скачать книгу бесплатно
Присел на корточки, отвернулся, стараясь не глядеть в Анину сторону. Суетливо кинулся подбирать разбросанные вещи: вывернутую юбку с разъятой молнией, грязные колготы, спутанный комок гольфика, само прикосновение к которым уже дарило сакральную сладкость, ещё неизвестную, недопустимую сегодня утром, даже час назад, а теперь известную посвящённому.
Подобрал одёжки, сунул в рюкзак, стараясь разогнать липкий морок. Главное не думать, не переиначивать нашу случайную близость на свой лад. Я просто помогаю промокшей девочке добраться домой. ПРОСТО помогаю…
Закинул рюкзак на плечо, высвободил левую руку. Поддерживая высвобождённую полу, подошёл к Ане.
– Иди сюда, – подхватил под ледяную попку. – Хватай правой рукой за шею и устраивайся, а левой придерживай плащ, чтоб не расходился.
Аня обняла, прилипла. Я плотно окутал её свисающей полой, накинул капюшон, вторую полу завёл снизу, прижал, сцепил руки в замок. Мы оказались в коконе, отделяющем от влажного мира.
Когда уже шагнул к выходу, вспомнил, что забыл фонарик. Решил не возвращаться. Чтобы его забрать, нужно высвободить руку, разрушить кокон, потревожить приникшую девочку, впитывающую моё тепло. Я впитывал её холод и ощутимо подрагивал. Единственным желанием было скорее выбраться на улицу, занести Аню домой и возвратиться в келью. Отрешиться. Забыть.
Подлый, подлый Демон!
Выбрался на дорогу. Через сад не пошёл, опасался блудить незнакомыми хлябями. Из Ани сейчас поводырь никудышный – закутанная с головой, она лишь сопела, когда теснее прижимал, боясь уронить на очередной колдобине.
От эквилибристики по разбитой дороге распарился, даже вспотел. Дождь продолжал выбивать на капюшоне затейливые мелодии, которые отдавались шаманским бубном, помещали в иную реальность, сводили чувства к осязанию. Голым предплечьем чувствовал Анины отогретые бёдра, её горячее дыхание возле ключицы, даже губы – чуть разъятые, влажные.
И от того единения снова укололо мучительной искоркой. Демон шевельнулся, ударил хвостом, оглушил обалдевшего Гнома, заткнул Пьеро.
Сейчас я могу дотронуться до неё ТАМ, где нельзя. И никто не узнает, даже она.
Хочу ли? Раньше о том не думал, а теперь, после увиденного в сарае, после собирания её девичьих одёжек… Видимо да. Но не оттого, что ХОЧУ, а оттого, что НЕЛЬЗЯ, но СДЕЛАЮ. Прямо сейчас.
Как запутано и страшно!
Ещё НИКОГДА я ТАКИХ девочек не трогал. Детство не в счёт. Тогда я НЕ ЗНАЛ, что ЭТОГО НАСТОЛЬКО нельзя делать, а сейчас ЗНАЮ, но сделаю. И в этом нарушении есть самая сладкая сладость…
Притворно спотыкнулся и, вроде сохраняя равновесие, разомкнув руки. Вроде замыкая их обратно, сунул ладонь между Аниных ног, легонько вдавил пальцы в горячую ткань…
Одёрнулся!
НЕЛЬЗЯ!
Думать – одно, а совершить – совсем-совсем другое.
Горячая волна прыснула в голову, отдалась в висках!
Не знаю, почувствовала ли Аня. Если почувствовала – виду не подала. Только вжалась плотнее, ткнулась мне в шею, провела горячими губами по ключице. Видимо испугалась, что упадём.
Больше ТАК не делал.
Оживший Гном принялся зло выговаривать, что я больной Чикатило и меня нужно лечить. Пьеро заканючил, что мой поступок – стыд и позор, и если Аня ВСЁ поняла, то, как ей в глаза смотреть.
Лишь Хранительница молчала: не осуждала, не утешала – равнодушное отродье.
