скачать книгу бесплатно
– Даже змея не проползет здесь, один лёд, снег да гранит, только на крыльях можно выбраться из этого плена, – с грустью сказал пожилой солдат.
– Эй, Газияв! Чует моё сердце, что только ты, бывший скалолаз имама, вырвешься отсюда, а потому завещаю тебе эту красивую плеть, на, бери, – сказал всадник на белом коне, обращаясь к длинноусому Газияву, горцу с соколиным взглядом.
– А я тебе завещаю серебряный кинжал и этот изящный пояс, – пошутил другой.
– Не лучше ли сделать так, чтобы ваши ценности ещё послужили вам? – спросил Газияв и добавил: – Ведь рядом со скалолазом идёт землепроходчик. Эй, Ганапи, где ты?
– Я здесь, – послышалось сверху, оттуда, где топтались проводники.
– Дорогу нашёл?
– Ищу…
– Эй, Ганапи, тебя зовёт генерал! – крикнул стоявший недалеко от Газиява офицер, адъютант Аргутинского.
– Иду! – Ганапи сел на зад и, съехав немного вниз, спросил: – Где командир?
– Я здесь, – послышался грубый басок.
Ганапи посмотрел в сторону и увидел закутанную в башлык до маленьких узких глаз голову главнокомандующего.
– Я слушаю, ваше благородие, – козырнул Ганапи.
– Ты знаешь дорогу? – спокойно спросил Аргутинский, глядя исподлобья.
– Когда-то знал, дважды ходил по этим тропам с шамилевскими отрядами в Закатал, – ответил Ганапи.
Аргутинский, показав рукой в одну, затем в другую сторону, произнёс:
– Впереди грозный, почти непроходимый Гудур-Даг, позади не менее тяжёлый и более длинный, заваленный снегом Дульты-Даг. Значит, поворота назад не будет. Если ты вполне уверен, что можешь провести отряд, веди.
– Когда прекратится снегопад и стихнет ветер, отыщу дорогу, – ответил Ганапи.
– Дорогой мой, тогда я сам найду её… Важно отыскать теперь, пока мы не превратились в ледяные сосульки.
– Хорошо, я пойду впереди, – согласился Ганапи и, стараясь ступать твёрдо, стал подниматься вверх по заснеженной глади склона, на котором плясала буйную лезгинку снежная метель.
И снова молчаливой вереницей медленно двинулись люди, подталкивая и подтягивая друг друга к ледяной вершине Гудур-Дага. Ганапи вывел отряд на вершину Гудура.
Прекратился снегопад. Горы поражали мощью. Величественная картина безжизненной белизны. Яркосинее небо, прозрачный воздух и высоты, подобные неподвижным кучевым облакам. Солнце, отражённое алмазной пыльцой снежинок, слепило глаза. Идти дальше стало невозможно. Горцы-проводники прибегли к обычному средству – смазали веки порохом, смешав со снегом. Солдаты последовали их примеру. Начался спуск. Ганапи шёл впереди, ощупью угадывая тропу.
Вдруг в стороне показался отряд: горцы шли, навьючив мешки на лошадей. За ними с трудом двигалось стадо крупного рогатого скота. Аргутинский приказал отрезать им путь. Ширванцы, скользя по снегу, направились к мюридам. Те, оставив стадо, побросав ноши, скрылись в снеговых балках. В сумках оказались толокно, брынза, другие съестные припасы, которые стали с удовольствием отправлять в рот солдаты и офицеры. Скот тоже был кстати изголодавшимся воинам Аргутинского.
