скачать книгу бесплатно
Поскольку судно сильно качало, не сразу поняли, что ирландец Кевин сидит в нелепой позе. Очередной крен судна сбросил уже бездыханное тело на пол. Снова вызывали охрану и доктора.
Когда шторм уже заканчивался, перестал тяжело дышать и вытянулся во весь рост одноглазый Джим. Кроме старшего охраны и доктора, явились уже и капитан, и боцман. Посмотрев на то, как доктор констатирует смерть, все быстро ушли. А уже через пятнадцать минут к Генри пришел кузнец. Расковав его, он добродушно подмигнул. Не успел кузнец закончить работу, как появились боцман и доктор.
– Как тебя? Генри Картер? Будешь отвечать за больных здесь, в трюме, – боцман перевел тяжелый взгляд на тощего Эдварда, – я не могу заставить вольнонаемного лекаря находиться в трюме постоянно. А ты все равно здесь, разрази меня гром. Я должен доставить груз в целости, а то опять привяжутся всякие сердобольные организации. Так что, смотри, сухопутная килька. Доктор тебе сейчас что-нибудь выделит из своих запасов: перевязку какую, порошки, пилюльки. Сами тут решите, что надо.
Боцман нахмурил брови, видя, что доктор Эдвард хочет что-то сказать:
– Выделит, говорю. Якорь в глотку! Что сам можешь делать – делай. Не можешь – зови дока. Охрана будет в курсе.
– Сэр, можно скальпель? Тут у многих есть фурункулы, надо бы вскрыть.
– Ну, это ты зря сказал. Никаких тебе скальпелей, чтоб тебя разорвало. Если кому точно надо – покажи, док сам сделает. Но в трюм никаких острых предметов нельзя. Понял меня?
– Понял, сэр.
– И обо всех своих действиях докладывай доктору. Он должен быть в курсе, что ты там наделал, проклятье медузы!
– Понял сэр. Очень рад.
– Рад, говоришь, – прищурился боцман.
– Рад. Хоть дело будет. Надоело лежать.
– Ну-ну, работай. Давай, решайте тут с доктором, что тебе нужно.
– Можно, я сначала всех обойду, тогда лучше буду знать, что нужно.
– Можно, парень. Давай, салага. Сохраняй груз Короны.
Хохотнув, боцман направился на выход.
По большому счету, он был не очень типичным боцманом. Да и капитан сильно выделялся среди собратьев по нелегкому ремеслу. На судах, перевозивших каторжников, сложился не очень чистый бизнес. Запас питания, оплаченного Короной для своих заключенных, но не использованного в связи с высокой смертностью, обычно продавали в ближайшем порту. Не очень большой, но все же приработок получался. Грязный бизнес, но никто не просил ведь этих жмуриков умирать? Сами умерли.
Капитан Джим Барк и боцман Рыжий Лью служили вместе очень давно, и не всегда под флагом Англии, и людей на борту научились ценить.
Грубые, не склонные к жалости, сами привыкшие довольствоваться малым, но честные парни.
***
Дни покатились гораздо быстрее. С утра до вечера Генри сновал по трюму с холщовой сумкой на плече. Его звали, ему верили, его все знали. Только работа. Все, что угодно, лишь бы не оставаться один на один с тяжелыми мыслями о своей жизни и потерянной Элис. Она девушка красивая. Конечно, выйдет замуж. Эх! Работать!
Единственно, с кем не удалось наладить контакт, это двое ирландских заключенных. Они оказались особняком, ни с кем не общались, качку перенесли легко, в лекарской помощи не нуждались. Мужчины целыми днями о чем-то тихо переговаривались в углу на своем языке, только остро поглядывали за Генри, который сновал по трюму. А Генри старался не очень часто останавливать свой взгляд ни на Конноре – здоровом мужчине с огромным шрамом поперек щеки, ни на Фицрое, у которого левый глаз был закрыт темной повязкой.
Что особенно радовало Генри, с боцманом стычек у него не было, хотя опасения были. Люку, очевидно, было выгодно, что трюм под контролем. Спускаясь в него, он одобрительно кивал Генри и шел дальше в сопровождении охраны.
Даже с доктором Эдвардом удалось наладить отношения. Они несколько раз совместно устроили операционные дни в трюме, вскрывая неприятные фурункулы, абсцессы в присутствии зорко следящих охранников. Эдвард одобрительно кивал, глядя на ловкие движения своего ассистента.
