скачать книгу бесплатно
Дорога из века в век
Ирина Ярич
Лаконичная и ёмкая проза сборника «Дорога из века в век» переносит читателя в сумрачные 90-е годы, когда многих одолевала нужда и депрессивное состояния как собственное, так и общества, и первое ещё тягостное десятилетие нынешнего века. Повести и рассказы разбиты на два цикла, различающиеся формой подачи или основой, которая вдохновила автора, но объёдинённых реальным элементом тех лет, будь то факт, действия или ощущения. Герои рассказов и повестей обычные рядовые люди, но в изменившихся условиях проявляются их черты характера.Простой и доступный язык повестей и рассказов создаёт впечатление лёгкоси чтения, точность передачи нюансов окружающей природы помогает представлять предлагаемые образы.Эхо 90-х годов ХХ века на бывшем постсоветском пространстве ещё будет долго разноситься и отражаться на судьбах тех, кто их прошёл. Сборник предназначен для тех, кто неравнодушен к судьбе бывших советских людей, россиян, кому интересно наше недавнее прошлое.
Ирина Ярич
Дорога из века в век
Предисловие
В 70-е и даже в 80-е годы ХХ века я по наивности и по молодости считала, что лет через двадцать наступит более интересная в разных смыслах жизнь, много устроится приятнее и удобнее для людей, а уж, тем более в следующем веке! И, конечно, будут люди жить в понимании, согласии и дружбе!
Подходили к концу 80-е, а жизнь большинства не менялась уж сильно в лучшую сторону, но надежда оставалась, ведь когда-то должно же стать лучше.
Начало 90-х ошарашило бурлением и непредсказуемостью. С развалом Советского Союза рухнули и надежды многих на улучшение условий собственной жизни. Что делать? – возникал постоянно вопрос и у меня, потому что родная страна стала чужой, с чуждым строем и выбитой из-под ног почвой, без перспективы и надежд. Сумеречные 90-е годы – время крайностей и неразберихи с лишением привычных основ жизни принесли и размышление над бытием, над смыслом существования. Было стыдно за страну, стыдно за тех, кто ею правил. В ужас приводил разгул криминала. Откуда это взялось? Ведь все воспитывались почти в одинаковых условиях, учились в советских школах. Поражала неуёмная жажда наживы и безвольная апатия некоторых.
И вот начало ХХI века и III тысячелетия! Как громко звучит! Ещё раньше до его наступления у меня были надежды, что новый век принесёт что-то необыкновенное, может быть фантастическое уже с самого начала и, конечно это будет очень хорошо для всех.
С началом века сменилось руководство в России, и у меня возникла снова надежда и уверенность, несмотря на сомнения многих, что наша страна поднимется из сумрака. Время показало, что так оно и произошло. Теперь есть чем гордиться, несмотря на все сложности и трудности. Но тогда, в начале двухтысячных было ещё тяжко многим и мне тоже, в том числе и материально. И продолжали удивлять люди, потому что стало понятно, что вся совокупность человеческих качеств, как добродетельных, так и порочных по-прежнему та же или почти та же, что была и десятки, сотни и тысячи лет назад, о чём мы знаем из истории. И в зависимости от условий, которые при различных обстоятельствах изменяются, люди проявляют или сдерживают то, чем наделила их природа.
В сборнике представлены рассказы и повести, написанные в период с 1997 по 2008 год. В них жестокость и преступления, мечты и надежды, бессилие и слабость, смерть и любовь россиян 90-х годов и начала XXI века. Реальность и вымысел, действительность и фантазия переплетены, как и подобает в литературе.
Автор
Август 2014 г
Наброски с натуры
Семёныч
Михаил Семёныч лежит на больничной койке и смотрит в окно. Неизвестно откуда взявшийся пух плавно проскальзывает сквозь веточки кленов и тополей с маленькими листочками. Невдалеке от них две засохшие сосны обнимают друг друга голыми, торчащими в стороны ветвями. Яркую голубизну неба и клочки ватных облаков, закрывают, медленно наползая на них, огромные свинцовые тучи. Становится пасмурно. И на душе у Михаила Семёновича тоже хмуро и тоскливо. Нестерпимо болят обожженные руки, но ещё больше – душа.
