо он ее просто не заметил. А может и не узнал, что вполне также было возможным. Ведь мокрые волосы, шляпки, панамки, солнцезащитные очки, покрывала, накидки, надувные круги и матрасы, лежаки, зонтики и прочие сопутствующие отдыху атрибуты никоим образом не способствовали «идентификации» предмета его поиска.
Вот и городской пляж уже давно закончился, а Сергей продолжал идти вдоль береговой линии в направлении своего лагеря. На него как-то одновременно навалились и внутренняя апатия, и прямо-таки безумная усталость. Возникло ощущения оставленного, забытого, брошенного, обманутого ребенка, который уже понимает, что с ним поступили нехорошо. И хотя где-то далеко в глубине души еще, конечно же, теплится надежда, что все случившееся просто какое-то недоразумение, розыгрыш, неправда, наконец, и что вот-вот эта неправда должна раскрыться, но подступившая обида все равно дает о себе знать.
Благо тот солнечный двенадцатилетний возраст, в котором мальчик находился, и неутолимая жажда активной жизни немного предоставили для печали времени. Ибо, как только явилось суждение о том, что сегодня был всего лишь первый день поиска, что она просто могла именно в это в этот раз не быть на пляже по какой-либо вполне уважительной причине; что ведь завтра или послезавтра она окажется здесь обязательно, потому как отдыхающие непременно должны ходить на море, по-другому ведь быть никак не может, так сразу же мальчонка воспрянул духом, и уже ни о каком забытом ребенке не могло быть и речи.
– Рачки. Семечки. Пирожки, – донеслось до Сережиного уха, и тут же жалобно заныло под ложечкой. Еще бы – после завтрака в пионерлагере в его рту ни единой маковой росинки не побывало. Благо в кармане водилась кое-какая мелочишка, позволившая приобрести у одной из торговок пару пирожков. Получив свою покупку, расположился на песке и принялся с аппетитом ее уплетать. Да так увлекся этим процессом, что лишь только когда «расправился» с едой полностью, все также сидя на песке, принялся осматриваться по сторонам.
Место, которое Сергей облюбовал, оказалось пляжем то ли турбазы, то ли санатория. Отдыхающих было совсем немного. Можно даже сказать, что их практически не было, по сравнению с той плотностью человеческих тел, которую ему довелось наблюдать на городском пляже. То тут, то там на песке раскинулись, где поодиночке, где попарно, а где и группками большей численности, будучи в полной власти уже принявшего курс на запад, а потому вполне щадящего солнца, курортники. В море плескалось пропорциональное им количество купающихся. Сережа оказался в последнем, наиболее удаленном от кромки воды эшелоне отдыхающих, позади которого была лишь группа подростков, играющих в мяч.
Как-то уж без особого энтузиазма, ибо он даже не удосужился для лучшей видимости подняться на ноги, обежав беглым взглядом находящихся на пляже людей, мальчик зафиксировал его на инвалидной коляске, пристроившейся у самой воды, в которой сидела девочка с яркой широкополой шляпкой на голове. Вокруг нее заботливо хлопотали две женщины, – постарше и помладше, – видимо, соответственно, бабушка и мама девчушки. Они плескали на ребенка морской водой, что-то весело рассказывая и указывая руками то на водную гладь, то на небо, то в сторону берега.
Сколько Сережа себя помнил, когда ему доводилось встречать калек, инвалидов, душевнобольных и прочих немощных людей, у него всегда возникали какие-то довольно сложные внутренние ощущения. Не сказать, что это было чувство неприязни, брезгливости или отвращения к таким людям. Подобное ведь тоже частенько вольно-невольно ощущают некоторые из нас. Нет, скорее это походило на растерянность от незнания, как правильно подобало бы с такими людьми вести себя, смешанную с человеческой жалостью и подсознательным чувством вины. Вины, прежде всего, за то, что у тебя в отличие от того бедняги все в порядке, и ты живешь своей полноценной человеческой жизнью. Тогда как ему приходится выживать со своим недугом и все время мучиться, как от самого этого недуга, так и из-за внимания окружающих, непременно доставляющих хлопот своими ухмылками, смешками, оскорблениями, если не вообще издевательствами. И когда он стремился избежать встречи с подобным человеком, а если этого не удавалось сделать, то старался, хотя бы, не смотреть на него, для чего отворачивался в противоположную сторону, это совсем не означало, что он не может видеть его из чувства отвращения. Нет, просто ему казалось, что, если ты смотришь на калеку прямо, то как будто этим своим взглядом ты непременно подчеркиваешь того неполноценность и тем самым его обижаешь. А если же отвернулся, то ты его не видишь и, соответственно, ничем не смущаешь.