Как выяснилось, партия мюридов возвращалась из Джар. По тропе, пробитой шамилевскими аскерами, Аргутинский двинулся в сторону Джар. На пути попались отставшие от своих мюриды, которые были взяты в плен. Один из пленных сообщил, что Даниель-бек находился на горе Гонзо, но, узнав о подходе Аргута, спустился в Белоканское ущелье. Генерал повернул к этому ущелью. К полудню авангард во главе с главнокомандующим достиг перевала. Отсюда простирался прекрасный вид на живописную Алазанскую долину. Повеяло теплом и жизнью от зелёных лесов и цветущих полей, обласканных солнцем юга. А на перевале расстилался снежный покров. Спуск шёл по крутому гребню. Но уже показался скалистый грунт с узкой тропой – в одну лошадь. Петляя на поворотах, тропа вела к джарским летним пастбищам. На пути попались джарцы, закоченевшие среди вечных снегов. Увидев молодую мёртвую женщину, которая застыла на корточках, прижимая к груди своего младенца и двух других замёрзших малышей, солдаты сняли шапки и, крестясь, поторопились пройти мимо.
Утомительный спуск на корточках, держась за уздцы и хвосты лошадей, казался бесконечным. Орудия приходилось переносить на руках. Измученные животные сползали, в напряжении вытянув передние ноги. Только к вечеру подошли к урочищу Динди. Тучный коротконогий Аргутинский тут же свалился на землю. Он глубоко, облегчённо вздохнул и, подложив камень под голову, закутанную башлыком, захрапел.
От урочища Динди до горы Гонзо было около шести вёрст. Разведка доложила, что гора свободна, а Даниель-бек перешёл на Месельдегерские высоты, где блокировал русское укрепление.
Появление Даниель-бека на Лезгинской кордонной линии было неожиданным для командования. Прибыв в Джары, бывший элисуйский султан поспешил в мечеть. Это было в пятницу, в полдень. После проповеди муллы Даниель-бек обратился с речью к прихожанам.
– Поистине нас послал к вам имам Дагестана и Чечни, чтобы защитить от неверных захватчиков. Мы подвергнем разорению и наказанию тех, кто не будет с нами одного мнения и не изъявит полного покорства и подчинения. С теми, кто окажет сопротивление, расправится наше войско, от которого никто не дождётся пощады, ибо среди них будут люди, которые давно ищут случая разграбить и предать огню то, что нельзя унести с собой. А потому все, кто признает шариат, должны перейти на нашу сторону, вооружиться и пойти с нами на тех, кто пойдёт против нас.
Понурив головы, вышли джарские мужчины из мечети. Каждый знал, к чему привело возмущение народов Элису, Белокан и Джар, когда этот бывший султан, подняв оружие против царских сатрапов, с которыми всегда был в дружбе, переметнулся к Шамилю. Теперь он явился опять и вновь призывает к оружию путём устрашения. Оказавшись среди двух огней, люди стали искать спасение в бегстве. С наступлением ночи, крадучись во тьме, уходили они поодиночке и семьями в разные стороны, взяв с собой только то, что можно унести. Они старались обходить дозорных Даниеля, минуя стороной дороги и тропы, прячась не только от мюридов, но и от односельчан.
Утром, когда Даниель-беку доложили о массовом бегстве джарцев, он был взбешён, но ничего не мог поделать. Приказав унести оставшееся имущество беженцев и угнать скот, Даниель спустился к Закаталу. Жители селения, узнав о приходе Даниель-бека с войсками, тоже скрылись в окрестных лесах. Вслед за жителями, оставив небольшую крепость Закатал, ушёл и гарнизон в сторону укрепления Царские Колодцы.
Даниель-бек разрушил крепость, сжёг солдатские казармы и дом старосты в селении. Он хотел было идти в сторону Царских Колодцев, но лазутчики доложили о концентрации большого числа войск противника возле укрепления. И действительно, командующий силами Лезгинской кордонной линии генерал-майор князь Григорий Орбелиани стягивал к Царским Колодцам основные силы, отправив в штаб армии и командирам войсковых подразделений, граничащих с ним, срочные донесения о нашествии отрядов имама в пределы Джар и Белокан. Немедленно была мобилизована милиция ближайших грузинских селений. У Муганлинской переправы в Алазанской долине стали строить завалы и редуты. Из различных уездов Грузии к Алазанской долине были брошены регулярные силы, чтобы воспрепятствовать продвижению войск Даниеля к Элису. В Ширак, Каладар и Голю были высланы отряды милиции с ополчением.