Его взгляд с мёртвых деревьев скользнул по свежей распустившейся листве и остановился на поникших сухих ветках одинокого дерева. Кто-то безжалостный выжиг костром древесину у основания ствола. Дерево умирает. Не хотел жить и Семёныч. Вспомнил разговор со своей снохой, которая приходила утром к нему.
– Что ж Гришка не наведывается, уже неделя прошла, как мы виделись! – не столько раздражённо, сколько обиженно спросил о сыне Семёныч.
– Я ему каждый вечер сумку накладываю для тебя.
– Но, я ж ему оставил полтора миллиона, чтоб он ко мне заходил!
– Так Гриша вас не навещал, ни разу? – удивилась невестка.
– Не-ет, – потерянно ответил свекор.
– Куда же он сумки носит? – тихо промолвила озадаченная сноха.
«Не нужен, родному сыну не нужен… Не смог даже купить его внимания… родного единственного человека… Может, мало дал, но больше у меня нет», – с горечью думал Михаил Семёныч.
Он скучал по сыну, горевал по жене, только после её смерти понял, что она для него значила. Уже девять месяцев прошло, как её нет. С этой утратой Семёныч потерял всё значимое в жизни. Когда теперь он возвращался домой, некому было сказать: «Миш, иди скорей есть, остынет!» Утром никто не напомнит: «Миша вставай, на работу опоздаешь!» Нет никого, кто бы в пятницу проворчал: «Что на этот раз обмывали?» Не скажет, не посмотрит, не отругает, не вздохнёт – некому… Её нет!
После похорон жены Семёныч ел без аппетита, только для того, чтобы были силы работать. Только там ему становилось немного легче, крутя баранку нельзя расслабляться, его слабость может кому-нибудь стоить жизни.
Перемену, происшедшую с ним после смерти жены заметили все, в том числе и начальство. Но вместо понимания и сочувствия Семёныч получил другой удар, – его сократили… Куда деваться? У всех своя жизнь, свои семьи. На прежней работе не нужен, а другую в 62 – попробуй, найди!.. И сын не приезжает… Одиноко, пусто.
И он начал пить каждый день, глушить тоску, отчаянье, чтобы забыться, уйти от угнетающей действительности. Семёныч уже потерял вкус и интерес к жизни. Мало ел, потом вообще перестал и только хлестал водку и вино. И однажды после очередного возлияния он увидел у себя дома ту, которой ему так недоставало. Его Клавдюшу, оставившую его внезапно. Когда протрезвел, ему стало ещё хуже, хандра и уныние овладели им окончательно. Семёныч стал пить ещё больше и больше. Прошло около двух месяцев, и он стал видеть свою Клавдюшу и трезвый.
Спьяну Михаил Семёныч обжёг руки кипятком, так он оказался в больнице, где с нетерпением ждал прихода сына, который совсем к нему не торопился.
Два дня назад шёл Семёныч перекурить, дойдя до двери больничной палаты, хотел было уже открыть её, как услышал голос соседа по палате, тот кому-то говорил за дверью: «…схватил простыню, стал махать, бить по койке. Витька – ему: «Ты, что делаешь Семёныч?» А он: «Под пиджаком – лягушки! Сгоняю!» Я ему: «Где лягушки? На койке ничего нет, ни лягушек, ни пиджака, в руках у тебя простыня!» А Семёныч продолжает своё, как полоумный…»
Вчера, после обеда Семёныч пошёл курить, смотрит – напротив него сидит и курит… Клавдюша. Он долго и пристально глядел на неё (чем испугал больную из соседней палаты, ведь именно она была напротив него и курила), но потом услышал, что Клавдюша говорит чужым незнакомым голосом. Тряхнув головой, попытался избавиться от наваждения. Клавдюша таяла, на её месте проступало лицо чужой женщины. Семёныч бросил сигарету, ушёл.
Ночью ему приснился страшный сон: будто обида, переполнявшая его, стала превращаться в злость. Семёныч уже ненавидел весь мир, в том числе и семью сына и его самого. Ярость дошла до предела: схватив кухонный нож, Семёныч избавился от тех, кого уже не любил, а люто ненавидел.
