скачать книгу бесплатно
– Уверены, что опасность есть?
– Да, всемилостивый господин наш! У Манданы родится сын, он станет шахом над шахами! – молвил седой крепкий старик, старейшина толкователей-магов.
– Мой внук пойдёт на меня войной?
– Пророческий сон, наш владыка, показывает, что сын твоей дочери станет шахом над землями, которые нам известны.
Иштувегу отпустил толкователей. Те, кланяясь, удалились и торжественно проследовали по коридорам к выходу из дворца.
Шах, будто застыл в задумчивости. Он вспоминал сон и переживал заново тот ужас, который объял его при виде кошмарной огромной и беспрестанно расползающейся виноградной лозы. Она была настолько реальна и так быстро заполняла собой пространство, что пугала до жути. От неё невозможно было укрыться или её остановить, обрубив ветви. Тут же вырастали побеги из соседних веток, и ещё быстрее наползали и укоренялись.
Иштувегу вздохнул, словно хотел избавиться от груза, который внезапно навалился и сдавливал его грудь, мешая дышать. Что же выходит, главный враг Манды не соседние крепкие государства, а подвластный и незначительный Анчан?! Пусть даже не сейчас, а, когда возмужает малыш Манданы. Ещё, наверняка, два десятка лет угрозы может не быть. Но потом, когда годы Иштувегу пойдут на склон, подступит старость, все его старания по усилению мощи Манды окажутся тщетны из-за мальчишки, сына данника!
Иштувегу встал, прошёл по комнате. Лицо суровое. Взгляд скользит по предметам, по лавкам, столу и стене, переметнулся в окно. Упёрся в кучевое облако, опустился на башню крепостной стены, где дежурил воин с пикой и луком за плечами. Вдали за стеной крепости пестрели наделы возделанной земли, по дорожкам тянулись люди и ослы, словно муравьи. В предгорье зеленел лес, на горизонте синели горы. Представил землю, подвластную ему: города и селения, предгорья и долины. Нет, не допустит, чтобы мальчишка, сын данника всё это отобрал! Не бывать тому! С каким трудом его предки добывали власть, возвышали собственный народ. И ныне никто не решается напасть на Манду… Как может столь малое и слабое государство победить нас? Немыслимо! Если только по воле дэвов случится невероятное…
Сын Манданы… в нём несомненно кровь нашего рода и несмотря на это нельзя допустить, чтобы он встал во главе Манды. Что значит передать власть родному внуку? Главное, что он сын парса, вырастет в окружении парсов, значит, в Манде будут верховодить парсы, недавние данники. О, хорошо известно, что случается с бывшими господами! Самые родовитые и потомственные арийцы лишатся жизни. Держава Манды перестанет существовать! А отец мне завещал хранить то, что добыто в многолетней борьбе, не допустить, чтобы вновь стали данниками.
Иштувегу знал, что никому из окружения нельзя показывать свои сомнения и уж, тем более, свою слабость. Все должны видеть: правители соседних стран, свои родичи и сановники, что он сильный владыка. И все его действия направлены на благо страны. Он знал, что некоторые ропщут, мол, давно не ходили в походы, не помешало бы урвать добычи из городов за горами и присоединить пастбища в долинах. Знал, что подобные недовольства знати вызваны их жадностью, им уже мало того, что вывезли из Ассирии. Знал, что отсутствие походов благоприятно сказывается на народе, мирная жизнь способствует приросту населения и увеличению количества скота, есть кому обрабатывать поля и, отдавая дань, им самим остаётся. А, что у голодных возьмёшь, поэтому Иштувегу хотел, чтобы народ Манды был сыт, одет и обут. И в случае надобности они охотно пойдут на битву за правителя, потому что знают, чт? потеряют вместе с его утратой.
Ну, а заразу, мешающую жить, надо уничтожать, особенно, если известен её источник.
III
Ариеннис потеряла покой. Она знала содержание второго пророческого сна. Знала, что супруг напуган, но в то же время твёрд в своём решении. Мольбы бесполезны. Наоборот, меры могут быть приняты более суровые. Щедрость и ласка Ариеннис к сочувствующим доносчикам возросла. Они боялись перемен и боялись гнева шаха, но продолжали сочувствовать и помогать сведениями Ариеннис, в основном за вознаграждение. Старались далеко не все от чистого сочувствия, им хотелось выжить самим в той династической встряске, которая могла произойти, и выжить, желательно с пользой для себя.
