Кости холмов. Империя серебра

скачать книгу бесплатно

– Как ты поступил бы с малолетними дураками вроде этих? – спросил Чингис Хачиуна. – Вокруг нас еще полно врагов, смертельная опасность угрожает нашим женам и детям, а эти двое дерутся и ведут себя как мальчишки.

Глаза Чингиса вопрошающе смотрели на Хачиуна в поисках подходящего наказания для сыновей. Если бы зачинщиком ссоры был Джучи, хан предал бы его смерти. Но именно Чагатай стал виновником драки. Он первым набросился на брата и повалил его на землю. Чингис все видел своими глазами.

Лицо Хачиуна оставалось суровым. Он хорошо понимал затруднение брата.

– До Отрара почти двадцать миль, повелитель. Я бы отправил их туда пешком. – Хачиун посмотрел на солнце, чтобы прикинуть время. – Если не прибегут до темноты, то, возможно, они еще недостаточно сильны, чтобы командовать людьми.

Чингис медленно выдохнул. Решение найдено, но чувство облегчения нельзя было показывать на людях. Солнце палило нещадно, и подобная пробежка могла стоить человеку жизни. Но Джучи и Чагатай были молоды и сильны, а такое наказание послужит обоим хорошим уроком.

– Буду ждать вас у Отрара, – сказал он лишившимся дара речи сыновьям.

За предложение Чагатай поблагодарил Хачиуна злобным взглядом, но едва успел раскрыть рот, чтобы возразить, как сильная рука Чингиса схватила его за грудки и одним рывком поставила на ноги. Не разжимая кулака у самого подбородка сына, Чингис заговорил вновь:

– Снимай доспехи и вперед. Если снова увижу, что вы деретесь, сделаю наследником Угэдэя. Ты меня понял?

Оба брата кивнули, и Чингис перевел взгляд на Джучи. Тот сообразил, что слова отца также относятся и к нему, и смотрел возмущенно. Чингис снова вспылил, но именно в этот момент Хачиун объявил сбор войск, приказав готовиться к походу на Отрар, и Чингис отпустил Чагатая.

Чтобы доставить удовольствие тем, кто все слышал и мог пересказывать тысячу раз слова хана, Хачиун заставил себя улыбнуться, когда Джучи с Чагатаем начали бег по ужасной жаре.

– Помнится, в детстве ты как-то выиграл забег.

Чингис раздраженно покачал головой:

– Какое это имеет значение? Это было давно. Пусть Хасар приведет семьи к Отрару. У меня остался там неоплаченный долг.

Шах Ала ад-Дин потянул за поводья, заметив тонкие струйки дыма от очагов монгольского лагеря. С предрассветных сумерек шах медленно скакал на восток, преодолев уже многие мили пути. Когда солнце взошло и иссушило утренний туман, вдали показались грязные юрты кочевников. В первый миг шах испытал жгучее, всепоглощающее желание пройтись по лагерю саблей, рассекая головы женщин и детей. Знай он раньше, что хан оставит их без защиты, то отправил бы сюда двадцать тысяч солдат, чтобы уничтожить в этом лагере всех до последнего человека. Но шах лишь досадливо сжал кулаки, когда стало светлее. На границах лагеря несли дозор монгольские воины. Они сидели в седле, лошади мирно фыркали над пыльной землей в поисках травы. И в кои-то веки часовые проклятых монголов не подали ни одного сигнала тревоги.

Огрызнувшись, шах начал разворачивать коня, чтобы отправиться дальше. Эти монголы расплодились, как вши, а у него было всего-то четыреста воинов. Солнце поднималось все выше, и скоро их могли заметить.

Но кто-то из людей шаха что-то крикнул, и Ала ад-Дин повернулся на крик. Солнечный свет обнажил то, что скрывалось за сумраком раннего утра. Шах ехидно улыбнулся и воспрянул духом. Монгольские стражи оказались вовсе не воинами, а соломенными пугалами, привязанными к лошадям. Шах, как ни щурил глаза, не увидел ни одного вооруженного человека. Новость быстро разлетелась по рядам всадников. Отпрыски благородных родов повеселели, закивали в сторону лагеря, и некоторые уже обнажали сабли. Все эти люди участвовали в карательных рейдах по селам за недоимки. Расправа над мирными жителями хорошо удавалась им, да к тому же велико было и желание отыграться.

Джелал ад-Дин подъехал к отцу. Принц явно не разделял радости остальных.