Михаил Семёныч проснувшись, долго не мог прийти в себя, находясь под впечатлением кошмара. Говорят, что рассказанный сон не сбудется и он, надеясь, что ему полегчает, рассказал соседям по палате, как во сне зарезал сына, сноху и внука…
* * *
«Суббота… все мужики из палаты ушли домой к семьям, к женам, к детям, внукам – разрешил врач. Мне идти некуда, никто меня не ждёт… Не нужен я сыну… А, если правы мужики, и я действительно свихнулся… отправят в психушку. А, что меня ждёт дальше?..» – с отчаяньем думал Семёныч.
* * *
Вечереет. Михаил Семёныч остался один в восьмиместной палате. Выглянул в окно, посмотрел вниз. Высоко, третий этаж, как четвёртый. Пододвинул к окну вторую тумбочку, взял с кровати одеяло. Вскарабкался на тумбочки, ступил на подоконник, решительно выдохнул, набросил себе на голову одеяло и… шагнул!
Первый удар, сопровождающийся грохотом о металлический подоконник второго этажа, отозвался болью во всём теле. Но, ни крика, ни стона никто не услышал. Скользнув по подоконнику, Семёныч стремительно падал. Последний удар!.. Боль и мрак поглотили всё…
В реанимации Семёныч скончался, не приходя в сознание.
25-27 мая 1997 г.
Судьба или характер?
Судьбу людей делают их собственные нравы. Корнелий Непот.
Глава первая
Завод, где работает Владимир, переживает самые трудные и тяжелые времена за весь период своего существования. Этот гигант, некогда кормивший чуть ли не половину города, теперь не может обеспечить полноценную жизнь и двум сотням человек. Часть цехов пришлось закрыть, а те которые остались, выпускают совсем не ту продукцию, что раньше. На прежнее сырьё средств нет, а ведь когда-то завод был известен, почти по всей стране гремела его слава. Но «голь на выдумки хитра» – пришлось перерабатывать свои же отходы производства.
Занятия налагают отпечаток на характер. Публий Овидий Назон.
Совковая лопата врезается в подвижное тело насыпного кургана, оплавленные кусочки шлака скользят в неё и мимо. Едкая пыль взвивается, не успевая рассеяться. Разогнув ломившую спину, Владимир оперся о черенок лопаты, рваной рукавицей стёр струйки пота, бежавшие по лицу.
– Трофимыч, тележка полная, – крикнул он напарнику.
– Иду, – ответил тот, затаптывая брошенный им окурок «Беломора».
Накрапывает мелкий дождик. До конца рабочей смены остаётся около двух часов. Вернувшись с пустой тележкой, Трофимыч принялся нагружать её шлаком.
– Трофимыч, давай после работы пивка попьём и потолкуем у меня дома?
– А, как твои?
– Жена в отпуске, у матери в Вологде, вместе с дочкой. А Стёпка нам не помеха. Да и он с друзьями куда-нибудь уйдёт.
– Может, Петьку и Серёгу позовём?
– Давай! Я сейчас шлак к печи подвезу, а потом зайду к ним.
На кухне за столом сидят четверо мужчин. Они не спеша пьют пиво, заедают вяленой рыбой, и рассуждают о жизни. Все они сталевары-операторы вакуумных печей, классные специалисты-металлурги, но практически лишены своей работы. Вакуумные печи не работают, для них нет сырья. Самому старшему из них, Семёну Трофимовичу в прошлом году весь цех отмечал юбилей – 60 лет со дня рождения и 45 лет работы на заводе. Но на пенсию он не ушёл, на неё теперь не проживёшь. Начинал подсобным рабочим, потом учеником сталевара, а затем много лет проработал бригадиром. А заканчивать трудовую деятельность, видимо, придётся опять подсобником. Этот невысокий, пожилой, жилистый человек с грязными на вид руками, потому что частички металла так въелись в кожу, что уже не отмывались, так сроднился с заводом, что готов был ходить на работу даже за копейки. Ему больно видеть, как его гордость – завод умирает. И хотел все свои оставшиеся силы отдать, чтобы помочь своему второму родному дому выжить.
Младший в этой компании Пётр, он женился четыре года назад, и уже отец двоих малышей. Пётр редко позволяет такой вот отдых, потому что после основной работы бежит на другую. Сейчас он вытянул свои длинные ноги и прикрыл голубые глаза. Пётр расслабился, и его потянуло в сон.
Сероглазый Сергей с фигурой воина-атлета бывший десантник. Полгода назад от него ушла жена к коммерсанту. «Что может дать нищий работяга?» – таков её аргумент. Свою печаль он частенько глушит спиртным, за что на него постоянно ворчит Семён Трофимович и Владимир.