Дома в Березниках недалеко от Сергея проживала одна душевнобольная девушка, возрастом лет двадцати, сознанием же больше походившая на семилетнюю девочку. А, возможно, и младше того, поскольку она даже нормально не выговаривала слова. Жила больная вместе с матерью, которую чаще видели пьяной, нежели трезвой, в компании таких же, как и она, друзей-собутыльников. Звали девушку Найдой. Что являлось производной от ее собственного имени Надя, которое она же сама и произносила как Найда.
Невысокая, полноватая, пышногрудая, с усеянным многочисленными веснушками лицом, она была совершенно безобидной и очень любила петь песню про Катюшу. Найда исполняла ее с таким серьезным и одновременно по-детски милым выражением лица, покачивая, как это зачастую делают детишки, головой из стороны в сторону, что вкупе с опять же по-детски «исковеркованными» словами действительно не могло не вызывать улыбки.
Конечно, – так было и так будет, очевидно, всегда, – детвора над нею потешалась, совершала всяческие проказы и очень часто, чтобы вдоволь посмеяться над больной, заставляла ее спеть. Сергей же всегда старался избегать участия в подобных шалостях, поскольку ее общество он находил для себя крайне некомфортным. Впрочем, именно выражение лица Найды во время пения ему даже нравилось и совсем не казалось таким смешным, каким его находили остальные.
Хотя он и был озорным компанейским мальчишкой, и подраться мог запросто, и похулиганить, и стащить, что плохо лежит, за компанию, однако, если его друзья, в том числе, начинали, щеголяя своими остротами друг перед другом, подшучивать над Найдой, он всегда уходил в тень. А чтобы один на один с нею вдруг остаться, так это вообще, не дай бог такому было случиться.
Поэтому, когда вначале лета, входя во двор одного заброшенного разваливающегося кирпичного дома, – место сборища «своих пацанов», – Сережа вдруг услышал доносившееся из-за дома и уже давно ему знакомое: «Рацетали ябони и гухи…»; он поначалу хотел тут же развернуться и уйти прочь, чтобы с ней и вовсе не встречаться. Но потом все-таки решил хотя бы мельком взглянуть на честну?ю компанию. Зайдя за дом, обнаружил там группу разношерстных по возрасту ребят, полукругом обступивших ступени. На них стояла раздетая донага Найда и громко пела свою «знаменитую» песню. Все «зрители», в зависимости от возраста и «жизненного опыта», кто с довольной ухмылкой, а кто и с затаенным дыханием, рассматривали девушку.
Сергей сразу было отпрянул, машинально отвернувшись от поющей. Но потом под воздействием какой-то непреодолимой силы обернулся обратно, жадно впился глазами в столь доступную женскую наготу и некоторое время находился в полной ее власти. И, все же, когда его взгляд, наконец, добрался до лица поющей, когда он увидел, как обычно, покачивающиеся из стороны в сторону движения головы, а эту картину дополнили, будто разрезая полотно, следующие от глаз бороздки слез, к нему вернулась даже, пожалуй, с удвоенной ее концентрацией привычная смесь растерянности, жалости и чувства вины. Правда, на сей раз вместе с ними еще явились обида и злость. Обида за беззащитную душевно больную, претерпевающую такое постыдное унижение, а злость на себя, еще минуту назад жадно пожинающего плоды этого унижения, и людей сие унижение устроивших.
– Отдай, – Сергей потянулся к находящемуся в руках Антохи, на пару лет старшего и бывшего на голову его выше, платью Найды.
– Вали отсюда, молокосос, – небрежно оттолкнул его тот.
Ярость в одно мгновение вскипела в голове, а уже в следующее он нанес ею вышедший необычайно сильным удар в Антохину грудь.
