скачать книгу бесплатно
– А что будем делать остальные восемь месяцев? – в тон ему вопросил Кириллов и с тем же немым вопросом поглядел на Юрьева.
– Тут нечего думать, товарищи! – встрепенулся премьер-министр. – Жизнь и здоровье наших граждан не должны подвергаться риску и быть разменной монетой в межгосударственных спорах. Поэтому я предлагаю профинансировать закупку инсулина исходя из годовых потребностей, у наших азиатских партнеров. Как, Сергей Юрьевич, – обратился он к Глазыреву, – потянем?
– Потянем, – уверенно кивнул министр финансов. – А наши «друзья» нехай подавятся нашими кровными сбережениями. Пишите, Павел Викентьевич, запрос на выделение дополнительных ассигнований для централизованной закупки лекарственных средств. Посчитайте там все, как следует, и направьте на мое имя. За неделю управитесь?
– Собственно говоря, – немного стушевался Чегодайкин, – докладная со всеми выкладками у меня уже готова и по счастливой случайности находится при мне. Правда, не на ваше имя, а на имя Бориса Ивановича.
– Не критично, – кивнул Юрьев и протянул руку за документами.
Чегодайкин быстро сунулся в свою объемистую папку и достал оттуда туго набитый бумагами прозрачный файл.
– Вот, – бережно передал он его премьер-министру.
Тот не глядя переправил его, сидящему рядом Глазыреву, со словами:
– Сергей Юрьич, рассмотри в порядке приоритета.
– Вот так бы у нас все дела решались! – весело прокомментировал Афанасьев процедуру передачи бумаг между ведомствами. – Считайте, что вопрос закрыт. Но с расконсервированием поторапливайтесь. Я скажу Начальнику Тыла, и он с вами свяжется завтра по поводу передачи ему на баланс этого завода, а вы тем временем, готовьте специалистов для откомандирования их в распоряжение Министерства обороны. А Николая Павловича мы попросим обеспечить спокойную обстановку, чтобы никто палки в колеса не вставлял, да и вашу безопасность обеспечил заодно.
– Огромное спасибо! – расцвел в улыбке Павел Викентьевич.
– Теперь давайте затронем еще более животрепещущую тему, – мигом посерьезнев, предложил Афанасьев. – А именно, проблему пандемии в стране. Что там у нас вытанцовывается?
– А вот тут-то у нас дела обстоят гораздо лучше, чем с инсулином. И я даже беру на себя смелость заявить, что наши дела в этой области идут даже лучше чем у зарубежных коллег.
– Обожаю хорошие новости! Давайте-ка поподробней, – еще сильней приободрил Афанасьев министра.
– С удовольствием! – расцвел Павел Викентьевич. – Уже ни для кого не секрет, что пресловутый COVID-19, как прозвали его во Всемирной Организации Здравоохранения, есть ни что иное, как ослабленный штамм боевого вируса, созданного американцами на одном из островов Средиземного моря, принадлежащих Италии и призванный в масштабах всей планеты выяснить свою убойную силу и методику распространения.
– А как же Ухань? – вырвалось невольно у Хазаровой.
– Ухань – это для отвода глаз, чтобы свалить все на китайцев в предстоящем глобальном переделе мира, в котором, по мнению пиндосов, китайцам, да и нам тоже, места нет. Сейчас даже дети в детском саду не верят, что такая пандемия смогла развиться из-за того, что кто-то там, на рынке слопал летучую мышь. Все это чушь и байки разжигания китаефобии. Впервые он проявил себя еще в 2016-м году. В секретной лаборатории произошла утечка. Преднамеренная или нет – не скажу. Однако факт говорит сам за себя. Тогда его удалось быстро локализовать, не поднимая шума. Но мы уже сразу взяли на заметку этот случай и стали внимательно следить за происходящим. Именно тогда нам удалось получить исходный материал для дальнейших исследований.
– То есть вы хотите сказать, что получили образцы вируса еще в 16-м году? И каким же это образом вам удалось провернуть?! – воскликнул Барышев, всегда ревниво относившийся к задетой чести своей конторы.
– Это наш маленький профессиональный секрет, – улыбнулся Чегодайкин. – Но не в обиду будь вам сказано, наше министерство имеет свою широко разветвленную разведывательную сеть, мало в чем уступающую специально заточенным на это ведомствам.
– И все-таки, мне бы очень хотелось, чтобы вы поделились своими источниками информации, – начал не на шутку сердиться уязвленный «генерал-нелегал».
– Что, уели тебя Дмитрий Аркадьевич? – с ехидцей поддел его Афанасьев.
– Хорошо-хорошо, я все поясню, – замахал ручками Айболит, чувствуя, что невольно накалил обстановку. – Объясняю в двух словах. Вы, Дмитрий Аркадьевич, просто не берете в расчет профессиональную солидарность медиков всего мира, объединенных клятвой Гиппократа. Именно она и является основным источником для получения актуальной информации.