Хозяин квартиры в домашних спортивных брюках и белой футболке хлопочет на кухне. Его тёмные волосы украшает редкая седина. В очках в роговой оправе, он похож больше на учителя, чем на рабочего. Азартно спорит с друзьями, его карие глаза сверкают и лучатся.
За окном льёт дождь. Сильные порывы ветра гнут молодые деревца и раскачивают кроны старых деревьев. Изредка громыхает гром, и извилисто разрезают небо разряды молний.
– Во! Гроза-то, как разошлась, – заметил Семён Трофимович, расправляясь с воблой.
– А, когда народ поднимется грозой на тех, кто всё это сотворил? – раздражённо сказал Владимир.
– Володь, ты так говоришь, потому что теперь вынужден лопатой орудовать, да пыль глотать. А, если бы ты той лопатой не шлак грёб, а деньги, был бы доволен, – заметил Пётр.
– Если бы да кабы. Петь, ты посмотри, что делается вокруг. Без войны нас победили. Всё разваливается, разруха и запустение. Надо организовываться, поменять обратно, – почти шёпотом проговорил Володя.
– С кем ты свергать собрался, с этими болтунами из «телека», которые к власти рвутся? Володь, как мы свергнем? У них армия, милиция, оружие! Массой задавить не сможем – организовать не сумеем, да и время на это надо. Большевики сколько к своей цели шли? То-то. И притом обстоятельства. Помнишь, как нам говорили: верхи не могли управлять по старому, низы не хотели жить по старому, – возразил Владимиру Сергей.
– Верхи нам уже устроили перестройку десять лет назад, и чем всё это закончилось? – добавил Пётр.
– Не пора ли и низам что-то изменить? – настаивал Владимир.
– Почти каждый год ходим голосовать. Меняем одних на других, а какая нам польза от этого? – язвительно вставил Семён Трофимович.
– Ну, хорошо, допустим, что каким-то «чудесным» образом сбросим нынешнюю власть, этих новоиспеченных капиталистов, кровососов и эксплуататоров. И что дальше, Володь? Мы с тобой будем руководить такой огромной страной? А главное как? Как многомиллионному населению удовлетворить все его запросы? Ведь все ходят жить хорошо и поскорее. Что при этом делать? Какие преобразования? Какие методы улучшения ты знаешь? – и Сергей вопросительно посмотрел на Владимира.
– Если даже я и не знаю, то на бескрайних просторах нашей отчизны найдётся много умных людей! Но пока им к власти не пробиться…
С тех пор Владимир принялся агитировать всех, кого знал к сопротивлению. Но единомышленников так и не нашёл. Кто-то терпеливо продолжал работать там, куда их перевели. Другие пытались заработать, уйдя в коммерцию. Третьи не верили, что в их силах что-то изменить. Несмотря на инерцию знакомых ему людей, идея борьбы с существующим положением дел стала у Владимира навязчивой. Перевозбуждённая его психика не видела усталость у других. Они не верили, что способны сами что-то изменить и покорно принимали перемены, навязанные теми, кто прорвался к власти. А Владимиру казалось, что ещё немного и всё перемениться, станет лучше. Он опять встанет у вакуумной печи плавить сталь. Личная жизнь не удалась, так на работе пусть будет нормально. Владимир всё свободное время посвящал агитации. Побывал почти на всех предприятиях города. Выступал на митингах, клеймил лжедемократов и популистов, связывался с идейными коммунистами, беседовал с рабочими. Но его агитационная деятельность не прошла незамеченной. Кое у кого она вызвала опасения. И в психиатрической больнице раздался телефонный звонок:
– Здравствуйте! У моего друга последнее время было много бед, и похоже, что он «сдвинулся». Носится по городу, агитирует всех на борьбу с демократами. Пока ещё за ним не последовали, но могут быть беспорядки. Как будто нам мало и без того хлопот. Пожалуйста, обследуйте его, может ему требуется лечение? На лекарства… мы поможем. Запишите его адрес… – и «доброжелатель» продиктовал адрес Владимира.
Глава вторая
Любовь и кашель не скроешь. (Латинское изречение)
Прошёл год. Май 1996 года выдался удивительно тёплым для средней полосы России. Природа дышала свежестью, всё вокруг цвело и благоухало.
