скачать книгу бесплатно
– Нельзя нам, нельзя, – при этом выразительно выматерился. – Слушай, Арачаев, а нельзя и кабанчика… Это, конечно, чересчур.
– Будет, – заверил Цанка, – только вот как привезти, у меня нет коня, даже телеги.
Белоглазов чуть задумался.
– У вас там новый председатель колхоза – Диндигов. Скажи ему, он доставит. Ну а насчет барсука – срочно, пожалуйста, жена хворает.
– Не волнуйтесь.
Распрощались коротко, как заговорщики. Когда Цанка чуть удалился, услышал:
– Арачаев, постой, иди сюда.
Он торопливо, как юноша, бойко вернулся, не бежал, но был близок к этому.
– Ты больше по понедельникам в милицию не ходи.
– Как это? – удивился Арачаев.
– Я все решу, – сухо, негромко сказал Федор Ильич.
– Большое спасибо.
– Ну, давай.
Через два дня новый председатель колхоза Диндигов Али и Цанка ночью погрузили на телегу двух молодых освежеванных кабанчиков, двух барсуков, доставили в райцентр.
На следующий день, к удивлению Цанки, даже жена его Дихант знала об этом скрытом от всех мероприятии, смеялась, говорила, что воняет от него свиньей.
А еще через день ночью, когда Цанка был на работе, у калитки школы со скрипом остановилась бричка, с нее грузно соскочил мужчина, хромой походкой заковылял спешно к зданию. Сквозь мутное, засиженное за лето мухами окно кочегарки Цанка увидел качающуюся тень, узнал председателя колхоза Диндигова, выбежал навстречу.
– Не думал я, что среди Арачаевых может быть такой болтун, не думал, – стал возмущаться он издалека, только увидев в дверях школы Цанка. – Как ты посмел? Ты что, дурак, что ли?
– Ты о чем? – удивился Цанка.
– Сам знаешь о чем, – бурно махал руками здоровенный председатель.
В темноте не видно было его лица, только несло водкой и какой-то острой закуской.
– Не знаю, скажи спокойно.
– Вся округа говорит о том, как мы кабанов отвезли чекисту. Ты знаешь, что теперь будет?
– Я сам удивлен, вчера ночью даже жена меня поддела. Сам в недоумении.
Наступила пауза, оба не смотрели друг на друга.
– Так как это могло разойтись? – взмахнул Диндигов руками, ударил ими сильно по крупным бедрам.
– Не знаю, разве что этот чекист Муслимов разболтал.
– В этих горах ничего не скроешь, даже с женой спать опасно – подглядывать будут.
– Не знаю, как это разнеслось: клянусь, что словом ни с кем не обмолвился, даже с братьями.
– Да я верю. Знали об этом только четверо: ты, я, Белоглазов и его помощник. Значит, этот Муслимов.
– Не знаю, я теперь даже стен боюсь.
– Ладно, разберемся. Точнее, с нами разберутся. Вот это беда – на ровном месте… Какого черта ему эти кабаны сдались, да и ты хорош, впутал меня в эту историю.
– Так ведь он сам попросил, – оправдывался Цанка.
– Ладно, спокойной ночи, – неласково буркнув, Диндигов исчез в темноте.
Всю ночь не спал Цанка, ворочался. Оказалось, не напрасно, наутро нагрянула домой милиция, перерыли весь дом, искали оружие. Ничего не нашли, однако, уходя, забрали мешок кукурузной муки и все сушеное мясо диких животных. Перед уходом объявили: если еще раз узнают, что Арачаев ходил в лес, будут действовать со всей пролетарской строгостью, то есть как обычно – арестуют.
– А если за дровами? – наивно интересовался Цанка.
– За дровами только по письменному разрешению лесхоза и при нашем уведомлении. И еще: каждый понедельник в девять ноль-ноль на регистрацию в райотдел, твои каникулы кончились.
Эти угрозы не возымели действия на Арачаева. В неделю раз он обязательно уходил в лес. Без мяса, без еды большая семья не могла бы существовать. Однако не это было главное. В лесу он чувствовал себя человеком: свободным, счастливым, раскованным. Только там, среди дикой, чистой природы, он обретал желанное спокойствие, душевное равновесие. Без леса, без этих гор, без этих изнурительных, рискованных переходов по узким звериным тропам он не представлял себе жизни. Азарт охотника овладел им, дикая природа оказалась сродни его характеру, врачевала его душу. Только это осталось его единственной отрадой и утешением в жизни.
Ходил Цанка на охоту только один, даже собак не брал, к тому же тех настоящих охотничьих собак, как у его дяди Баки-Хаджи, в округе и не осталось. Кругом были одни безмозглые дворняги. Иногда во время прогулки по горам его обуревала авантюрная мысль найти золотого козла Чахи, тогда он целыми днями в беспорядке где-то копался, строил планы, выпытывал, чертил какие-то схемы. Устав, ругал себя, корил за алчность и дармоедство, вновь увлекался охотой, с наслаждением бегал по скалистым просторам.