Тогда Даниель-бек решил отойти к глубокому ущелью, расположенному в горах, выше крепости Закатаны, и укрепиться там.
Через два дня к ущелью подошёл Орбелиани с тремя батальонами пехоты, шестью орудиями и десятью сотнями кавалерии. В тот же день, установив орудия против входа в ущелье, Орбелиани начал обстрел вражеских позиций, чередуя огонь артиллерии с атаками. На следующий день, с утра, после продолжительной артподготовки, за которой последовала кавалерийская атака, Орбелиани удалось выбить мюридов с передних завалов. Пехота его, зайдя с флангов, поднялась на возвышенности и ружейным огнём оттеснила горцев в глубину ущелья, но большего ей достичь не удалось – верхние этажи над ущельем оказались занятыми мюридами.
К вечеру, узнав, что на соединение с Лезгинским отрядом спешит Дагестанский отряд во главе с Аргутинским, Даниель-бек решил подняться к Месельдельгерским высотам, где царское командование возводило новое укрепление. Гарнизон крепости заперся и встретил мюридов пушечным огнем. Неоднократный штурм не привёл к успеху. Спешившие на выручку гарнизона Лезгинский и Дагестанский отряды уже были у подножий Месельдельгера. На гору вела узкая тропа, вьющаяся змейкой по обрывистому лесистому склону, доступная для прохода одного человека. Подойти к высотам обходным путём было невозможно. Даниель-бек стал отходить через Джурмут в горы.
К урочищу Динди, где стоял Аргутинский, прискакал гонец от командующего Линией генерала Орбелиани с предложением идти в сторону месельдельгерского укрепления, гарнизону которого ежечасно грозила опасность. Аргутинский тотчас покинул Динди и через Закаталы пошёл на соединение с Орбелиани. Когда помощь подошла к укреплению, стало известно, что Даниель-бек, узнав о походе Аргута, снял осаду после безуспешных атак и поднялся в горы к Джурмуту.
Аргутинский приказал начальнику кавалерии генерал-майору Суслову преследовать мюридов. Когда Суслов подошёл к Месельдельгеру, хвост неприятеля перевалил через Джурмут – один из отрогов Главного хребта. Расстояние между Сусловым и Даниель-беком составляло десять часов времени. Дальнейшее преследование отряда было бессмысленным, и генерал вернулся обратно.
Аргутинский, дав возможность войскам передохнуть, возвратился с Дагестанским отрядом обратно и, уже не торопясь, по более удобной дороге через Алазанскую долину, Шипское ущелье, Салават, Рутул, Нус-Даг направлялся в Кази-Кумух. Здесь он распустил отряд на зимние квартиры, а сам вернулся в Темир-Хан-Шуру.
Стояла поздняя осень. В горах Чечни и Дагестана уже не таяли ледники. В такое время, оставив все дела, люди отсиживались дома. Только важные события или крайняя необходимость могли выгнать человека из дому.
В эту пору в Ведено спешил человек. Одет он был в длинную чёрную бурку, голова закутана в башлык. Лицо было весёлым. Он ехал в окружении нескольких вооружённых горцев, так же хорошо одетых и так же умело восседающих на прекрасных скакунах. Это был шамилевский наиб Даниель-бек – он спешил к имаму. В Новом Дарго, выросшем рядом с Ведено, перед всадниками появились два стражника и распахнули ворота большого дома с обширным двором. Ловко соскочив с коня, Даниель-бек, бросив повод подбежавшему нукеру, быстро поднялся по лестнице и без предупреждения вошёл в комнату Шамиля.
Имам по выражению лица наиба понял, что торопился он с доброй новостью. После обычных приветствий, сев напротив имама, Даниель-бек сказал:
– Слава высочайшему владетелю миров! Худший из царских генералов, Аргутинский, скован параличом.
– Брат мой Даниель, я не разделяю твоей радости. Ты неправильно выразился, назвав Аргута худшим из царских генералов. Напротив, это один из лучших, храбрейших, достойнейших военачальников, опаснейший из наших врагов.
– Согласен, я имел в виду последнее.