Потихонечку добрались до Аниного дома. Дождь притих, обратился влажной пылью.
Аня шепнула: возле ворот есть скамейка.
Потыкался в полумраке, раскидывая ноги, пытаясь дотронуться до неразличимой пристани. Спотыкнулся, едва устоял, придушил драгоценный груз, отчего почувствовал касание горячих губ под скулой. Нашёл.
– Вот и приехали. Осторожно становись.
Аня пошарила ногами, соскользнула с руки.
– Ой! Холодная! – взвизгнула, подалась ко мне и чмокнула в щёку. – Спасибо!
Сердце колыхнулось под горлом, забило дыхание, но виду не показал.
Что показывать: как я рад, или как возмущён, или поцеловать в ответ?
Невозможно и глупо! Она меня уже целует: ученица – учителя. И в правду, как теперь ей в глаза смотреть?
Разнял полы, высвободил девочку. Та присела на скамейке, пряча под нагретым свитером голые ноги.
– Подожди, сейчас обуешься и мигом домой…
Снял рюкзак, вытащил Анины сапожки, положил на скамейку.
– Встань.
Девочка поднялась. Я взял один сапожек, расправил.
– Держись за меня, обувайся.
– А одеться?
– Не нужно – одежда мокрая. Быстро перебежишь в дом.
– А что маме скажу?
– Так и скажешь.
Что скажет? Что её в сарае раздел двадцатилетний парень, а потом полуголую принёс на руках домой…
Одел сапожек на протянутую ногу. Взял второй, принялся натягивать. Аня не удержала равновесия, взвизгнула, рухнула на меня, ухватилась за шею, на миг повисла, обдала распаренным девичьим запахом. Почувствовал, как горячие губы ткнулись в шею, в щёку…
Нельзя! Нельзя нам в зажималки играть!
Увернулся, отстранил приникшую девочку, поставил на скамейку.
– Осторожнее, – буркнул под нос. – Доска мокрая.
Аня разочарованно засопела, но противиться не стала. Натянула второй сапожек.
Я трусливо закопошился, вынул из рюкзака остальные вещи, замотанные в курточку, подал девочке.
– Иди, – сказал, отступая от скамейки. – И, это… Маме постарайся объяснить. А больше никому не рассказывай, особенно в школе.
– Хорошо, – пообещала девочка. – Не переживайте, мама ругать не станет. Вам спасибо!
Аня спрыгнула, скрипнула калиткой и побежала к дому. Постучала.
Дождался, когда через минуту дверь отворилась. Услышал Сашкин голос:
– Ты чё голая?
– Пусти, дурак. Холодно!
– Ты где была? Я прибежал до школы – закрыто. По дороге домой тебя не нашёл! А это чей сви…
Свет в веранде погас.
Что там дальше случиться? Поймёт ли мать?
По дороге вспоминал сегодняшний вечер. Гном ворчал, боязливо посапывал. Да и сам я знал, что совершил прескверное. Но ещё более скверное могут придумать. И она… Особенно возле скамейки. Нельзя так. Нельзя!
Приплёлся домой уже за полночь. Знобило. Горячий душ не отогрел. Закрылся в келье, рухнул на диван.
В затухавшем сознании мельтешили обрывки сегодняшнего невозможного вечера: дождь, грязь, Аня, её горячая попка, мои бесстыдные пальцы и поцелуй у скамейки. Видимо бредил.
Глава вторая
21 октября 1989, Городок
Наутро проснулся совершенно разбитый: тридцать восемь и пять, горло заложило. Хорошо, что выходной, в школу идти не нужно.
Мама хлопотала возле меня, поила настойками, ставила горчичники, причитала о бестолковом сыне, умудрившемся промокнуть до нитки и вываляться в грязи. А я, восторженно-обречённый, лежал в скомканной постели, изучал узоры настенного ковра, перебирал вчерашний вечер.
В горячей голове рождались эфемерные живые картины, средоточием которых была девочка во мраке заброшенного сарая.
