скачать книгу бесплатно
– Всегда есть два пути, – сказал как-то старик, вороша палкой угли костра. – Один легкий, вниз, под гору. А другой трудный, по нему приходится карабкаться вверх. И какой бы ровной ни была местность, любой путь всегда или чуть легче, или чуть труднее, или чуть вниз, или чуть вверх. Я уже стар, и знаю, что путь под гору, как бы долго ни вилась тропа, всегда ведет к краю пропасти. А если все время карабкаться в гору, то рано или поздно окажешься на самой вершине, ближе всего к богам и пылающим звездам. Выбирай всегда трудный путь.
Ильберта тогда поразила гениальная простота и ясность этой аналогии. Вопрос был спорным, но дискутировать со стариком не возникло желания. Точнее не нашлось аргументов и ярких примеров, подтвердивших бы обратную точку зрения. Но слова старика о трудных и легких путях так крепко врезались в память, что Ильберт потом намеренно, оказываясь перед выбором, сворачивал на более трудный путь. И ни разу еще не пожалел об этом.
В нынешней ситуации тоже было два пути. Один легкий – отметить место на карте, а завтра попытаться выяснить, что происходит. Другой трудный – найти вход на огражденную территорию, разыскать там начальство и потребовать документы.
Ильберт усилием воли остановил поток мыслей. Он закрыл глаза, откинул голову и прижался затылком к шершавому стволу березы. Говорят, это дерево мудрости. А Ильберту сейчас необходимо было не только выбрать из простого и легкого, но и не ошибиться в стратегической мудрости принятого решения.
Снова, в который уж раз за сегодня, вспомнилась мадам Уварова, которая ввела полный мораторий на реликт в своей стране. Ею двигали корыстные мотивы, это понятно. Но вот что двигало самим Ильбертом? Разве не та же корысть?
Выходило, что он, ради участка леса пятьсот на пятьсот метров, готов сейчас устроить скандал и, возможно, надолго, если не навсегда, остановить строительство реликторной станции. И тогда тьма в городе с наступлением ночи надолго станет нормой, и тогда люди еще долго будут терять работу, а дети, очень многие, не смогут выпить утром стакан свежего сока.
Да, Ильберт любил лес. Да, многие блага цивилизации он считал излишествами, созданными лишь для вращения турбины всеобщего оголтелого потребления. Да, сам он без многого мог обойтись. Но не корыстью ли было заставить людей, помимо их воли, идти тем же путем, когда они того не желали? Не уподоблялся ли в этом Дельпи той же мадам Уваровой?
Ильберт живо представил вращающиеся шестерни мирового прогресса и как он, Ильберт, швыряет в этот механизм камень, чтобы заклинить наглухо всю систему, чтобы свести людей к очень простому и каждодневному выбору – стиральную машину включить, или телевизор. И все потому, что лес Ильберту нравится больше, чем вся человеческая цивилизация вместе взятая.
Разве это не корысть? И насколько далеко в этом вообще можно зайти?
Ильберт понял, что ему следует отступить. Сжать зубы и отступить. Вернуться к машине, переночевать, а завтра, уже в городе, принять взвешенные решения. Так будет лучше для всех. Наверное. Но свет австралийского костра и хрипловатый голос старика не давали покоя. «Из всех путей всегда выбирай самый трудный».
Ильберт протянул руку к поясу и отстегнул с лямки многофункциональный складной нож. Тяжелый стальной предмет удобно лег в руку и придал уверенности. Ильберт поднялся во весь рост, широко расставив ноги. Ветер, подувший с озера, поднял полы его брезентового плаща.
«Из всех путей…»
Дельпи раскрыл нож, трансформировав его в бокорезы для проволоки.
«Всегда выбирай…»
Встав на одно колено, он вложил проволоку в паз между стальными лезвиями.
«Самые трудные».
Ручки бокорезов поддались со значительным усилием, но качество стали ножа было просто поразительным, лезвия сошлись, а проволока лопнула со щелчком, как спичка в руках незадачливого курильщика.
Ильберт развел концы «колючки», открыв себе путь. Ветер донес звук заработавшего водородного двигателя. Грейдер? Возможно. В любом случае ничего не видать из-за конусов насыпанной земли. Надо пробраться вперед, укрыться за ними и понять, что же там, черт возьми, происходит.
