Крадущиеся на глубине. Боевые действия английских подводников во Второй мировой войне. 1940–1945 гг.

скачать книгу бесплатно


Глава 2

МОЙ ПЕРВЫЙ ПОХОД

Серым октябрьским утром мы стояли на мостике «Н-28» и махали нашим друзьям, пришедшим на причал Паркстон пожелать нам удачи. Мы спустились по реке в море и заняли позицию за кормой адмиралтейского траулера, который должен был нас вывести. Его задачей была защита субмарины не столько от врагов, сколько от собственных судов и самолетов. Субмарина без сопровождения у нас считалась вражеской со всеми вытекающими отсюда последствиями. И хотя береговую авиацию всегда предупреждали о движении наших субмарин, вид одинокой подводной лодки на поверхности мог спровоцировать жаждавших деятельности летчиков на нападение. И такие случаи в действительности имели место.

Видимость была плохой, свежий восточный ветер усиливал обычную для Северного моря зыбь. Весь день мы шли зигзагом и поздно ночью достигли начала секретного прохода через минное заграждение вдоль восточного побережья. Здесь траулер просигналил нам: «Хорошей охоты!», повернул назад и вскоре скрылся в темноте. Мы остались одни и взяли курс на восток.

Сначала все шло нормально, и вскоре мы достигли нужного района. Здесь нам пришлось столкнуться с первой трудностью – определением собственного местоположения. Мы погрузились незадолго до рассвета неподалеку от голландского побережья и все утро двигались по направлению к нему. Море было спокойным, небо – серым, а видимость вполне приличной. К полудню мы, наконец, увидели землю, и всю вторую половину дня капитан и Джок занимались взятием пеленгов через перископ и пытались установить соответствие между белыми постройками на безликом берегу и отметками на карте. В конце концов, они установили наше местонахождение и принялись курсировать вдоль берега на участке длиной примерно пять миль, внимательно осматривая пустынную поверхность моря. Но только на третьи сутки произошло нечто, нарушившее монотонность нашего «подводного дежурства».

За четыре следующих года мы привыкли к рутинным обязанностям. Когда субмарина погружается, всплывает или выполняет атакующий маневр, всем членам экипажа находится дело. Но во время долгих часов ожидания, когда мы «несем дежурство», экипаж делится на три вахты: красную, белую и синюю; по два часа вахты, четыре отдыха.

Каждая вахта состояла из необходимого числа людей, чтобы поддерживать заданную глубину и обеспечить работу на перископе. Два оператора горизонтальных рулей сидели по левому борту перед панелью с приборами и периодически поворачивали находящиеся перед ними маховики. В левом переднем углу возле гирокомпаса располагался рулевой, неподалеку от него – механик, отвечающий за работу приборов, управляющих процессами вентиляции и продувки и установленных на панели по правому борту, а также за подъем и опускание перископов. Подводники несли вахту не только в посту управления, но и в машинном отделении. В кормовом отсеке находился торпедный оператор, который подчинялся командам машинного телеграфа из поста управления (все было устроено так же, как и на наземных кораблях: диск с делениями, соответствующими нужной скорости – малой, средней, полной, и направлению – вперед, назад. Он управлялся вручную. В машинных отделениях стояли репитеры). Кроме того, вахту нес акустик, который с помощью установленных с наружной стороны корпуса гидрофонов мог услышать шум приближающегося судна. А в крошечном закутке, расположенном под постом управления, помещался трюмный машинист, манипулировавший по команде старшего помощника или вахтенного насосами и разными клапанами. Он мог заполнить водой или, наоборот, продуть любой из танков на субмарине для погружения или всплытия.

Теперь мне пришлось овладеть хитрой наукой наблюдения через перископ. Когда я впервые пришел на пост управления, чтобы принять вахту у номера один, меня просто распирало от гордости, сознания собственной важности и любопытства. Первым делом он подвел меня к столу для прокладки, показал на карте, где мы находимся, и наземные ориентиры, по которым я должен определяться каждые полчаса. Затем он показал мне, как выглядят эти ориентиры в перископ, и убедился, что я могу распознать их. После этого он жизнерадостно улыбнулся, сказал: «Она[3 - У англичан корабль – женского рода. (Примеч. пер.)] вся твоя, парень» – и ушел, оставив меня ответственным за корабль.

– Поднять перископ! – пробормотал я, старясь показать, что такие приказы для меня привычны.

