Лягушки

скачать книгу бесплатно

Осмотрев корову, тетушка сочувственно, но в шутку заключила: «Еще один вперед ногой идет».

Нас она выставила во двор, опасаясь, что увиденное шокирует. Слыша ее громкие распоряжения, мы пытались представить, как отец под ее руководством помогает корове родить. То был вечер пятнадцатого дня по лунному календарю, и когда на юго-востоке взошла луна, залив ярким светом небо и землю, тетушка крикнула: «Ну вот, родился!»

Мы с радостными воплями рванулись в сарай, где обычно мололи муку, и увидели позади коровы маленькое тельце, покрытое липкой жидкостью. «Вот и славно, телочка!» – удовлетворенно воскликнул отец.

«Вот уж диво дивное, – раздраженно откликнулась тетушка. – Как женщина родит девочку, мужчины пригорюниваются; а как корова принесет телочку – улыбаются во весь рот!»

«Так телочка вырастет, может телят наплодить!» – сказал отец.

«А у людей что? Маленькая девочка вырастет, разве не сможет тоже детей нарожать?»

«Это дело другое», – сказал отец.

«И чего тут другого!» – не отступала тетушка.

Увидев, что она разволновалась, отец не стал больше с ней спорить.

Корова, повернувшись к телочке, вылизывала ее мокрое тельце. Ее язык, похоже, имел чудодейственное воздействие, придавая силу тем местам, где он прошелся. Все наблюдали за этим, вздыхая от нахлынувших переживаний. Глянув украдкой на тетушку, я увидел, как она стоит, раскрыв рот, и ее взгляд исполнен любви, словно это ее корова облизывает своим языком или она сама облизывает телочку. Когда корова облизала ее почти всю, телочка, дрожа, встала на ноги.

Мы нашли таз для умывания, налили воды, принесли мыло и полотенце, чтобы тетушка могла помыть руки.

Бабушка сидела у очага, раздувая мехами огонь, а матушка стояла перед каном и раскатывала тесто для лапши.

Помыв руки, тетушка заявила: «Умираю, как есть хочется! Сегодня в вашем доме поужинаю».

«А разве это и не твой дом?» – спросила матушка.

«Так-то так, – сказала бабушка. – Только вот она уже сколько лет ни разу ложки в котел не запускала».

Прабабушка в это время стояла у окружавшей двор стены и звала тетушку вернуться в дом и поесть. «Я же не задаром на вашу семью работаю, – отвечала тетушка. – Вот здесь и поужинаю». – «Тетка твоя завсегда переживает, – продолжала прабабушка. – Съешь у нее чашку лапши, так всю жизнь поминать будут». К стене с кочергой в руках подлетела бабушка: «Коли голодна, зайди да съешь чашку, а коли нет – катись отсюда». – «Не буду я ничего твоего есть», – отвечала та.

Когда лапша поспела, матушка положила с горкой большую чашку и велела старшей сестре отнести прабабушке. Лишь через много лет я узнал, что она так спешила, что грохнулась, как собака кидается за кучкой дерьма, лапша рассыпалась, а чашка разбилась. Чтобы ее не ругали, прабабушка принесла другую чашку из дома и велела сестре отнести обратно.

Тетушка поговорить любила, а мы охотно ее слушали. Поев лапши, она села сбоку на край кана, опершись спиной о стенку, и открыла свою шкатулку с рассказами. Она сотни дворов исходила, с какими только людьми не познакомилась, столько преданий и любопытных случаев слыхивала, а при рассказе не скупилась что-то приукрасить для красного словца, и это делало ее рассказы увлекательными, как у сказительницы. В начале восьмидесятых, когда мы смотрели по телевизору серию выступлений знаменитой сказительницы Лю Ланьфан, матушка не преминула заметить: «Ну вылитая ваша тетушка! Если не врачом, то прекрасной рассказчицей бы стала!»

