Байки старого мельника

скачать книгу бесплатно


– Ich bitte um Entschuldigung! – извинился перед тем только что чуть не сломавший челюсть Ивана немец.

Начальник этих двоих лишь подошёл к первому, что держал Ивана за шиворот, и что-то прошептал тому на немецком. Они обменялись парой фраз, которые были не доступны Ивану для восприятия. Впрочем, смысл, по всей видимости, был ясен…

– H?r mir zu, junger Mann, – начал третий из офицеров, которого, по-видимому звали Альберт. – Wir sind bereit zu kooperieren. Sie k?nnen deutscher Staatsb?rger werden. Wir werden alle Probleme l?sen. Sie erhalten einen Reisepass, einen Job, ein Zuhause… Ein anst?ndiges Leben. Sie mussen mir nur sagen, wo die Katakomben sind. Ich bin kein Betr?ger. Wenn ich verspreche, folge ich durch! – офицер, выпрямившись, посмотрел на первого – Рудольфа, ожидая, чтобы тот перевёл его слова.

Иван смотрел на лицо немца, желая плюнуть прямо сейчас, но он понимал, что это ничего не даст. Лишь спровоцирует Майера, на новую агрессию.

– Тебе повезло, мальчишка, – произнёс Рудольф. – Господин Кох предлагает сделку: ты говоришь нам, где катакомбы партизан, а мы предоставим тебе гражданство Германии. Ты получишь паспорт, работу, дом… В общем, хорошую жизнь – то, что здесь для тебя недостижимая мечта. Господин Кох даёт слово офицера. А его слово весит много, уж поверь, – протерев непонятно откуда взявшееся яблоко, Рудольф надкусил его.

Иван, услышав слова Рудольфа о гражданстве, лишь опустил голову и исказил лицо в жуткой пронзительной улыбке, беззвучно смеясь. Рудольф перевёл взгляд на Коха, но тот лишь поднял руки, словно сдаваясь – мол, делай что хочешь:

– Es ist Zeitverschwendung.

Затем Альберт вернул на голову ранее помещённый на вешалку головной убор с изображением орла и покинул помещение в сопровождении Майера, который, прежде чем выйти, демонстративно шмыгнул носом.

– Иван, Иван… Потерял ты своё счастье, – сев на другой стул прямо напротив юного партизана, произнёс Рудольф.

Парень, не поднимая головы, лишь думал о чём-то. Рудольф ободряюще хлопнул его по плечу.

– И почему вам, русским, так нравится страдать? Мы ведь всё видим, Иван, ты не думай, что мы слепцы. Мы знаем, кто вы. И мы знаем, с кем имеем дело. Вы не боитесь рисковать своей жизнью за власть Кремля, не боитесь идти на смерть с устаревшими винтовками и отсыревшими снарядами против самой мощной в мире армии, но боитесь что-то менять. Вам страшно покидать тот грязный маленький мирок, который построен для вас советами… Ты и твои близкие достойны куда большего, Иван, нежели быть подобно собакам расстрелянными у стены собственного амбара. Как жаль, что ты этого не понимаешь… Или… Не хочешь понимать.

Рудольф поднялся на ноги. Иван продолжал неподвижно сидеть.

– А зачем мне ваше гражданство? Мне плевать: пытаетесь вы меня обмануть или нет… Мне плевать на то, даёт мне слово офицер или обычный предатель – мне дела до этого нет. Но я твёрдо знаю, что победа будет за нами. Иначе и быть не может… А если может, – Иван запнулся, шевеля потрескавшимися, залитыми кровью губами, – то и не зачем мне тогда быть…

– Что же… Если ты всё решил, то пойдём. Мне велено передать тебя группе СС, если ты не заговоришь.

Взяв Ивана в жёсткую хватку, Рудольф повёл его к выходу, где уже ждали несколько карателей, облачённых в чёрные мундиры, но перед самым выходом остановился и вопросил:

– Не передумал?

Иван, вместо ответа, лишь подался вперёд, вытягивая за собой Рудольфа. СС-овцы, отвлёкшись от сигарет, посмотрели на Рудольфа:

– Hat er gesprochen?

Рудольф только с огорчением покачал головой. Несколько мускулистых парней лишь улыбнулись, вырвав Ивана из рук Рудольфа и поведя к амбару, где стояли остальные жители поселения. Ведомый карательным батальоном, Иван на миг обернулся: Рудольф также неподвижно стоял на месте, куря сигарету и смотря на небо. В его глазах даже, кажется, виделись… Слёзы? Такого быть не могло. Иван понял, что ему это лишь почудилось, после чего опустил голову и продолжил идти к "эшафоту".

***

Повсюду шла стрельба, взрывы гранат, авиация то и дело накрывала леса напалмом. Настоящий ад на земле воцарился здесь. Отступающие немцы проходили по той земле, которую считали безвозвратно захваченной несколько лет назад.

Автомобили с командованием срочно эвакуировались из поселения, которое было переработано под особый штаб. Четыре машины быстро ехали по лесным тропам, стараясь не увязнуть в грязи. Внезапный налёт советских истребителей смел все планы – когда четыре истребителя начали пикировать на машины, прячущиеся в лесу, в немецких штабных автобусах началась паника. Два автомобиля были взорваны моментально, один съехал в овраг, похоронив всех в нём находящихся, а четвёртый, отстающий, был лишь частично задет снарядами. Двое немцев успели покинуть его до того, как прогремел оглушительный взрыв.

– Rudolf! – кричал оглушённый немец. – Ich kann… – он не успел договорить, как второй налёт авиации задел и его, обратив человеческое тело в настоящий фарш.

Рудольф, покрытый грязью, поднялся на ноги, видя удаляющиеся к основному театру боевых действий самолёты. Он понимал, что произошло. Части 14-й армии, попав в окружение, начали отступать, по пути сжигая документы и материальные ценности, но не учли позицию танковой дивизии СССР, зашедшей с севера и разбившей 13-ю армию вермахта. Теперь они были в окончательном котле и эта попытка бегства – бессмыслица, затеянная Кохом. Взрывы, грохот и смог, высившийся над лесом, казались ему уже чем-то привычным, более не убивающим, но и не дающим никакой надежды на спасение. Рудольф ещё тогда, когда они потерпели первое поражение, понял, что это – начало конца. Да что уж там! Само начало войны против СССР он воспринял как поражение, но невероятные первоначальные успехи давали толику надежды. Он понимал бессмысленность этой войны и осознавал, что германской армии не хватит надолго, ведь Советский Союз успел бы мобилизовать свои эвакуированные ресурсы до того, как был бы полностью разбит, что и предполагал план фюрера "Барбаросса". То, что он переживал сейчас – финал. Его личный финал его личной истории. Финал его родины – Германии, ещё далёк, но не минуем. В этом у Рудольфа не было никаких сомнений.