– Ну, если только дело в этом, то тогда ладно, – пробормотал Барышев, потирая в смущении свой подбородок.
– И мы активно работали с этим вирусом. Особенно плотно этим занимались в Федеральном Научном Центре Исследований и Разработки Иммунобиологических Препаратов имени Чумакова. И уже через год мы имели не только вакцину от него, но и разработали препарат для лечения заболевания. Правда, вирус 19-го года весьма отличался от вируса 16-го, что поначалу сбило нас ненадолго с толку, но потом навело на мысль о том, что наши оппоненты за четыре года весьма и весьма продвинулись в его модификации. Я хоть и не вирусолог, но должен признаться, что этот вирус – просто шедевр генной инженерии. Степень его мутагенности поразителен. Он видоизменяется каждые две недели. Именно поэтому все мировые лаборатории бьются-бьются, но никак не могут понять, на каких принципах основана его изменчивость, иным словом, по каким алгоритмам это происходит. Десятки суперкомпьютеров по всему миру пытаются определить закономерности его мутирования и ничегошеньки у них не получается, – улыбаясь и со вкусом описывая ситуацию вещал Чегодайкин.
– Судя по выражению вашего хитренького лица, Павел Викентьевич, у нас с этим дела обстоят как-то иначе? – заметил Афанасьев.
– Тут вон, товарищ Кириллов, – кивнул он в сторону директора РФПИ, – нам рассказывал про всякие там стартапы и прочие инновации, а мы люди консервативные и больше уповаем на смекалку да на жизненный опыт, а потому просчитали на своих стареньких персоналках весь алгоритм развития и видоизменяемости этого вируса.
– И какова же практическая отдача от ваших кропотливых трудов? – снедовольничал, задетый за живое, Кириллов.
– А практическая отдача вылилась в конкретную форму под названием «Спутник-V», иначе универсальную вакцину от Ковида.
– С этого места поподробнее, пожалуйста, – слегка улыбнулся Афанасьев, наблюдая за кондовостью и русопятостью главного медика страны.
– Я по специальности нейрохирург, поэтому извините, если буду объяснять так, как я сам это понимаю – без углубления в научную терминологию.
– Конечно-конечно, – закивал Верховный, и вслед за ним все присутствующие, – мы и сами тут не шибко Пироговы.
– Все вакцины, используемые в России, делятся на три группы. Векторные или генно-инженерные вакцины, где в качестве вектора выступает безопасный для человека вирус. Пептидные, где используются уже готовые очищенные белки коронавируса. И цельновирионные, то есть с ослабленными или инактивированными (убитыми) вирусными частицами. И хотя мы работаем по всем трем направлениям, но, по общему мнению наших вирусологов векторная вакцина, к которой относится «Спутник-V» является наиболее перспективной. Это комбинированная векторная вакцина, разработанная Национальным исследовательским центром эпидемиологии и микробиологии имени Н.Ф. Гамалеи. Из-за сложившейся экстраординарной ситуации, наши разработчики рекомендуют зарегистрировать ее уже после II фазы испытаний, не без оснований считающих, что третьей и четвертой фазой можно пренебречь, как ничего не решающих в принципе. Поясняю: на первой фазе исследований препарат вводят 10-30 добровольцам; на второй – 50-500; на третьей же фазе принимает участие более 1000 человек разного возраста, а на четвертой проводятся наблюдательные клинические исследования в разных странах с разными климатическими поясами. В качестве вектора для «Спутника V» используется аденовирус человека, в геном которого вставлен ген фрагмента S-белка коронавируса. Примечательно, что векторы первой и второй дозы «Спутник V» отличаются. Первый компонент изготовлен на основе аденовируса 26 серотипа, а второй – аденовируса 5 серотипа. Такой подход не случаен. Дело в том, что после прививки иммунитет вырабатывается, как против коронавирусного S-белка, так и против белков оболочки аденовируса (вектора). Это значит, что повторное введение такого же вектора будет малоэффективно, поскольку иммунитет его быстро разрушит. Поэтому второй компонент «Спутника V» изготовлен на основе другого вектора. Время между вводом первой дозы и второй составляет примерно 21 день. Заявленная эффективность препарата «Спутник V» составила 92%[18 - https://medportal.ru/enc/infection/immuno/vaktsiny-ot-koronavirusa/.]. Исследование эффективности вакцины «Спутник V» не прекращается, по сей день. Первыми с кем мы поделились новой вакциной, это были наши коллеги из Белоруссии, где с пандемией, благодаря усатому «батьке» дела идут, прямо скажем, неважнецки. Третью фазу испытаний мы наметили как раз там. И она проходит как раз в эти дни. Основные результаты двух фаз испытаний: 1) количество побочных эффектов – умеренное; 2) серьезные побочные эффекты – отсутствуют; 3) смерти – отсутствуют.