В тот вечер она начала рассказывать с того, как в Пинду состязалась в уме и смелости с командиром японцев Сугитани. «Мне тогда семь лет было. – Она глянула на меня. – Почти такая же, как Сяо Пао. И вот вместе с вашей прабабушкой и вашей бабушкой попали мы в Пинду. По приезде нас заперли в какой-то темной комнате с двумя огромными овчарками у входа. Этих овчарок обычно кормили человечиной, при виде маленького ребенка они тут же высунули языки. Ваши прабабушка с бабушкой всю ночь проплакали. А я не плакала, как легла, тут же заснула и проснулась, когда уже был день. Не знаю, сколько дней и ночей нас продержали взаперти в этой темной комнате, пока не переместили в изолированный дворик. Там росла сирень, от нее разносился такой аромат, что кружилась голова. Потом пришел какой-то шэньши[17 - Шэньши – одно из сословий старого Китая, семьи сдавших экзамены и получивших государственные должности, зд. деревенский интеллигент.] в длинном халате и в цилиндре и сказал, что командующий Сугитани изволит пригласить нас на банкет. Ваша прабабушка с бабушкой только и знали, что плакали и боялись идти. Тогда этот шэньши обратился ко мне:

– Барышня, поговори ты с бабушкой и матерью, пусть не боятся, командующий Сугитани не желает причинять вам зла, он лишь хочет завести дружбу с господином Вань Люфу.

Я и сказала:

– Бабушка, мама, не плачьте, какая польза от вашего плача? Крылья у вас от этого вырастут? Великая стена от ваших рыданий рухнет?

– Хорошо сказала! – захлопал в ладоши шэньши. – Маленькая, а во всем разбираешься. Вырастешь, наверняка незаурядным человеком станешь.

Под моими уговорами ваши прабабушка с бабушкой плакать перестали. В сопровождении этого шэньши мы сели в запряженный черным мулом экипаж и поехали, поворачивая туда-сюда не знаю сколько раз. Въехали в роскошный особняк с высокими воротами с двумя часовыми на входе – слева „желтопузый“[18 - Желтопузый – презрительная кличка солдат китайских соединений японской армии.], справа – японский солдат. От ворот мы проследовали в глубь особняка, пересекали дворик за двориком, казалось, это будет длиться вечно. Наконец попали в большую приемную в виде сада – резные двери, окна и перегородки, глубокие кресла из сандалового дерева. Командующий Сугитани в кимоно, со складным веером в руках, по неторопливым движениям можно судить, что человек культурный. Несколькими вежливыми фразами на литературном китайском он пригласил нас занять места за большим круглым столом, уставленным изысканными яствами. Ваши прабабушка с бабушкой не смели к палочкам прикоснуться, а мне на это дело наплевать, поем у этого сукина сына! Палочками орудовать неудобно, так я предпочла загребать щепотью – и в рот. Сугитани с рюмкой вина, улыбаясь, смотрел, как я ем. Наелась, руки о скатерть вытерла, и на меня навалилась усталость. Тут Сугитани спрашивает:

– Барышня, если предложить твоему отцу прибыть сюда, хорошо это или плохо?

Я уставилась на него:

– Плохо.

– Почему? – спросил Сугитани.

– Мой отец – Восьмая армия, – заявила я, – а ты – японец. Восьмая армия бьет японцев. Не боишься, что мой отец придет и побьет тебя?»

Тут тетушка задрала рукав и глянула на наручные часы. В те времена во всем уезде таких часов было не больше десятка, и одни из них на руке моей тетушки.

– Ого! – удивился старший брат. У нас в семье только он видел такие. Он тогда ходил в уездную среднюю школу, там наручные часы носил советский учитель, который приезжал преподавать русский язык. – Наручные часы! – воскликнул брат.

– Наручные часы! – подхватили мы с сестрой.

Тетушка, сделав вид, что не принимает этого всерьез, опустила рукав:

– Ну часы и часы, чего шум подымать?

Ее намеренно пренебрежительные слова еще больше подстегнули наш интерес. Сначала пробный шар запустил старший брат.