Кивнул головой в знак того, что понял, Шамиль продолжал:
– А что касается того, что я не радуюсь, пойми меня. Аргут – недруг мой и твой в условиях поля брани. Он выполнял лучше других то, что ему предписывали и говорили владеющие властью и троном во имя укрепления мощи своей страны. Но радоваться такой страшной беде, постигшей даже самого худшего врага, не следует, как вообще не следует радоваться чужому горю. Трудно сказать, что ждёт впереди каждого из нас. Я предпочёл бы смерть, чем быть живым, скованным параличом, отличаясь от мертвеца лишь неотлетевшей душой. Аргут был достойный противник любого из нас, ты ведь лучше должен знать его.
– Да, я хорошо знаю этого армянина, – начал вспоминать Даниель-бек. – Юнкером лейб-гвардии начал он службу. На Кавказ приехал в 1827 году в чине майора, во время турецкой войны за успехи в боях получил Георгия четвёртой степени, а немногим позже за усмирение казикумухцев получил Георгия третьей степени. С тех пор в течение двадцати трех лет не выходил он из огня боевых действий.
Даниель-бек умолк, глядя перед собой. Шамиль спокойно разглядывал смуглое лицо собеседника с типичными чертами азиата, с жёсткой щетиной чёрной бородки и усов. Он не сомневался в том, что не с этой одной новостью приехал Даниель-бек к нему в декабрьскую стужу. И на самом деле, после некоторого молчания Даниель-бек сказал:
– Приехал человек с письмом от Сеид-Мехмед-Эмин-бея. – Видя, что Шамиль пытается вспомнить знакомое имя, пояснил:-От турецкого консула, находящегося в Тифлисе.
– Помню, помню. Этот осман, несмотря на то, что находится к нам ближе остальных и пользуется большими правами, редко даёт знать о себе. Где посыльный? – спросил он Даниель-бека.
– Здесь, ждет приглашения.
Шамиль несколько раз хлопнул в ладоши. Дверь распахнулась, показался Салих.
– Пусть войдёт чужестранец, – сказал имам.
Высокий худощавый человек в одежде горца, с удлиненным смуглым лицом, азиатским разрезом карих глаз, переступив порог, опустился на колени. Сделав земной поклон, не поднимаясь на ноги, он подполз к сидящим и сел на ступни перед имамом.
– Как зовут тебя? – спросил Шамиль.
– Керам-Бетли-оглы, – ответил незнакомец.
– Откуда родом?
– Из Карского пачалыка, но последние годы проживал в Стамбуле.
– Где служил?
– Числился в третьем табуре второго алая Четвёртой турецкой армии в чине капитана. Затем был переведён в штаб Анатолийской армии и вскоре отправлен муширом Зарифом-Мустафой-пашой через Карс в Тифлис к консулу Сеид-Мехмед-Эмин-бею с бумагами.
– Значит, ко мне ты пришёл с письмом от консула? – спросил Шамиль.
– Нет, с письмом от султана.
Имам терпеливо стал слушать рассказ турецкого офицера.
– Когда я в первый раз прибыл в Тифлис, Сеид-Мехмед-Эмин-бей отправил меня в Закаталы к своему человеку, где я некоторое время занимался ремеслом хлебопека. А консул тем временем обратился в дипломатическую канцелярию с просьбой выдать свидетельство на свободный проезд до границ Анатолии нарочному, отправляемому в Эрзурум с нужными бумагами. Удостоверение было получено на имя служащего консульства Ибрагима-Али-оглы. Воспользовался свидетельством я и возвратился в Стамбул. Там вновь взял письма, адресованные на имя консула и к тебе от султана Абдул-Гамида и других должностных лиц имперской канцелярии и тем же путём прибыл в Тифлис. Три дня пробыл у консула, затем через Закатал пробрался сюда.
После этих подробностей Керам-Бетли-оглы спорол подкладку своего бешмета, извлёк из-под неё свёрнутый лист бумаги и протянул его Шамилю. Имам стал читать:
«Всем народам Дагестана, Чечни и в особенности имаму Шамилю, его сподвижникам и другим мусульманам.