– Серьезных побочных эффектов, говорите, нет, а какие есть? – полюбопытствовал премьер-министр, очень внимательно слушавший доклад Чегодайкина.
– «Спутник V» является действенным препаратом, однако он не лишен побочных эффектов. Все они проявляются по-разному в каждом индивидуальном случае. После введения компонента вы можете столкнуться со следующими эффектами: повышенная температура до 38,5 градусов; озноб; боль мышц и суставов; усталость; головная боль; боль и покраснения в районе введения компонента. Побочные действия могут, как проявиться в первые несколько часов после прививки, так и не проявиться вообще. Обычно они полностью проходят в течение 2-3 дней. Однако если явления не исчезают по истечении этого срока или проявляются в слишком раздражительной форме, рекомендуется обратиться к специалисту.
– Ну, головной и мышечной болью нас, стариков, не проймешь, – усмехнулся Афанасьев и от каждодневных новостей бросает то в жар, то в холод, почище, чем от любой вакцины. Так что вся эта побочка нам не страшна.
– А что насчет стоимости? – не преминул вставить свои 5 копеек Глазырев.
– Я считаю, и мое мнение поддерживает абсолютное большинство медицинских работников, что вакцинация для наших граждан должна быть бесплатной.
– А вы посчитали примерную себестоимость одной дозы? – продолжал наседать на него министр финансов, на которого уже с неодобрением стали поглядывать, как члены Президиума, так и приглашенные министры. Юрьев даже покачал головой:
– От ить какой же ты Сергей Юрьевич меркантильный, прости Господи?! Никак не ожидал от тебя такого пассажа.
– Я не меркантильный, а просто хочу знать, на какую сумму будет необходимо субсидировать массовую вакцинацию населения, – слегка обиделся Глазырев. – Мне денег не жалко. Но порядок должен быть во всем. А то сначала недофинансируем, а потом опять будем бегать и искать копейки по углам.
– Предварительная смета уже имеется, – поспешил погасить начинающуюся перепалку медик. – Само изготовление, упаковка, доставка к месту вакцинирования и трудозатраты связанные непосредственно с вакцинацией могут составлять примерно 400 рублей за каждую дозу.
У Глазырева, откуда ни возьмись, тут же появился массивный бухгалтерский калькулятор. И где только он его прятал все это время?
– Из расчета населения в сто сорок два миллиона, – бубнил он себе под нос, бегло нажимая на широкие кнопки, – выходит пятьдесят шесть миллиардов восемьсот миллионов целковых.
– Ну и как? – поинтересовался сидящий рядом Юрьев.
– Терпимо, – коротко ответил жадина-профессионал.
– С учетом того, что у наших ближайших конкурентов из Pfizer/BioNTech, Moderna и AstraZeneca дела пока не клеятся от слова «совсем», – подлил масла в огонь Айболит, – а мы сумеем зарегистрировать первыми в мире универсальную вакцину, то и сможем диктовать экспортные цены по своему усмотрению. Достоверных сведений по Китаю у нас нет, но думаю, что и у них с этим не ахти.
– Какова, примерно, может быть экспортная цена?! – впился в него глазами Сергей Юрьевич, оторвавшись от калькулятора.
– Точно пока не могу сказать, то все та же AstraZeneca, у которой еще конь не валялся, на страницах авторитетнейшего английского медицинского журнала «Ланцет» уже поспешила заявить, что предварительная стоимость вакцины не может быть менее 100 долларов за одну дозу.
– Ого! – дружно раздалось сразу со всех концов круглого стола.
– По сведениям из того же источника, – тихим и умильным голоском продолжил вещать Чегодайкин, – объем предполагаемого рынка вакцин может достичь величины в 150 миллиардов долларов.
– Мощность?! Какова мощность наших производителей?! – выпучил глаза министр финансов, нервно теребя свою главную бухгалтерскую принадлежность.
– Мощность пока не слишком велика, – развел руками Чегодайкин. – Порядка 150-170 миллионов доз в год. Однако при благоприятных условиях, я имею в виду своевременную регистрацию и первоначальную финансовую помощь от государства, производители обещают к февралю-марту выйти на показатели в 400-500 миллионов доз.
– Всего-то? – скуксился Глазырев.
– Да, – хитренько улыбнулся Павел Викентьевич. – Но ведь не обязательно самим производить такое гомерическое количество вакцины. Можно просто продавать лицензию на ее производство. Дешево и прибыльно.
– А ведь и правда! – обрадовался Сергей Юрьевич, опять начиная бодро выстукивать новые цифири на калькуляторе.