Когда Генри немного осмелел, то начал понемногу давать советы, а иногда исправлять доктора, у которого были во многом теоретические знания. Гордый своим статусом корабельного доктора, Эдвард сердился, огрызался, иногда устраивал длительные споры. Каторжники, слышавшие эти перепалки, за спиной сердитого доктора показывали большой палец Генри. Они его одобряли, он был свой.
Однако, после стычек с доктором, Генри добился, чтобы в трюм выдали хлорку. Да, пахнет. Да, иногда невыносимо пахнет. Да, заключенные очень громко роптали. Но это должно было свести к минимуму возможность возникновения заразы. На кораблях, перевозивших каторжников в Америку и Австралию, эпидемии были обычным явлением. Самые первые рейсы привозили в порт назначения не более тридцати процентов пассажиров, остальные находили свое вечное успокоение на дне океанском.
Удалось немного приструнить корабельных крыс, которые уже привыкли к живому грузу в трюме и беззастенчиво бегали чуть не по головам. Наставили крысоловок в укромных местах. Когда число пойманных огромных тушек достигло десятка три, постоянные обитатели трюмов перестали совсем нагличать, понимая, что сила не на их стороне.
Особый восторг от частых споров Генри и Эдварда испытывал боцман. Он довольно хохотал, оглушительно хлопая по ляжкам и с восторгом крутя кудлатой головой. Внимательные наблюдатели видели, что он практически всегда был на стороне Генри. Наверно, потому и удавалось тому много чего провернуть. Причина такого благоволения скрывалась в отношении Люка к корабельному доктору. Ну, явно он не нравился рыжему.
Заключенные частенько говорили о том, как им будет на каторге в чужой стороне, роптали. Генри в ответ рассказывал те истории, которые слышал от отца – о дальних странах, туземцах, аккуратных маленьких хижинках, игрушечных фортах на скалистых берегах, песчаных пляжах, ладных темнокожих женщинах, диковинных фруктах. Или описывал жаркое солнце, которое пропекало до костей, или льющие рекой проливные дожди, желающие затопить весть свет тепловатой жидкостью. Тогда даже ночь не дарила свежести и желанного отдыха от зноя, только лишь добавляя влагу в душный воздух.
После этих разговоров в затхлом темном помещении еще долго раздавались старательно скрываемые сдавленные мужские всхлипывания или мечтательные вздохи. Кто, что хотел, то и слышал в этих немудрящих рассказах.
Несколько раз за рейс налетали шквалы, когда небольшой ветерок стремительно сменялся тропическим ливнем. Тогда все длилось очень недолго, только с полчаса тугие тяжелые струи бились о палубу, а беспомощное судно мотало то вверх к небесам, то в бездонную глубь. Потом резко все прекращалось, слышны были зычные команды боцмана и капитана на палубе, распекавших на все корки неповоротливых матросов.
Достались и штормы, к счастью, длившиеся не более суток. Но сутки эти еще надо было пережить, довериться видавшему виды судну, его такелажу и опытному капитану, и не сойти с ума от ощущения ежеминутной гибели.
Капитан, довольный спокойным контингентом, вскоре разрешил прогулки заключенных по очереди, группами на палубе. Все были слабые, измученные неподвижностью, но с радостью стремились наверх, на волю. Там был свежий воздух, от которого кружилась голова, особенно после многих недель нахождения в закрытом, темном, смрадном помещении, которое проветривалось только через люки. А те в непогоду задраивались и становилось совсем невмоготу. В целях безопасности лампы во время штормов или шквалов гасили, поэтому на все время разгула стихии в трюме воцарялась тьма.
Где-то недалеко были женщины-каторжанки, которых везли на этом же судне, но содержали отдельно. Они где-то были, и это слегка заводило мужчин. Они ходили по палубе, украдкой зыркая по сторонам и прислушиваясь, не раздастся ли женский голос. Но нет. Пересечений разнополых контингентов строгая охрана не допускала.
Со временем Генри разрешили стирать на палубе использованные перевязочные материалы. Он очень любил эти моменты. На палубе дышалось легко, хотя после стирки возвращаться в душный трюм было особенно неприятно. Он умудрялся даже простирнуть свои вещи, если контролировавший его действия охранник был лоялен.
Однажды на корму, где Генри расположился со своим хозяйством, пришел Рыжий Люк. Он уселся на свернутую бухту канатов и раскурил трубку, задумчиво глядя на сосредоточенного работавшего осужденного.
