скачать книгу бесплатно
Путь в Дамаск
Наталья Игнатова
Повесть из "вампирского" цикла. Совсем не обязательно благие намерения приводят к печальным последствиям. И не всегда хорошо быть родственником влиятельной и известной личности. Но всё же обычно благие намерения не доводят до добра, а влиятельные родственники как раз наоборот.
Примечание:
В переносном смысле выражение «Путь в Дамаск» обозначает поворотный пункт, водораздел – событие, знаменующее уникальную или важную историческую перемену.
Окон в серверной не было, но были мониторы, позволяющие следить за всем, что происходит на улице возле «Турецкой крепости», в ее дворе и во внутренних помещениях. Мониторам этим в серверной тоже было не место – по внутреннему уставу изображение с камер выводилось на пост дежурного, а вовсе не в подвалы, где несли еженощную вахту два гения, выполнявшие обязанности системного администратора и программиста, но поскольку Хасан никогда не запрещал им просматривать видеозаписи, Заноза считал, что наблюдение за происходящим в «Крепости» и вокруг нее в реальном времени тоже не нарушает никаких правил. И, вообще, когда за порядком и безопасностью, кроме вахтенного Слуги присматривает еще и внимательный упырь, порядок становится куда безопаснее.
Тихо курлыкнул сигнал, сообщающий об открытии входной двери. Заноза бросил взгляд на монитор и не удержался от изумленного:
– Охренеть!
– Что? – тут же напрягся Арни, который терпеть не мог, когда что-то нарушало покой их мертвецки-тихого бункера.
Заноза и покой были несовместимы, но создаваемую им движуху Арни приветствовал. А кто бы не приветствовал апгрейд компьютеров и всякого рода эксперименты по модернизации электроники, заполняющей «Крепость» от чердака до подземелий? Если отвечать на вопрос честно, то никто, кроме Арни в восторг от этого не приходил. Но, опять же, Хасан не запрещал, так ведь? А что не нельзя, то, по-любому не только можно, но и нужно.
Иное дело – беспокойство извне. Любой намек на вероятность полевой работы вводил Арни в то раздраженное состояние, когда без четких указаний не знаешь, чем заняться, и не понимаешь, что лучше – чтоб указания, наконец, поступили, или чтобы ничего не происходило и никуда не надо было ехать, бежать или стрелять.
Визитер, тем временем, вышел из поля зрения уличной камеры, чтобы тут же попасть под прицел камеры внутренней, следящей за холлом и постом дежурного.
Безоружный юный брюнет, одетый слишком хорошо для своего возраста. Как-то ненормально хорошо одетый. Ну, кто в семнадцать лет носит дорогие костюмы, галстуки и, мать твою, запонки? В смысле, кто это делает в двадцать первом веке в Лос-Анджелесе, штат Калифорния на планете Земля?
– Родственник Хасана, – сказал Заноза.
Арни изумился не меньше, чем он сам десять секунд назад:
– Чего?! Какой еще родственник?!
Вопрос был из тех, дурацких, с которыми Заноза не всегда знал, что делать. Определенно не риторический, но при этом и не подразумевающий исчерпывающего ответа. Заноза мог бы рассказать Арни о том, что паренек, разговаривающий сейчас с дежурным – непрямой потомок одного из старших братьев Хасана. Самого старшего, Кумхура Намик-Карасара. В Турции в тридцатые была ужасная неразбериха с фамилиями, но Хасан и братья выбрали себе одинаковые – имя отца и название родного города. А вот их сестры взяли в качестве фамилии имя матери, и для нормального европейского мозга путаница началась уже на этом этапе, а за восемь десятилетий род успел изрядно разветвиться. Но мозг Занозы никогда не был вполне европейским, его порой и мозгом-то не стоило называть, и занявшись, просто из любопытства, изучением семейной истории своего Турка, он эту путаницу принял с энтузиазмом, которого заслуживала любая интересная задача. Чем дело сложнее – тем оно лучше, разве не так?
В общем, сегодня в «Турецкую крепость» явился Майкл Атли, младший из трех сыновей Дэвида и Камиллы Атли. Его старший брат Эйдан – средний из трех – обручился с некоей Берной Лал, и скоро должна была состояться свадьба. Но интереснее всего было не это, а то, что мисс Лал принадлежала к одной из ветвей семьи Хансияр, жены Хасана. Выяснив, что они хоть и не совсем родня, но и не вполне чужие, Эйдан и Берна загорелись вполне объяснимым желанием узнать историю клана, заразили остальных, и вот уже полгода вся молодежь Атли и Лалов разыскивала родственников с азартом гончих, вставших на свежий кровавый след.