Ариеннис стала ещё более предупредительна с мужем, растворялась в его заботах, старалась, как могла, чтобы никто и ничто не раздражали шаха. Но думы о грозящих опасностях не только настоящего, но и будущего портили характер правителя.
Ариеннис металась между супругом и дочерью. Мандана, покорная воле отца по его велению вернулась в отчий дворец. Иштувегу объяснил, что заботиться о здоровье дочери и ребёнка, который пока ещё в её чреве. Надеется, что среди родных стен, под присмотром любящей родни роды пройдут благоприятно. Мандана верила, потому что отец говорил правильные слова и в них звучала забота, но что-то настораживало. Мать, как всегда заботлива, но иногда в её глазах мелькал страх, а лицо выражало настороженность. «Неужели так страшно рожать? Да, бывают случаи печальные… Отец угрюмый и озабоченный. Да, конечно, ему нужен наследник. Или причина в чём другом? Возможно, кто-нибудь хочет пойти войной?»
Как ни скрывала Ариеннис от дочери о странном втором сне, всё же Мандане стало известно и проболталась сестра. Аметида рассказала в порыве откровенности. Само собой, что беззаботность покинула Мандану и более не вернулась. Молодая женщина стала внимательно вслушиваться и вглядываться, чтобы заметить малейший намёк на опасность себе и своему ребёнку. Потом поразмыслив, что она всё равно не сможет тягаться с отцом, не сможет даже убежать, потому что её возвращение к мужу могло бы спровоцировать военный конфликт, она не хотела быть причиной гибели людей, не причинивших ей ничего плохого. Да и выживет ли младенец в такой сумятице и не могла поручиться, что её не выдадут отцу, чтобы избавиться от жестокого мщения за укрывательство. Ведь её отец господин и над парсами. Мандана не стала советоваться с матерью, ибо их тайные переговоры мог кто-нибудь заметить и услышать, затем и передать шаху. После долгих раздумий Мандана вручила себя божественным силам. Она молилась усердно и просила больше за ребёнка, который вскоре должен родиться. Хоть она и дочь шаха, но как и все поданные подвластна и отцу, и повелителю. И только бог над всеми, в том числе и над теми, кто владеет землями и народами. И, если боги решат, что ребёнку суждено жить, то он будет жить, несмотря на все старания тех, кто уверен в обратном. Мандана смирилась и успокоилась.
Камбуджия волновался за любимую жену, но перечить тестю и владыке не имело смысла. Камбуджия смирился, но не находил покоя, ему приходилось терпеть и ждать.
IV
По покоям и коридорам пронеслась весть: «Мандана разрешилась от бремени! У Камбуджии родился сын! У правителя Манды родился внук!» Гонец помчался в Анчан, сообщить новость шаху парсов.
Иштувегу смотрит на сморщенное личико, жалкое тельце новорожденного, который лежит возле Манданы, зажав в крохотный кулачок край покрывала, и безмятежно спит. Утомлённая болями дочь задремала. Сейчас сонное её лицо выражает умиротворение. Правая рука обнимает малютку.
Ариеннис сидит у ложа дочери ни жива, ни мертва, переводит взгляд с внука на супруга, от него на Мандану. Ариеннис не может спасти малыша и едва сдерживает рыдания. По осанке и выражению лица мужа она поняла, что решение принято, и оно непреклонно. Горя не миновать. Когда и как?..
Иштувегу смотрит на внука. Невозможно представить, чтобы это хилое и беспомощное создание явилось спустя годы угрозой для его державы… «Неужель и я был такой?..»
Иштувегу резко повернулся и пошёл прочь из комнаты. В коридоре ждали родичи и слуги, он распорядился, чтобы к нему пришёл Гарпаг, сановник и военачальник, которому шах доверял больше всех.
V
Взгляд Иштувегу из окна упёрся в дорогу. Она выкатывалась из дворца, вела к воротам в крепостных стенах, а дальше от неё разбегались городские улочки. Дорога переходила в мост надо рвом, потом уже невидимой из окна, терялась среди кустарника… Туда, в лес отправился Гарпаг.