Я приближал, разглядывал грешную руку, своевольную, которая не побоялась дотронуться этими самыми пальцами. Сжимал смелые пальцы, даже касался их губами, чувствуя незримые Анины флюиды, хранящиеся меж папиллярных узоров.
Мне представлялось, что я влюбился, но это чувство, преломленное призмой выведенной Формулы, представало в ином свете, от чего щемило меж лопатками.
Дотянулся к полке, выбрал третий том «Большой медицинской энциклопедии», нашёл и вычитал, что у меня по всем симптомам ПАРАФИЛИЯ, психическое расстройство, а ещё: задержка в развитии, комплекс неполноценности и недостаток серого вещества в мозгу. Одним словом – урод! Как теперь жить? Утешало лишь отсутствие компонента насилия при желании удовлетворить патологическую страсть. Тем более ничего удовлетворять я не собирался.
Отшвырнул энциклопедию, достал дневник. Поставил дату, описал допущенный грех, подбирая слова, лишённые эмоций (чтобы лишний раз не мучить сердце). Затем добавил диагноз из медицинской энциклопедии. Внизу, красным карандашом, заглавными сантиметровыми буквами вывел: «НИКОГДА!».
Теперь – главное: прекратить ЛЮБЫЕ отношения с Аней. Кроме школьных. Изображать доброжелательное равнодушие. Между нами ничего не произошло. Ведь допущенное однажды может быть случайностью: рука случайно скользнула, случайно дотронулась. К тому же, она, вероятно, забыла, или не заметила. Это я тут размечтался…
Изморенный, провалился в липкий сон.
Под вечер разбудила мама.
– Как здоровье? Температура не упала? – присела на краешек дивана, приложила холодную руку.
– Вроде лучше. Горло болит, – вынырнул из липкого сна. – Дай попить.
Откинул одеяло – вспотел весь. Мама протянула кружку с компотом.
– Сразу не глотай, грей во рту.
– Что случилось? – Я взял кружку. Чувствовал – намеренно разбудила.
– Девочка к тебе пришла. Говорит – ученица, зовут Аня. Я сказала, мол, заболел и спишь, но ей передать что-то нужно, – рассказывала мама, наблюдая, как я мелкими глотками цежу компот.
Влажный ком застрял в горле! Поперхнулся, закашлялся, протянул маме кружку, чтобы окончательно не расплескать. Та подхватила полотенце, вымакала залитую грудь, потом одеяло.
– Видно, не очень хочешь с нею встречаться. Ладно, скажу, что спишь – в другой раз придёт, – мама насмешливо покачала головой.
– Нет! Пусть заходит!
– Не прибрано у тебя. Хоть поднимись – неудобно девушку лёжа встречать.
– Она не девушка. Ученица.
– Тем более – неудобно.
– Не на свидание же… – принялся оправдываться я, но мама понимающе улыбнулась, молча вышла.
Я поднялся (аж в голове закружилось!), пристелил диван, надел спортивки, футболку. Сел, откинулся на спинку. Непринуждённее – вот так, хорошо. Сердце покалывало сладкими иголочками: ПРИШЛА!
Не нужно нам встречаться. Узнаю, зачем пришла – пусть уходит!..
Хорошо, что пришла.
Эх, пропаду!
Оглядел келью – вправду бардак: на столе книги навалены, тетрадки, рулоны хронологических таблиц. Рюкзак среди комнаты…
Вскочил, зафутболил под стол, опять присел.
Дверь приоткрылась, заглянула мама, потом зашла Аня. Маленькая, смущённая. Прижимает пакет, в котором, как догадался, мой свитер.
– Принимай гостей, – улыбнулась мама, пропустила Аню в комнату. Прикрыла за ней двери.
– Здравствуйте, – робко сказала девочка.
Осталась у дверей, переступала с ноги на ногу. Вся в голубом: свитер, юбка, колготки , голубые ленточки в косах – под цвет глаз.
– Привет…
Голос выдался сиплым, испуганным – будто у мальчишки на первом свидании.
Собраться!
Как там у Карнеги?