– Потом допоешь, – виновато улыбаясь, Сережа видел лишь ее глаза, мокрые и благодарные, – Оденешься и допоешь…
Вот и на сей раз, лишь только инвалидную коляску с девочкой направили от моря вглубь берега, он лег на песок, якобы наблюдая за игрой подростков в мяч. Чтобы, когда они будут проходить мимо, не смотреть на девочку и таким образом ее не смущать. Да и самому не чувствовать неловкость. Они прошли в нескольких шагах, но не покинули пляжа, а расположились буквально метрах в пяти позади. Мальчик мгновенно принял решения полежать еще минут двадцать для приличия, а потом подняться и уйти. Ведь если это сделать сразу, то они обязательно посчитают, будто он ушел, из-за того, что ему неприятно находиться рядом с инвалидом.
Он лежал на животе, а она оказалась перед ним чуток левее. И, чтобы ее увидеть, нужно было всего лишь, не поворачивая головы, перевести взгляд налево. И как-то так получилось, что как только он это сделал, их глаза тут же и встретились. Она лишь мельком задержалась на нем и даже успела при этом улыбнуться. А Сергей, наоборот, вопреки своим негласным правилам, повернувшись в ее сторону, казалось даже, что несколько бесцеремонно, рассматривал девчонку. Когда же она в очередной раз взглянула на него уже крайне смущенно, он лишь тогда, будто выйдя из оцепенения, опустил голову на песок.
Это была она. Да-да, та самая девчонка, которую он с таким усердием пытался разыскать. Сережа прижался к песку и как будто даже не дышал. Ну, как же так? Ведь она какие-то два-три дня тому назад была вполне здоровой и цветущей. И настолько резво тогда убежала, что у него просто в голове не укладывалось то обстоятельство, что теперь она находилась в инвалидной коляске. Наверное, это все-таки была не она, а просто похожая на нее девчонка. Мальчик снова посмотрел в ее сторону. В этот момент женщины на руках стали перемещать ребенка из коляски на покрывало, расстеленное на песке, и он невольно обратил внимание на абсолютную безжизненность ее ног.
Сомнений никаких не осталось – те же длинные золотистые волосы, те же выразительные голубые глаза, наконец, те же самые ямочки на щечках во время улыбки. Она опять, теперь уже как-то виновато, улыбалась. Да, это была она. И она действительно была инвалидом.
На Сережу навалилась гора смешанных чувств. Это и боль из-за такой вопиющей несправедливости, и страх из-за жестокости жизни, способной в одночасье из нормального человека сделать калеку, и все то же чувство вины за свою полноценность, на фоне неподвижности ее ног. Теперь только к этой вине добавилась еще вина за то, что, если бы не случилось тогда их злополучного столкновения в городе, то, быть может, и не последовали бы вскоре после него какие-то трагические события, приведшие ее в инвалидное кресло. Но это еще далеко не все, ощущаемое мальчишкой. В отличие от тех, других подобных эпизодов, происходивших ранее с ним, когда он сталкивался с инвалидами, теперь, вдобавок ко всему перечисленному, его внутреннее состояние дополнилось чувством небывалой привязанности, чувством трогательной детской влюбленности в особу противоположного пола и искреннего душевного сопереживания этому человеку.
Их взгляды вновь встретились. Очевидно, по отобразившемуся на Сережином лице грустному участию она смогла ощутить его доброе к ней расположение, и между ними на какие-то мгновения установился зрительный контакт. Правда, по ее взору, по выражению лица он понял, что девочка его не узнала. Когда они, смутившись, отвели друг от друга глаза, Сергея одолело вдруг какое-то нестерпимое отчаяние, и, будучи не в силах совладать со своими эмоциями, уткнувшись в ладони на песке, мальчик тихо заплакал.
Сколько времени он так пролежал, сказать трудно. Плакал он не столь долго, просто потом лежал какой-то весь опустошенный и вроде как ни о чем особо и не думающий. Из этого состояния полузабытья вывел звонкий жизнерадостный голосок:
– Фея, Фея, смотри, какой я тебе сок принесла!
Заинтересовавшись, он повернулся на звук голоса, и теперь, уже совершенно не стесняясь, посмотрел в их сторону. Следующие события происходили, казалось не в жизни, а прямо в самой сказке.