Затем мир! Я посылаю вам это письмо с просьбой быть бдительными и разведывать всё, что касается вас и нас, и сообщать нам через осторожных, доверенных людей. Опасайтесь проклятых гяуров. Они уже убедились в том, что вы не останетесь в их руках и не будете в числе подданных коварного царя, который, по дошедшим до нас слухам из других вилаетов, готовится двинуть свои силы против нас. Поразмыслите над этим и не будьте небрежными, если вы такой народ, которому можно доверять. Не склоняйтесь к врагу, который не имел у вас успеха. Если вы, повинуясь небу всем сердцем склонитесь в нашу сторону клянусь Аллахом, вы найдёте больше, будете возвышены и достигнете высокой степени. Готовьтесь и вы прийти на помощь во имя общего дела.
Светлейший султан Абдул-Гамид и его приближенные».
Прочитав письмо, Шамиль сложил его вчетверо и передал вошедшему секретарю Мухаммед-Тахиру, а Кераму-Бетли-оглы сказал:
– Я ознакомлю с письмом членов нашего меджлиса, затем напишу ответ.
Ответное письмо имам написал на следующий день.
«От бедного Шамиля – султану Абдул-Гамиду, который управляет всеми мусульманскими народами, которому желаю, чтобы Аллах дал постоянную силу и всякое достоинство. Рай есть под тенью шашек! И мы поистине подняли мечи за веру и независимость, будучи стесняемы год от года неверными. Воюя с давних времён с врагами веры, мы лишились силы и теперь не имеем достаточного количества войск, которое можно противопоставить врагу. Мы лишены средств и находимся в бедственном состоянии, не имея материальной помощи ни от кого в течение всего этого времени. Лишь только Аллах был нашим помощником, покровителем и благодетелем. Мы будем готовиться, но выступим только тогда, когда более сильные и мощные единоверцы отвлекут и ослабят общего врага и помогут нам оружием и другими средствами.
Нет Бога, кроме Аллаха.
Имам народов Дагестана и Чечни Шамиль».
Глава вторая
Шамиль верил в силу Османской империи. Он не знал, что этот период был наитяжелейшим периодом крушения её былого могущества. Раздираемая внутренними противоречиями, потрясаемая восстаниями зависимых народов, терзаемая косвенными дипломатическими интригами и прямыми агрессивными действиями извне, Турция была на краю гибели. Входящие в её состав африканские государства – Египет и Тунис – на деле уже принадлежали Англии. Европейская часть с проливами Дарданеллы и Босфора, являющимися воротами нескольких морей, были главной мечтой Англии и царской России, которые после победы над Наполеоном в войне 1812 года стали великими державами, вершившими судьбы народов Европы.
В своей беседе с английским послом Николай I говорил: «Я против постоянного занятия Константинополя русскими, но он ни в коем случае не должен перейти во владение англичан, французов или какой-нибудь другой великой нации. Также я никогда не допущу ни попытки восстановления Византийской империи, ни того расширения Греции, которое превратило бы её в сильное государство. Чем мириться с одной из этих возможностей, я скорее начну войну и буду вести её, пока у меня останется хоть один солдат, хоть одно ружьё. А в случае крушения Оттоманской империи княжества Сербия, Болгария и другие должны остаться под моим управлением. Египет, остров Крит могут стать английскими владениями. И вообще, – заявил в заключение царь, – в случае распада государства турок, разрешение территориальных вопросов не представит затруднений. Единственное, что необходимо, это чтобы Англия и Россия не столкнулись между собой».
Турецкий султан Абдул-Гамид, несмотря на действенную помощь союзников, догадывался об их истинных целях. Он надеялся на единоверные воинственные племена Кавказа, усматривая в этой соломинке спасение. Направившись в Грузию, султан спешно отправил к Шамилю и Магомед-Эмину в Черкесию письма с предложением немедля двинуть силы навстречу.