– Скажи, парень, за что отправили бесплатным пассажиром Короны?
– Ни за что, сэр.
– Это ты брось, Генри Картер, не может быть, что совсем ни за что.
– Может, сэр, – и Генри еще яростнее принялся тереть кровавые пятна на лоскутах.
– Ну, может и может, Генри Картер, – миролюбиво прогудел боцман, – правосудие – оно такое. Знавал я парней, которые готовы были голову в ад засунуть, лишь бы правосудие не достало.
Генри уже закончил работу, развесил тряпицы и отправился в трюм, а Рыжий Люк продолжал сидеть, задумчиво глядя вдаль и посасывая трубочку.
Несколько раз за время плавания судно приставало в промежуточных портах. Можно было понять, что предстоит остановка, потому что охрана тогда удваивала бдительность, чтобы никто случайно не остался на палубе во время прогулки. Приковывали даже Генри.
Заключенные лежали вповалку, вслушиваясь в топот ног на палубе, крики, звуки переноски тяжестей, перекатывания бочек, гортанные выкрики туземцев. Земля была рядом, пусть незнакомая, но все же земля. И она была такая недосягаемая.
Единственным плюсом для заключенных в этих недолгих стоянках было то, что после них случались небольшие изменения в рационе. Иногда даже появлялись экзотические фрукты вроде лимонов, которые довольно часто выдавали во избежание цинги.
Вообще, с едой было ожидаемо плохо. Казалось, что в тюрьме кормили скудно, ну, а на корабле вообще отвратительно. Изрядно вонявшая солонина, прогорклые сухари, баланда с чечевицей или фасолью все с той же солониной, изредка рис, крайне редко – рыба. Переварить это мог только очень крепкий желудок. Поэтому Генри пришлось решать вопросы с несварением и диареей у своих подопечных. Абсолютно все практически постоянно маялись животами.
Хорошо еще, что на «Утренней Заре» были установлены металлические баки для воды. Только это спасало от очень быстрого протухания питьевой воды, когда не помогали ни вино, ни лимонный сок, ни уксус, которые моряки добавляли в деревянные бочки для воды. Металл сохранял воду не намного, но все же лучше. Ее хватало до дозаправки в промежуточных портах.
Генри уже и не знал точно, сколько времени они находились в пути, когда Рыжий Люк, спустившийся в трюм с редко появляющимся там капитаном, между делом сказал, что нечасто удается дойти до Австралии без эпидемии, которая могла выкосить более половины численности. А случай с «Утренней Зарей» был пока вообще уникальный: всего пять погибших за рейс. Из этого Генри заключил, что таинственный континент, скорее всего, уже недалеко.
Глава 2 Австралия
На небольшой площади перед зданием тюрьмы стояли прибывшие заключенные с судна «Утренняя заря». Одно судно, которое вышло одновременно с ним, пришло два дня назад, а второе ждали со дня на день.
Было довольно холодно, и осужденные зябко поеживались на ветру.
Начальник тюрьмы молча прохаживался перед рядами осужденных. Он был доволен тем, что контингент прибыл с минимальными потерями. По сравнению с тем, как приходили самые первые этапы, так вообще отлично. Конечно, все заросшие и измотанные, но это не главное. И женщин привезли, это хорошо. Правда, женщин отправили в женскую тюрьму.
Голова после вчерашних проводов первого транспорта в этом году гудела, поэтому офицер Аткинс лишних движений не делал, чтобы не усугублять ситуацию. Сегодня еще вечеринка с участием командиров с «Утренней Зари» предстояла.
При этой мысли Аткинс повеселел и, наконец, заговорил:
– Парни! Приветствуем вас в Австралии – стране, которая станет для вас вторым домом. Многие из вас были не очень в ладах с законом. Здесь же придется жить по правилам: работать, работать и еще раз работать. И тогда у некоторых из вас есть шанс получить помилование от губернатора. Вы сможете стать вольными поселенцами. Такие люди уже есть, и они очень довольны жизнью в Австралии. Некоторые из них стали состоятельными гражданами. Так что, старайтесь и все может случиться!