– Ты хочешь, чтобы мы потеряли тут еще полдня, отец, когда наши враги совсем близко?

В ответ старик обнажил кривую саблю. Шах посмотрел на солнце:

– Этот хан должен дорого заплатить за свою дерзость, Джелал ад-Дин. Убейте детей и подожгите все, что горит.

Глава 18

Медленно, словно исполняя ритуал, Чахэ обернула шелковой лентой руку, привязав к ней рукоять длинного кинжала. Бортэ говорила, что при первом ударе женская рука может дрогнуть или вспотеть и выронить нож. Процесс наматывания шелковой ленты вокруг пальцев и затягивание узла зубами каким-то образом успокаивали Чахэ, пока она посматривала из юрты на всадников шаха. Но затянуть в узел свой страх женщина была не в силах.

Чахэ, Бортэ и Оэлун сделали все, что могли, чтобы защитить лагерь. У них было мало времени, и более хитрые ловушки для неприятеля расставить не успели. Но по крайней мере, у всех было оружие, и Чахэ осталось только прочесть буддистскую предсмертную молитву и подготовить себя духовно. С утра было прохладно, но в воздухе как будто начинала чувствоваться духота, и день снова обещал выдаться жарким. Чахэ постаралась как можно лучше спрятать детей в своей юрте. Точно мышата, они молча лежали под горой одеял. С большим усилием отбросила Чахэ страх, запрятала его подальше, чтобы сохранить ясный ум. Некоторые вещи были предначертаны судьбой, или кармой, как называли ее индийские буддисты. Может быть, все женщины и дети сегодня умрут. Чахэ этого знать не могла. Она желала лишь получить шанс впервые в жизни убить человека, чтобы исполнить долг перед мужем и детьми.

Перевязанная лентой правая рука задрожала, как только Чахэ взялась за клинок, но держать оружие ей нравилось. Она черпала в нем мужество. Чахэ знала, что Чингис отомстит за нее. Если останется жив. Чахэ всеми силами старалась подавить эту мысль, когда та возникала в ее голове. Разве смогли бы мусульмане добраться до лагеря, не переступив через трупы воинов ее народа и ее мужа? Если бы Чингис был жив, он свернул бы горы, чтобы защитить лагерь. Для монгола семья значила все. Но хан до сих пор не появился на горизонте, и Чахэ боролась с отчаянием, тщетно пытаясь обрести душевный покой.

Напоследок она глубоко вздохнула, сердце забилось медленным и тяжелым стуком, руки необычно похолодели, будто в жилах застыла кровь. Всадники подступали все ближе к монгольскому стану. Жизнь казалась лихорадочным кошмаром, лишь мигом перед долгим сном. Чахэ верила, что снова проснется, снова вернется к жизни без мучительных воспоминаний. Это утешало.

Появление шаха и его всадников в лагере всполошило табуны монгольских лошадей. Волнение среди животных и странная тишина вокруг казались шаху недобрым предзнаменованием. Шах огляделся по сторонам, посмотрел на своих воинов. Возможно, и у них появилось дурное предчувствие? Но воины, ослепленные жаждой расправы, как будто ничего такого не замечали и только пригнулись в седле, держа саблю наизготове.

Впереди лениво поднимались струйки дыма. Женщины занимались стряпней. Воздух становился теплее, и ручейки пота уже бежали по спине шаха, когда он достиг первых юрт. Ворвавшись в лабиринт жилищ, всадники рассредоточились, и шах начал нервничать. Монгольские юрты были довольно высоки, за каждой могло скрываться все что угодно. Даже сидя на лошади, человек не видел, что ждет его за следующим домом, и это тревожило.

Лагерь казался покинутым. Если бы не дым очагов, Ала ад-Дин мог бы подумать, что здесь никого нет. Шах планировал прочесать лагерь в один заход, убивая всех, кто попадется на пути. Но улочки и переулки были пусты. Всадники проникали все глубже и глубже к центру, не встречая вокруг ни души. И только высоко в небе кружил орел, выискивая добычу.