Свадьба из события для двоих страдальцев превратилась в повод восстановить утраченные связи. А Хасан, похоже, попал под удар. Странно было бы не попасть, когда носишь фамилию родоначальника…
Арни смотрел. С недоумением. И ожиданием.
– Дальний, – сказал Заноза. – Очень дальний родственник.
Ответ оказался удовлетворительным.
– Уилл, поднимись сюда, – распорядился селектор голосом Турка.
Записывающей аппаратуры у него в кабинете не было, туда люди и нелюди приходили с вопросами настолько деликатными, что о записи – хотя бы о гипотетической возможности таковой – и думать не стоило. Но селектор, понятно дело, был. Против него Хасан, при всем своем ретроградстве, не возражал. В его времена селекторы уже использовались.
Для Занозы, надо сказать, те времена были эпохой невиданного технического прогресса. Может, поэтому он и втянулся? Понесся дальше вместе со спятившим человечеством, все набирая и набирая скорость. Чем больше появлялось в мире удивительного, чем больше удивительного о мире выяснялось, тем большего ему хотелось. Гонка, которая не закончится никогда, в которой процесс важнее и интереснее любого результата.
А Хасан предпочел остаться в сороковых, и его всё устраивало.
И, кстати, о возрасте…
Доступная для людей информация о Хасане включала Уильяма Сплиттера. Он был неотъемлемой частью любой информации о Хасане, доступной людям и нелюдям. И это правильно, иначе быть не могло. Но выглядел он так, будто в девяносто четвертом, когда они переехали в Алаатир, еще не родился.
Нелюдей это не беспокоило, а вот людям не стоило давать лишние поводы удивляться, поэтому дежурная коробка с гримом всегда лежала в ящике стола на тот случай, если придется встречаться с кем-нибудь по делам дневной смены.
Всего несколько мазков тональным кремом разных оттенков, et voila – плюс пять лет возраста. На большее без специальных дайнов или иероглифов рассчитывать не приходится, но и пяти вполне достаточно, если вести себя как нормальный, а не как обычно.
Мухтар насторожил уши и задергал обрубком хвоста, а потом вскочил и устремился к двери. Заноза обычно выпускал собаку в холл и давал возможность попрыгать и порадоваться на просторе, только потом они вместе входили в кабинет. Сегодня же он ограничился тем, что похлопал Мухтара по лбу и потрепал за уши, а затем скомандовал: «platz!» и пес послушно улегся на свое место.
– Ну, вот, – сказал Хасан, – это лорд Уильям. Можете отдать окунту[1 - Окунту – турецкое традиционное символическое приглашение на свадьбу. Может быть чем угодно, от сладостей до сувениров.] ему лично. Уилл, это мистер Атли. Он здесь по семейному делу.
Тут же выяснилось, что юный мистер Атли, совершенно не боявшийся собак, не очень подготовлен к встрече с английским лордом. Парень начал с того, что протянул Занозе руку и сообщил, что крайне рад знакомству. В ту же секунду – Хасан практически увидел, как в его памяти, будто в окошках «однорукого бандита» промелькнули все местные стереотипы об англичанах – Майкл Атли руку опустил, зачем-то извинился, взял со стола окунту и торопливо проговорил:
– Имею честь пригласить вас на свадьбу моего брата.
Перед тем, как Хасан включил селектор, младший Атли как раз пытался выяснить, уместно ли будет пытаться встретиться с лордом Уильямом, чтобы передать приглашение из рук в руки или правильнее сделать это через Хасана, как члена семьи. Турецкие традиции, английские традиции, европейские традиции, добавьте к ним американские, если такие, вообще, существуют, итогом получите полное замешательство. Атли еще неплохо держался. Воспитанный парень. И семья хорошая.
В английском семействе не стали бы утруждать себя двумя персональными приглашениями, отправили бы одно на два имени. В голову бы никому не пришло, что двое живущих вместе мужчин – совсем не обязательно пара. Семейство же турецкое рассмотрело в первую очередь именно этот вариант. Что значит культура!
– Спасибо, – сказал Заноза.
Заглянул под крышку строгой бело-серебристой шкатулки, хмыкнул, обнаружив там серебряную сувенирную монетку с датой предстоящей свадьбы. Он словно бы и не заметил текста на вложенной в шкатулку открытке. Хасан не сомневался, что Заноза текст не только прочел, но и оценил все нюансы, начиная с возможности прийти со спутником и отсутствия дресс-кода и заканчивая упоминанием о том, что эта свадьба будет особенным и необычным семейным мероприятием.
