скачать книгу бесплатно
– Я сбежала! – торжественно сообщила она Карлу. – Мама тут через дорогу, прическу делает – для вечернего… Забыла слово. Ну, папа вечером устраивает какой-то важный… торшер?
– Фуршет, – подсказал Карл с улыбкой.
– Точно! – обрадовалась девочка. – Можно, пока маме волосы делают, я русалочку проведаю? Как там они с тритоном поживают?
Разумеется, Карл показал ей новый спектакль. А Эльвира заверила, что теперь собирается приходить сюда регулярно.
– Мама меня не пускает, но я папу попрошу. Буду плакать – ион согласится.
А на следующий день снова появился Мартин. В руках у него была огромная коробка, внутри которой обнаружился целый зверинец из папье-маше.
– Меня мама научила, – гордо сообщил мальчик, доставая свои поделки. – Из старых газет сделал, почти сам, мама только немножко помогала, – похвалился он. – Склеил, раскрасил, и, представляете, вот они, – мальчик кивнул на бумажных зверей, – захотели показать мне спектакль. Я маму позвал и ей показал. Она сказала, что ей очень понравилось. И еще посоветовала вам показать. Только почему-то заплакала. Не пойму, почему… Хотите посмотреть?
Карл с трудом сглотнул и молча кивнул. Он понимал, почему заплакала мама Мартина.
* * *
Прошло чуть больше года с момента открытия кукольного театра, и Карла снова навестил его самый первый посетитель. Вихрастый мальчишка подошел к кукольнику и, не поздоровавшись, спросил:
– Вы покажете мне спектакль?
– Конечно, – кивнул Карл и повёл его к стойке с целым лесом деревьев из сердолика, хрусталя, аметиста и кораллов.
– Нет, – возразил ему мальчишка. – Я не хочу этот, я хочу, чтобы вы показали мне тот спектакль, который хочу я.
– И какой же ты хочешь?
Вихрастый мальчишка тут же ответил:
– Хочу про войну. Чтобы было много сражений, чтобы солдаты друг друга постреляли, а потом пошли на штурм вот того дома, где куклы сидят. И чтобы всех кукол замочили. Но только не понарошку, а по-настоящему.
– Это как?
– Ну, если солдат кинет гранату в дом, – мальчишка схватил ближайшую фигурку в ярком мундире, – то она попадет в куклу, и та взорвется – вот так, – и мальчишка столкнул одну из фарфоровых кукол на пол. Тонко звякнул фарфор, осколки брызнули в разные стороны.
– Нет, такого спектакля здесь не будет, – вымолвил Карл.
– Это почему?
– Потому что куклы не хотят его показывать, – отрезал Карл.
– Что я, глупый, что ли? – возмутился мальчишка. – Куклы не хотят! Это же вы их передвигаете, и вы за них говорите!
Карл вздохнул и решительно выпроводил сопротивляющегося мальчишку за дверь.
Но не прошло и недели, как тот вновь появился в кукольном театре. Да не один, а с отцом. Не обратив внимания ни на дюжину зрителей, ни на то, что спектакль был в самом разгаре, отец мальчишки подошел прямо к Карлу, достал из кармана чековую книжку и спросил вместо приветствия:
– Сколько?
– Простите?
– На сколько, говорю, выписывать чек? Я покупаю у тебя всю твою рухлядь, и ты будешь играть с моим сыном во что ему вздумается.
– Игрушки не продаются.
– Пытаешься торговаться? Не знаю, что тут такого нашел мой сын, но учти – я запросто могу выписать сюда настоящий театр, из столицы. И тебе тогда не достанется ни гроша.
– Я открыл кукольный театр не из-за денег.
– А для чего?
– Боюсь, вам этого не понять, – вежливо улыбнулся Карл.
Мужчина побагровел, рванул к выходу и уже в дверях прорычал:
– Я этого так не оставлю!
Громко хлопнула дверь.
В наступившей тишине к Карлу подбежала Эльвира и тихо сказала:
– Этот дяденька – он большой начальник. Я знаю, потому что папа его к себе приглашал, а папа – начальник большого банка и приглашает к себе только других больших начальников.
– Это бургомистр, – пояснил незаметно подошедший Мартин. – У вас теперь будут неприятности, да?
Карл ободряюще улыбнулся и ничего не сказал.
* * *
Неприятности появились в лице сухонького человечка с портфелем под мышкой, ни на миг не отрывающего взгляда от толстой кипы бумажек.
– Я пришел уведомить вас, что договор аренды на помещение досрочно расторгается по причине…
– О, даже причина нашлась! – усмехнулся Карл.