Повесив нож обратно на пояс, Дельпи придержал полу плаща и осторожно прокатился в проделанную им брешь.
Только оказавшись на огороженной территории, он поймал себя на мысли, что крадется, как вор, хотя должен бы шагать во весь рост, держа в руке раскрытое удостоверение экологического инспектора. Но почему-то не хотелось. Вопрос состоял в том, кто именно, «Реликт Корпорейшн» или сам Дельпи в настоящий момент нарушает закон. И вопрос пока еще оставался открытым. Это сильно убавляло решимости, так как, в случае, если Ильберт не прав, это может обернуться самыми неприятными для него последствиями. Это даже могло обернуться тюрьмой, учитывая ту меру власти, которой обладала крепнущая «Реликт Корпорейшн». Конечно, ее бы лучше иметь в союзниках. Проще было бы. Но простые пути, чаще всего, ведут к краю пропасти.
Территория наверняка охранялась. Возможно даже собаками, хотя дующий со стороны озера ветер еще ни разу не донес лая. Но уж какая-то охрана на этой площадке просто обязана быть, а раз так, лучше пока попытаться осмотреть, сколько получится, скрытым порядком. Ну а уж если возникнет неловкая ситуация, тогда уже махать удостоверением.
На самом деле, экологический инспектор имел право, в подобных случаях, входить на территорию любых несанкционированных объектов. И, как ни крути, ничего противозаконного в данном случае не происходило. Ну, почти. Надо было, наверное, все же поискать вход, а не резать проволоку. Ладно, это мелочи. Вот дальше действовать стоит более осмотрительно, исходя из обстановки, которую удастся разведать.
Но даже самый беглый осмотр говорил о многом. Вырубка леса, раз, кучи земли – два. Это какого же размера им понадобился котлован, чтобы вынуть такое количество грунта?
Чем ближе к кучам, тем ниже пригибался на ходу Дельпи. В конце концов, он предпочел присесть на корточки, и остаток пути преодолеть «гусиным шагом». Добравшись до отвалов, он улегся в грязь, перемазав только вчера выстиранный плащ. Но, взглянув на открывшуюся картину, Ильберт оторопел. Что угодно он ожидал увидеть, но не такое.
Да, уже отрытый котлован оказался внушительного размера. Такие роют, обычно, под фундамент многоэтажного здания. Два экскаватора, опустив ковши, приткнулись у его кромки. Но это лишь те, которые привезли сегодня. Скорее всего, они еще не успели поработать, и уж точно не ими был отрыт котлован, а огромной роторной машиной, возвышающейся у самого берега.
Грейдер, с водителем в кабине и с зажженными фарами, завершал разворот по площадке, чуть приподняв ковш. За ним оставались отчетливые следы на размокшей глине. На переходных режимах мощный водородный агрегат громко присвистывал турбиной и выпускал через выхлопную трубу в небо струи белого пара. Сделать разворот в один прием грейдеру мешали два вагончика, снятые с колес, скорее всего, выполнявшие функции временных строений для жилья рабочих и размещения администрации.
Масштаб внесенных в ландшафт изменений потряс Ильберта, но шокировало его то, что происходило по другую сторону котлована. Именно там припарковался наглухо тонированный внедорожник «Реликт Корпорейшн» и два черных грузовых фургона, напоминавших небольшие рефрижераторы. На их бортах тоже красовались белые логотипы «Реликт Корпорейшн». И именно оттуда, в обход котлована, вели к урчащему грейдеру группу из пяти человек. И не просто вели, а под конвоем десятка тяжеловооруженных и отлично экипированных бойцов.
Пленники, а у Ильберта уже не осталось ни малейших сомнений, что это именно пленники, с трудом брели по размокшей, изрытой следами тракторов глине. Кто-то был сильнее, кто-то слабее, а потому люди растянулись вереницей, и напоминали пробирающихся во тьме слепцов с картины Питера Брегеля. Дальний прожектор бил им в спину, а потому Дельпи не мог их как следует разглядеть. Ему лишь показалось, что возглавляет колонну мужчина, а замыкает девочка-подросток, лет четырнадцати. В середине, судя по силуэту и походке, пошатываясь плелся парень лет на десять старше девочки, а остальные – женщина и мужчина среднего возраста.