По крутому склону сбегала дорожка, разбиваясь внизу на несколько тропинок. Одна из них огибала пенёк, другая – большой камень, а третья извивалась между соснами. Владимир подошел к камню, на миг остановился. Легкая усмешка на его задумчивом лице мелькнула, и тут же исчезла. Взгляд его добродушно-печальных глаз скользнул по поверхности камня, напоминая ему что-то, и устремился вниз по склону, к реке. От порывов ветра с сосен падала золотистая, почти невидимая пыльца и оседала вокруг, в том числе и на темно-каштановых, с проседью, волосах Владимира. На его стройную фигуру то и дело бросали взгляды проходящие невдалеке женщины. Подойдя к реке, он сел на край обрывистого берега. Там росли огромные сосны и ели. Вода и ветер оголили их корни. Глинистый грунт смыло в реку, и кривые корни висели в воздухе, придавая причудливо-фантастический вид склону. Обширное поле раскинулось за извилистой и сверкающей на солнце рекой. А из её вод время от времени выпрыгивали рыбы с шумным всплеском.
Владимир гуляет на территории Дома отдыха, а какой здесь чистый и свежий воздух, и всего полтора часах езды от загазованной Москвы. С общественно-политической деятельностью покончено. Владимир понял, что по характеру он не лидер и, главное не обладает энергией, которая смогла бы зажечь других, сплотив массы. Он не в силах отстоять свои идеалы, и даже в собственной семье им помыкают.
После завтрака отдыхающие разбрелись по окрестностям. Внизу, под обрывом он заметил соседку по столу. Она не спеша шла вдоль реки, удаляясь всё дальше от Дома Отдыха к цветущему лугу. С момента приезда на станцию Владимира преследовали совпадения – где бы он ни находился, появлялась она. А может быть, он видел только её?
Вчера Владимир приехал на станцию рано и ему долго пришлось ждать автобуса, который должен был отвезти новую партию отдыхающих. На улице было душно, как обычно перед грозой, и он расположился в зале ожидания. К кассе иногда подходили редкие пассажиры и тут же уходили, не возвращаясь. Владимир сидел в ожидании автобуса и скучал.
И вот в зал вошла молодая женщина. На стройной и красивой фигуре были синие брюки и такого же цвета водолазка. Почему-то Владимир обратил своё пристальное внимание только на неё. А она окинула разочарованным взором просторный, но пустой и неуютный зал. Скользнула взглядом по запыленным, со следами недавнего ремонта, стульям и едва заметно вздохнула, так как присесть отдохнуть, и скоротать время здесь не удастся. Вокруг ощущалось запущенность и запустение. С некоторой любознательностью она осмотрела схему и карту, висящие на стенах.
«Ну что же, придётся отсюда уходить, делать здесь нечего, присесть некуда – везде грязно. И ещё какой-то тип сквозь очки рассматривает. Не стоять же на обозрении», – подумала она и направилась к выходу.
В зале сидел Владимир и наблюдал за ней через солнцезащитные очки. Она вышла из здания вокзала, и вскоре порывы ветра испортили её причёску. Побродив немного, она не нашла ни лавку, ни скамейку, негде было спрятаться от ветра. Перебравшись ближе к остановке автобуса, поставила свою большую сумку на землю, а маленькую повесила на плечо. Достала из неё книгу и стала читать. Владимир видел в окно, как ветер нещадно трепал её русые, слегка волнистые волосы.
Через полтора часа подъехал маленький автобус, и ожидающие быстро заполнили его. Женщина в синем боковым зрением заметила на следующем сиденье, у себя за спиной мужчину, которого видела в зале ожидания. Казалось бы, из этого не может следовать никакой вывод. Это всего лишь пустяк, совпадение. Но она невольно обратила на это внимание, как будто почувствовала между собой и им какую-то незримую связь.
Прошло полчаса, и автобус подвёз их к одному из трёхэтажных корпусов Дома Отдыха. В очереди к столику, где регистрировали и распределяли вновь прибывших по номерам, она опять за своей спиной обнаружила этого же мужчину. И про себя почему-то отметила этот факт.