Первым делом я, как положено, произвел беглый круговой осмотр местности на малом увеличении. Убедившись, что вблизи нет вражеских судов и самолетов, я приступил к тщательному изучению каждой четверти горизонта на большом увеличении. Иногда картинка начинала тускнеть и расплываться, это набежавшая волна заливала верхние линзы, расположенные всего лишь в нескольких дюймах над поверхностью воды. А я продолжал внимательно всматриваться в даль, пытаясь разглядеть верхушку мачты или едва уловимый дымок, которые могли означать приближение цели. В завершение процедуры я произвел еще один круговой обзор, следовало убедиться, что к нам никто не подкрался сзади, и приказал убрать перископ. Через некоторое время снова последовало «Поднять перископ!», потом «Убрать перископ!», и так на протяжении всей вахты. Внимательно осматривая покрытый легкой дымкой берег, я не мог не чувствовать пикантность ситуации: мы, англичане, живем: спим, едим, общаемся друг с другом – так близко от врага, но остаемся для него невидимыми.

Во всяком случае, мы надеялись, что нас никто не замечает. Все время, когда ведется перископное наблюдение, следует принимать меры, чтобы он поднимался над водой не более чем на несколько дюймов[4 - 1 дюйм = 2,54 см. (Примеч. ред.)]. Если операторы горизонтальных рулей по невнимательности или из-за отсутствия опыта не удержат перископную глубину тридцать футов или если лодка плохо дифферентована, может оказаться, что перископ поднимется над водой на несколько футов. Тогда его нетрудно обнаружить с берега. Это легко поправить, немного опустив перископ, но тогда наблюдение приходится вести согнувшись, что не слишком удобно и довольно утомительно. Лучше следить за дифферентом.

Исходя из сказанного представляется очевидным, что, кроме наблюдения и определения местоположения корабля, вахтенный офицер обязан постоянно следить за глубиной. За дифферент в первую очередь отвечает старший помощник. Именно он руководит закачиванием в балластные танки нужного количества воды, чтобы корабль двигался горизонтально и обеспечивалась нейтральная плавучесть. По кораблю постоянно перемещаются люди, плотность забортной воды подвержена колебаниям, поэтому в течение дня периодически появляется необходимость корректировки дифферента. Это тоже входит в обязанность вахтенного офицера. Понятно, что неопытному человеку, каким я был в те дни, непросто угадать по поведению лодки, что у нее дифферент на корму или нос. Если дифферент нарушен так, что горизонтальные рули не могут удержать корабль на нужной глубине, восстановить управляемость можно увеличением скорости, повысив эффективность рулей. Но при большом нарушении дифферента увеличение скорости уже не поможет, и вам придется стать главным действующим лицом неприятного и постыдного спектакля, когда лодка вынырнет на поверхность в непосредственной близости от неприятельского берега. Следствием этого явится незамедлительное появление в посту управления разгневанного капитана. Может произойти обратное: слишком тяжелая субмарина начнет тонуть и будет продолжать погружаться до тех пор, пока вы не сумеете восстановить управляемость. Следствием всего перечисленного является еще и истощение ресурса батарей. Так что, как ни крути, а лучше постоянно следить за дифферентом.

Два часа перископного наблюдения – это не мало и требует большего напряжения, чем кажется на первый взгляд. Особенно это ощущается в первое время, когда с непривычки глаза начинают болеть и слезиться. К тому же работа на перископе требует большого внимания. Всякий раз приходится повторять себе: «В этот момент вражеский корабль может приближаться к линии горизонта и сейчас окажется в пределах видимости. Чем раньше я его обнаружу, тем больше времени будет у капитана для подготовки атаки, если это наша потенциальная мишень, или чтобы убраться подальше, если он охотится за нами». Когда период вынужденного безделья затягивается, очень легко расслабиться и потерять бдительность. Чувство опасности притупляется, ослабляется внимание, и однажды, лениво оглядывая ставший привычным морской пейзаж, можно не заметить тонкую иголку мачты, появившуюся на горизонте. Когда через несколько минут ты снова поворачиваешь перископ в этом направлении – боже мой! – оказывается, что на тебя надвигается огромный корабль, который подошел совсем близко, и отчетливо видны мачты, дымовые трубы, надстройка и даже люди на палубе.

Джоку выпало первым заметить в перископ потенциального противника. Шел третий день похода. После ленча я клевал носом в кают-компании. Неожиданно меня разбудил крик: «Капитана в пост!» В мгновение ока Вингфилд уже стоял возле перископа. Номер один и я подошли ближе, чтобы ничего не пропустить.

– В чем дело, штурман? – поинтересовался капитан у Джока.

– Мне кажется, мачта, сэр.