Златовласка также, как и тогда, в момент их первой встречи, стояла, улыбаясь, рядом с пустой инвалидной коляской и со стаканом все того же пресловутого томатного сока в руке. Сергей, уже сидя, смотрел на нее во все глаза и не верил этим самым глазам. Как будто произошел какой-то фокус, как будто по мановению взмаха волшебной палочкой действительно какой-то только что названной феи девочка-инвалид обратно превратилась в абсолютно здоровую.
– Принцесса, а ты почему так долго? Я уже сильно за тобой соскучилась, – радостно зазвенел вроде как тот же самый голосок, но говорил кто-то другой. Сережа посмотрел внимательнее и только теперь осознал, что его златовласка-инвалид так и продолжала лежать на том же самом месте, где находилась до того, потому-то собственно и коляска оказалась пустой. А та же, что стояла с соком, была ее точной копией. Девчонки оказались сестрами-близнецами. Выходит, никакой трагедии в недавнее время ни с кем не произошло. Просто ему изначально понравилась одна из сестер, которая была здоровой. Он упорно ее искал, а нашел другую – инвалида. И, приняв ее за первую, в нее-то, во вторую, окончательно и влюбился. А когда же в поле зрения вернулась первая, то оказалось, что ее место в сердце мальчика уже было занятым.
Конечно же, в тот день мальчишка не посмел предпринять какие-либо действия для знакомства, решив, что это можно будет сделать и в другой раз. Но другому разу, к его сожалению, случиться уже не было суждено. Сколько он ни искал следующей встречи, все было тщетным. Вероятно, они просто покинули курорт.
Глава VI
С утра Федор доставил их лодкой в канал, где они, наконец, и, надо признать, что с удвоенным рвением, занялись своим любимым занятием.
Весь же предыдущий день был потрачен на периодическое застолье в доме Тихона, экскурсии по острову и знакомство с его обитателями. Не обошлось и без одной даже своего рода чрезвычайной ситуаций, о которой подробнее упомянем чуть ниже. В целом же, время пролетело, как это всегда происходит в хорошей компании, абсолютно незаметно. Так что, когда наших приятелей, немного, признаем, поднабравшихся, проводили на ночлег в гостевой дом, – и таковой на острове, как выяснилось, тоже имелся, – оказалось, что те были вовсе как бы и не против «продолжения банкета». Но, все же, вполне благополучно вскоре уснули и без такового.
Каждому из гостей заботливым островитянином было выделено по три удочки-донки. Но на деле оказалось, что с таким активным клевом вполне хватало иметь и по одной единственной. Конечно, это была еще далеко не та, настоящая, путина, когда тарань массово идет на нерест, и ее плотность бывает таковой, что, как поговаривают, если бросить кирпич в воду, то тот и не подумает тонуть, а на рыбьих спинах будет еще долго-долго «плыть» по воде.
Стояла чудесная, солнечная погодка. По поверхности воды хаотично блуждала слепящая взор серебристая рябь. Безусловно, о наличии плантаций юной зелени или запевах многоголосых птичьих хоров еще говорить не приходилось, но в воздухе вовсю хозяйничала весна, и по-настоящему весеннее настроение укреплялось в душах рыбаков с каждым его вдохом.
– Колян, а тебе не кажется все это довольно странным, каким-то мало естественным и даже прямо-таки неправдоподобным? – запустив пойманную тарань в скидок, поправив на крючке еще вполне приемлемые остатки червяка и забросив снасть обратно в водоем, поинтересовался у товарища Тимоха.
– Ты о чем именно?
– А обо всем. Начиная, к примеру, с Жорика. Почему это он нас не разбудил и сам все не пояснил? Бросил друзей у чужих людей. Считай, на произвол судьбы.
– Ну, тебе же вчера ясно сказали, что он порывался это сделать, но Тихон с Машей упросили его, нас не беспокоить. Ничего странного в этом не нахожу, кстати. Если бы меня Маша просила о чем-то, то я разве смог бы этой женщине отказать? Да, никогда на свете. А что же касается людей. Так, вероятно, они совсем ему и не чужие. Участковый как-никак. Все люди на участке, стало быть, для него свои.
– Ну, хорошо, согласимся с твоими, посчитаем, что вескими аргументами. А сама по себе командировка эта его. Ни с того, ни с сего, как какая-нибудь пендосская подлодка, взяла, да и всплыла в самый неподходящий для того момент.
