скачать книгу бесплатно
– Так не бывает, – ответил я. – Есть закон, по которому на одну базу распределяют не меньше двух курсантов из одного отделения.
– Точно?
– Точно, – подтвердил я. – Толик разведал, когда дежурил по штабу.
Бритва скользнула по шее еще несколькими скребущими движениями, после чего Пас отошел на шаг и придирчиво оглядел дело рук своих.
– Кривовато, – признался он.
– Да ладно, – меня утомила неудобная поза. – Главное, чтобы Ушан не цеплялся.
– Очень криво, – вздохнул Пас.
Это меня насторожило. Я попробовал оглядеть затылок в зеркало, но подробностей видно не было.
– Сейчас, подожди, – дрогнувшими губами попросил меня Пас и скрылся за дверью.
Я попробовал ощупать кантик, но ничего ужасного не обнаружил. Через минуту Пас вернулся и протянул мне компактное бритвенное зеркальце. Через него я без труда разглядел отражение собственного затылка в большом зеркале.
– Фу, напугал, – улыбнулся я. – Ну, слева чуть подровняй, и будет нормально.
– Ты не сердишься? – повеселел Пас.
– С чего бы? Равняй поскорее.
Конечно, руки у него были кривые, нечего сказать – другой справился бы со столь простой задачей и быстрее и лучше. Но у меня не было альтернативы. Пас высунул язык от усердия и поскреб бритвой левую часть моего затылка. Кожу начало пощипывать от раздражения.
– Что-то не очень хорошо получается, – вздохнул он.
Я взял с полочки зеркальце и осмотрел работу – теперь левая часть кантика оказалась выше правой.
– Не расстраивайся. – Я постарался сдержать растущее бешенство. – Еще справа сними. Только чуть-чуть.
Так он ровнял меня минут пять, при этом линия волос на моем затылке стремительно поднималась, пока не достигла критической отметки.
– Стой! – я вырвал бритву из его руки. – Чтоб тебя!
Мой затылок был похож на синий подбородок лежачего больного, которого бреют раз в три дня. Кантик проходил по уровню верхней кромки ушей.
– Извини, – Пас опустил глаза.
– Катись отсюда! – В отчаянии я был готов наброситься на него с кулаками.
Он вырвал из моей руки зеркальце и скрылся за дверью. Я обреченно ощупал колкую щетину на затылке, и жизнь показалась мне прожитой зря. Это же надо! Ведь сегодня торжественный выпуск и отъезд на базу, а вид у меня такой, что рыбы засмеют. Мне пришлось потереть нос, чтобы не пустить слезу.
– Строиться на завтрак! – взревел на плацу Ушан.
Я сунул бритву в карман новых брюк и выбрался из жилого корпуса в прозрачный утренний воздух.
– Раз, два, три, – считал командир, отбивая такт левой ногой.
На счет «десять» всему отделению надлежало стоять по ранжиру, то есть по росту. Я занял привычное место и тут же услышал хихиканье за спиной.
– Десять!
Мы замерли, вытянувшись по стойке «смирно». Я почти физически ощущал, как шесть пар глаз буравят мой до неприличия обнаженный затылок. Наконец Влад не выдержал и фыркнул. От стыда и злобы кровь ударила мне в голову.
– Отставить смех! – рявнул Ушан. – На камбуз шагом марш!
Мы тронулись. Командир остался на месте, по обыкновению пропуская колонну вперед, а я, стиснув зубы, ждал, когда он заметит изменения в моей прическе.
– Стой! Раз, два, – наконец остановил нас Ушан. В его голосе слышалось плохо скрытое удивление. – Савельев! – окликнул меня командир.
– Я! – вырвался из моей глотки уставной ответ.
– Тебе что было приказано?
– Подровнять кантик! – отрапортовал я.
– А ты что сделал? У тебя голова теперь на небритую жопу похожа!
Отделение грохнуло смехом.
Честно говоря, в тот момент я бы очень обрадовался, если бы провалился сквозь землю.
– Ладно, – Ушан насмешливо сощурился мне в лицо. – После завтрака разберемся. Отставить смешки! Отделение! Шагом марш!
Колонна тронулась с места. Я шагал, еле сдерживая слезы стыда и отчаяния.
По уставу в день торжественного выпуска завтрак и обед должны содержать праздничные элементы – шоколад, конфеты, фрукты и сладкие булочки. Но главным праздничным блюдом, которое обсмаковала вся учебка, была, конечно, моя полувыбритая голова. Мне кусок не лез в горло, но встать и выйти с камбуза я не мог. Ушан делал вид, что не замечает всеобщего воодушевления, хотя его эпитет, охарактеризовавший мою прическу перед строем, моментально сделался крылатой фразой и с хохотом передавался из уст в уста.
Ребята, которые за два года стали казаться мне друзьями, превратились в толпу, живущую по своим, не вполне человеческим законам. Я заметил, что многие смеялись не от веселья, а от страха выпасть за пределы общей эмоции, ведь любой сочувствующий моментально оказался бы на моем месте. Но были и те, кто получал удовольствие от чужой беды. Кто-то из них, как бы невзначай, заехал мне половником по затылку.