– По причине, – невозмутимо продолжил чиновник, – муниципальной необходимости. Вчерашним постановлением совета города решено изъять данное помещение из частной аренды и переоборудовать его под новый зал для компьютерных игр с целью наиболее полного удовлетворения нужд горожан в полноценном и гармоничном отдыхе. У вас есть неделя на то, чтобы освободить помещение.
* * *
Весть о том, что Карл дает последний спектакль, разнеслась по городу за считаные часы. Целыми днями в кукольный театр приходили люди, предлагали помощь, собирались вмешаться, выразить протест, написать в соответствующие инстанции, потребовать…
Карл с улыбкой качал головой и говорил короткое:
– Не стоит.
Накануне спектакля к Карлу пришли Мартин с мамой. Мартин грустно бродил среди стеллажей и стендов, гладил знакомые фигурки. Потом подошел к Карлу.
– Вы теперь уедете, и все опять станет как прежде, да? – спросил он, едва сдерживая слезы.
– Не станет, – заверил кукольник. – Помнишь, какой ты однажды показал мне спектакль? Ты смастеришь свои игрушки – из папье-маше, из глины, из дерева – да из чего угодно. И откроешь свой кукольный театр. Сначала у тебя будет всего один зритель – мама. А потом – кто знает?
Мартин задумался, потом кивнул и несмело улыбнулся.
А после появилась Эльвира. Зареванная, растрепанная, она подошла к Карлу и протянула ему небольшой сверточек.
Когда кукольник его развернул, то обнаружил там самодельную игрушку. Сшитая из лоскутков куколка в руках держала морскую звезду – одну из тех заколок, что Эльвира всегда носила в волосах, – и была одета в голубенькое платье, из-под которого выглядывал рыбий хвост. Русалочка.
* * *
Зрители едва уместились в кукольном театре. Сидели на полу и на подоконниках, стояли у стен и в дверях. Смотрели на сцену – смотрели внимательно. Там шел кукольный спектакль – самый большой спектакль из всех, что они видели. В нем участвовали все, абсолютно все игрушки театра. В каждой из них кто-то из зрителей непременно узнавал себя.
Спектакль рассказывал про маленький город, в котором каждый день его жителей был похож на предыдущий. Горожане заранее знали, что с ними будет завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Знали, на кого пойдут учиться, кем будут работать, с кем станут дружить, на ком женятся. Наизусть повторяли заученные фразы – готовые на все случаи жизни. Жили и были счастливы. Или просто не успевали задуматься, счастливы ли они.
И вот однажды зимним утром, таким пасмурным, что казалось, еще не кончилась ночь, в город пришел человек с большой дорожной сумкой на плече и с саквояжем на колесиках и открыл там кукольный театр.
Поначалу никто не приходил к нему – ведь в расписании жителей города не было ни одной свободной минутки. Но прошло время, и в театре появились зрители. Они смотрели спектакли и учились жить по-новому. Они приходили туда, потому что там, на представлениях, разыгрываемых самодельными игрушками, они учились чувствовать, любить, сопереживать, сострадать, радоваться, несмотря ни на что, и каждый день находить повод для счастья.
А потом, когда в кукольном театре прошло множество разных спектаклей, главный кукольник огляделся вокруг, улыбнулся и решил, что теперь-то ему можно идти в следующий город и давать представления уже там.
На прощание он устроил самый большой спектакль, собрав всех зрителей, кто хотя бы раз побывал у него в театре. А после представления он раздал всех своих кукол, повесил на плечо большую дорожную сумку, взял за ручку саквояж на колесиках и ушел по заснеженной улице вслед за громыхающим пустым трамваем, спешащим в депо.
3
Наутиз – Перт
Встреча со смертью, тёмное колдовство, некромантия, существа из мира мёртвых.
? Безмолвный слуга
Мы стояли по разным сторонам темной, залитой туманом подворотни в трущобах, сжимая оружие и пристально глядя друг на друга. Дуэль? Нет, скорее поединок без секундантов и правил. В руке Адриана пароэфирный пистолет Кили – его излюбленное оружие, с которым он воевал в Цин. Я помню, как выстрелом из него он остановил российского самохода, пробив сантиметровую броню и попав механику прямо в голову. Русские тогда выступили на стороне узкоглазых, а мы дрались вместе с лягушатниками. Сражались не только за рынки сбыта опиума – Империи просто надо постоянно воевать, как и мужчинам демонстрировать свою силу. Правь, Британия! Я прошел всю войну бок о бок с Адрианом, а сейчас нас разделила темная подворотня.
Я сжимал свой револьвер. Пусть пороховое оружие – это вчерашний день, но оно не раз спасало мне жизнь. У револьвера есть преимущество перед кили – нет паузы после нажатия спускового крючка. Восемь десятых секунды – это очень долго. Порой хватает, чтобы выстрелить первым.