Картина была настолько иррациональной и дикой, что Ильберт невольно помотал головой, пытаясь отогнать наваждение. Но это не помогло – ничего, ровным счетом, не изменилось. Пятеро очень слабых, возможно даже серьезно больных людей, да еще и с ребенком, шлепали в сторону грейдера под прицелами тяжелых пулеметов в руках закованных в черную броню конвоиров. Униформа бойцов была не то что бы странной, просто именно такой Дельпи не видел ни в одной стране, где ему довелось побывать – это были черные комбинезоны с интегрированными легкими бронежилетами инаплечниками, с широкими поясами, с большими карманами и набедренными ремнями для закрепления носимого снаряжения. Каждого из штурмовиков защищал еще и сферический шлем с забралом из темного бронестекла.
Наиболее странным из всей экипировки Ильберту показалось оружие конвоиров. Поначалу он решил, что это армейские винтовки или ручные пулеметы неизвестного образца, но когда колонна миновала половину пути и попала в луч второго прожектора, стало ясно, что это не так. Не винтовки это были, так как ни у одной из винтовок не делали такого толстого оребренного ствола, и не пулеметы – ничто не намекало на наличие достаточного для ведения автоматической стрельбы боекомплекта. Ни лент, ни коробов, ни длинных рожковых магазинов.
Да и по форме оружие напоминало скорее модели из фильмов про далекое будущее, нежели хоть один из современных образцов. Прежде всего, в глаза бросались очень развитые системы охлаждения стволов, состоящие из многочисленных ребер, отверстий и патрубков. Так же обращали на себя внимание зализанные формы и длинные продольные цилиндры, расположенные в задней части оружия, возможно, для сохранения весового баланса. В любом случае, ничего подобного Ильберт точно нигде и никогда не видел.
Ощущение нереальности происходящего накрыло его с новой силой. Захотелось ущипнуть себя за руку и просто проснуться. Вытереть холодный пот со лба и жить дальше.
Расстояние до пленников не позволяло в деталях рассмотреть их лица, но все предположения оказались верными – во главе колонны тяжело ступал взрослый мужчина, за ним женщина, парень, мужчина, и девочка-подросток в самом конце. Друг на друга они словно не обращали внимания, или им было уже все равно.
Страх ледяной волной окатил Ильберта. Он как-то сразу понял, со всей невероятной, катастрофической очевидностью, что этих людей привезли сюда убивать. И котлован отрыли чуть глубже, чем требовалось, чтобы перед закладкой фундамента попросту закопать на дне трупы расстрелянных и залить модным теперь строительным композитом из щебня и синтетической клеевой основы.
Это не умещалось в сознании, казалось немыслимым, невероятным, проще было думать, что это сон. Но что толку от этих мыслей? И это дело рук «Реликт Корпорейшн»? Той корпорации, на которую Дельпи собрался работать? От этой мысли стало еще страшнее. Хорошо, что еще не успел стать соучастником этого преступления! Да будь благословенен этот энергетический кризис, из-за которого вышла из строя подстанция! Будь благословенен вырубившийся холодильник и бактерии в нем, ради которых Ильберт забрался в этот лесной массив. И дай бог здоровья непутевому рабочему, по вине которого у машины вышел из строя мотор. И уж точно надо благословить бушменского вождя, посоветовавшего выбирать из всех путей самый трудный. Если бы не все это…
Новая мысль накрыла Ильберта еще одним, плотным и душным, покрывалом ужаса. Он не знал, не понимал причин происходящего, но кто даст гарантию, что происходящее в этом лесу уникально? Может быть сейчас еще где-то, а то и каждую ночь теперь, по всему миру, гремят выстрелы, и люди падают мертвыми в заранее отрытые ямы? А потом их, мужчин, женщин, и даже девочек, зарывают грейдерами, просто забрасывают тяжелыми комьями мокрой глины, заливают слоем быстро твердеющего композита, а над ним возводят сверкающие корпуса офисов, лабораторных комплексов и реликторных станций «Реликт Корпорейшн». Это казалось немыслимым, невероятным, абсурдным, находящимся на грани кошмарного сна, горячечного бреда, а то и сильно переходящим такую грань. Но экипировка и оружие бойцов тоже эту грань переходили с запасом.