Один взгляд на монетку, одна довольная улыбка:
– Мы придем, нэ-э? Давай, я прямо сейчас ответы напишу.
Вот кто вообще не беспокоился об этикете. Никогда. Заноза считал этикет своей собственностью и оставлял за собой право распоряжаться им, как заблагорассудится.
Юный мистер Атли улыбнулся и тут же нахмурился, чтоб улыбку не было видно. Он, кажется, одобрял такой подход к соблюдению традиций. В самом деле, зачем тянуть с ответом, если можно дать его прямо сейчас? В этих обстоятельствах достаточно было бы и устного согласия или отказа, но раз уж в шкатулках с окунту лежали специальные формы для ответа, Заноза, разумеется, счел необходимым их заполнить. Обе. Своим великолепным, идеально-красивым и абсолютно нечитаемым почерком.
А потом, отложив перо, уставился на Майкла гипнотическим взглядом:
– Фрисби бросать умеешь?
Мистер Атли, от такого обращения мгновенно превратившийся в Майкла, моргнул.
– Да.
– Пойдем, погуляем с собакой. Тут сквер недалеко.
Дорогой пиджак валялся на траве, галстук висел на ветке дерева. На галстуке раскачивался бурундук, взбирающийся наверх всякий раз, как Мухтар проламывался сквозь кусты с фрисби в зубах, и снова спускавшийся на конец галстука, когда пёс уносился за брошенной тарелкой.
Пойти побросать собаке фрисби в ночи с малознакомым вооруженным англичанином – отличная идея! И пусть семь часов пополудни – это еще не ночь, но все остальные факторы в наличии: оружие, англичанин, непродолжительное знакомство.
Алаатир всех сводит с ума, и живых, и мертвых. И даже на местный воздух это не спишешь, мертвые-то не дышат. Бурундук, вон, тоже… зима, между прочим, зимой у них спячка. Но это же Алаатир. Кто тут, вообще, спит?
Бездомные спали. Раньше. Вот в этом самом сквере на скамейках. Но восемь лет назад, когда Хасан с Занозой стали по вечерам выгуливать здесь Мухтара, бродяги предпочли поискать для отдыха более спокойное место. Никто их не обижал, наоборот, с большинством до сих пор поддерживали отношения: бездомные – народ не бесполезный. Но Мухтар – плохой сосед, если ты хочешь выспаться.
– Такой… классный! – выдохнул запыхавшийся Майкл. Он был в отличной форме, просто-таки идеальный семнадцатилетний американец, однако разыгравшийся пёс-призрак любого живого доконает. – Вы его вяжете?
И в собаках Майкл разбирался. В то, что Мухтар – черный русский терьер, не поверил. А в то, что тот из России поверил вполне. В России был еще тот бардак с породами.
Мухтар со своей стороны продемонстрировал чудеса послушания. Заноза давно уже знал, что это именно чудеса – за восемь лет, прошедшие со дня, когда он подарил Мухтара Турку, о том, что пес выдрессирован как цирковой, им говорили многие, и обычные собаководы, и профессиональные кинологи.
Заноза всем и всегда честно рассказывал про цыганскую магию.
Ему никто и никогда не верил.
– Вяжем. У нас очередь на щенков, но раз уж ты Хасану родственник…
Мухтар в очередной раз вернулся, с уже изрядно растрескавшейся фрисби. Врезался в Занозу, выплюнул тарелку, сплясал танец радости.
Майкл подобрал фрисби, бросил снова, но она раскололась в полете и осыпалась на кусты пятью кусками бесполезной пластмассы. Что ж, недолгая, но славная жизнь лучше длинной и бессмысленной.
– Когда решишь завести собаку, выберешь щенка из ближайшего помёта. И, кстати, о родственниках, ты же не младший в семье, у тебя племянник есть, почему его не отправили с окунту?
– Да мы их, вообще, почтой рассылаем всем, до кого ехать дольше пары часов. Адресов-то… по всему миру. Даже в Китае родственники нашлись. Ну, ты в курсе.
Обмен сведениями, полученными в ходе исследования истории семьи, был формальным предлогом для того, чтоб вытащить Майкла на прогулку. Заноза начал раньше и искать умел лучше, так что ему было чем поделиться. Но и Майкл приятно удивил.
Он тоже умел искать.
– И ты приехал сам потому что?..
– Подумал, что в ноябре неплохо было бы провести пару дней в Калифорнии. У нас уже снег лег.