Сейчас начальники отрядов разведут вас по вашим камерам. Сегодня и завтра вам дается отдых, приведите себя в порядок после дороги. Мы заботимся о наших подопечных. Тюремный парикмахер вам поможет стать похожими на людей, а доктор вас осмотрит. Потом каждый из вас получит задачу, которую будет выполнять. Я сейчас постепенно ознакомлюсь с вашими делами. Не сразу, но все обо всех узнаю. Не исключено, кто-то получит особое назначение, потому что нашей колонии до сих пор нужны хорошие специалисты, и мы будем искать их среди вас. Если у кого-то есть таланты – не скрывайте их. Возможно, это ваш шанс сделать свою жизнь лучше, и очень скоро стать вольным.
Парни, ваша свобода в ваших руках!
Офицер Аткинс оглядел неровные ряды осужденных. Все угрюмо молчали, не высказывая энтузиазма при сообщении о том, что возможно помилование. Не верилось в это.
– Все! Начальники отрядов, разводите заключенных! – Аткинс махнул рукой.
Камера тюрьмы после масштабов трюма корабля показалась Генри маленькой, хотя в ней находилось не менее двадцати человек.
Всем дали возможность помыться и переодеться в тюремные одежды. Потом по очереди под конвоем отвели в маленькую комнатку, где орудовал парикмахер из числа заключенных, прибывших ранее. Толпа обросших, бородатых мужчин вмиг помолодела, лишившись уже привычного за месяцы плавания волосяного покрова.
Затем всех отвели в лазарет, где доктор провел осмотр вновь прибывших. Главным образом, его интересовали вши, инфекционные заболевания и раны. Жалобы на другие симптомы доктор пропускал мимо ушей.
Услышав имя и фамилию Генри, тюремный доктор внимательно посмотрел на молодого человека. Он явно слышал это имя от команды «Утренней Зари», но ничего не сказал, только задал рутинные вопросы.
В камере заключенных не приковывали. Правда, кандалы на ногах оставили. Но и это уже было облегчением для людей, которые несколько месяцев провели скованными по трое вместе.
Вечером в камере отворилась дверь и вошла небольшая группа заключенных из старого состава, которая работала на уборке городских улиц. Они каждый день с утра уходили, а к вечеру возвращались. Ни на одном из них не было даже кандалов, однако у всех были серьезные увечья, в основном, связанные с ногами. Видимо, не очень руководство тюрьмы опасалось, что эти доходяги сбегут. В камере сразу стало очень шумно. Новички интересовались условиями жизни в тюрьме, а старички спрашивали о том, что происходит в Англии. Все же сведения вновь приехавших были свежее того, что знали старички.
На следующий день с раннего утра было вновь общее построение, и начальник тюрьмы объявил, что первые дни почти все направляются на добычу камня в карьер, который был расположен совсем рядом.
Исключение сразу сделали пока только для тех, кто что-то понимал в сельском хозяйстве. Как выяснилось, такие специалисты требовались до сих пор для развития земледелия и скотоводства.
Уже в первый вечер ранее прибывшие заключенные просветили новичков о ситуации с продовольствием. В те годы, когда колония только образовывалась и в плане обеспечения полностью зависела от поставок из Англии, было очень голодно. Первые суда с каторжанами были сформированы почти исключительно из городских жителей. Они ничего не смыслили в сельском хозяйстве. И, несмотря на то, что правительство прислало изрядное количество семян для организации автономного земледелия, вырастить ничего не удавалось.
Семена на новых почвах не всходили. Если всходили, то погибали. Практически ни одна культура не прижилась. Голодали как каторжане, так и администрация. Потому в Англию летели запросы присылать каторжников, у которых есть опыт в сельском хозяйстве.
Стихийно сложилась такая система: тем ссыльным, которые заслужили помилование от губернатора за различные услуги, и хоть что-то соображали в сельском хозяйстве, выделялся участок земли и в помощь назначались до десяти человек осужденных. Земли было много, по запросу могли выделить от двадцати пяти акров, это десять гектаров и более. И этот надел надо было обработать.
Бесплатные работники жили на фермах, хозяин (он же бывший осужденный) за них отвечал, был обязан кормить, одевать, лечить. Как складывались взаимоотношения между бывшими и действующими осужденными, зависело только от них самих. К сожалению, иногда первые вымещали на вторых свои обиды.
Некоторые из осужденных, оказавшихся в относительно свободных условиях ферм, пытались бежать. Их судьба часто бывала достаточно печальна. Во-первых, флора и фауна Австралии тогда еще не была достаточно изучена. Любая змейка, незаметная в листве, могла иметь смертельно ядовитый укус. Любая ягода, сорванная с куста, могла быть несъедобной, и убивала человека за несколько часов. Любой мелкий грызун мог оказаться жутким хищником, чьи зубы оставляют незаживающие раны. Столкновения с диковинными кенгуру при попытке убить зверюгу ради мяса часто заканчивались не в пользу неумелых белых охотников.