– Тетушка, я видела часы у учителя Цзи, но только издалека… Разрешите глянуть…

Запросили вслед за братом и мы:

– Тетушка, позвольте посмотреть!

– Ну вы озорники, – усмехнулась тетушка. – Всё углядите, какие-то никудышные часы, что там смотреть!

Но часы все же сняла и подала старшему брату.

– Осторожно смотри, – громко предупредила со стороны матушка.

Брат с превеликой осторожностью взял часы, сперва рассмотрел на ладони, потом поднес к уху послушать. Когда он насмотрелся, настала очередь старшей сестры, потом второго брата. Второй брат лишь глянул одним глазом, не успел и к уху поднести, как старший отобрал у него часы и вернул тетушке. Я от злости аж расплакался.

Матушка меня изругала.

– Сяо Пао, вырастешь, еще дальше пойдешь, – утешала меня тетушка. – Стоит ли переживать, что у тебя нет часов?

– Такому, как он, и часы носить? – хмыкнул старший брат. – Да хоть завтра тушью ему на руке нарисую.

– Внешность обманчива, нельзя по малому судить о целом, как говорится, море мерой не перемеришь. Не смотрите, что Сяо Пао некрасив, вырастет – непременно больших успехов добьется! – сказала тетушка.

– Если он добьется больших успехов, то и свинья в хлеву тигром станет! – съязвила старшая сестра.

– Тетушка, а где они сделаны? И что за марка? – спросил старший брат.

– Швейцарские, – отвечала тетушка. – «Эникар».

– Ого! – снова поразился старший брат. Ему вторили другой брат с сестрой.

– Расквакались, жабы! – насупился я.

– Сестренка, и сколько же стоит эта штуковина? – спросила матушка.

– Не знаю, друг подарил.

Матушка смерила ее взглядом:

– Это какой, интересно, друг может дарить такие дорогущие вещи? Не их ли дядюшка?

– Скоро двенадцать, – поднялась тетушка. – Надо спать ложиться.

– Слава небу и земле, – резюмировала матушка. – Сестренка наконец пристроена, как говорится, у знаменитой красавицы появился хозяин.

– Вот только не выноси этого за порог, все только начинается, как говорится, даже первая черта иероглифа «восемь» еще не начертана! – И тетушка повернулась к нам: – Вы тоже смотрите не болтайте, не то шкуру спущу.

На другой день поутру старший брат, которого, наверное, мучила совесть, что он накануне не дал мне посмотреть тетушкины часы, нарисовал мне часы авторучкой на кисти. Нарисовал очень похоже, смотрелось красиво. Я эти свои «часы» очень берег, старался, чтобы на них не попадала вода, когда мыл руки, прятал от дождя, подрисовывал братниной авторучкой, когда рисунок стал выцветать, и он продержался у меня на руке месяца три.

6

Как выяснилось, часы прислал тетушке военный летчик. Это в те времена – и военный летчик! Услышав эту новость, сестра с братом расквакались как лягушки, а я принялся кувыркаться по земле.

Это было радостное известие не только для нашей семьи, но и для всех земляков. Все считали, что тетушка и летчик – идеальная пара. Повар Ван на школьной кухне, который принимал участие в сопротивлении американской агрессии и оказании помощи корейскому народу, сказал, что летчики сделаны из чистого золота. «Разве можно из золота сделать человека?» – усомнился я. Тот в присутствии еще евших учителей и партработников сказал: «Дурачок ты, Вань Сяо Пао, честное слово. Я имел в виду, что для подготовки летчика государству нужно затратить колоссальные суммы, которые сопоставимы со стоимостью семидесяти килограммов золота». Вернувшись домой, я передал эти его слова матушке, которая ахнула: «Силы небесные! Вот придет этот зять к нам в гости, и как прикажете его принимать?»