* * *
Сквозь толстые стены почти не проникали вопли, что оглашали женскую часть дворца. Ночью умер малыш, он посинел и стал так страшен, поэтому шах запретил показывать тельце несчастного неутешной Мандане.
Потом распорядился похоронить в семейной усыпальнице. Ариеннис, захлёбывалась слезами, негодовала, но изменить что-либо не в её власти. Приходилось утешать дочь сквозь слёзы:
– В младенчестве дети очень слабы, и надо быть готовой к утрате. Надо молить Анахиту о даровании другого здорового ребёнка.
Мать и дочь понимали друг друга, но опасались говорить вслух страшное предположение, чтобы не обратить гнев правителя уже на себя. Ариеннис и Мандана обменивались взглядами, полными слёз, обнимались и рыдали…
* * *
Среди ветвей продирался всадник. Он свернул с проезжей дороги, какое-то время его конь ступал тропами лесных зверей, углубляясь в чащу. Его одежда взмокла от пота, но причиной тому не полуденный зной. Солнце не жгло, а ласково пригревало землю. Впервые за много лет службы Гарпага покинуло всегдашняя беспрекословная исполнительность. Раньше он никогда не задумывался, а выполнял приказ. Почему? Потому что это приказ правителя, во власти которого жизнь сотен тысяч людей, в том числе и его. И это никогда не вызывало сомнений, не приходил в голову вопрос: «А надо ли исполнять?» И не важно, насколько жестоки были последствия исполнения приказа. Но почему сейчас ему так трудно выполнить наказ шаха? Гарпаг, будто слышит снова и снова: «Отвези в лес, оставь диким зверям! И, чтобы никто не узнал!»
Гарпаг спешился. Вынул из седельной суммы куль. Посмотрел на личико. Младенец спит. До отъезда его кормилица долго держала у груди. Малыш наелся, пригрелся. Гарпаг осторожно завернул его в шерстяное покрывало и унёс в то время, когда кормилица заснула поев ячменной каши с подмешанной туда сонной травой. Монотонный и неспешный шаг коня в тиши ночной прохлады не только не разбудил, напротив, способствовал крепкому сну малыша.
Гарпаг присел на траву маленькой полянки, прогретой солнцем, положил ребёнка рядом так, чтобы тень от ствола кедра падала на его лицо и голову.
Гарпаг сидит и смотрит на хорошенькое личико младенца, такого спокойного и безмятежно спящего, будто никакой опасности вовсе нет. Иногда Гарпаг вглядывается сквозь ветви. Высматривает диких зверей? Иногда поднимает голову и сквозь кроны устремляет взгляд в бездонную голубизну. Пытается умолить Ахура Мазду? Просит ли чего? Или прислушивается, нет ли ответа или знака от верховного божества? Вокруг неумолкающие переклички птиц на разные голоса. Проник ли через них знак, которого быть может, ожидает Гарпаг?
Перед ним лежит младенец – отпрыск трёх родов шахов. В его жилах кровь правящих семей Лидии, Манды и Анчана. А он, Гарпаг, должен обречь ребёнка, столь высоко вознесённого судьбой, на смерть.
Пророческие сны царя. Что это? Предупреждение Ахура Мазды об опасности, которую можно избежать или знак неизбежного? А, если сны дарованы Иштувегу божественным промыслом, чтобы он подготовил внука к высокой миссии, уготованной для него свыше?! И, если шах неверно понял и уничтожит божественного посланника, каким, быть может, является этот малыш, то его ждёт расплата, от которой пострадает не только один Иштувегу, а все, кто на него служит! Гарпаг вздохнул. Какой смысл искать толкование. Для этого есть сведущие люди, нечета ему. А его положение безвыходно. Если не выполнит приказ правителя – кара падёт незамедлительно и не только на него, семья тоже пострадает. И неизвестно останется ли кто в живых, а если и выживут, то покалеченные всё равно долго не протянут.
А не пожалеет, ли потом Иштувегу, что погубил внука? Ежели, по прошествии лет шах опомнится и захочет видеть внука живым, ведь пока он единственный наследник мужского пола. И Гарпаг будет повинен, что умертвил младенца, а про свой приказ с досады шах забудет. Как станет, знать не дано, пока же за ослушание грозит смерть.