Отдельного разговора заслуживали аборигены. Только в самое первое время они были достаточно дружелюбны и проявляли интерес к пришельцам. Чуть пообщавшись с белыми захватчиками, лишившись своих территорий, занятых чужеземцами, они перестали быть робкими и покладистыми. Белый человек вне зон, которые туземцам пришлось признать за завоевателями, оказывался беззащитным и был легкой мишенью. В лучшем случае, человек из раба белых людей становился рабом туземцев, чаще погибал. Только иногда сбежавший через короткое время возвращался в тюрьму сам.
Потому и не пытались сбегать невольники, живущие в условиях ферм. Было боязно пускаться в одиночное путешествие. Смысл в такой свободе был невеликий. Во всяком случае, пока не появился определенный опыт существования на этом материке.
С той поры много чего изменилось. Колонии уже не так грозил голод. Фермеры научились получать урожай в местных климатических условиях. Но больше всего выиграл тот, кто взялся за скотоводство. Овцеводство процветало и давало солидные барыши.
Старый Доходяга Бен рассказал свою историю, как из каторжника, направленного в Австралию на семь лет, он превратился в искалеченного рецидивиста, отбывающего свой срок уже четырнадцатый, или шестнадцатый год. Сам он уже не помнил, да и не хотел: не гонят, кормят, ну, и ладно.
– Эх, парни, а я ведь с одного из самых первых транспортов. Когда мы прибыли, здесь еще и тюрем-то не было. Все жили на старом судне, пришвартованном в заливе.
– Дед, расскажи, как жили тогда, и почему ты до сих пор не на свободе, – кто-то выкрикнул.
– А что, а и расскажу, если все общество желает слушать.
– Говори, дед. Говори, мы никуда не торопимся ближайшие годы, – со смешками послышалось со всех сторон.
– Ну, так слушайте, как можно в этой богом проклятой Австралии загубить свою жизнь. Это мой личный опыт.
***
– Жили мы тогда на старой «Грозе океанов». Старушке было уже очень много лет, и ни на что другое она не была способна, только на то, чтобы стоять в безопасной бухте. Наше начальство разрешило устроить там нары, хотя везли нас вповалку на полу. Из трех групп каторжников, вышедших из Англии на трех судах, к концу перехода осталось ровно столько, сколько уместилось на одном судне.
Тяжело добирались. На одном судне началась дизентерия, на другом разразилась эпидемия тифа, на третьем каторжане подняли бунт из-за дурного питания, их там охрана перестреляла. Так что, все выжившие с трех транспортов уместились на одном. Даже каждый получил свои собственные нары. Эх, сейчас, я знаю, уже лучше относятся к нашему брату, а тогда – никого не интересовало, как ты доедешь, и доедешь ли.
Ну, вот. Разместились мы на «Грозе океанов» и приступили к работе. Сначала все в кандалах ходили, потом начальство поняло, что деваться нам некуда, и кандалы со всех поснимало, кроме завзятых крикунов и подстрекателей.
Первое время мы валили лес и строили бараки, где жили наши начальники и всякие службы разместились. Потом, видно, решили, что пора хозяйством заниматься, чтобы свое выращивать. А таких людей, которые что-нибудь понимали в сельском хозяйстве, было очень мало. И вот глядите, парни. Семена были, инструменты разные были, а знаний почти ни у кого не было.
Тогда нарезали участки под пашни на количество людей мал-мал сведущих в этих делах, расчистили эти участки, халупки построили, и разместили на каждом участке бывших крестьян. Обычно им давали в помощь по пять-десять каторжан, которые совсем в этом не смыслили, и несколько человек из охраны. А главными на этих участках были отцы-командиры. Они должны были организовывать, чтобы все были при деле, урожай растили и не баловали.
Но в первый год вообще ничего не выросло. Знающие-то земледелие мужички делали все так, как в родных местах делали, а здесь климат другой, погоды другие, земли другие. То холод наступит, когда его никто не ждет, то дожди пойдут, то засуха. Ничего не получилось. Ух, и наголодались мы тогда, пока транспорт с Англии с продуктами не пришел. Что мы голодали, что охрана, что начальники – никого не миновало.