Майкл встретил взгляд Занозы и отвел глаза. Нет, тут дайны были не нужны. С живыми они почти никогда не нужны.
– Хотел познакомиться с мистером Намик-Карасаром. Из-за «Турецкой крепости».
Заноза не понял, что такого особенного в «Турецкой крепости». В смысле, с точки зрения человека. Живого, нормального, очень далекого от всего сверхъестественного. И имел неосторожность задать наводящий вопрос. Ох-хо… всегда приятно в разговоре вывести собеседника на тему, которая ему интересна, и в которой он разбирается – можно слушать и помалкивать, а если повезет, еще и узнаешь что-нибудь новенькое. Но как не ожидаешь от семнадцатилетнего юнца, что он будет носить запонки, так же не ждешь от него столь искренней увлеченности темой охраны граждан и правопорядка в родной стране и далеко за ее пределами.
Надо ли говорить, что родиной Майкл считал отнюдь не Турцию?
* * *
На протяжении шестидесяти лет посмертия Хасан избегал контактов с живыми, кроме самых необходимых. Это было удобно, безопасно, позволяло избегать лишних вопросов и неловких ситуаций. Но в середине девяностых он выпустил из бутылки общительного джинна с чрезвычайно высоким уровнем социальной адаптации.
Заноза утверждал, что он не джинн из бутылки, а мертвец из склепа, но «коммуникабельный и социально-адаптированный мертвец из склепа» – звучало слишком мрачно даже для Хасана. Иное дело бутылочный джин пятидесятилетней выдержки.
Освобождение джиннов всегда приводит к серьезным изменениям в привычном образе жизни, а зачастую меняет и мировоззрение, об этом гласят легенды, об этом предупреждал Омар, ратун, наставник и мудрец, и это полностью подтвердил Заноза. Он ворвался в мир живых и потащил за собой Хасана, не спрашивая ни разрешения, ни согласия.
Если б спросил, не получил бы ни того, ни другого. Но не так уж оказалось и плохо обзавестись человеческой личностью и становиться иногда живым. Быть воплощением справедливости и смерти пусть и не сложно, когда привыкнешь, но, все же, приедается. Выходы в свет, к людям, которые не боятся тебя, не пытаются задобрить или убить, ничем не выделяют среди других людей – неплохой отдых.
Несколько часов с книгой – куда лучший способ отдохнуть, но поди, объясни это Занозе, которому позарез нужна компания на очередное светское мероприятие.
Аврора, тоже сторонница активной общественной жизни, утверждала, что современная медицина позволяет вампирам существовать среди людей, не вызывая никаких подозрений. Вечная молодость? Долгожительство? Безупречное здоровье? Всё достижимо, были бы деньги. И, так же как Заноза, Аврора всегда была полна идей о том, как насыщенно и с пользой провести свободное время. Времени не хватало: современная медицина всё ещё не давала возможности находиться в нескольких местах одновременно, поэтому идеи не иссякали, наоборот, накапливались и, кажется, размножались каким-то естественным для идей образом. Самозарождались от контактов друг с другом в одной голове. Идеи Авроры хотя бы не включали в себя походы в сомнительные заведения с чудовищной музыкой, драки, перестрелки или истребление себе подобных. Однако по причинам, которые хотелось бы считать необъяснимыми, отказывать ей Хасан умел, отказывать же Занозе не получалось, как ни старайся.
Так что в лице Занозы Аврора нашла единомышленника и хорошо еще, что не инструмент воздействия. Попытайся она использовать мальчика в своих целях, и отношения – в зависимости от степени серьезности проступка – могли сильно охладеть, прекратиться или прекратить существование самой Авроры.
Заноза уверял, что эта блондинка, лишенная сердца (в буквальном смысле), и наделенная нечеловеческими мозгами, ни за что не совершит ошибки, и поэтому всегда будет получать максимум пользы от хорошего к ней отношения. Занозе Аврора очень нравилась. Он считал ее чудесной сложной машиной и намеревался поддерживать установившееся между ней и Хасаном взаимопонимание до тех пор, пока ледяная красавица не растает и не превратится в обычного вампира.
Аврора, увы, постепенно таяла. Ничего не поделаешь. Чтобы устоять перед чарами Занозы, недостаточно быть машиной; никакой, самый рациональный разум не защитит от искреннего обаяния, а отсутствие сердца не спасет от возрождающейся способности испытывать эмоции. За последнее такие как Аврора готовы были отдать всё – и сердце, и разум, и даже свободу. Заноза в это до сих пор не верил, а, стало быть, не понимал, что сам разрушает то, что ему так нравится. Ну, и хорошо. Потому что понимание ничего не изменило бы. Заноза не может не очаровывать, а Аврора не может не поддаваться чарам, от этого в их взаимоотношениях царит полная гармония, а до неизбежного разрушительного финала еще слишком далеко, чтобы о нем беспокоиться.