Все опять заулыбались. И не просто от того, что так благополучно завершилась беседа на невеселые темы, а от предчувствия скорого преодоления очередных трудностей, после чего можно будет вздохнуть чуть посвободней. Афанасьев, дождавшись, когда уляжется одобрительный гул голосов, задал вполне уместный вопрос:
– Все это конечно хорошо, Павел Викентьевич, но все же, когда вы намерены подать официальную заявку на регистрацию? Поймите, я ведь не из простого любопытства интересуюсь. Каждый день промедления с вакцинацией множит число умерших наших граждан.
– Абсолютно согласен с вами, Валерий Васильевич, – закивал головой министр. – Я тоже не сторонник бюрократии и волокиты. На следующей неделе мы ждем окончательных результатов из Белоруссии по четвертой фазе испытаний, и как только их получим, так сразу и подадим заявку. Во всяком случае, ибо в результатах не сомневаюсь, заявка будет подана не позже 11 августа.
– А вот у меня, в связи с этим имеется шкурное предложение, – опять вылез живчик Трояновский.
– Какое? – обернулись к нему все.
– Раз, как вы говорили, три фазы испытаний прошли, а четвертая пройдет вот-вот, может быть и нам – членам правительства подать пример добровольного вакцинирования? Не знаю как вы, а я готов хоть сейчас. Надоело, знаете ли, в наморднике шастать, как собака.
– А что? Дельное предложение, по-моему, – поддержал коллегу Новиков. – У меня каждый день – встречи с иностранными делегациями и заседания. По четыре-пять раз маску меняю. Заколдобился уже.
– Я, собственно говоря, только «за», – развел руками Чегодайкин. – В нашей вакцине я уверен. Так что, милости просим. Организуем. Только время назначьте.
– Вы сами-то, Павел Викентьевич привились? – спросил всегда подозрительный ко всему Барышев. – У медиков ведь принято на самих себе испытывать новые лекарственные препараты.
– Да, как-то все недосуг, – смутился министр. – Но я готов в любое время, если надо.
– Тогда давайте так, – решил подвести итог беседы Верховный, – если вам будет удобно послезавтра организовать приезд к нам сюда бригады по вакцинированию, то мы в вашем распоряжении.
– На какое количество доз вы рассчитываете? – уже деловым тоном осведомился медик.
– Я думаю, что доз 500, а лучше 1000, на всякий пожарный случай, – ответил Афанасьев. – Чтобы смогли привиться члены Высшего Военного Совета и кто-нибудь из персонала Центра обороны. А на следующий день, мы попросим Бориса Ивановича организовать такую же акцию у себя в Кабмине. Вы, как, Борис Иванович, не против? Вот и отлично. А там уже составим график по министерствам и ведомствам. Хватит вакцины-то?
– У нас сейчас в распоряжении что-то около двухсот тысяч доз. Пробная партия, так сказать. Но я уже взял на себя смелость отдать распоряжение о начале выпуска в промышленных объемах.
– И обязательно транслировать по телевидению акт вакцинации высших должностных лиц. А то вон уже шепотки по Москве поползли – на ком из простых людей, как на лабораторных крысах, будут испытывать ожидаемую вакцину? – вдруг высказалась Хазарова, строго поджимая губы.
– Можно, конечно, – нехотя согласился Афанасьев, не терпящий таких дешевых заигрываний с народом, но понимающий в данном случае такую необходимость.
– Павел Викентьевич, а можно еще один вопрос? – вновь подала голос Хазарова.
– Да, Мария Владимировна, конечно.
– А почему вы назвали свою вакцину «Спутник-V»?
– Ну…, – как-то сразу растерялся министр, – как бы это сказать… Спутник, слава, Гагарин, победа… Слово известное во всем мире. А латинское «v» – виктория, тоже вроде как победа. В общем, так как-то.
III.
– Хорошо. С этим разобрались. У нас еще остались товарищи Новиков и Глазырев. Тяните жребий, господа, гусары, – не проговорил, а проворковал диктатор.
– Давайте, я, – взял слово министр энергетики.
– Прошу, – не стал возражать Афанасьев.
– У нас тоже все плохо, – начал с какой-то обреченной удалью, пропившегося насквозь бомжа, Новиков. – Даже, я бы сказал гораздо хуже, чем у коллег, выступавших до меня.