В то время среди нас, детей, каких только мифов не ходило о летчиках. Мать Чэнь Би, когда была в Харбине, видела там советских летчиков: все как один в куртках на меху, высоких сапогах на меху, с золотыми зубными коронками, золотыми наручными часами, едят сосиски с хлебом и пьют пиво. Сын кладовщика зернового склада Сяо Шанчунь, Сяо Сячунь (Нижняя губа) (впоследствии он сменил имя на Сячунь – Раздольная весна), тогда заявил, что китайские летчики едят лучше, чем советские. Он даже изложил нам меню китайских летчиков – будто сам им готовил: на завтрак – два куриных яйца, кружка молока, четыре полоски хвороста, два маньтоу, кусочек соевого сыра; на обед – тушеная свинина в соевом соусе, рыба, две булочки бобо; на ужин – жареная курица, два пирожка баоцзы на пару со свининой, два баоцзы с бараниной, рисовая каша. После каждой еды – фрукты на выбор, бананы, яблоки, груши, виноград… Что не съешь, можно забрать с собой. Зачем, спрашивается, на куртках летчиков два больших кармана? А вот для этих фруктов… От этих описаний жизни летчиков у всех нас слюни потекли. Каждый мечтал, когда вырастет, стать летчиком и жить как святой небожитель.

Когда ВВС объявили в первой уездной средней школе о наборе в летчики, мой старший брат с радостью помчался записываться. Дед мой долгое время батрачил на помещика, потом был санитаром-носильщиком в Народно-освободительной армии, принимал участие в битве при горе Мэнлянгу[19 - Сражение между националистами и коммунистами в 1947 году в провинции Шаньдун.], именно он спустил с горы тело Чжан Линфу[20 - Чжан Линфу (1903–1947) – генерал гоминьдановской армии, успешно сражавшийся против коммунистов и японцев.]. Бабушка по матери тоже была из беднейших крестьян, прадед – пламенный борец за революцию, так что происхождение нашей семьи и общественные отношения были выше всяческих установлений. У себя в средней школе брат был чемпионом по метанию диска. Однажды он пришел домой на обед и съел жирный бараний курдюк. Вернувшись в школу и не найдя, где приложить силу, взял диск и метнул изо всех сил. Диск со свистом перелетел через школьную ограду и опустился на крестьянском поле. Там как раз в это время крестьянин пахал на быке, и диск опустился не куда-нибудь, а прямо на бычий рог и снес его. Одним словом, у старшего брата и происхождение не подвело, и учился он отлично, и на здоровье не жаловался, да еще будущий зять летчик. Поэтому все и считали, что если ВВС и отберут кого из нашего уезда в летчики, то это, без сомнения, будет мой старший брат. Но брат отбор не прошел, потому что на ноге у него с детства остался шрам от фурункула. Наш школьный повар Лао Ван сказал так: «Если на теле есть шрамы, то это, конечно, не годится. В воздухе от высокого давления любой шрам на теле летчика может разойтись. Это еще что, не берут даже если ноздри неодинаковые».

В общем, после установления любовных отношений между тетушкой и этим летчиком мы стали пристально следить за всем, что было связано с авиацией. Мне сейчас уже за пятьдесят, и то полно тщеславия, не прочь похвастаться, вытянешь лотерейный билет на сто юаней, так и хочется раструбить об этом по всему городу. А представьте себе, как я вел себя тогда, ученик начальной школы, у которого будущий зять летчик.