Известие о начале русско-турецкой войны Шамиль воспринял без особой реакции. Он сказал:
– Рано или поздно это должно было случиться. Свинцовые тучи военной грозы, гонимые ветром безумия, могут нависнуть и там, где небо вечно светлое, а над страной Османов они клубились давно. Да поможет Аллах единоверцам великого халифата!
Начавшаяся война России с Турцией воодушевила горцев Кавказа. Они не сомневались в том, что рано или поздно султан явится в Тифлис и разобьёт основы русского владычества в христианской Грузии. Особенно оживилась деятельность лазутчиков. Один за другим они являлись к имаму в Ведено с сообщениями, когда и в какую сторону отправляются на фронт полки с кордонных линий. На линиях Прикаспийского края оставалась небольшая часть царских войск, рассчитанных только на оборонительные действия. Многие предполагали, что теперь Шамиль развернёт активные действия, очистит край от гяуров и двинется к югу на соединение с армией султана. Но имам медлил. Он не считал себя обязанным ни в чём правителю турецкого вилаета, который тоже ничем не помог ему как единоверцу за долгие годы разорительной войны. В нескончаемые дни тяжёлых испытаний, в огне беспрерывной борьбы он научился не только действовать, скрывая цели, но и говорить, утаивая мысли.
Правительство Турции возлагало большие надежды на воинственных горцев Дагестана и Чечни. Их эмиссары и военные агенты хлынули сначала к Черноморскому побережью, к черкесам, с воззваниями, вооружением, деньгами. Но пробраться в горы Дагестана и Чечни теперь стало гораздо труднее. Десятки отчаянных смельчаков, знавших дороги к имамату, оставались у турецких границ, схваченные на заставах. И если самым ловким удавалось проникнуть в глубь гор к Шамилю, их обязательно ловили где-нибудь на обратном пути через Грузию или на землях Притеречья.
Вскоре после начала войны к Шамилю из Турции в Ведено пробрался человек с письмами от султана. Шамиль, как всегда, со сдержанной любезностью принял гостя. Прежде чем приступить к чтению писем, он попросил посланника рассказать о себе и каким путём ему удалось пробраться в Ведено. Пришелец стал рассказывать:
– Зовут меня Измаил-Ага. Родом из Ахалциха. Родители мои еще в 1828 году при занятии русскими города бежали в Стамбул. С двенадцати лет скитался я по городам Турции и Ирана. Во время войны султана с египетским пашой я командовал сотней башибузуков. После окончания войны уехал в Багдад и нанялся на службу к тамошнему валию. Год назад я получил приглашение от командующего Анатолийской армии и вернулся в Стамбул, затем в Карс. До выступления турецких сил из Карса к Александрополю я был истребован муширом Абди-пашой, который вручил мне два письма на твоё имя. Он просил передать словесно, что русский царь, требуя некоторых прав на Иерусалим, хотел унизить светлейшего. Надеясь на англичан и французов, султан подвинул войска от Карса, Баязета и Ардагана к пределам Кавказа. Тебе теперь остаётся, надеясь на неограниченную милость Порты, довершить действия против гяуров. Мой путь шёл через Карс до Баяндура вместе с войском. В Баяндуре я переоделся нищим и пошёл по дилижанской дороге на Елисаветполь. Далее последовали Нуха, Шемаха, Куба, Ахты, Кази-Кумух, Чох, затем через Салатавию дошел до Ведено.
Когда Измаил-Ага закончил рассказ о себе, Шамиль прочитал письма от султана и корпусного командира Анатолийской армии – Зарифа-Мустафа-паши, которые призывали Шамиля к совместным действиям, а Мустафа-паша просил прислать карту Дагестана и Чечни с указанием численности войск имамата и плана намеченных действий.
– Хорошо, – сказал имам, – через несколько дней я дам тебе ответ на оба письма, приложу карту, составленную ранее египетским Хаджи-Юсуфом, копия с которой была отослана в Стамбул через Черкесию. Кроме того, приложу перевод русской газеты, найденной у недавно убитого на Линии казака.