И всё же, глубоко в душе сомнения росли, но Гарпаг даже себе в том не признавался.
Гарпаг смотрит на малютку. Скоро и у него родит жена. Если будет сын, какая его ждёт судьба? Раньше Гарпаг был уверенней в своём будущем, шах ценил его преданность и исполнительность. Но ныне Гарпаг, будто споткнулся, а поднявшись, увидел всё иначе. Гарпаг, хоть ещё и молод, но очень сомневался, что божество можно обмануть. Предназначенное должно свершиться. Возможно, поэтому он не в состоянии действовать как бывало, решительно и смело, не вникая в смысл деяний, а всего лишь исполняя волю владыки. А, если его сомнения и есть знак верховного божества? Но как возможно не исполнить приказ шаха?
Глава четвёртая. Сын пастуха
I
Взъерошенный мальчишка, всхлипывая, бежит по тропинке, утирает слёзы рукавом кафтана из тонкой шерсти, расписанный затейливой вышивкой. На скуле багровеет ссадина. Серые глаза, оттеняет синева, особенно левый. Ушибленная спина начинает ныть. Мальчишке больно и обидно. Пока рядом нет никого, плачет навзрыд.
Вбегает по каменным ступеням крыльца. Слуги и домочадцы, увидев ревущего сына хозяев, засуетились. На шум вышла мать пострадавшего. Увидев побитого и плачущего сына, бросилась к нему с расспросами.
– Кто же тебя, сынок поколотил?
– Сы-ын па-а-сту-у-ха-а! – сквозь рыдания выдавил мальчик.
– Что?! Как он смел?
– Мы играли… Выбирали шаха! Все согласились, что шахом будет Куруш, сын пастух Митрадата. Мы хотели посмеяться над ним… Он стал нами верховодить… Мы спорили с ним, а я отказался повиноваться. Курош рассердился. Сказал, что он шах и мы не должны ему перечить, а выполнять без возражений то, что приказывает… Я посмеялся над его словами, а он… набросился и побил меня…
Негодующая мать помчалась на половину мужа.
– Артембар, муж мой, нашего сына побил какой-то пастушонок! – негодующе воскликнула женщина и описала страдания бедного сыночка, умоляла супруга наказать дерзкого обидчика.
Артембар распалился, праведный гнев требовал отмщения. Но сначала надо выяснить, кто этот наглец.
Отец подробно расспросил сына, где случилась драка, чьи стада охранял пастух и где он обитает. Оказалось, что наказать самому не представлялось возможным. Судя по описанию мальчика, пастух принадлежал к рабам шаха.
Артембар сановник горделивый и еле сдерживал возмущение. От быстрой ходьбы развевались широкие рукава и полы длинного одеяния, что придавало ему величественный вид, но перед входом во дворец он сбавил темп, запрятал спесь в глубину своей натуры. Сдержано пройдя в покои правителя, низко поклонился Иштувегу.
– Припадаю к твоим стопам, господин наш, прошу защиты от твоих рабов!
– Что это значит, Артембар?
Сановник рассказал об обиде и унижении, которые получил его сын от пастушонка.
Шах согласился, дерзость неслыханная, хотя в игре детей границы дозволенного и недозволенного стираются. И всё же наказать необходимо, чтобы не забывал своего истинного места.
II
Между глинобитными домиками шёл отряд из десяти воинов. С тем, за кем они направлялись, мог справится бы и один воин, любой из них, но прыткий мальчишка, на которого укажет их юный проводник, мог сбежать, поэтому чтобы наверняка его догнать и схватить пришлось отправить несколько человек.
Куруш вёл козу из лощины, где росла густая сочная трава. Обычно в это время козу мама доит. Пройдя мимо стены соседнего дома, повернул к своему и увидел воинов, они шли навстречу и озирались по сторонам, будто кого-то искали. Куруш увидел между воинами своего знакомца, который беспрестанно мелькал то туда, то сюда, как будто прячась за ними. Тот тоже заметил Куруша и, протянув руку, крикнул:
– Вот он!