В пятидесяти ли к югу от нас располагался аэродром Цзяочжоу, а в шестидесяти ли к западу – аэродром Гаоми. На аэродроме Цзяочжоу самолеты все были большие, неповоротливые, черные, взрослые говорили, что это бомбардировщики. А в Гаоми – с прижатыми крыльями, серебристые, они могли кувыркаться в воздухе, оставляя за собой дымный след. Старший брат сказал, что это «Цзянь-5»[21 - Цзянь (сокр. от цзяньцзицзи – истребитель) – элемент названий всех моделей китайских истребителей.], копия советского «МиГ-17», настоящая боевая машина, именно такой самолет во время корейской войны разделывал американцев в пух и прах. Наш возможный зять, конечно, на такой боевой машине и летал. Угроза войны тогда была очень серьезной, самолеты с аэродрома Гаоми поднимались в воздух для проведения учебных полетов почти каждый день. Они взлетали на своих прижатых крыльях в небо родного Дунбэя, и над нашими головами разворачивалось сражение. По три, а то и по шесть самолетов. То кружат один на хвосте другого. То вдруг резко нырнет вниз так, что носом вот-вот коснется большого тополя в нашей деревне, а потом так же резко взмывает вверх, теряясь в высоте, как ястреб. Однажды с небес донесся страшный грохот – тетушка рассказывала, как она принимала роды у одной позднородящей, у той от напряжения начались судороги, и когда тетушка готова была взяться за скальпель, с улицы послышался взрыв, внимание роженицы с перепугу рассредоточилось, судороги прошли, она поднатужилась и тут же родила – во всех домах даже бумагу в окнах прорвало[22 - Раньше в Китае окна закрывали промасленной бумагой.]. Мы застыли от страха, а через минуту вместе с учительницей выбежали из класса и, задрав головы, стали смотреть в небо. Там, в голубом просторе, один самолет тянул за собой какую-то штуку в форме цилиндра, а за ним вдогонку шла пара других. Сначала вокруг этого цилиндра появлялись белые дымки взрывов, а потом до наших ушей доносились звуки пушечных выстрелов. Но издалека эти звуки не были такими оглушающими, на моей памяти они даже уступали грохоту молнии, которая расколола пополам большую иву. Создавалось впечатление, что летчики специально не сбивают эту мишень, дымки от взрывающихся снарядов ложились рядом, и пока она не исчезла из поля нашего зрения, так в нее и не попали. Чэнь Би почесал свой нос, из-за которого его прозвали «маленьким волосатиком»[23 - Волосатик (лаомаоцзы) – историческое презрительное прозвание русских (из-за бород).], и презрительно процедил: «У китайских летчиков мастерства не хватает. Были бы на их месте советские летчики, они бы эту мишень с одного выстрела разнесли!» Я понимал, что у него таким образом зависть ко мне выражается. Ведь он родился и вырос в нашей деревне, даже советской собаки ни разу не видел, откуда ему знать, что советские летчики искуснее китайских?

В то время мы, дети из деревенского захолустья, еще не знали, что как раз тогда китайско-советские отношения ухудшались. Хотя от высказываний Чэнь Би, который хулил наших военных летчиков, сравнивая их с советскими, становилось невесело, особенно мне, но ничего другого никому в голову не приходило. Через несколько лет, когда началась «великая культурная революция», мы были в пятом классе начальной школы, наш одноклассник Сяо Сячунь вытащил этот факт напоказ. Не только Чэнь Би хлебнул горя, его родители тоже заплатили за это физическими страданиями, да и самой жизнью. При обыске у них в доме нашли советскую книгу «Повесть о настоящем человеке», в которой рассказывается о герое-летчике, потерявшем обе ноги, но снова вернувшемся в небо. И хотя говорили, что это настоящий образец революционной воли и стойкости, в конечном счете мать Чэнь Би, Ай Лянь, стали называть любовницей советского летчика, а ублюдка Чэнь Би – доказательством этой связи.