Вжавшись в грунт, стиснув в кулаках комья проскальзывающей сквозь пальцы глины, Ильберт все глубже проваливался в черную яму истерики. Он не мог ее выразить явно, боясь, что его услышат, заметят, поставят вместе со всеми у края отрытого котлована и направят в грудь один из этих чудовищно нереальных стволов. Он лишь ломал ногти о попадающиеся камни, тяжело дышал и смотрел, смотрел, как мартышка на танец удава, не в силах отвести взгляд или опустить веки.
Из одного вагончика выбрался крепкий статный мужчина в красной горнолыжной куртке. Прожектор хорошо его освещал, а потому было видно, что он озабочен, чуть нервничает, то и дело поглядывает на часы, но в целом спокоен. Так, словно перед ним происходит разгрузка корабля у причала, которую надо непременно закончить в срок, а не ведут живых людей под прицелами. Ильберт его сразу узнал. Это был ни кто иной, как Рихард Шнайдер, один из двух первооткрывателей реликта, собственной персоной. Ни больше, ни меньше.
Развернувшийся грейдер сдал назад на длину своего корпуса и остановился. Теперь пленников освещали не только прожектора, но и его фары. Водитель выбрался из кабины и закурил электронную сигарету.
Конвоиры выставили всю пятерку пленников вдоль края котлована. Затем неспешно, спокойно, отошли на десяток шагов назад, почти к самому ковшу грейдера. Шнайдер махнул рукой, как судья на автогонках, дающий отмашку стартовым флагом.
У Дельпи замерло дыхание. Кровь шумела в ушах, сердце било изнутри по ребрам. Конвоиры вскинули стволы. Ильберт с усилием выдохнул, хотел попятиться назад, чтобы убраться с этой площадки, но остановился.
Он сам не понял в точности, что его побудило к этому, откуда взялась храбрость, которой не было секунду назад. Может она разгорелась от углей австралийского костра, которые помешивал палкой старик? А может от молнией промелькнувшей в голове мысли, что человек создан для чего-то большего, чем животный страх, заставляющий вжиматься в мокрую глину?
Так или иначе, Ильберт вскочил на колени и выкрикнул во всю глотку:
– Всем стоять! Не двигаться! Здесь Ильберт Дельпи, экологический инспектор!
Наверное, такого поворота дела не ожидал никто. Ни сам Дельпи, ни Шнайдер, ни десять вооруженных штурмовиков, ни пятеро изможденных пленников, ждущих смерти на краю котлована. А потому все, кроме Ильберта, обернулись. Рефлекторно, от неожиданности, но это на пару секунд всех выбило из колеи.
И этой пары секунд хватило, чтобы полностью, коренным образом, изменить ситуацию.
Первым среагировал пленный мужчина, казавшийся самым крепким из всех. Он мог бы просто рвануть вперед, или в сторону, броситься к кучам грунта, за которыми прятался Дельпи и где можно было бы укрыться от пущенных вслед пуль. Но первым делом он сделал не это. Видимо, ему, в отличие от Ильберта, не требовалось вспоминать, долго и мучительно, что человек создан для чего-то большего, чем вжимающий в землю страх. Он сразу, без промедления, схватил на руки девочку, и лишь с ней рванул в сторону конвоиров.
В нем было килограммов девяносто, на вид, и еще около сорока весила девочка. И всей этой массой, разогнанной насколько хватило сил, он ударил одного из штурмовиков, уверенно сбив его с ног. Странное ружье кувыркнулось в воздухе, конвоир отлетел так, словно его зацепил по касательной грузовик. Остальные не сообразили сразу, как реагировать, а через миг соображать было поздно. Подхватив на бегу падающую винтовку и не выпуская прижавшуюся к груди девочку, беглец бросился к грунтовым отвалам, за которыми прятался Дельпи.
Возможно, на короткой дистанции штурмовикам бы удалось поразить бегущего из оставшихся девяти стволов, но он тоже оказался не лыком шит. Закинув девчонку на одно плечо, он перекинул ствол через другое и вслепую, не глядя, открыл огонь.
Ильберт ожидал услышать грохот пулеметной очереди, но звук от странного ружья оказался не менее странным. Раздались хлопки, очень громкие, но все же совсем не такие, как пороховой удар, прессующий воздух. И пули, веером ударившие по штурмовикам, тоже выглядели до крайности странно.