К тому же Аврору, которая перестанет быть ледяным компьютером, Заноза может полюбить еще сильнее, чем нынешнюю.
Словом, человеческая жизнь, пусть и в половину не такая насыщенная, как у Авроры или Занозы, стала неотъемлемой частью существования Хасана. Неотъемлемой и отнюдь не самой неприятной. А выход семейства Атли на контакт оказался тем закономерным следствием, которого Хасан не ожидал, но к которому успел подготовиться. Заноза-то за его семьей – за всеми ветвями раскидистого семейного древа – следил куда тщательнее, чем он сам; был в курсе основных событий, и о том, что Атли разыскивают родственников, всех, включая самых отдаленных, предупредил заранее.
А вот к визиту Майкла они готовы не были. Кто мог предположить, что в династии висконсинских Атли вырастет парень, мечтающий служить в ФБР? Мужчины этой ветви семьи даже под призыв первой очереди не попадали, относились ко второй категории годности к службе, будучи «заняты в военной промышленности».
– Они в ней заняты примерно, как я, – прокомментировал Заноза. – Только… более легально. В основном. Мы даже общаемся время от времени по разным вопросам. Ясное дело, они там понятия не имеют, кто я и что я. Ну и считается, что я про них тоже не знаю.
Он бы и не знал, если б не был собой – крайне любопытным и дотошным гением, углубившимся в раскопки чужой семейной истории.
А бизнес висконсинских Атли стал еще одной причиной визита Майкла в Алаатир. Его отец однажды допустил обмолвку, из которой стало ясно, что он слышал о «Турецкой крепости».
– Упомянул про кавказскую кровь, – так передал обмолвку Заноза со слов Майкла, – мол, кавказские Намик-Карасары, начиная с твоего сына, все – благородные разбойники. Конь, бурка, килич[2 - Килич – турецкая сабля.] и незаконные методы защиты угнетенных. Для Майкла последнее – как удар бойком по капсюлю.
– Незаконные методы? – Хасана ошарашила кавказская кровь, но не настолько, чтобы проигнорировать обвинение в нарушении законов.
– Защита угнетенных! Не, ну, сабли он тоже любит, если что.
Некоторое время Хасан размышлял, спрашивать насчет крови или подождать, пока Заноза расскажет сам. Не зря же он провел с Майклом почти всю ночь, наверняка выяснял такие подробности о семейном расследовании, каких не нашел бы сам. Не нашел бы уже потому, что не додумался бы искать кавказские корни. А если Заноза что-то узнал, он этим рано или поздно поделится. Вопрос лишь в том, когда именно.
Заноза же призадумался, стоя перед телевизором – перед безразмерной плазменной панелью, которую он называл телевизором, а Хасан – разрушающим психику шайтан-устройством. Сегодня даже звук был выключен, и мельтешение людей, слов и чисел на поделенном на множество секторов экране не несло вообще никакой информации.
– Почему Кавказ?
– Дискриминация? – мурлыкнул Заноза, разворачиваясь к нему. – По национальному признаку?
– По национальному признаку я дискриминирую только англичан. Они сами напрашиваются. Так что с Кавказом?
– Сын у тебя остался на Кавказе, прикинь? Ты ж там воевал. Фронтовой роман, прекрасная юная черкешенка, всё как в кино, только ты на ней женился. Ну, типа, взял второй женой. В смысле, первой – тебе пятнадцать было, с Хансияр-ханум вы тогда еще даже не познакомились. Но мог бы и второй, ты же турок.
Хасан уже довольно смутно помнил войны, в которых довелось участвовать при жизни. Много их было. А действия Османской империи на Кавказе оставляли желать лучшего, так что вспоминать о них совсем не хотелось. Но жену он не забыл бы, особенно прекрасную и юную. Особенно черкешенку. Учитывая, что воевал-то в Грузии.
– Почему же я не увез ее в Карасар?
– Так она православная!
– Черкешенка?
– Ты вот… – Заноза досадливо дернул плечом, – на взлете сбиваешь. Турки крадут в гаремы черкешенок, это всем известно.
Разумеется. Это всем было известно в те времена, когда Заноза еще учился в школе. За двадцать лет до начала Первой мировой.
– Ладно, так почему же я не украл ее в гарем?