Учебные полеты боевых самолетов «Цзянь-5» с аэродрома Гаоми проходили днем, самолеты с аэродрома Цзяочжоу тоже не отставали, но они поднимались в воздух ночью. Почти каждый день где-то в девять вечера – когда заканчивались передачи уездной радиотрансляции – внезапно вспыхивали поисковые прожекторы аэродрома. Когда этот широкий луч разрезал небо над нашей деревней, он уже не был таким ярким, но для нас это все равно было несравнимое потрясение. У меня совсем не к месту вырвалась какая-то ерунда: «Мне бы такой фонарик, вот было бы здорово!» «Дурачок ты!» – сказал на это второй брат и постучал согнутым пальцем мне по макушке. Конечно, по той же причине, из-за этого нашего тетушкина жениха, второй брат тоже стал наполовину специалистом по авиации. Он мог запросто назвать по именам летчиков – героев-добровольцев и подробно рассказать об их героических деяниях. Именно он, перед тем как попросить меня поймать вошь на голове, рассказал, что грохот, из-за которого прорвало бумагу на окнах, называется «звуковым ударом», он возникает, когда сверхзвуковой самолет преодолевает скорость звука. «А что значит „сверхзвуковой“?» – «То и значит, что летит быстрее звука! Эх ты, балда!» Только этот чарующий свет прожекторов и можно было увидеть при учебных полетах с цзяочжоусского аэродрома. Кое-кто говорил, что никакие это не учебные полеты, а взлетают они, чтобы навести самолеты на ложный маршрут. Эти громадные снопы света то сходились, то расходились, они перекрещивались, иногда шли параллельно, бывало в луче вдруг появлялись испуганные птицы, которые в панике разлетались кто куда, как упавшие в бутылку мухи. Обычно через несколько минут после того, как зажигались прожекторы, в небе слышался гул самолета. Еще немного – и на наших глазах в луче света появлялась эта черная громадина, ее общие контуры с огнями в передней части, на хвосте и крыльях. Она словно скользила по этому лучу, возвращаясь в свое гнездо. У самолетов ведь тоже есть гнезда, как курятники у кур.

7

Во второй половине тысяча девятьсот шестидесятого года, вскоре после того случая, когда мы ели уголь, разнеслась весть, что тетушка с этим летчиком женятся. Чтобы обсудить вопрос приданого, прабабушка приходила советоваться с матушкой. В конце концов было решено срубить столетнюю катальпу, что росла у нас за стеной, и попросить лучшего в деревне плотника Фаня изготовить из нее мебель для дома. Я на самом деле видел, как отец вместе с плотником Фанем измеряли это дерево, как оно, предчувствуя гибель, подрагивало ветвями, как шелестели его листья, словно плакали.

Но после этого новостей не было, да и тетушка давно не появлялась. Я побежал разузнать что и как к прабабушке, но та вытурила меня, бесцеремонно огрев палкой. Тут же стало ясно, что к старости прабабка стала похожа на старых ведьм из сказок.

На следующий день первый снег выпал рано утром, в алых лучах восходящего солнца. В школу мы отправились в своих соломенных сандалиях, ноги и руки мерзли. Чтобы согреться, мы с криками носились по спортплощадке. С неба вдруг донесся ужасный грохот. Раскрыв рты, мы задрали головы и увидели, что в нашу сторону устремилась здоровенная махина – темно-красного цвета, за ней полоса густого черного дыма, таращась двумя большими красными глазами, оскалив громадные белоснежные зубы, трясясь всем телом. «Самолет, мамочки, самолет! Он что, к нам на спортплощадку садиться собрался?»

Мы никогда не видели самолет так близко, потоки от крыльев поднимали в воздух куриные перья и сухие листья. Вот было бы здорово, если бы он смог приземлиться на спортплощадке! Мы бы подошли и рассмотрели его, потрогали бы, а если повезет, может, нам разрешат залезть внутрь и поиграть, а то и получится попросить этого летчика рассказать, как он воюет. Очень может быть, что он однополчанин тетушкиного жениха. Нет, тетушкин жених на «Цзянь-5» летает, тот гораздо красивее этой черной махины, значит, тетушкин жених не может быть однополчанином летчика, который управляет этой неповоротливой громадиной. Но что ни говори, сколько духу нужно иметь, чтобы управлять таким самолетом, верно? Тот, кто поднимает в воздух этакую тяжеленную железяку, разве не герой? Летчика я не видел, но многие одноклассники потом клялись, что видели его лицо через стекло в носу самолета. Этот самолет, который, как мне казалось, точно должен был приземлиться недалеко от нас, словно нехотя задрал нос, резко накренился вправо и, задев брюхом крону высокого тополя на восточном краю деревни, нырнул на широкое поле пшеницы. Мы услышали страшной силы звук. Гораздо более резкий по сравнению с тем «звуковым ударом». Земля под ногами задрожала, в ушах зазвенело, перед глазами заплясали золотистые искорки. Почти сразу в небо поднялся столб черного дыма и темно-красного пламени, солнце тут же побагровело, и до ноздрей донесся странный запах, от которого стало трудно дышать.