На неспокойном Черном континенте Ильберту несколько раз доводилось стать свидетелем огневых контактов. Он видел и просто пальбу, и перестрелку трассирующими очередями. Но то, что предстало его взгляду на этот раз, было ни на что не похоже. Вылетая из ствола, пули, похоже, разгонялись до такой немыслимой скорости, что разогревались трением о воздух, раскаляясь до собственного ярко-желтого свечения, отлично видимого в темноте.
Больше всего они напоминали яркие метеоры, падающие звезды на ночном небе. Только те белые, а эти имели отчетливый желтоватый оттенок. А вот следы от них оставались точно как от крупных метеоров – в виде спиралей черного дыма, надолго повисающих в воздухе.
Веер этих огненных спиц, выпущенных беглецом, заставил штурмовиков броситься в разные стороны, вместо того, чтобы атаковать. Видимо, даже имея бронежилеты, они понимали, что пуля, разогнанная до столь колоссальной скорости, способна навылет прошить любую броню. Таким образом, они упустили самый удобный для контратаки момент – первый. А потеря инициативы в бою – страшное дело. Порой только инициатива одной из сторон решает, кому победить, а кому утереться и проиграть. Кому жить, а кому умереть.
Ни одна из пущенных беглецом пуль не достигла цели, но огонь был таким плотным, что штурмовикам потребовалась вся их выучка, чтобы перегруппироваться. Троим удалось укрыться за ковшом грейдера, а остальным не оставалось ничего другого, кроме как прыгать в котлован, куда они собирались теми же пулями отправить пленников.
К этому времени, почти непрерывно стреляя, беглец преодолел более половины расстояния до спасительных грунтовых отвалов. Но уже через миг обстановка начала меняться не в его пользу, и происходило это стремительно. Трое штурмовиков, укрывшись за грейдером, теперь представляли для бегущего серьезную опасность, так как, в отличие от него самого, имели возможность точно прицелиться.
Не безоружным оказался и Шнайдер. Только началась заварушка, он выхватил из подмышечной кобуры тяжелую «Беретту» и первым открыл огонь. Его пули зашлепали по глине почти у самых ног беглеца, вздымая высокие грязевые фонтанчики.
К пальбе присоединились и штурмовики, но беглец, прекрасно понимая, что именно они с дальнобойными ружьями представляют наибольшую опасность, пресек их запоздалую контратаку в корне. Он развернулся лицом к ним и, продолжая пятиться, пустил пару прицельных очередей по грейдеру. Эффект получился сокрушительным. Пули пробили тяжелый стальной ковш с такой легкостью, словно он был наскоро склеен из картонных листов. Ильберт отчетливо видел, как металл в месте попаданий тоже до красна раскалялся, а потом медленно остывал.
Штурмовики, осознав, что грейдер для них не защита, решили поискать укрытие за глиняным валом, ведущим к котловану. Но этот маневр дорого им обошелся – они потеряли драгоценное время. Беглец достиг земляных конусов, за одним из которых прятался Дельпи и уже готов был раствориться в темноте, проскользнув между ними, но тут ситуация поменялась снова.
Франт с пистолетом, не ставший отступать вместе с остальными, хорошенько прицелился и сделал роковой выстрел. Пущенная им пуля, прошив воздух, попала в спину девочке, которую тащил на себе беглец.
Удар оказался таким сильным, что сбил мужчину с ног. Но именно это его и спасло, так как едва он рухнул на землю, воздух над ним прошили огненные спицы раскаленных ружейных пуль.
Но для девочки пистолетный выстрел оказался, судя по всему, смертельным. Пуля попала в позвоночник и вошла достаточно глубоко, повредив крупный кровеносный сосуд. Сбитый с ног беглец выронил свою ношу и кубарем прокатился несколько шагов по земле, а из раны в спине распластавшейся девочки взмыл высокий фонтан алой артериальной крови.
В этот миг беглец снова вскочил на ноги и обернулся. Одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы понять – девочку уже не спасти. А если и спасать, то уже не ему. От Ильберта его отделяло не больше пяти шагов, свет прожектора теперь бил мужчине точно в глаза, хорошо освещая лицо.