Но мы не стреляли. Мы стояли и смотрели друг на друга – я и Адриан, соблазнивший мою Эллис. Свидетелей не было – только скорчившийся у стены нищий, способный с легкостью ради горсти монет и хорошего костюма перерезать горло одному из нас, и безмолвный слуга Адриана, который замер у входа в подворотню. Его медная маска, на которой оседали снежинки, блестела отраженным лунным светом. Прорези для глаз казались черными дырами. Безмолвный никому и ничего не скажет. Он просто заграничная кукла – таких привозят из Нового Света. Говорят, их делают из мертвых негров – сначала пропитывают тело бальзамирующей жидкостью на основе опиума, оставляя подвижными мышцы, анимируют с помощью электричества, а потом покрывают медной броней с подключенным пароэфирным двигателем. Кокни называют безмолвных слуг силлвантами. Конечно, они дорогие – недешевый материал, перевоз через океан, но быстро окупаются: ведь безмолвным не требуются ни еда, ни жилье. Они могут работать по двадцать четыре часа в сутки, и многие фабриканты заменяют людей на заграничные куклы. Недавно был подавлен бунт в Бермондси, когда выброшенные на улицу рабочие кожевенных фабрик попытались силой вернуться на работу.
Тишина. Заперхал нищий, зашелся в туберкулезном кашле. В Воскхоле тяжело вздохнула паровая машина Вычислителя, и этот вздох прокатился по улицам. На флюгере испуганно закаркал ворон. В его крике мне послышался возглас Эллис: «Эдвард! Эдвард Хант! Не трогай его! Не смей!» А потом все начало происходить в безумном, но одновременно замедленном ритме. Как в мясорубке при Дайгу.
Мы синхронно поднимаем оружие, и два выстрела сливаются воедино. Но мой звучит на доли секунды раньше. Адриан падает, без крика и лишней суеты, отброшенный пулей, валится на спину. Я хватаюсь за раненую руку. Револьвер падает на землю. Со стороны нищего слышен клекот, похожий на бормотание стервятника, и не сразу понятно, что это смех. Затем время возвращается к обычному ритму.
Я поднял руку – указательный палец был оторван, кисть исковеркана пулей, торчали осколки костей, и из разорванной вены била струйка крови. Нищий бросился к Адриану и принялся потрошить его карманы, но пристрелить или прогнать стервятника у меня не было сил.
Я шел по заполненному туманом и снегом городу. Кровь стекала по руке и оставляла красный след на земле. В голове пульсировали болью строки баллады горцев: «Чьей кровию меч ты свой так обагрил? Эдвард, Эдвард? Чьей кровию меч ты свой так обагрил?» Казалось, что меня преследует смех нищего. Револьвер, на котором выгравирован мой девиз «Всегда есть время дать ответ!», остался на месте убийства, я заставил себя вернуться и подобрал оружие, прижимая к груди левой рукой. Правая безжизненно свисала вдоль тела. Как я теперь буду стрелять? Безмолвный слуга все так же неподвижно стоял в конце подворотни и смотрел на мертвого хозяина.
«Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»
Я упал, выпачкавшись в грязном снегу, поднялся и, держась рукой за стену, побрел дальше. Из-за угла здания Судейства на Семнадцатой стрит выбежала моя жена, бросилась ко мне, и я не знал – хочет она обнять или ударить. Но Эллис не сделала ни того, ни другого. Она остановилась в нескольких шагах от меня и поправила белокурый локон, спадающий ей на щеку.
– Где Адриан? – спросила у меня. Голос был поразительно спокойным, но в его глубине скрывался крик отчаянья.
– Я убил твоего любовника.
Голова закружилась, и я сел, опершись спиной о холодную кирпичную стену.
«Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»
Эллис прошла мимо, как кукла или силлвант, по следу из красных капель, туда, где лежал Адриан. Уже через несколько минут я услышал за спиной ее суетливые шаги. Оглянулся и увидел Эллис, держащую обеими руками направленный на меня кили.
– Эллис, нет!
Она всё не стреляла, но я чувствовал, даже видел, как ее палец постепенно давит на спусковой крючок.
– Эллис, не надо!
Раздался выстрел. Эллис покачнулась и выронила пистолет. Потом схватилась за рану в груди и опустилась на снег. Я с удивлением посмотрел на дымящийся револьвер в левой руке. «Всегда есть время дать ответ!»
– Нет!!!
Я с отвращением отшвырнул оружие, бросился к Эллис, поднял ее неподвижную голову. На лицо моей жены опускались холодные снежинки.