Не знаю, сколько времени прошло, пока мы пришли в себя и рванули на край деревни. Там на дороге нас опалило волной жара. Самолет уже разлетелся на куски, одно крыло вошло наискось в землю, как огромный факел. Пшеничное поле пылало, несло запахом паленой кожи. Тут громыхнуло опять, и опытный повар Лао Ван громко крикнул: «Ложись!»

Мы бросились на землю и по команде Лао Вана отползли. «Быстрей давайте, у него под крылом бомбы!»

Потом мы узнали, что на такой самолет обычно подвешивают четыре бомбы, но в тот день их было лишь две. Будь там четыре, нас бы уже поминай как звали.

На третий день после крушения самолета отец вместе с односельчанами отвез на аэродром на тележках остатки самолета и останки летчика. Как раз когда отец вернулся, в ворота нашего дома ввалился запыхавшийся старший брат. Этот звезда спорта бежал без передышки от самого уезда. Пятьдесят ли, почти марафонская дистанция. Вбежав во двор, он только и выдохнул: «Тетушка…» Потом рухнул на землю, изо рта у него пошла пена, глаза закатились, и он потерял сознание.

Все домашние окружили его, пытаясь помочь. Кто давил на точку под носом, кто массировал точку между большим и указательным пальцами, кто массировал грудь.

– Что с твоей тетушкой?

– Что с ней?

Наконец он очнулся, рот у него скривился, и он расплакался как ребенок.

Матушка зачерпнула из чана полковша холодной воды, влила немного в рот, а остатки плеснула в лицо.

– Говори же скорей, что с твоей тетушкой?

– Этот тетушкин летчик… дезертировал на самолете.

Ковшик выпал из рук матушки на землю и перевернулся несколько раз.

– Куда дезертировал? – спросил отец.

– А куда еще можно? – Брат вытер рукавом воду с лица и проговорил, стиснув зубы: – На Тайвань! Предатель, подонок, на Тайвань к Чан Кайши переметнулся!

– А тетушка твоя что? – спросила матушка.

– Увели ее в уездное управление безопасности.

Тут из глаз матушки хлынули слезы.

– Смотрите, чтобы ваша прабабушка ни в коем случае не узнала, – велела она нам. – И помалкивайте об этом.

– И что с того, что мы будем помалкивать? Уже весь уезд знает.

Матушка принесла из комнаты большую тыкву и передала старшей сестре:

– Пойдем-ка проведаем твою прабабушку.

Через некоторое время запыхавшаяся сестра вернулась и крикнула, вбежав во двор:

– Бабушка, иди быстрей, мама зовет, прабабушке плохо.

8

Сорок лет спустя набор в ВВС проходил Сянцюнь, младший сын старшего брата. Хотя в мире произошло немало перемен, как говорится, где было синее море, там ныне тутовые рощи, многое из прежнего святого, за что можно было и голову не сносить, теперь подвергается осмеянию; многие профессии, на которые раньше многие смотрели с благоговением, нынче почитаются «низкими». Но «набор в авиацию» по-прежнему остается великим радостным событием, от которого домашние испытывают волнение, а соседи – зависть. Поэтому старший брат, который уже ушел на пенсию с поста директора отдела народного образования, специально вернулся в деревню и устроил банкет, созвал родственников и друзей, чтобы это событие отметить.

Банкет устроили во дворе дома второго брата, из дома протянули провод, повесили мощную лампу, все вокруг залило ярким светом, стало светло как днем. Составили вместе два обеденных стола, вокруг поставили двадцать с лишним стульев, где мы и уселись вместе, тесно, плечом к плечу. Угощение заказали в ресторане, стол ломился от вкусностей – тут и курятина, и утятина, и рыба, смешение всевозможных красок и ароматов.

– Особых деликатесов нет, но прошу отведать, – пригласила жена старшего брата своим яньтайским говорком.