Захотелось вскочить, схватить обидчика за грудки и шарахнуть лицом о стол, так, чтобы тарелки полетели на пол. Я знал, что накопившейся во мне ярости хватит на расправу с десятком самых горячих голов, а остальные не сунутся, опасаясь быть отчисленными. Но в то же время мне было ясно, что такая победа обернется для меня поражением. Хотя бы потому, что первым отчислят меня самого.
Я решил не обращать внимания на провокации и поднес ко рту стакан с молоком. В тот же миг кто-то, уже не стесняясь, толкнул меня в спину. Содержимое стакана выплеснулось на новенькую темно-синюю форму. Все на камбузе дружно покатились от хохота.
Моя реакция на такой поворот событий для меня самого оказалась несколько неожиданной – дотянувшись до салфетки, я промокнул рубашку и рассмеялся в ответ. Прошла секунда, и мой хохот уже звучал в полной тишине – остальные умолкли. Я заметил, как испугался Ушан, встретившись со мной взглядом. От этого мне стало еще смешнее.
Больше всего я веселился от того, что понял, каким дураком был вчера, не согласившись с Леськиным предложением. Мне достаточно было отказаться от распределения и вернуться домой, тогда Пас не изувечил бы мою прическу, не было бы этих насмешек и не возникла бы ситуация, в которой мне придется кого-то убить. А так я твердо решил это сделать, поскольку ребята, забавляясь, перешли границу того, что я мог им простить.
Я промокнул салфеткой заслезившиеся от смеха глаза, вынул из бачка с кашей увесистый половник и встал, глядя в лица бывших друзей. Некоторые опускали глаза, но большинство не сводило взгляда с половника, прекрасно отдавая себе отчет, что в моих руках он может стать смертельным оружием.
И тут новый приступ хохота согнул меня пополам, я бросил половник обратно в бачок, сел на место и закрыл содрогающееся лицо ладонями.
– Закончить прием пищи! – наперебой закричали командиры отделений. – Встать, выходи строиться!
Ушан цепко оглядел меня и приказал:
– Савельев, сразу после завтрака прибыть к командиру взвода.
– Есть! – ответил я, не в силах справиться со спазмами смеха.
Остальные покидали камбуз в полном молчании.
Я был уверен, что меня отчислят, хотя не мог представить формулировку, по которой это можно сделать. За подъем из-за стола без команды полагалось максимум два наряда по кубрику, а за намерение, не перешедшее в действие, в учебке никого не наказывали.
– Стой! Раз, два, – скомандовал Ушан, когда мы вернулись на плац. – Полчаса личного времени. Всем готовиться к торжественной церемонии. Р-р-ра-зой-дись! Савельев, к командиру взвода!
– Есть. – Мне не удалось ответить сдержанно, но Ушану было без разницы. Он утратил ко мне интерес.
Ребята бросились к дверям кубрика, а я направился в противоположную сторону. На краю плаца, неуверенно сбившись в кучу, ждали построения салаги, приехавшие вчера. Бритые, в мешковатой кремовой форме, они походили скорее на выводок мокрых котят, чем на будущих охотников. Меня они разглядывали со смесью почтения и страха. В общем-то, их можно было понять. Я вспомнил, как два года назад, по пути сюда, мои одногодки из уст в уста передавали рассказы о зверствах старших курсантов и командиров. Из-за отсутствия достоверной информации приходилось верить всему услышанному, так что у нас вид был точно такой же. Униженно-испуганный.
Проходя мимо салаг, я расслышал глухой шепоток за спиной.
– Видали, как он башку выбрил? – сдавленно просипел один.
– Это у них основные так помечаются, – тоном знатока ответил другой. – Самое зверье.
– Тише вы! – одернул их третий. – Знаете, какой у них слух вырабатывается за два года?
Голоса сделались еще тише, и я перестал их различать.
На первом этаже командного корпуса мне без труда удалось отыскать кабинет командира третьего взвода. Я позвонил.
– Старший курсант Савельев? – хрюкнула изношенная мембрана динамика. – Заходи.
Дверь сдвинулась в сторону, и я шагнул за порог. Тут же замер, вытянулся по струнке и рявкнул, тщательно скрывая всякие признаки интеллекта:
– Старший курсант Савельев по вашему приказанию прибыл!