– Ах, вот она… – сказал капитан после небольшой паузы. – Хорошая работа, штурман. А вот и еще одна… Приготовиться к погружению!

Приказ передали в носовые и кормовые отсеки, и субмарина ожила. По проходам поспешно шагали люди, торопясь занять свои места. Номер один занял пост за спинами операторов горизонтальных рулей, наблюдая за показаниями глубиномеров. Несколько негромких команд – и дифферент, нарушенный беготней людей по кораблю, был восстановлен.

Будучи «третьей рукой», при атаке я должен был обеспечивать работу вычислительного прибора, в просторечье именуемого «фруктовой машинкой»[5 - «Фруктовая машинка» – вычислительная машина, имеющая электрическое соединение с гирокомпасом. После ввода в нее информации капитана она дает схематическую картинку атаки и, если расчеты капитана достаточно точны, с большой степенью достоверности указывает время выстрела. (Примеч. авт.)]. Но пока капитан не собирался атаковать, и я имел возможность наблюдать за ним у перископа. От возбуждения меня была дрожь. Невозможность видеть своими глазами, что происходит на поверхности, буквально сводила с ума. Нам оставалось только строить предположения, следя за выражением лица капитана. Некоторое время он молчал. Мы думали, что он пытается определить, с какими кораблями мы встретились. В его глазах играли лучи света.

В конце концов он повернул ручки перископа и приказал:

– Убрать перископ, право руля 15, курс 285. – Обернувшись к старшему помощнику, он пояснил: – Думаю, это два минных тральщика. Проверяют безопасность судоходных путей. Атаковать нет смысла. Мы только упустим возможность выбрать лучшую цель. Уйдем с дороги и продолжим наблюдение.

Царившее в посту управления напряжение сразу ослабело. Новость о том, что мы повстречались с минными тральщиками, быстро распространилась по лодке. Мы решили затаиться, пока они пройдут, и медленно поползли в сторону под прямым углом к направлению движения вражеских кораблей. Капитан продолжал вести за ними наблюдение и постоянно брал пеленги и расстояния, чтобы Джок мог нанести их курс и скорость на карту. Когда они скрылись из виду, мы снова вернулись к прерванному дежурству.

В этот день больше ничего не произошло, но первая встреча с врагом заставила нас почувствовать, что неожиданность может произойти в любой момент, поэтому к наступлению ночи все были настороже.

В боевом походе самым опасным для субмарины является ночное всплытие. Нужно дождаться наступления полной темноты (за полчаса до этого в перископ уже ничего не видно), а чтобы избежать случайного столкновения, приходится погружаться на большую глубину. Примерно на полчаса мы совершенно ослепли и шли вперед, полагаясь только на гидрофоны, которые должны были услышать приближающуюся опасность. Воздух в лодке стал тяжелым, и дышать стало тяжело. Летом дни длинные, поэтому мы погружались около четырех часов утра и всплывали после девяти вечера. А нехватка воздуха и связанный с этим дискомфорт ощущался даже в конце значительно более короткого зимнего дня. Ночью видимость плохая, а после всплытия нам еще требовалось время, чтобы легкие и кровь снова приспособились к свежему морскому воздуху, только после этого острота зрения восстанавливалась полностью.

За двадцать минут до всплытия последовал приказ: «Отключить освещение!» Яркий свет в посту управления и носовых отсеках погас, вместо этого были включены едва заметные тусклые лампочки, чтобы капитан, вахтенный офицер и впередсмотрящие могли приспособиться к темноте. Когда человек смотрит в темноте, он использует совсем другой набор мышц, чем при свете. Для полной перестройки требуется не меньше пятнадцати минут. Обычное освещение производит такой же эффект на эти мышцы, как прикосновение к рогу улитки.

Подготовка к всплытию происходит в полутьме, поэтому эта сцена выглядит несколько зловещей. Подводники считают момент всплытия самым опасным. Наверху ночь, возможно, нас успел обнаружить эсминец и терпеливо ждет, когда мы появимся на поверхности рядом с ним. Поэтому все вахтенные выполняют свои обязанности с повышенным вниманием. Капитан ни на минуту не покидает пост управления. Акустик до боли в ушах вслушивается в звуки моря. Дождавшись сообщения, что вокруг все чисто, капитан приказывает всплыть на перископную глубину и медленно обозревает поверхность воды. Из-за отсутствия света он ничего не может разглядеть, но надеется угадать силуэт опасности, если она находится поблизости. Кроме того, было бы верхом глупости всплывать, если, к примеру, заметишь на поверхности луч прожектора. Но капитан не видит ничего. Акустик докладывает об отсутствии подозрительных шумов.