Александр Валентинович, не в пример предыдущим ораторам был человеком хоть и интеллектуально одаренным, но косноязычным, поэтому свое выступление он заранее напечатал, а сейчас просто достал его из папки и начал зачитывать, как церковный дьячок поминальный синодик:
– В прошлом году, мы, заканчивая подготовку «Прогноза энергетики мира и России – 2019», предприняли попытку привлечь внимание наших компаний, завязанных на ТЭК, и прежних властей к начавшемуся в мире переходу – к так называемой «зеленой» энергетике. Эта «зеленая» энергетика призвана использовать возобновляемые источники энергии (ВИЭ) и постепенно вытеснить традиционные ископаемые виды топлива, – ровным голосом произнес он вступление, и на миг, оторвавшись от бумаги, оглядел сидящих. – К нашей попытке донести эту информацию, тогда отнеслись скептически, как если бы мы сказали, что через год очень многие люди будут работать исключительно из дома, а выходить на улицу можно будет только в маске. И никто не предполагал, что цена кубометра газа, совершив крутое пике, упрется в плинтус, а баррель нефти, так и вообще в минусовые показатели. И вот кошмар наступил, вот они, наши новые реалии. Я теперь уже не исключаю, что все сюрпризы на этом не закончились и вслед за «черным лебедем» коронавируса прилетит следующий «лебедь» под названием «энергопереход». Борьба с COVID-19 привела к повсеместным массовым локдаунам в масштабах всей планеты, а значит и резкому снижению экономической активности, мирового спроса на энергоресурсы и соответственно, обрушению цен на них. Россия, как и страны, в которых нефтегазовый экспорт является превалирующей статьей доходов, в полной мере ощутила на себе удар от схлопывания спроса и цены на ископаемые энергоресурсы. А тут еще Саудиты со своими приспешниками, по наущению тех же Штатов, затеяли мировую топливную войну, хотя сами понимают, что на этот раз живыми они из нее не выберутся. Поэтому уже сейчас мы видим, как они потихоньку начинают сдавать назад. Но сути дела это не меняет. Все равно Россия оказалась в шоковом состоянии, находясь под двойной угрозой: в краткосрочной перспективе – радикальное сокращение выручки от экспорта энергоресурсов, а в долгосрочной – ускорение энергоперехода и передел энергетических рынков. Однако перспективы у наших нефтяников отнюдь не печальны в свете последних событий. Санкционный шквал, обрушившийся на нас, неминуемо подстегнет цены на мировом рынке уже в ближайшей перспективе. Помяните мое слово, если «печатный станок санкций» будет работать в прежнем бешеном режиме, то не пройдет и двух недель, как мы станем свидетелями очень быстрого подъема цен на «черное золото», ибо экспортные ограничения в Евросоюз наших поставщиков бумерангом ударят по волатильности нефтяного рынка. И если сейчас нефть основных марок торгуется в коридоре 25-35$ за баррель, то к сентябрю, я полагаю, ситуация выправится, и мы выйдем на уровень 50-60$. Но мы не должны от этого расслабляться, потому что на этом пути нас поджидают иные опасности о которых я скажу чуть позже.
Основной удар принял на себя рынок нефти и производных от нее, в связи с тем, что транспортный сектор – один из основных потребителей, оказался почти парализованным из-за принятых повсеместно карантинных мер. Беспрецедентное падение спроса на нефть (на 30% в апреле и почти на 10% в среднем по прошедшему полугодию, по оценкам Международного энергетического агентства) при избытке ее предложения привело к колоссальному дисбалансу, с которым участникам рынка еще не приходилось сталкиваться никогда, что вылилось в рекордное падение цен. И нам еще несказанно повезло, что с января до середины апреля нефть марки Urals подешевела в два с половиной раза, тогда как фьючерсы на зарубежную Brent, впервые за всю историю биржевых торгов продавались по отрицательной цене.
Наша газовая отрасль пострадала чуть в меньшей степени. Тут можно говорить лишь о незначительном сокращении спроса. Однако цены на газ во всем мире уже рухнули примерно до уровня внутрироссийских. Кстати, белорусский «батька» уже выразил по этому поводу свое очередное неудовольствие, дескать, скидка для Белоруссии уже не отвечает сложившимся реалиям. Что же говоря до основного для России европейского рынка, то сильное падение спроса во II–III кварталах в условиях высокого заполнения подземных хранилищ газа могут спровоцировать ценовую войну, схожую с войной на нефтяном рынке. Правда, все это было применимо до конца прошлого месяца. События на Украине, как вы все знаете, вовсе почти отрезало нашу страну, как от поставок нефти, так и от поставок газа.