Дверь с шипением стала на место. В кабинете воцарилось молчание, заполненное шорохом листвы за открытым окном и писком стрижей, рассекающих небо. Вдоль стен располагались стеллажи с сувенирами и трофеями – кораллы, морские звезды, сушеные рыбы фантастических форм. Другую стену украшали не очень профессиональные рисунки, в которых тем не менее бушевала настоящая страсть. На одном вздымались пенные волны, на другом шла схватка охотника с торпедой, а на третьей, в темной морской глубине, притаилась донная пусковая платформа. Этот рисунок впечатлил меня больше других. Художнику с большой достоверностью удалось изобразить хищное ожидание этой твари – в переплетениях жгутовых ферм чудилось натяжение жил готового к прыжку зверя. Платформа была изображена настолько вольно, что определить ее класс я бы не взялся. Это не «Эльза», поскольку у той шестнадцать запорных мембран, а у этой лишь восемь. Похожа на легкую «Марину», но у нее их четыре, так что тоже не то. «Катрин» и «Регина» держатся за грунт совершенно иначе. Чушь, короче. Просто платформа. Технические подробности художнику были не очень важны, он стремился передать именно ощущение опасности, исходящее от спрятанного в глубине чудовища.
Прямо передо мной находился стол, переделанный из командирского боевого пульта. Отсветы монитора на столе говорили о том, что электроника, по крайней мере частично, сохранила свои рабочие функции, несмотря на слепые гнезда разъемов, ведущие в никуда.
За столом в тяжелом гидравлическом кресле сидел командир.
– Вольно, – сказал он, оторвав наконец взгляд от экрана.
Он положил ладони на подлокотники и впился в меня взглядом.
Из-за множества бородавок на лице и лысом черепе его звали Жабом. В принципе, это и лицом было трудно назвать – натуральная лягушачья морда, высунувшаяся из темно-синего воротника. Даже ресницы и брови у него отсутствовали. Хорошо хоть кожа не зеленая.
Я отставил ногу и закинул руки за спину.
– Мне доложили об инциденте на камбузе. – Голос у командира был дребезжащим и чуть клокочущим. – Почему ты поднялся из-за стола без команды?
– Меня кто-то толкнул, когда я пил молоко. Хотел выяснить, кто это сделал.
Жаб задумчиво почесал лысую кожу на черепе. Видно было, что на затылке она собирается в три внушительные складки. Эта рыхлая лысина пугала в его облике больше всего, заставляя всех без исключения курсантов испытывать по отношению к командиру почтение, смешанное с изрядной долей страха. Как выглядели командиры других взводов, мне видеть не приходилось, а трое ротных были обычными сухопутными крысами, похожими на школьных учителей.
– И что было бы, если бы ты узнал своего обидчика? – В его голосе невозможно было уловить эмоции.
– Не знаю, – ответил я.
– Понятно. – Он прищурился и вдруг рявкнул: – Кру-гом!
Я выполнил команду четко, как на плацу. Звонко щелкнули каблуки. Теперь передо мной была дверь. То ли нервы у меня окончательно сдали, то ли с губ взводного действительно сорвался смешок.
– Кругом, – гораздо тише произнес он.
Я развернулся на сто восемьдесят градусов.
– Не повезло тебе, охотник, – змеиным шепотом протянул Жаб. – Прозвища вроде Небритой Жопы прилипают надолго, по себе знаю.
Мне с трудом удалось сдержать улыбку – его голова, на мой взгляд, имела больше общего с задницей, чем мой полувыбритый затылок. И в то же время ощущение создавалось такое, будто опасность грозит именно моей заднице.
Легкий бриз, проникая в кабинет, трепал уголки рисунков. Командир задумчиво пробежал глазами по экрану компьютера и снова поднял взгляд на меня.
– Здесь список распределений всего взвода, – сухо сообщил он.
Мне этого знать точно не полагалось. Мало того, многие из тех, кто недавно смеялся надо мной на камбузе, сплясали бы голыми на столе за возможность заглянуть в этот файл.
– Хочешь посмотреть?
На самом деле мне хотелось ущипнуть себя за бедро, но я сдержался.
– Так точно, – ответил я, стараясь ни в чем не отклониться от уставных отношений с начальством.
В принципе предложение командира почти наверняка означало мое отчисление, поскольку с такой информацией в голове мне вряд ли будет позволено перемолвиться с бывшими товарищами хотя бы десятком слов.
– Можешь взглянуть.
Я не очень уверенно обогнул стол и осторожно бросил взгляд на экран компьютера. Внутри у меня все трепетало, словно мне предложили заглянуть в файл с описанием моей судьбы, включая точную дату смерти. Взгляд выхватил лишь самое важное: Роман Савельев, уровень допуска первый, база «D-26», Тихий океан. Со мной должны были ехать Влад, двое ребят из его прихвостней и четверо из другого отделения. Их я почти не знал.
– Доволен? – чуть насмешливо спросил Жаб.
– Никак нет, – набравшись смелости, ответил я.
– Не сложились отношения с ребятами? – Тонкие губы командира дрогнули в подобии улыбки.
– С этими не сложились.
– Ну, после твоей утренней стрижки вряд ли что-то улучшится. – Жаб повернулся в кресле. – Если кто-то из недругов попадет с тобой на одну базу, ты до самого увольнения останешься посмешищем. Или до самой смерти. Как повезет.
Об этом я был способен догадаться и сам.
– Вы хотите меня отчислить. – Я решил произнести эту фразу без вопросительной интонации. – Пытаетесь выставить это благом для меня. Не надо.