– Всплываем, – решает капитан.

Связист встает со своего места и открывает крышку нижнего люка боевой рубки. Номер один докладывает капитану:

– К всплытию готовы, сэр.

– Убрать перископ, – командует капитан, – всплываем.

Он быстро направляется к трапу в боевую рубку. За ним следует сигнальщик, а у трапа уже ждут впередсмотрящие. Мы всплываем, сопровождаемые свистом сжатого воздуха, заполняющего балластные танки. Капитан распахивает верхний люк. Воздух с шумом вырывается из лодки, создавая в рубке эффект небольшого урагана, неся с собой запахи мазута от сточных вод и капустного супа из камбуза, где кок уже приступил к приготовлению ужина. Впередсмотрящие следовали за капитаном. Мы прекратили продувку цистерн и ждали первого приказа. Лодка плавно покачивалась на волнах. Стоя внизу, я задрал голову и заглянул в открытый люк. Небо было чистым, и я отчетливо видел яркую звездочку, качающуюся в рамке верхнего люка. Мы медленно двигались вперед на электродвигателях. На мостике капитан и впередсмотрящие пристально вглядывались в темноту: мы не могли запустить дизели, не убедившись, что нас никто не услышит.

– Пост управления! – раздался голос капитана из переговорного устройства.

– Пост управления слушает, – ответил рулевой.

– Запустить главные двигатели.

Стало ясно, что наверху все в порядке. Машинный телеграф звякнул, передавая приказы в машинное отделение, и очень скоро ожили дизели. По помещениям пронесся приятный свежий ветерок, выдувая из наших сонных мозгов остатки сна. Во время пребывания на поверхности моря курить запрещалось. Все погасили сигареты. Я отправился в кают-компанию, надеясь получить горячий ужин, а потом подняться на мостик.

Минные тральщики встречались нам почти каждый день. В условиях плохой видимости мы использовали их в качестве ориентиров. А на девятый день они появились вместе с большой, тяжело загруженной баржей. Это была не слишком хорошая цель, но при отсутствии другой капитан решил атаковать ее, чтобы поддержать боевой дух. Планировалось выпустить две торпеды.

Приказ начать атаку заставил мое сердце биться быстрее. Но внешне спокойно я подошел к своей машине, включил ее и приготовился вводить исходные данные в точном соответствии с тем, как меня учили. Игра началась.

– Поднять перископ! Пеленг… Дистанция… Я нахожусь от цели справа по носу… Курсовой 10 градусов…

Данные о пеленге и дистанции сообщал старшина, стоявший за спиной капитана. Я должен был ввести исходные данные в машину и получить от нее ответ, который поможет капитану выйти на атакующую позицию и нажать кнопку, чтобы выпустить торпеду, в нужный момент.

Некоторые из полученных мной цифр передавались Джоку, который наносил их на карту. Перед ним стояла задача первостепенной важности – оценить скорость противника.

Атака развивалась медленно. Если верить нашим расчетам, вражеские суда двигались со скоростью 6–8 узлов. Согласно моим вычислениям, момент атаки приближался. Теперь я должен был получить от машины угол наведения. Иными словами, торпеда должна выйти в тот момент и под таким углом, чтобы, учитывая скорости и направления движения цели и самой торпеды, они обязательно встретились. К счастью, это была несложная атака, и, когда капитан спросил: «Угол наведения?» – «Пять, красный, сэр», – с готовностью ответил я.

(Следует отметить, что пеленги и углы атаки «привязываются» к борту: красный – левый, зеленый – правый.)

– Первую и вторую трубу к выстрелу! Поднять перископ! Убрать перископ! Поднять перископ! Пять, красный! Приготовиться! Первая пошла, вторая пошла… Убрать перископ!

Когда из носовых труб вышли торпеды, я почувствовал увеличение давления на барабанные перепонки. Лодка содрогнулась, словно внезапно налетела на что-то очень большое и мягкое. В напряженном молчании мы ждали взрывов, мысленно представляя, как торпеды на скорости сорок узлов направляются к жертве. А тем временем лодка отвернула вправо и капитан несколько раз взглянул в перископ. Секунды казались часами.

Увы, взрывов не последовало.

– Извините, парни, боюсь, мы промазали, – сказал явно раздосадованный капитан.

Мы были так разочарованы, что об этом даже не хочется писать. К тому же теперь следовало ожидать ответного удара. В очередной раз приникнув к окулярам перископа, капитан увидел, что оба минных тральщика изменили курс и идут к нам. Очевидно, они заметили следы торпед в воде, и это им не понравилось.