Ничего более странного, чем его лицо, Ильберт в своей жизни не видел. С этим не могли сравниться ни безумного вида ружья, ни разогнанные до метеоритной скорости пули, ни сама ситуация, стоявшая далеко за гранью бредового кошмара. Это было настолько же странным, как если бы человек на улице вдруг превратился бы в черно-белое видеоизображение или на глазах изумленных прохожих преобразился бы в мультяшного персонажа. Да, такое сравнение, при всей его абсурдности, было бы самым верным, так как то, что происходило с лицом незнакомца, более всего походило именно на визуальный компьютерный спецэффект, наложенный поверх основного, реального, изображения.
Вот, если бы все происходило в кино, а специалисты по графике взяли бы, да нарисовали поверх лица персонажа мерцающую темную сетку. Но ведь это было не кино, не кошмарный сон, в котором такое тоже могло бы иметь место. Это была реальность, черт бы ее побрал! Но это не мешало темной сетке, похожей на рисунок вздувшихся черных вен, покрывать лицо беглеца. Не являться частью лица, не выглядеть подобно татуировке или рисунку, а именно существовать поверх кожи отдельным слоем, мерцать, медленно двигаться и чуть шевелить концами отростков.
Лицо под сеткой было отлично видно, и Дельпи его сразу узнал. Видимо, есть какой-то предел удивления, иначе бы Ильберт точно челюсть до земли отвесил, потому что перед ним был ни кто иной, как Томас Кроссман, другой первооткрыватель реликта и некогда друг Шнайдера. Босой, в безликой робе.
На краткий миг взгляды Ильберта и Кроссмана встретились. В следующую секунду, пригнувшись, как солдат под обстрелом, тот уже растворился в тени от земляной кучи. Словно его и не было.
Ильберт был поражен, шокирован до предела, но это не помешало ему броситься к лежащей лицом вниз девочке. Кровь из ее раны уже не била пульсирующим фонтаном, она растекалась по глинозему огромной лужей, темнея с каждой секундой.
Ильберт не сразу осознал, что плачет. Лишь перевернув девочку на спину, он обратил внимание, что с его щек на ее лоб капают слезы. Но стоило ему вглядеться в ее лицо, ужас с новой силой обдал его холодом. Такая же, как у Кроссмана, темная сетка мерцала над кожей девочки. Только намного, намного более тусклая, почти уже не заметная. И, более того, витиеватый, похожий на венозный, рисунок утончался, съеживался и пропадал, пока не растворился совсем.
Прижав палец к сонной артерии девочки, Ильберт убедился но пульса уже нет. Со стороны котлована приближался топот, точнее чавканье штурмовых ботинок по мокрой глине. Ильберт повернулся туда и встал во весь рост. Что-то в нем словно надломилось в этот момент. Наверное, дал трещину стержень страха, живущий в каждом из людей, но порой определяющий весь их жизненный путь. В тот момент, стоя над трупом девочки, Ильберт уже не боялся. Он готов был голыми руками ломать, крушить, вырывать штурмовикам глотки, но, главное, добраться бы до Шнайдера, пустившего смертельную пулю.
Наверное, у него был такой взгляд, что вооруженные охранники сбавили ход. Вблизи они напомнили Ильберту мифических циклопов, потому что у каждого в лобной части шлема блестел небольшой объектив встроенной видеокамеры.
Но замешательство бойцов длилось недолго. Они не остановились даже, а просто перешли с бега на шаг. Собственно, им уже и спешить было некуда, Ильберт стоял в полный рост, не думая ни бежать, ни защищаться. Он лишь прикидывал, получится ли выбить ружье из рук хоть одного из штурмовиков. Он очень хотел это сделать, ни одно из желаний в его жизни еще не было так сильно. Схватить оружие, вжать приклад в плечо и полоснуть огненным веером по оставшемуся у вагончиков Шнайдеру. Но тот, бросив взгляд на Дельпи, театрально сдул дымок со ствола и засунул пистолет в кобуру под курткой.
Ильберт стиснул зубы от злости, но в этот момент ближайший из охранников крепко пнул его ногой по ребрам. Ильберт с трудом удержался, но тут подоспели остальные, обрушив на него град ударов. Кто бил ногами, кто кулаками в тяжелых перчатках, а кто и прикладом.