Воины как по команде повернули головы в ту сторону, куда указывал мальчишка, и бросились к Курушу, который глядя, как стремительно приближается к нему отряд и не подумал бежать, лишь мелькнула мысль: «Вот и расплата за власть шаха», вслух же крикнул: «Мама, я вернусь!»
На крик сына из домика выбежала Спако, но издали увидев, что воины из царского дворца схватили её мальчика за руки и повели, словно остолбенела. Она почему-то почувствовала, что с сыном больше им не встретиться. Куруш успел заметить, как метнулась мать, но ему не удалось увидеть, как она побледнела. Поворот за соседний дом не позволил увидеть и дальнейшее: Спако пошатнулась и слегка приподняв руки, нырнула спиной… но не в воду, а на утоптанную землю, а голова глухо ударилась о большой о камень, о который они точили ножи и топоры. Из-под пёстрой накидки, что прикрывала каштановые с проседью волосы, по поверхности камня с каждым мигом увеличивалась красно-бордовая лужа, стекая ручейком на землю.
Когда до дальнего пастбища добрались мальчишки, что жили по соседству с Курушем, то не нашли его отца. Стадо овец никто кроме трёх собак не охранял. Искали по всем окрестным отрогам и сколько ни кликали, Митрадат не ответил. Мальчишки пришли, чтобы сообщить ему, что соседи оплакивают его жену и сына, но только много позже слух дошёл, что и его тоже увели во дворец шаха.
III
Напрасно воины крепко вцепились в руки Куруша, он и не пытался вырваться. Мальчик оробел, но не от страха смирился с тем, что его уводят неизвестно куда, а от того что грозные для всех воины шаха, перед которыми трепетали и стар, и млад, и бедняк, и богач, окружили его и сурово оглядывают.
Куруш ещё не ходил по этой дороге. Она ведёт в ворота семи разноцветных стен, что окружают дворец шаха – об этом слышал от старших, а сам видел только издалека. Казались тогда маленькими цветными и сверкающим зубчатыми кольцами, каждое из которых торчит изнутри предыдущего, а в центре, возвышается огромный сверкающий самородок.
Дорога вела из предгорья в долину, мимо реки, что текла в сторону города. К сожалению, не природа позаботилась обеспечить жителей водой. Своеобразная местность, где, сколько ни рой, мало где докопаешься до воды, поэтому колодцы встречались не часто. Оставалось добираться до реки, а путь для бытовых ежедневных нужд неблизкий, но приходилось терпеть многим поколениям, пока предыдущий шах Увакиштар, отец нынешнего, не приказал изменить русло реки. И к горожанам пришла вода. Кроме того, реке пришлось поделиться на оборону, часть воды направили в ров, который за наружной стеной окружал дворец.
Вот и миновали ворота. Какие красивые, высокие стены! Никто не посмел их преодолеть. Воины в дозоре с пиками ходят вдоль зубцов от башни к башне.
Каменные плиты дорожки подводят к входу в сияющие чертоги! Разве может здесь жить смертный? Дворец, возвышается громадиной. Тускло мерцает в лучах крыша из сверкающих листов. Стены, будто расплавленное золото слепят глаза. Куруш заинтересовался выбитыми узорами на двери и фигурками на стене, но его толкнули и, чуть не споткнувшись о высокий порог почти влетел внутрь. Прохлада обдала, так ему показалось сначала. Вскоре тело привыкло, здесь не было зноя, к которому привык мальчик и сквозь узкие окошки солнечные лучи кое-где упирались во всевозможные узоры стен и колонн, что подпирали такой же золочёный потолок, где ловкие всадники охотились на зверей и уносили отловленную добычу.
Куруша повели дальше только трое, остальные куда-то ушли, мальчик и не заметил, занятый рассматриванием рисунков и всем, что ему попадалось на глаза. Они прошли ещё несколько комнат, после чего один из воинов, что возглавлял их отряд, вышел в боковую дверь. Куруш, поражён большими сверкающими комнатами, резными скамьями и ларями, широкими столами. Мальчик оглядывал всё с интересом и совсем перестал бояться.