– Погружаемся на 100 футов, номер один. Приготовиться к бомбежке. Соблюдать полную тишину в отсеках.

Стрелка глубиномера вздрогнула и поползла по шкале: 40 футов, 50, 90… Здесь операторы горизонтальных рулей уменьшили угол погружения и на глубине 100 футов выровняли лодку. Мы снова ждали взрывов, но теперь с несколько другим чувством.

Акустик сообщил, что слышит шум винтов за кормой, и почти сразу лодка резко вздрогнула, как от удара гигантского молотка; послышался пугающий громкий реверберирующий звук, который, по моему мнению, должен был разнестись по океанским просторам всей нашей планеты. К моему немалому удивлению, освещение даже не мигнуло.

– Не слишком близко, – заметил капитан.

И это называется не близко?! Он еще не успел договорить, как лодку потряс еще один удар, сопровождавшийся грохотом, потревожившим обитателей морского дна на много миль вокруг. Но у нас не было никаких повреждений.

– Слабый контакт, 160 градусов, красный, – доложил акустик. – Ведет поиск гидролокаторами.

– Кажется, я слышу его гидролокатор, – сказал капитан.

Прислушавшись, я тоже уловил слабый звук, словно снаружи кто-то постукивал по корпусу лодки. Почему-то мне пришло в голову, что так же постукивала палка Пью из «Острова сокровищ» по дорожке. Было такое чувство, что ты заперт в темной комнате, а рядом находится слепой маньяк, который ищет тебя, протягивая свои скрюченные пальцы. Возможно, враг уже услышал наше эхо и теперь приближается, чтобы убить.

Однако взрывов больше не было, и мое боевое крещение прошло достаточно легко. Еще час мы провели в напряженном ожидании, но ничего не произошло. Волны гидролокаторов больше не ударяли по корпусу лодки, акустик доложил, что шум винтов быстро удаляется. В конце концов капитан принял решение всплыть на перископную глубину и посмотреть, что происходит наверху. С большим облегчением мы услышали, что вражеские корабли находятся далеко за кормой и, судя по всему, уходят.

До окончания похода мы их больше не видели. А через три дня мы получили приказ возвращаться на базу. Нас предупредили, что на обратном пути мы можем встретить «Н-49», которая пойдет нам на смену, но мы никого не увидели. При возвращении домой нам довелось еще раз встретиться с врагом. Мы подходили к побережью Суффолка, когда неожиданно над нашими головами из низко плывущих облаков вынырнул немецкий истребитель. Я скомандовал срочное погружение, впередсмотрящие быстро скатились вниз по трапу, но стало ясно, что немец нас заметил. Самолет сделал разворот и пошел прямо на нас. Я уже закрывал крышку люка, когда по палубе застучали пули: немец открыл огонь из пулеметов. Я задраил люк и так торопился в пост управления, что не удержался на трапе и мешком шлепнулся на пол, изрядно поцарапавшись. Пулеметные очереди не могут повредить прочный корпус лодки, поэтому мы выждали некоторое время и продолжили путь домой.

В условиях плохой видимости нам потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить ожидающий нас корабль сопровождения. Мы благополучно прибыли в Харвик, получив возможность вдоволь помокнуть в горячей ванне, отведать свежей пищи и насладиться приятным чувством того, что мы благополучно вернулись из своего первого боевого похода и приобрели серьезный опыт. Половина команды получила краткосрочные отпуска. Я был в числе счастливчиков. Съездив на четыре дня в Лондон, я вернулся в Харвик и начал готовиться к следующему походу.

Мы должны были выйти в море на следующий день после возвращения «Н-49». В день, когда ожидался подход «Н-49», я пришел в штаб за таблицами опознавательных сигналов. В комнате, кроме меня, находился штабной офицер, который вел себя как-то странно. Несколько раз я пытался с ним заговорить, но получал невразумительные ответы и понял, что произошло нечто серьезное. Судя по его внешнему виду, предыдущую ночь он даже не ложился спать. Я невинно поинтересовался, когда ожидается подход «Н-49». После продолжительной паузы он вздохнул и, не глядя мне в глаза, пробормотал, что «Н-49» не пришла в точку встречи с сопровождающим кораблем и не отвечает на вызовы по радио. Конечно, нельзя исключить возможность того, что лодка получила повреждения и ее радиоаппаратура вышла из строя, но… В завершение он сказал, что надежда еще есть, и предупредил, чтобы я до поры до времени не болтал.