На обед Владимир пришел раньше многих и с любопытством наблюдал за входом. Он ждал её появления. Когда обеденные столики почти все заняли, вошла она, немного смущённая, так как увидела огромный, заполненный людьми зал, которые в ожидании обеда рассматривали друг друга. Владимир, наконец, увидел её. Теперь на ней – юбка и блузка в «клеточку», которая состояла из синего и чёрного цвета на фоне белого. Сочетание этих цветов ей очень шло. Она искала столик, к которому была прикреплена и почти ни на кого не обращала внимания.
«Где же этот десятый стол?.. А, вот!.. О-о! Опять он!.. Ну, всё – знакомство неизбежно!» – подумала она. Поздоровалась и присела к столу, за которым уже находилась супружеская пара и… Владимир. А он растерян и рад, смущён и доволен, – такого сюрприза не ожидал. Повод для общения теперь есть. Стеснительный от природы, Владимир всё же надеялся, что ему удастся с ней сблизиться. Конечно, во время обеда они познакомились. Потом Катерина, так звали молодую женщину, ушла на прогулку. Ей нравилось гулять в уединении, размышлять и любоваться умиротворяющим пейзажем. Когда она шла вдоль реки, то видела Владимира, он сидел на пеньке среди сосен над обрывом и смотрел в её сторону.
После ужина одна из женщин попросила Катерину составить ей компанию. И они, как в детстве карабкались по крутому склону, хватаясь за ветви и корни деревьев. С высокого берега местность просматривалась на несколько километров. За полем, которое огибала река, рос лес, который простирался почти до далёкого горизонта. В его глубине, среди верхушек елей виднелись постройки. Как потом выяснилось, это были: ещё один Дом Отдыха и санаторий. Сверху Катерина увидела Владимира он шёл вдоль реки в том направлении, в каком несколько часов назад шла она.
«Не меня ли он ищет?» – возникла у неё мысль и почти уверенность в этом.
Поздно вечером в просторном холле устроили танцы. Современные ритмы лились из магнитофона, расположенного в одной из комнат второго этажа. Более смелые уже танцевали, в большинстве своём это были женщины. А мужчины сидели и наблюдали. Среди них был и Владимир, тихий и скромный. Катерина из-за угла стены наблюдала некоторое время за ним, а потом ушла в свой номер.
На следующий день, после завтрака, выходя из столовой, она спросила у Владимира:
– А почему Вы мало гуляете? Я часто Вас вижу сидящим на скамейке около входа в корпус.
– Я не очень люблю быть один.
– Столько вокруг народа, да и женщины есть привлекательные, которые, между прочим, на Вас обращают пристальное внимание, – улыбаясь, сказала Катерина.
– Не хочу. Если Вы разрешите, то с Вами – с удовольствием, – робко спросил Владимир.
– Я – не против. Схожу только переоденусь, и пойдём.
– А я подожду на лавочке.
Через несколько минут Катерина вышла. Выглядела она, как девчонка-сорванец. Босиком, с засученными до колен спортивными штанами и в футболке. За солнцезащитными очками не было видно, каким восторженным взглядом смотрел на неё Владимир.
Прямоугольные плиты дорожки, по которой они шли, и вся трава и земля вокруг засыпаны желтой пыльцой – цветут сосны. На безоблачном небе светит солнце, обещая, что день будет ясный и тёплый. На верху, среди веток звенят голоса птиц. А Катерина незаметно наблюдает за Владимиром и чувствует, что он к ней неравнодушен.
«Удивительно дело! Я сюда приехала только лишь, чтобы успокоить свои расшатанные нервы и подышать свежим воздухом. Ничего другого у меня и в мыслях не было. Наклёвывается роман. Пресечь или нет? По-моему он женат. Вряд ли такой мужчина будет один. Обычно за таких мужчин жёны держатся, что называется «руками и зубами», хотя и недовольны ими и частенько их пилят. Но развестись – никогда! Не знаю почему, но у меня такое ощущение, что, несмотря на то, что имеет семью – он одинок. И ему недостаёт нежности и ласки, поэтому тянет «налево», – размышляла Катерина, решив не пресекать движения души Владимира к ней, а предоставить событиям развиваться самим. Это, можно сказать, означало отдаться на волю чувств и желаний.
Днём они ходили загорать, а после ужина играли в шахматы, потом танцевали.
Через пару дней, он пригласил её в номер к себе. Когда они пришли, там ещё находился сосед Владимира – энергичный старичок. Запив водой очередную порцию таблеток, весело поболтал с ними, и вскоре ушёл.