* * *
Волны ударяли о старую древесину. За бортом лорчи[1 - Лорча – парусное судно (вид джонки) с китайским такелажем и европейским корпусом. После первой опиумной войны в основном использовалось английскими торговцами в регионе Китая.] бесновался шторм, хотя в здешних широтах это считалось еще сносной погодой. Не так давно судно, заполненное пассажирами, как бочка в рыбной лавке соленой треской, миновало эстуарий и вышло из Темзы, отправившись в каботажное плаванье. «Что, сухопутные крысы, вам несказанно повезло, – не говорил, а по-обычному рычал капитан Дженсон, настолько заросший, что борода делала его похожим на черного лохматого пса. Из копны волос торчали лишь красный нос и курительная трубка, источающая смрадный дым. – Я вас довезу до Китая, двадцать морских ежей вам в кишки». Капитан хотел выглядеть матерым морским волком, но акцент выдавал в нем прожженного кокни.
«Беги, Эд, – мой кузен служил в полиции и успел предупредить меня об опасности. – Беги из Лондона».
Пароходы с каютами первого класса для меня теперь были закрыты – бобби и агенты Скотланд-Ярда схватят при первой возможности. Меня искали за убийство жены, и не хотелось, чтобы Калкрафт-Вешатель на сей раз получил свою добычу. Оставалось надеяться на таких проходимцев, как капитан Дженсон. Я слышал, как он отчаянно спорил на каждом шлюзе, давая взятки.
«Чертовски дорого вы мне обходитесь, надо бы содрать с вас побольше», – плевался он слюной вперемешку с табаком, когда спускался к нам в трюм.
Мы вышли из Темзы два дня назад. А сейчас в душном трюме, пропахшем грязным бельем, царила непривычная тишина, я слышал плеск волн, скрип обшивки и свое дыхание. Где-то пищали крысы. Куда подевались все пассажиры? Вот здесь, рядом с моей койкой, ютились молодая мамаша с пятилетней дочуркой. Возможно, именно такая же малышка – светловолосая с огромными наивными глазами – могла бы быть у нас с Эллис, если бы на том балу она не познакомилась с Адрианом, и впоследствии я не спустил бы курок. Теперь Эллис мертва, моя рука искалечена, а я бегу от правосудия, но не могу убежать от самого себя.
Несколько дней назад к мамаше приставал Наваха, вокруг которого сгрудились головорезы и ворье всех мастей. Я видел, как она молча вырывалась из его объятий, пытаясь выползти из-под грузного тела. Она вообще была молчаливой, как и ее дочка. Я схватил Наваху за шиворот и оттащил в сторону. Тогда он ударил меня в живот так, что я сложился пополам.
«Что, Клешня, жить расхотелось?»
Но жить расхотелось самому Навахе, потому что я убил его следующей ночью. Главное было дождаться своего часа. В полной темноте я воткнул нож ему под ребра, зажимая рот искалеченной рукой, пока жизнь не покинула его тело. Никто не опознал мой армейский нож. Никто не нашел на мне следов крови, и тело Навахи отправили за борт.
«Спасибо, – тихо сказала мамаша потом, когда плюющийся слюной и табаком капитан в сопровождении нескольких матросов покинул трюм. – Вы хороший человек».
Она ведь не знала, отчего я бегу. А я не знал, отчего бежит она. Сейчас ее койка пустовала. На полу валялась вырезанная из дерева детская игрушка.
Или куда пропал Поэт? Все звали его только по прозвищу. Этот худющий молодой человек – про подобных говорят «кожа да кости» – нацепив на длинный нос круглые очки, постоянно носился с томиком стихов Шекспира и путался у всех под ногами. Я поднял с пола раздавленные очки.
Куда все исчезли? Я добрел в темноте до лестницы, ведущей к закрытому люку. Аорча, имеющая громкое название «Королева Луизанна», шаталась под ногами. Я взобрался по лестнице и раскрыл люк, впуская в трюм соленые брызги и свежий ветер. Снаружи бурлили волны. Одна из мачт была сломана, на второй трепетали обрывки парусов. Спасательные шлюпки отсутствовали, и на палубе оставался я один.
У меня появилось стойкое чувство, что это уже когда-то случалось и я нахожусь в повторяющемся кошмаре. Вспомнились паника на корабле, когда пассажиры дрались за места в двух маленьких шлюпках. Давка, крики и детский плач. Я прикоснулся к натянутому вдоль борта лееру. «Стоять, сухопутные крысы! Первыми уходим я и команда!» Дженсон был уже без своей трубки – она раздавлена о палубу десятками ног. «За борт капитана!»
Я разглядывал пустую палубу, ранее заполненную ревущей толпой, среди которой была мамаша с ребенком. Выжили ли они? Попал ли я на шлюпку? Не помню. Картины прошлого приходилось выхватывать из вязкого тумана воспоминаний. Моих, чужих, навязанных? Где я?