…В самом начале зимы в школу пришло сообщение, что из Грозного в Дуц-Хоте направили нового директора – женщину. (До этого функции директора выполнял абсолютно безграмотный завхоз – Дибиров Мухарбек.) В послании, доставленном в школу участковым милиционером, на магическом бланке райисполкома сообщалось, что прислана по распределению наркома образования Кухмистерова Элеонора Витальевна – директор начальной школы селения Дуц-Хоте, Веденского района и что она в данный момент ожидает организации транспорта для переезда из общежития Шалинского РИК до места назначения. В конце письма предписывалось всем органам власти содействовать исполнению данного письма.
Посовещавшись, завхоз и трое учителей местной школы решили послать в Шали сторожа-истопника Арачаева.
– Да как я поеду, у меня ведь нет коня! – возмущался Цанка.
– Что ты орешь? – успокаивал его завхоз. – Я для тебя дело делаю. Ты знаешь, какая она красивая и молодая?! Был бы я твоих лет, послал бы я тебя – сам бы на руках принес. Еще благодарить меня будешь, дурень.
Пришлось Цанке идти с просьбой к председателю колхоза. Диндигов встретил Арачаева всегдашним водочным запахом и с раздражением.
– Откуда у меня лошади, откуда у меня транспорт, на весь колхоз всего девять кляч, и тех, говорят, надо сдавать к Новому году на нужды армии. Даже не знаю, что делать, и тут еще ты со своими дурацкими просьбами. Да и вообще не пойму я, когда это Арачаевы коней просили, ведь у вас всегда табуны отборных коней были?
– Были, да с большевиками уплыли, – с ехидцей, жалко усмехнулся Цанка.
– Что шумишь, что болтаешь? – замахал руками Диндигов. – Сам знаешь, у них везде уши и глаза.
Он подошел вплотную к Арачаеву, взял за локоть отвел в сторону, как бы сторонясь председательского стола.
– Я тебе еще не сказал, – шептал он перегаром в ухо Цанка, – ведь Белоглазова то ли перевели, то ли посадили, но то, что нет его в нашем районе, это точно. Так что и наши дела худы. А ты со своей директоршей пристал.
Наступила пауза, оба оценивали ситуацию, делали хладнокровный вид, хотя внутри у Цанка что-то дернулось. Даже напоминание об органах власти вызывало в нем неприятные, какие-то надрывающие чувства. Тем не менее улыбнулся, махнул рукой.
– Туда ему и дорога, дай Бог, чтобы всех их отсюда убрали.
– Что ты городишь? Говорят, он был более-менее человечным, а кто будет взамен, кто знает?
– Брось ты об этом, – пытался уйти от этого разговора Арачаев, – ты мне коня дашь или нет?
– Как вы мне все надоели! Думаешь, ты один, приятель? Вся округа в колхоз просить приходит.
– Я-то ведь не для себя. Ведь директора школы везем, а она, говорят, молодая, красивая, умная, русская… Наших детей учить будет.
– Как ты мне надоел! Ладно, дам, только отстань.
Они попрощались, и Цанка уже выходил из конторы, когда его догнала секретарь председателя с просьбой вернуться.
– Так давай выпьем по сто грамм, – говорил Диндигов Цанке, доставая из тумбочки начатую бутылку водки, скудную закуску. – А то в первый раз ко мне зашел и без угощения – даже неудобно.
Выпили по одной, быстро пропустили вторую. Говорили о погоде, урожае прошлом и будущем, и вдруг Диндигова озарило:
– Слушай, Цанка, что мы будем зря телегу гонять в Шали и обратно, ведь я должен завтра туда по делам ехать. Я и привезу ее… Давай письмо, – он с трудом прочитал текст. – Элеонора Витальевна. Ну и имя! Так значит, говоришь, молода и красива?
– Да, – кивнул Цанка.
– Ну ладно, не будем ведь мы на простой телеге везти директора школы, тем более женщину, да еще молодую… Сделаем по-человечески, я сам заеду, на бричке привезу. Так что не волнуйся.
После этого вышел Арачаева провожать до дверей конторы. Хлопал по плечу, как друга, радовался. А через день в ранних сумерках у калитки остановилась знакомая бричка. Дежуривший в школе Цанка, не выглядывая в окно, по звуку понял, что приехал председатель, выбежал встречать гостей. В дверях в упор столкнулся с Диндиговым. Глаза председателя горели гневом.
– Ты негодяй, – проворчал он, – «красавица-красавица», какая к черту красавица – пугало огородное.
– Ты что шумишь? – перебил его Цанка.
– Как не шуметь? Из-за твоей брехни два дня мучился… Какой она директор – с голоду вот-вот помрет.