IV
Иштувегу смотрит на дерзкого мальчишку. А тот на тёмные линии, подведённые вокруг серых глаз правителя, без робости и стеснения рассматривает обстановку комнаты, без страха взирает на шаха и яркое и богатое его одеяние. «От непонимания, кто перед ним? – подумал правитель. – Почему этот пастушок напомнил ему Мандану? У дочери в детстве лицо, конечно было нежнее… Если б переодеть этого мальчишку в её платье, то и за сестру примешь…Сестра не сестра, а так похож, словно брат… Если б сомневался в преданности Ариеннис, то счёл за плод её греха… Сын…»
Иштувегу пристально рассматривает. Странно, но сходство явно бросалось… Не может быть, чтобы Гарпаг ослушался… Кого же они похоронили в царском склепе?
* * *
Пастух Митрадат, помня наказ Гарпага, молчал, но боль такая, что нет никакой м?чи терпеть. Палач шаха должен получить признание во что бы то ни стало. Жалость к тем, кого приходится истязать не позволительная роскошь. Иначе сам займёшь их место. Поэтому старается не допустить ни малейшего сочувствия, за исключением, того, когда возможна добавка к основному доходу и при этом с него не взыщут, тогда его подопечного ждёт лёгкая смерть или не столь страшные увечья. За пастуха просить никто из влиятельных людей не станет, а ответ несчастного должен дойти до ушей царя. И, кто знает, не уничтожит ли Иштувегу и его уши, свидетелей тайны?
Пастух понял, что пощады не будет. И уже не молил, что злого умысла не таил. Он хотел, чтобы поскорее закончились пытки, от которых крик превращался в жалкий хрип и прерывается тёмным беспамятством, после чего истязания продолжаются до следующего провала в никуда.
Если б знал, разве оставил бы у себя младенца! Скорей жену выгнал бы в лес, только не наступили бы эти невыносимые дни и ночи. Пусть пытки убьют скорее, всё равно с подобными ранами и увечьями его существование скоро закончится, но до того жизнь станет проклятой. Уже теперь она ненавистна.
Пастух признал, что сын не родной. Сказал, что получил ребёнка от Гарпага. Повинился, что нарушил приказ военачальник и не оставил в лесу, где рыщут дикие звери, как тот наказывал. Покаялся, что сомнения давили.
– Не щенка же бросать в лесу, а человеческое дитя! И одежда на нём тонкая, расшитая золотой нитью, значит благородных кровей. Но главное, как же бросить на растерзание зверям беспомощного малютку, а приказ всё ж таки намеревался выполнить. Пошёл к своей хижине, хотел пересидеть боль сердечную, потом идти уж в лес. Да при входе слышу, жена ревом надрывается. Заглянул, она тискает комок, завернутый в тряпицу… Родила она, да мёртвым наш первенец вышел… Ещё одно горе свалилось. Да как-то в затуманенную печалью голову пришло поменять младенцев… В лес отнёс своего, который родился мёртвым за то время пока говорил с Гарпагом. Мёртвого и того жалко оставлять зверям, кровиночка родная моя, не кто-нибудь. Тогда думал, будет отрада мне в старости, а вышло… В богатые одеяния подкидыша обрядили мы с женой нашего малыша, который не успел познать божий мир. Потом обглоданные лесными обитателями останки моего сыночка передал людям, которых прислал Гарпаг.
Пастух повторял, что неизвестные ему люди, назвавшиеся помощниками Гарпага, унесли его несчастного первенца. Куда унесли, не ведает. Просил простить его за то, что не устоял от соблазна оставить живого и здорового ребёнка себе на утешение вместо умершего.
Палачу не пришлось передавать слова пастуха шаху, Иштувегу присутствовал при пытках и сам слышал всё.
Десять лет! Десять лет опасность, что нёс в себе его внук росла! А, он, правитель многих земель, во власти которого тысячи и тысячи подданных оказался обманутым! И кем? Ничтожным рабом, низким пастухом его собственных стад! И ещё человеком, кому всегда доверял, как себе, поверял тайны! По вине иль недосмотру Гарпага сын Манданы жив?!
Иштувегу подавлен, у него такое ощущение, словно его предали те, на кого он надеялся. Впрочем, почему словно, шах именно так воспринял откровения, вырванные пытками у несчастного пастуха. Его наполнила обида, больше похожая на осознание, что его предали. Отныне царь считал, что долгие годы был обманут Гарпагом, и теперь уж никому не может доверять. Иштувегу негодовал и думал о мести.