Шах недооценил громадные размеры монгольского лагеря. В одном месте стояло тысяч двадцать жилищ, а может, и больше. В глуши поистине возник из пустоты целый город. Монголы обосновались на землях вдоль берегов соседней реки, и на пути шаха часто встречались деревянные рамы, на которых вялилась рыба. Притихли даже мухи. Шах недоумевал, стараясь отбросить мрачные мысли. Кое-кто из его людей начал спешиваться, намереваясь идти по юртам. Чтобы женщины были сговорчивее, вспоминал шах, следовало пригрозить им смертью детей. Он раздраженно вздохнул. Быть может, Джелал ад-Дин был все-таки прав. Если шарить по юртам, можно считать, что утро потеряно. Враги шли по их следу, вероятно, были недалеко, и шаху совсем не хотелось, чтобы его застигли в этом убогом местечке. И он в первый раз пожалел о том, что не прошел мимо лагеря.

На глазах у шаха один из друзей его сына пригнулся, чтобы отворить дверь первой юрты. Вход оказался слишком узок для могучих плеч. Вглядываясь в полумрак жилища, мусульманин просунул бородатое лицо в дверной проем. В следующее мгновение мужчина содрогнулся, ноги судорожно задергались, будто с ним случился припадок. Ала ад-Дин сам оторопел от неожиданности. К его удивлению, воин опустился на колени, затем рухнул внутрь юрты, продолжая дергать ногами.

Едва успев набрать воздуха, чтобы дать команду своим людям, шах заметил уголком глаза движение за спиной и резко махнул саблей назад. К нему кралась женщина, и кончик клинка рассек ей губу и сломал несколько передних зубов. Изо рта хлынула кровь. Женщина подалась было назад, но затем, к ужасу шаха, набросилась на него и вонзила кинжал в бедро. Второй удар сабли снес женщине голову. В тот же миг тишина сменилась оглушительным хаосом.

Юрты изверглись, точно маленькие вулканы, и хорезмийцам пришлось биться за свою жизнь. Невзирая на рану и боль, шах развернул лошадь и повалил ее крупом женщину и мальчишку, которые бежали к нему с криками и большими ножами в руках. Воины шаха были опытными кавалеристами, привыкшими защищать своих лошадей от нападения снизу. Но монголки как будто не страшились смерти. Они подбегали совсем близко и били без разбору, лошадь это или нога человека, затем исчезали за ближайшей юртой. Женщин рубили саблями, но многие из них вместе с предсмертным вздохом вонзали клинки в живую плоть всадников.

Несколько мгновений спустя каждый из четырехсот всадников уже отбивался от двух, четырех, а то и пяти женщин сразу. От полученных ран кони вскакивали на дыбы и мчались прочь, сбрасывая седоков под ноги разъяренной толпы. Других всадников женщины стаскивали сами и нещадно били кинжалами и ножами.

Но хорезмийцы не растерялись. Более половины гвардии шаха окружили его кольцом, остальные выстроились плотным кругом, защищая друг друга от нападения. Ножи и камни летели в них со всех сторон, женщины, подобно привидениям, то возникали, то снова исчезали позади юрт. Шаху казалось, что он в западне, но он не мог уйти просто так, позволив монгольскому хану раструбить на весь мир, что шах бежал от баб и детей. Обезумевший конь внезапно врезался в одну из юрт. Жилище обрушилось, и шах увидел, как опрокинулась железная печь. Он тут же дал Аббасу приказ и принялся с нетерпением наблюдать, как слуга оторвал большой кусок войлока с обшивки юрты и поджег его от выпавших из печи головешек.

Нападение женщин стало отчаяннее, но люди шаха завладели к этому времени положением. Двое из них даже слезли с коней и повалили на землю молоденькую монголку с явным намерением изнасиловать ее. Увидев двух забывшихся дураков, шах яростно подскочил к ним, сбив обоих с ног.

– Вы что, лишились рассудка? – закричал он. – А ну, встать! Я приказал жечь юрты! Немедленно исполнять!

На глазах разгневанного шаха оба схватили сопротивлявшуюся девушку и вспороли ей горло. К этому времени Аббас уже подпалил одну юрту. Всадники, что были ближе, схватили куски горящего войлока и понеслись в разные стороны, чтобы рассеять ужас как можно дальше. Отовсюду повалил густой серый дым. Вдыхая его, Ала ад-Дин давился от кашля, но ликовал при мысли, что хан найдет здесь пепелище да холодные трупы.

Бегущих мальчишек первым заметил Джелал ад-Дин. Они ныряли между юртами у реки, петляли, но быстро приближались. Принц видел сотни дьяволят – грудь нараспашку, волосы развеваются на ветру. Но, заметив, что, так же как их отцы, мальчишки готовят луки, Джелал ад-Дин нервно сглотнул. Он успел предупредить своих, всадники прикрылись щитами и двинулись в сторону новой опасности.