Согнувшись и пытаясь закрыть лицо, Дельпи поскользнулся на мокрой глине и шлепнулся на колени. Удары посыпались сверху, словно пытаясь вколотить его, как железнодорожный костыль или сваю, в плотную, чавкающую землю.
Кто-то от души шарахнул локтем по затылку. В глазах полыхнуло от боли, Ильберт сжал веки и ощутил, что куда-то падает. Ему казалось, что его закрутило чудовищным вихрем и тащит вниз, в ледяную, но вместе с тем ярко пылающую бездну. Но на самом деле, он просто крепко приложился щекой о грунт и потерял сознание. Из его носа, смешавшись со слезами и потом, потекла тонкая струйка крови.
Глава 5
В которой Ильберт Дельпи приходит в сознание и сталкивается с цепью неразрешимых загадок, от разгадки которых впрямую зависит его жизнь
Сознание то возвращалось к Ильберту, то снова гасло. Разум еще не в состоянии был что-то адекватно воспринимать, а потому воображение, на основе внешних раздражителей, рисовало совершенно фантасмагоничные картины. Дельпи то летел над красной пустыней в сопровождении золотистых драконов, то снова куда-то падал, то скользил по льду, проваливался сквозь него, снова рушился в колодцы, провалы и пропасти.
Одно из таких падений оказалось болезненнее других. Ильберт грохнулся, то ли в кучу какого-то тряпья, то ли в груду опавших листьев. Вокруг лица было мокро, липко, неприятно. Все тело сотрясалось от лихорадочного озноба, слишком яркого, чтобы являться продуктом воображения.
И Дельпи понял, что пришел в себя. Забытье кончилось, и теперь он лежал на чем-то сравнительно теплом и мягком, лицом в луже собственной рвоты.
Попытка подняться не увенчалась успехом – голова тут же пошла кругом, к горлу подступил новый приступ тошноты. Ильберт понимал, что это последствия сотрясения мозга, знал, что пока просто не надо делать резких движений, и уж тем более не надо вставать. Он лишь перекатился в сторону, чтобы не лежать лицом в луже.
Тьма вокруг была густой, из-за чего Ильберт никак не мог понять, где находится. Можно было ожидать, что после всего произошедшего руки окажутся закованными в наручники, но запястья были свободны. Стен вокруг тоже не ощущалось, хотя, конечно, избив неожиданного свидетеля, охранники, скорее всего, где-то его все же заперли. Вопрос, где и зачем.
Первое, что приходило в голову – от него проще было бы избавиться. Закопать вместе с остальными пленниками на дне котлована, да и дело с концом. Но нынешнее состояние, не смотря на тьму, никак не походило на погребение. Значит, по каким-то, пока непонятным, причинам, свидетеля решили оставить в живых. Но зачем? На взгляд Ильберта, в этом не было ни малейшего смысла.
Более того, Ильберт чувствовал, что не заперт. Отсутствие эха от шороха, легкий ветерок, обдувающий щеку. Все это говорило об открытости окружающего пространства. Но ведь не могли его просто избить и бросить на стройплощадке! Впрочем, на огороженной территории не было ничего, кроме мокрой глины, тогда как Ильберт лежал в ворохе чего-то мягкого и даже теплого.
Он сгреб часть подстилки в горсть и поднес к лицу. Света было мало, но все же достаточно, чтобы понять – это опавшие в прошлом году листья березы. Прелые, с характерным запахом, выделяющие тепло при гниении.
Вот это действительно было странным. Настолько, что выходило, с точки зрения Дельпи, за всякие рамки. Нет, ну действительно! Он стал свидетелем не какого-то корпоративного нарушения, а настоящего преступления, убийства ребенка. И его что, после этого просто избили и отвезли в лес? Бред!
Такой поступок мог быть оправдан только в том случае, если в лес его отвезли умирать. Хотя и это было бессмысленным, проще закопать. Нет тела, нет дела, как говорят полицейские.
Перевернувшись на спину, Ильберт осторожно ощупал себя. Одежда на месте. Нож, что совсем уж странно, на месте. Фонарик, карта, портмоне – все лежало в тех же карманах, что и до избиения. Бред! Ильберт отказывался верить в реальность происходящего. Или в реальность произошедшего?