В ответном письме султану Абдул-Гамиду Шамиль написал:
«Имя Бога самое лучшее. Хвала Аллаху, который дал большую честь тому, кто для Бога жертвует собой. В час получения вашего письма серый день мне казался солнечным. Исполняя ваше желание, сообщаю, что войско и артиллерию я имею в довольном числе. Письма, получаемые мной из других мусульманских вилаетов, доказывают, что русские боятся наших совместных действий и все магометане чрезвычайно воодушевлены войной. Вам следует обратиться с воззваниями лично к тем, кто до сих пор действовал на стороне неверных, – к шамхалу Тарковскому, Юсуф-беку Кюринскому, Аглар-хану Казикумухскому. Далее прошу мушира и мусташира уведомить меня обо всём для верных соображений. Без предварительного ознакомления с вашими планами я не могу приступить к походу, исключая обстоятельства, касающиеся подвластного мне вилаета.
Да будет нам сопутствовать успех и помощь Всевышнего.
Имам Шамиль».
Приблизительно такого же содержания было письмо, адресованное и Мустафа-паше.
На заседании Государственного совета, после того как секретарь Мухаммед-Тахир зачитал письма султана и мусташира, Шамиль сказал:
– Поистине нам не следует торопиться, поверив словам и написанному Мы не раз убеждались в изменчивости власть имущих. В этом убедил нас и поход, недавно предпринятый в сторону Кабарды. Только Аллаху ведомо, что может ожидать нас на равнинах юга. Мне кажется, нужно выждать, чтобы убедиться в силе султана, и лишь тогда, когда аскеры его станут подходить к границам Грузии, следует пойти навстречу. В настоящее время наших сил и средств едва хватит, чтобы защитить собственные очаги. Разрухой и неурожаем вилает доведён до нищеты. Не можем мы ради султана жертвовать остатком сил, тем более что он не пожертвовал нам ни одной монеты.
Когда Шамиль закончил речь, стал говорить Даниель-бек:
– Ты прав, имам. Чечня и Дагестан до предела истощены войной. Но, если мы не приложим усердия в некоторых действиях, Аллах нам не даст ничего. Сейчас, когда основные силы империи отвлечены на действия против Турции, надо обратить взоры на богатую страну соседей. За счёт набега на Грузию мы сможем пополнить казну без особых потерь, а главное, тем самым создадим видимость нашего стремления к соединению с армией султана и его союзников.
Предложение Даниель-бека было одобрено членами меджлиса. Шамиль приказал членам Государственного совета держать решение в строгом секрете.
По окончании посевной по приказу имама наибы Чечни и Дагестана приступили к сбору войск. Никто, кроме членов Государственного совета, не знал о направлении и цели похода. Даже сыну своему Гази-Магомеду – наибу Караты – Шамиль не открыл военной тайны. Местом сбора войск было назначено местечко Зуну около Караты. Многочисленные отряды кавалерии, пехоты и артиллерии с боеприпасами и снаряжением потянулись по горным дорогам страны. Наибы, учёные и мюриды шептались меж собой, строя догадки и предположения. На сей раз им было непонятно поведение имама и членов меджлиса, которые всегда и всюду решали вопросы сообща с наибами, советовались с учёными и духовенством. Недоверием отца был озадачен и Гази-Магомед. В день прибытия Шамиля в Карату, где он стоял в ожидании подхода тылов, сын, не осмелившись прямо спросить отца о намерениях и направлении похода, решил подойти окольным путем, задав вопрос:
– В каком направлении прикажешь вести ремонт дороги?
Шамиль глянул на Гази-Магомеда пытливым взглядом, помолчал минуту, затем спокойно ответил:
– В хорошем наибстве дороги всегда должны быть исправны во все четыре стороны.
Только накануне выступления он созвал наибов для ознакомления с приказом, в котором было сказано, кто, с каким количеством войск и с какой целью должен идти.
Своё шестнадцатитысячное войско имам разбил на несколько отрядов. Наибы Гумбетовский, Салатавский и Ауховский с полуторатысячным отрядом должны были переправиться через Сулак, ниже Султан-Янги-Юта, для отвлечения сил, находящихся на Линии, граничащей с Чечнёй и Дагестаном.