– Э, товарищ предприниматель, все же, ты безумно далек от понимания государевой службы. А на ней, между нами девочками, тебя никто и никогда не спрашивает, хочешь ты там или не хочешь, дни у тебя критические или другое какое недомогание. Кого это может волновать? Отдаться нужно по полной. А если не желаешь раздвигать ножки, так на твое место всегда найдутся другие. Тем паче в полиции. Не сгущай краски, Тима. Надо нам, наоборот, Жорику признательными быть, что так удачно все устроил. Мне лично очень здесь нравится. И место клёвое, и люди хорошие, и вообще все прелестно. Лучше, пожалуй, и не придумаешь.
– Слышь, ты, государев человек? Ты бы про клёвое место-то особо не распространялся. Чего ж я вчера, думаешь, не заметил, как твой глаз плотно на старосты дочери примостился? От того-то оно, видимо, все сразу вокруг прелестным и показалось.
– Да, Сонечка хороша! Что тут скажешь? Ведь ничего и не скажешь, коль хороша девка! И что прямо-таки заметно примостился? – улыбался довольный Николай, умело подсекая и выуживая тарань, причем на всех трех крючках снасти его удочки было по рыбине.
– А то. Стал бы ты иначе по столбам лазить?
– А почему бы и нет? Ты разве не знал, что я с детства обожаю это занятие?
Увлекшись выуживанием, приятели на некоторое время прервали беседу. Но вскоре, не отрывая глаз от снастей, Николай решил разговор возобновить, очевидно, считая его для себя еще не совсем завершенным:
– Она ведь тебя вчера поцеловала. Так что, похоже, мне не светит, Тима. Видимо, ее глаз как раз на тебе остановился. Так-то, брат.
– Да ладно тебе прибедняться. Это ж она меня за тебя чмокнула. Понимать надо хоть немного женскую психологию. Тоже мне Казанова. У них же кроме тела, душа еще водится. Ты что, забыл что ли? Али и не знал совсем?
Вчера на острове в рамках празднования Масленицы на импровизированной праздничной площади всем желающим предоставлялась возможность разжиться ценным призом. Для чего, правда, необходимо было немного немало забраться на высокий гладко тесанный деревянный столб, поскольку именно на его макушке и размещалось большое деревянное колесо, к которому с различной, в зависимости от их ценности, удаленностью были привязаны разнообразные призы. Надо признать, что лазанье по тщательно отесанному столбу оказалось занятием совсем не их легких, а потому далеко не каждому подвластным. При всем при том, тем не менее, значительная часть участвовавшей в гулянье мужской половины жителей острова, то есть человек восемь-десять, предприняла все-таки хотя бы по одной попытке это сделать. Конечно же, все «соискатели» не остались без зрительской поддержки, выражаемой различными подбадриваниями, подколками, да «улю-люканиями», и разнообразных утешительных призов, от соски на веревочке, до леденца на палочке.
Вышло так, что на тот момент единственным, кто сумел и добраться до верха, и ухватить свой приз, – красные женские сапожки, – был самый, пожалуй, старший из всех соискателей, нам с вами уже знакомый рыжебородый Федор. Спустившись на землю, он сразу же поднес добытый приз своей жене, той самой тете Даше, которая написала так понравившийся Николаю портрет своей племянницы Сони. Кстати, Даша и Маша, жена Тихона, были сестрами-близнецами, до невероятности похожими дружка на дружку. Единственным, что, конечно же, сразу их делало различимыми, являлось то обстоятельство, что Даша оказалась прикованной к инвалидной коляске.
– Это тебе дорогая! – Федор осторожно положил сапожки на колени женщины. Та, улыбкой отвечая на внимание мужа, не спеша взяла один сапожок в левую руку, а указательным пальцем правой медленно провела по поверхности изделия. Походило даже, что таким образом оценивая его качество, но на самом-то деле не преследуя самим этим действием и вовсе никакой определенной цели. Завершив же сию нехитрую процедуру, уронила взгляд на собственные недвижимые ноги, будто бы мысленно примеряя обновку, после чего, подняв голову, посмотрела вперед себя. Игравший было блеск глаз сменился заметной отвлеченностью или скорее даже отрешенность взора. Глядя в сторону, протянула сапожки обратно мужу.