На следующий год уже что-то смогли вырастить, потому как опыт появился, правда, тоже очень мало. Но никто не унывал, только расширяли участки, распахивали земли. Даже вспоминать не хочется, сколько наших тогда полегло. Кто-то ягоду какую-то съест, кто-то от воды дурной, а больше всего – от зверья местного. Змеи тут, братцы, одна другой ядовитее, и всякие другие ужастики обитают. Смотришь – вроде малый зверек какой, а укусы смертельные. И с кенгуру этими местными пытались сражаться. А они дикие, чуть что – сразу лягаются. Не все переживали прямые стычки, особенно если на целое стадо попадешь. Там такие самцы – ужас ходячий!
Тогда очень сильно пришлось повоевать с местными. Сначала они просто ушли чуть дальше вглубь и не сильно мешали. Приходили и издали наблюдали, что мы делаем. А уже на следующий год, когда дальше пошли расчищать пашни, тут они сильно осерчали на нас. Настоящая война началась, кто кого пересилит. Чем дальше наделы были от самого форта, тем сложнее было фермерам.
Тогда губернатор своим указом начал подписывать помилование тем, кто брался вести хозяйство на дальних участках. Им, конечно, выдавали и семена, и инструмент всякий. Даже оружие давали для защиты от туземцев и от зверья всякого. Помощников тоже выделяли из числа каторжан. Только живи и что-нибудь выращивай.
Конечно, были такие отчаянные, кто сбегал, очутившись без охраны и кандалов на воле. А куда там убегать-то? До Англии родимой не доберешься, только в буш этот местный. Тех смельчаков поначалу искали, а потом и перестали.
А вот тут я, ребятки, и напортил себе все. Я тоже молодой был тогда, сильно смелый и самоуверенный. Думал, раз в родных лесах охотничал, значит, и здесь смогу прокормиться и не пропаду. Вольный воздух голову задурил. Сговорились мы с моим дружком, таким же молодым балбесом Диком, завладеть оружием и бежать. Оружие нам выдавали только во время набегов туземцев, или если зверье на приступ шло. Ну, и ночным охранникам тоже, чтобы врасплох не застал никто.
Вот мы дождались, когда на наши поля, на которых уже показались всходы, полезет стадо этих кенгуру. Нам тут же выдали ружья и погнали распугивать это исчадие ада.
Мы, как полагается, заулюлюкали, замахали руками и ружьями и помчались вперед, а сами все сторонкой-сторонкой и в лес ушли.
Доходяга Бен тяжело вздохнул и покачал головой:
– Где были наши головы? Ну, ушли мы. Без запаса еды, без воды, в непонятный буш. Не стали нас искать. Унесли мы ружья и по три патрона к ним. И что? Сначала не повезло Дику. Он пошел ставить силок, наступил в траве на что-то и, как подкошенный, упал. Думаю, что это была змея, или другой какой гад – здесь их много. Когда я его нашел, бедняга уже не дышал.
Мне бы тогда вернуться, да повиниться. Сказать, что заблудились. А я испугался, наверно, и не пошел к своим. Взял ружье Дика и пошел, куда глаза глядели. Очень берег патроны, поэтому долго совсем голодным был, плоды какие-то боялся есть, потому как знал, что много несъедобных. Однажды удалось камнем птичку какую-то с ветки свалить, да рыбу смог наловить в речке. И от случайно найденной речки сильно не хотел уходить, потому как намаялся без воды, а налить в запас было некуда. Так вот и жил, на дерево забирался спать, да веревкой из штанов привязывался, чтобы не упасть.
Однажды среди дня заснул на берегу, просыпаюсь – а рядом баба туземная сидит и на меня внимательно смотрит. И сама совсем голая. А я что? Сколько времени без бабы? Ну, и не выдержал. Она сопротивляться начала, я ее и прижал посильнее. Только дела свои сделал, как набежали туземцы эти, как начали кричать и ругаться! А я ничего и не понимаю! Они эту бабу спрашивают, она что-то отвечает, а я стою дурак дураком.
Ну, в общем, их главный что-то прокричал, и тут для меня наступили самые страшные часы моей жизни. Что только они со мной не делали! Думал – все, пришла моя смертушка. Под конец я совсем сознание потерял! Очнулся я от страшной боли. Вдруг слышу – кто-то идет и по-английски говорит. Я как закричу только! Ну, подбежали ко мне свои. Оказалось, что меня принесли и бросили рядом с оградой нашего форта.