V
Толкователи снов спустя почти одиннадцать лет спешили на зов правителя Великой Манды. Опыт многих поколений сконцентрировался в их знаниях. Но смертные, даже многознающие во власти богов. И, если человек ошибается в своих выводах, не божественные ли силы спровоцировали неверное решение, чтобы осуществить свой замысел.
Шах от прежнего мнения не отступил и всё ещё непреклонен, если угроза для его державы остаётся. Гарпаг нарушил приказ, так кто-нибудь другой исполнит. Ведь мальчишка для всех – сын пастуха. Гарпаг, конечно поплатиться, но сейчас важнее выяснить предначертанное для мальчишки.
Толкователи-маги совещаются. Иштувегу ждёт. То прогуливается по комнате, то подойдёт к окну, обозревает окрестности. Но видит ли чего? Его гложет забота, как поступить с пастушком, то бишь с сыном Манданы?
VI
– Опасность миновала, – вердикт толкователей-магов.
– Из чего следует ваш вывод?
– Дети выбрали Куруша, шахом, – молвил старейшина толкователей. – Среди мальчишек, сыновей сановников, значимых и богатых людей Манды он стал владыкой. Пророчество исполнилось.
– Но это лишь игра, – усомнился Иштувегу.
– Именно на Куруша пал выбор детей, несмотря на то, что они знали его как сына пастуха, но провозгласили своим шахом. Пусть даже в шутку. Дети часто подсмеиваются друг над другом. И, чтобы высмеять сына пастуха необязательно нарекать его шахом. Однако они сделали именно это. А Куруш свою роль воспринял серьёзно и стал проявлять власть, свойственную правителю над подданными и данниками. Таким образом, претворились в действительность пророческие сны, дарованные тебе, наш господин.
Ответ толкователей успокоил шаха. Конечно, было бы надёжней, чтобы мальчишка сгинул ещё в младенчестве, но так как для Манды он не опасен, пусть живёт. Но терпеть его возле себя Иштувегу не желает. Пусть отправляется к отцу и матери.
VII
Племя магов жило на территории Западного Ирана и, было неарийского происхождения. Несколько веков назад их предки, побеждённые ариями, вынуждены покинуть обжитые и привычные земли, большая часть из них ушла в сторону захода солнца, а остальные укрылись в глухих горных перевалах и узких долинах, перекочёвывая беспрестанно. Многие из соплеменников испокон веков зарабатывали гаданием, предсказанием, а также исполняя ритуалы и жертвоприношения в селениях и городах, да и приходилось, странствовать от поселения к поселению. Племя магов ушло за горы и вынуждены были подчиниться ассирийцам, как и многие в окрестностях, поэтому выполняли обряды, принятые и у них, а также были знакомы с аккадскими верованиями. Шах Манды сбросил власть ассирийцев, осмелился пойти на них войной, взяв в союзники царей Вавилона и Манны. И племя магов попало под власть мандийского владыки, который следовал учению Заратуштры. Кроме семьи шаха не все, но многие, в том числе и простой люд чтили благого владыку – Ахура Мазду. Часть семей и родов племени магов, решило, что учение Заратуштры поможет и им не только выжить, но и жить, быть может, лучше, чем прежде, ведь арийский шах со знатью вывезли из городов Ассирии огромные богатства, некогда захваченные ассирийцами на землях, подвластных Эламу.
Самые богатые и влиятельные из племени магов, старались брать в жёны себе и сыновьям ариек, чтобы их неарийское происхождение со временем забывалось.
Когда они поняли, что боги предрекают переход власти над Мандой отпрыску из парсов, то решили поквитаться с Иштувегу за тревоги и лишения, которые претерпели раньше, при перемене власти, когда шахом был его отец Увакиштар. Иштувегу получил от них сначала правдивое толкование, а затем, когда во главе племени магов встал мстительный и хитрый вождь, который решил обмануть шаха и ложным разъяснением усыпил его бдительность, в результате чего Иштувегу поплатился, но и пророчество исполнилось, ведь во снах Высшие силы его предупреждали. Глава магов так вошёл в доверие, что ни одно решение Иштувегу не приводил в действие, точнее принимал окончательное решение после того как своё слово скажут маги.
VIII