– Да перестань ты, – толкнул председателя Арачаев, – вдруг она понимает.
– Ни черта она не поймет, не здешняя. Короче, забирай свою «красавицу», пустомеля.
Из-за спины Диндигова показалась тень. Цанка мельком бросил взгляд и сам ужаснулся: перед ним стояла высокая, точнее даже просто длинная, худющая девушка, в очень коротком, поношенном тонком пальтишке. На ногах поверх не по размеру больших, залатанных в пятках шерстяных носков домашней вязки были надеты поношенные, грубо перешитые летние штиблеты.
– У тебя водка есть? – отвлек Цанку от девушки вопрос Диндигова.
– Нет, – продолжая с удивлением смотреть на нового директора, ответил отвлеченно Цанка.
– Никогда у тебя ничего нету, – пробурчал недовольно председатель. Потом, обратившись к своей попутчице, на русском языке сказал короткое «до свидания» и тронулся к выходу со школьного двора.
– Погоди, а ее вещи? – крикнул вдогонку Арачаев.
– Все ее вещи в ее руках, – не оборачиваясь, буркнул Диндигов.
Цанка только теперь обратил внимание на маленький сверток в руках учительницы.
– Я Арачаев Цанка, сторож и истопник в этой школе, – сказал он четко, по-казенному. – Добро пожаловать в начальную школу Дуц-Хоте.
– Здравствуйте, – мягким, грудным голосом ответила девушка, чуть улыбнулась, – меня зовут Кухмистерова Элеонора Витальевна.
– Заходите, – он широко раскрыл дверь, пропуская вперед нового директора.
Размещающаяся в бывшей мечети начальная школа Дуц-Хоте имела всего шесть комнат и подсобку, вроде кладовой, где обычно ночевали сторожа, Цанка и его сменщик, глубокий старик Мовтаев Макуш. Одна из комнат была отдана под учительскую, в ней сидели четыре полуграмотных местных учителя, завхоз. Еще одна маленькая комнатенка была оборудована под кабинет директора, туда и провел Цанка Элеонору Витальевну.
– Сегодня одну ночь Вы проведете здесь, а завтра завхоз найдет вам жилье, – сказал Цанка, проводив девушку в кабинет директора.
Кухмистерова растерянно огляделась: в помещении было темно, мрачно, сыро. Через минуту Цанка принес керосиновую лампу, стало чуть веселее, живее.
Кабинет директора представлял собой четыре голые стены с портретом Ленина, тусклое маленькое оконце, два списанных в райкоме стола, четыре стула. К приезду директора завхоз из дома на одну ночь принес что-то наподобие матраса, твердую, из спекшейся бараньей шерсти подушку и такое же невыразительное одеяло.
– Только сегодня так, а завтра, надеюсь, будет получше, – извиняясь, говорил Цанка.
Элеонора Витальевна вздохнула, как-то неуклюже села на скрипучий стул.
– Благодарю, – тихо вымолвила она, – извините, пожалуйста, как, вы сказали, вас зовут?
– Цанка, Арачаев.
– А отчество?
– Я не барин, можно по-простецки, – улыбнулся Арачаев.
– И тем не менее?
– Отца звали Алдум.
– Значит, Цанка Алдумович.
– Видимо, так, но это лишнее.
Кухмистерова посмотрела по сторонам, положила свой скудный сверток на стол.
– Вы хорошо говорите по-русски. Где вы научились?
Арачаев только хотел рассказать о своих «университетах», но в это время с шумом хлопнула входная дверь и послышались торопливые шаги Дибирова Мухарбека. Маленький, от природы полный завхоз вихрем влетел в крошечный кабинет директора. Он принес с собой терпкий запах чеснока, сырость и суету. От его резких телодвижений слабый огонек в керосинке замигал, задергался, оставляя на стенах неровные тени длинного, худого Арачаева и короткого неуклюжего Дибирова.
Завхоз знал всего три русских слова: «зрасте», «спасибо» и «харашо». Пытаясь показать свои познания, он разом выпалил эти слова новому директору, потом резко замолчал, ожидая реакции нового руководства на его широкие познания. Поняв, что впечатлений никаких нет, он всмотрелся в Кухмистерову, сделал вперед решительный шаг, уперся в нее глазами, удивился.
– Да что это за директор? – воскликнул он на чеченском. – Да это ведь ребенок! Да она вот-вот переломится от худобы!
– Что ты болтаешь? – вмешался Цанка, отстраняя завхоза от девушки. – Что ты впился в нее своими бараньими глазами?
– Слушай, я-то думал, что это действительно директор будет, а это… – И он махнул небрежно рукой.
Элеонора Витальевна, видимо, поняла суть разговора, отвернулась в сторону темного проема окна, еще ниже опустила голову.
– Ты посмотри, как она одета! – не унимался завхоз.