Таким образом, речь идет о более чем двукратном падении цен и сокращении на 30–35% российского экспорта нефти, газа и угля одновременно, что эквивалентно потере 60% доходов от экспорта. Для бюджета это означает сокращение доходов примерно на 30%, как раз в тот момент, когда население и бизнес больше всего нуждаются в господдержке. Потери экспортных доходов нефтегазового сектора в 2020 году составят, по некоторым прикидкам, 7–8 триллионов рублей, а в 2021-м, если сохранится такая тенденция, то – 5,5 триллиона рублей, что примерно составляет третью часть от всего фонда национального благосостояния. Для компаний, связанных с нефтью, сокращение прибыли несколько смягчается налоговым регулированием. Я имею в виду, что еще прежним правительством было принято решение уменьшать налоговую и пошлинную нагрузку в зависимости от падения цен на нефть. И, несмотря на это смягчение, предприятиям ТЭКа волей-неволей, но все же придется переходить к жесткой экономии на обслуживание инфраструктуры, сокращению долговременных инвестиционных программ, замораживанию части проектов, в особенности капиталоемких и малоприбыльных, что, в свою очередь, неизбежно отразится на смежных отраслях. По нашим расчетам, это может привести к дополнительному снижению ВВП страны (помимо непосредственного влияния коронавируса и ограничительных мер по борьбе с ним) еще, как минимум, на 5–13% в 2020-м году в зависимости от дальнейших событий. Помимо сырьевого экспорта COVID-19 создает также риски для электроэнергетики и теплоснабжения. Основная угроза – не падение спроса, а резкое снижение выручки из-за неплатежей. Поспешное и опрометчивое, на мой взгляд, Постановление Правительства «О неначислении штрафов за неплатежи» уже было воспринято многими потребителями, как карт-бланш. И, к сожалению, этим решили воспользоваться многие «нечистые» на руку проходимцы, просто безответственные люди, и даже целый ряд юридических лиц. Неплатежи нарастают в течение апреля – июня впечатляющими темпами, создавая угрозу массовых банкротств по примеру 1990-х годов.
Последняя тирада министра не осталась без внимания со стороны Юрьева и он нахмурился, принимая на свой счет упреки Новикова в недальновидности, хотя это решение и было принято задолго до того, как Борис Иванович возглавил Кабинет министров. А Новиков тем временем продолжал, как глухарь на токовище:
– Но, пожалуй, главные вызовы для России связаны не с шоками этого года и не с эмбарго Европы на поставку наших энергетиков, а с их долгосрочными последствиями. Высока вероятность того, что под влиянием коронакризиса усилятся основные технологические драйверы энергоперехода – декарбонизация и децентрализация. Около 75% генерирующих мощностей в 2019 г. в мире введено именно в возобновляемой энергетике, а в I квартале 2020 г. в Европе достигнут рекорд производства. Децентрализация также получит новый импульс – мир постепенно привыкает сидеть по домам, и спрос на распределенную энергетику только вырастет. Все громче со стороны национальных правительств и международных организаций звучат призывы пойти по низкоуглеродному пути восстановления экономики. Евросоюз четко подтвердил свою приверженность зеленому курсу на полную климатическую нейтральность к 2050 г., что потребует колоссальных средств – 175–290 млрд. евро инвестиций в год. Кроме государственного финансирования в 2,5 трлн. евро на ближайшие 10 лет, в ЕС предусмотрено несколько инициатив для развития частного зеленого финансирования – такие инвестиционные проекты будут получать привилегированный доступ к деньгам. Лично я не разделяю столь алармистские опасения, но вынужден в докладе отразить точку зрения большинства моих коллег. Все дело в том, что Европа слишком резкий старт осуществила в этом направлении. И это грозит ей в недалеком будущем очень серьезные проблемы. Те, кто учился не по современным школьным программам, а по старым советским учебникам знают, что во избежание перекосов при изъятии какого-то количества вещества одного вида, его нужно заменить аналогичным количеством вещества иного вида. Так и с энергетикой. Осуществляя декарбонизацию ее тут же необходимо, во избежание дефицита заменить чем-то другим. А чем, если нефть, газ и атомную энергетику признали «разрушителями экологической среды»? Конечно, перспективы углеводородных рынков будут зависеть от множества факторов: продолжительности пандемии и карантинных ограничений, скорости экономического восстановления, госрегулирования, а в нашем случае еще и от политической обстановки, диктующей свои правила, вопреки расхожему мнению о независимости экономических отношений от политических веяний, а главное, от того, как изменится поведение потребителей. Возьмем, к примеру, сейчас навязчиво пропагандируемое на всех уровнях социальное дистанцирование, которое подталкивает к использованию частного автотранспорта взамен общественного. Однако повсеместный и массовый переход на удаленную работу, сокращение командировок и международного туризма, наоборот, приводят к снижению расхода топлива. Уже во всеуслышание, тут и там раздаются опасения от представителей промышленности, транспортной индустрии и сферы услуг о том, что спрос на нефть может и не