Да, скорее можно допустить, что не было никаких штурмовиков со странными ружьями, не было расстрела и перестрелки, чем допустить, что свидетеля этих событий отвезли в лес и аккуратно уложили на мягонькую листву.
Но все же это не привиделось. Хотя бы потому, что боль от побоев была совсем уж реальной. Настолько, что и сомнения в других деталях постепенно рассеивались.
Если подумать, объяснение всегда можно найти. Далеко не всегда верное, но хоть чтобы самому не мучиться. Создать, что называется, рабочую версию. Забавно даже, придумывать разумные причины того, что тебя не убили и не зарыли под фундаментом светлого будущего.
А что если система просто дала сбой? Возможно такое? В принципе, да. Можно допустить, что кто-то из охранников, осознав, в сколь страшных делах замешан, перебил остальных и спас единственного свидетеля. А потом сам застрелился. Может даже где-то рядом сейчас валяется его труп.
С большими натяжками, но допустить подобное Ильберт себе позволил. Именно в качестве рабочей версии. В этом даже была некая логика, мол, самому охраннику все равно грозила тюрьма, а сидеть он не хотел, и предпочел свести счеты с жизнью. А Ильберту дал шанс вывести «Реликт Корпорейшн» на чистую воду.
Такое предположение избавляло от пустых раздумий о других возможных причинах чудесного спасения, но, с другой стороны, накладывало и не малую ответственность. Получалось, что многие люди погибли, чтобы дать Ильберту возможность раскрыть перед общественностью истинный лик корпорации. А раз это единственная рабочая версия, то надо не отлеживаться в лесочке, а как можно быстрее добраться до любого полицейского участка. И сообщить обо всем.
Другое дело, что с доказательствами могли возникнуть проблемы. Или как раз нет? Если охранник всех перебил, то на строительной площадке все улики остались в неприкосновенности. Руководство «Реликт Корпорейшн», конечно, попытается их уничтожить, как только обо всем станет известно. Но вряд ли у них было время на это. Возможно, еще никто ни о чем не знает. А раз так, надо спешить.
Чем больше Ильберт отлеживался, тем лучше ему становилось. Если поначалу, только очнувшись, он не слышал ничего, кроме шума собственной крови в ушах, то теперь слух почти полностью восстановился, да и зрение тоже. Теперь тьма не казалась такой уж густой, стало видно колышущиеся над головой ветви березы и мутное пятно почти полной луны, свет которой с трудом пробивался через плотную пелену туч.
Ильберт попытался сесть. Его еще мутило, но уже не так безнадежно. Цепляясь за древесный ствол и сдирая бересту ногтями, он поднялся на колени. Ясно было, что передвигаться по лесу в таком состоянии будет не просто.
Хуже всего, что не было ни малейшего представления о текщем местонахождении. Ни компас, ни карта, почему-то оставленные ему, не могли в этом помочь, так как кругом не было ни одного из обозначенных ориентиров, к которому можно привязаться. Для точного же определения своего местоположения необходимо брать азимут сразу на две точки. А тут и одну не отыскать.
Можно предположить, что его не увезли далеко, а бросили в том же лесном массиве, где все произошло – между озером Ле Гран и шоссе А 42. Но с такой же вероятностью все могло быть и не так, а «рабочая версия» запросто могла оказаться бредом собачьим, не имеющим к реальности ни малейшего отношения. Его могли увезти километров на сто к северу, например, бросить посреди дремучего леса, и дело с концом.
Но во всем ведь должна быть хоть какая-то логика! Если завезли, то зачем оставлять карту, компас и нож? Что за дурь? А если оставаться в рамках рабочей версии? Тогда что мешало неизвестному благодетелю сделать пометку на карте там, где он бросил Дельпи, прежде чем отстрелить себе голову? Но никаких пометок на карте не было. Зато обнаружился не менее интересный факт. Пропал телефон из кармана. С него все равно нельзя никуда позвонить, так как батарея разряжена, но тогда тем более! Если спасение Дельпи – дело рук благодетеля, то зачем тогда телефон изымать? Наоборот ведь, чем быстрее общественность узнает о произошедшем, тем лучше! Но телефона не было.
Еще больше Ильберт удивился, когда открыл портмоне. Сто пятьдесят евро оставались на месте, а вот удостоверение экологического инспектора кто-то аккуратно изъял. Не тронув остального.