вернуться на уровень докризисного 2019 года. А если и вернется, то ненадолго. Поэтому мы сейчас находимся на развилке истории. Восстановление энергетических рынков может пойти либо по традиционной траектории, либо по пути ускорения энергоперехода. Я все же надеюсь на осуществление первого сценария, при котором спрос на углеводороды, подстегиваемый низкими ценами на нефть, начнет быстро восстанавливаться, а рынки, неизбежно почувствовавшие глубокий провал в инвестициях отыграют назад, что неизбежно должно привести к новому скачку цен, но уже по восходящей линии. Хотя и тут тоже имеются свои обоснованные опасения. Крутой скачок цен на углеводородные энергетики опять может подстегнуть к поиску и внедрению новых проектов по замещению традиционных видов топлива альтернативными источниками энергии и росту энергоэффективности. Вот вам и сказка про белого бычка. Еще раз подчеркну, что я являюсь убежденным скептиком в вопросах энергоперехода, ибо слишком много объективных факторов играют не в его пользу. Он, конечно, обязательно произойдет вследствие истощения запасов углеводородного сырья, рентабельных к извлечению. Но это, слава Богу, по крайней мере, для нас, вопрос не сегодняшнего и даже не завтрашнего дня. А пока альтернативные источники энергии по надежности не выдерживают конкуренции с углеводородными ископаемыми. Для ветряков нужен постоянный и стабильный ветер, но он сегодня есть, а завтра – полный штиль. Для генерации солнечной энергии тоже необходимо светило в виде нашего желтого карлика. А оно мало того, что светит только половину суток, да к тому же еще на небе периодически появляются тучи, что, как сами понимаете, вносит сумятицу в энергопоставки. А строить свое «светлое будущее», простите за каламбур, исходя из шатких прогнозов погоды, это уже какое-то средневековье, прости Господи! Да и с точки зрения экологии, там не все благополучно. Мало того, что изготовление теплопоглощающего покрытия солнечных батарей требует применения технологий далеких от требований экологической безопасности, так еще и их утилизация связана с рисками загрязнения окружающей среды. А с учетом того, что фотоэлементы этих батарей недолговечны и требуют периодической замены, то тут даже и не знаешь что хуже, то ли сама болезнь, то ли лекарство от нее. Что же касается ветряков, в последнее время обильно усеявших пространство Западной Европы, то орнитологи уже сейчас бьют во все колокола: птицы, напуганные крутящимися лопастями и шумом от их вращения, перестают гнездиться в традиционных местах, предпочитая эмиграцию в более спокойные районы континента. И все это приводит к перекосу природной кормовой цепочки. Нет птиц – есть гусеницы и прочие вредители, есть вредители – значит, их надо уничтожать химическими реагентами, применение которых дурно сказывается, как на флоре, так и на фауне. Да и производство реагентов не способствует оздоровлению экологии. Ох и ах, в одном стакане.
И все же энергопереход произойдет, так или иначе, хоть и не одномоментно. И нам надо заранее к этому быть готовыми. При этом кризис дал производителям углеводородов уникальную возможность проверить в ускоренном режиме, как может выглядеть пик спроса и его падение на углеводороды. И для всех это оказалось жестким испытанием. К большому сожалению, среди целей и приоритетов деятельности нашего правительства до 2025 года, борьба с изменением климата, пока не упоминается, будто бы этой проблемы вовсе не существует. Национальный проект «Экология» тему изменения климата и выбросов парниковых газов не затрагивает вовсе. Это не вина моего министерства, а вина, прежде всего, Минэкономразвития и Минприроды. Понятие «энергетический переход» и связанные с ним изменения конъюнктуры внешних рынков вовсе не используются в новой Энергетической стратегии до 2035 г., предполагающей ударное наращивание экспорта угля, нефти и газа. Совершенно очевидно, что прямо сейчас для России основными принципами смягчения кризиса должно стать максимальное сохранение рабочих мест в ТЭКе и смежных отраслях при минимальном снижении фонда оплаты труда, предотвращение кризиса неплатежей, сохранение ликвидности, капитальных вложений и заказов компаний ТЭКа. Это требует адресной господдержки, и, судя по уже готовящимся мерам, такая поддержка будет оказана. Так, предотвращение неплатежей – отличный момент для перехода от многочисленных надбавок в ценах на электроэнергию к адресным субсидиям из бюджета, что позволило бы дать, наконец, рыночные сигналы и инвесторам, и потребителям, стимулировав инвестиции в энергоэффективность. Все последние годы мы наблюдали, как стремительно росла финансовая нагрузка на коммерческих и промышленных потребителей. Ведь только перекрестное субсидирование, по предварительным подсчетам, оценивается в 300–350 миллиардов рублей в год. К этому еще нужно добавить программы по модернизации ТЭС и поддержки возобновляемых источников энергии, сооружение мусороперерабатывающих и мусоросжигающих заводов. Если государство рискнет и решит взять на себя, хотя бы часть затрат по компенсации перекрестного субсидирования населения, то это, во-первых, поможет бизнесу, во-вторых, не нанесет никакого ущерба надежности энергосистемы, и не затронет генерирующие сетевые компании. Неизбежное замедление экономического роста неминуемо приведет к снижению и прогнозов потребления электроэнергии, что не только обострит вопрос избыточных генерирующих и сетевых мощностей, но и даст время пройти безболезненно этап по сооружению новой генерации либо модернизации существующей. Поскольку эффект от сокращения финансовой нагрузки важно получить в ближайшее время, то основной негативный эффект может быть не для энергосистемы в целом, а для конкретных энергокомпаний, которые уже запустили соответствующие проекты. Им государство могло бы компенсировать затраты из бюджета, если эти проекты действительно стратегически важны и будут востребованы в ближайшие годы. Еще одна важная мера – компенсация за счет бюджета стоимости электроэнергии в регионах с особым тарифным регулированием (Бурятия, Тува, Дагестан и прочие), а также на Дальнем Востоке: это более справедливый подход, чем финансирование этой разницы за счет всех потребителей. А самое главное на этом пути является продвижение энергоэффективности. Наша страна, чего греха таить, в этом плане, катастрофически отстает от всего мира. У нас крайне неэффективно используется энергия, прежде всего в теплоснабжении. Простите, что приходится опускаться до таких бытовых мелочей, но прошедшей теплой зимой многие из нас не закрывали не только форточки, но уже даже и окна, что невозможно себе представить в Европе. Этой проблеме уже несколько десятилетий. О неотлагательном перезапуске государственной программы энергоэффективности много говорят, но мало что делают. Сейчас, возможно, идеальный момент для давно назревших мер – бюджетных субсидий на длинные кредиты для энергоэффективных проектов, адресной помощи нуждающимся потребителям, стимулирования бизнеса и госсектора к поиску таких проектов, внедрению энергоменеджмента. Прорыв в этой сфере не только способен резко повысить нашу глобальную конкурентоспособность и снизить углеродный след, но и создать большое число новых, локализованных производств и рабочих мест. Ставка на стимулирование высокотехнологичных сфер – программа тотального повышения энергоэффективности, локализация сервисов и производства оборудования, стимулирование ВИЭ, создание государственного фонда целевых инвестиций в технологии с низким уровнем выбросов парниковых газов (например, водород и т. п.) – все это дает возможность выйти из кризиса с более современной структурой экономики. Это новые высококвалифицированные рабочие места, развитие производств с высокой добавленной стоимостью, опережающее, а не догоняющее развитие. И это вовсе не означает непременного отказа от углеводородов – при определенной трансформации нефтегаз может оставаться драйвером развития экономики страны и вполне сочетаться с зеленой повесткой. Но это требует новых решений (технологии улавливания, хранения и использования углерода, контроль эмиссии метана, водород, использование всего спектра офсетных механизмов), а главное – стратегического выбора. Вот, собственно и все, что я хотел сказать.
После произнесения последних слов, вопреки ожиданиям министра, в комнате воцарилась убийственная тишина, и лишь напольные часы с маятником, сделанные в псевдо старинном стиле нарушали гробовое молчание. Александр Валентинович ждал чего угодно после своего доклада: вопросов, отрицания, гнева, наконец. Но он и представить себе не мог этой ватной тишины. В состоянии крайнего недоумения он стал вертеть головой, чтобы убедиться в реальности происходящего, но повсюду натыкался лишь на остекленевшие взоры сидящих людей. Первым, как и положено, по должности, очнулся диктатор:
– Гмм…, – многозначительно хмыкнул он, одновременно делая попытку ослабить тугой узел галстука (хотя тот был на резинке), – умственно… Вы не находите, товарищи?
– Витиевато, – в тон ему лапидарно поддержал Рудов.
– Может быть, кто-то хочет задать вопросы оратору? – спросил Верховный.
– Лично я из сказанного понял только то, что «переход» – плохо, но он все равно будет, а у нас его нет, поэтому все хорошо. Однако все мы умрем, так или иначе, – выпалил слегка прибалдевший главфермер.
Рядом то ли взрыднул, то ли срыгнул Чегодайкин, тут же спохватившийся и моментально прикрывший рот.
– Что с вами, Павел Викентьевич? – участливо поинтересовался Костюченков, который тоже находился не в лучшем состоянии.
– Птичку жалко, – выдавил с трудом из себя врач, продолжая прикрывать рот.
– Какую?
– Которую ветряки перепугали, – пояснил он недотепистому военному разведчику.
Эта фраза будто весенний солнечный луч разморозила застывшие ледяные фигуры членов Президиума. Будто волна пробежала по ним и заставила окончательно прийти в себя. Они разом загомонили, как зрители в кинозале сразу после долгого и скучного фильма советской эпохи, снятого на производственную тему. Афанасьев тут же прервал веселый щебет:
– Товарищи, давайте сначала поблагодарим докладчика за подготовленные им материалы. Я понимаю, он старался, как мог. И не его вина, что здесь собрались такие дремучие люди как мы, абсолютно не разбирающие в чем разница между энергоменеджментом и энергоэффективностью, – позволил он себе легкую шпильку в адрес министра энергетики.
