скачать книгу бесплатно
Мы уехали из Одессы, и я, представьте себе, стала паинькой. Видно, это море и порт на меня влияли.
– А что сестра?
– Она была очень спокойная. Потом, уже в институте познакомилась с мальчиком, и они вместе стали ходить по дну Москва-реки.
– Почему именно по дну?
– Нужно же где-то гулять…
С этим нельзя не согласиться. Когда задаешь много вопросов, начинаешь испытывать неловкость. Чрезмерное любопытство – свойство предосудительное. Но здесь уговаривать было не нужно…
– Когда я была маленькой, – откликается Валя, – мы жили в удобном микрорайоне. Не военная часть, но похоже. Дома стояли друг против друга. А посреди – удачное место для детей. Выпускали нас туда на целый день, и зазывали в дом, только, чтобы поесть. О всяких педофилах никто понятия не имел, хотя мы – юные пионеры их не боялись. Совсем наоборот, они прятались, когда нас видели. Мы бы такого сразу схватили и доставили в милицию. Тогда много фильмов про разных шпионов шло. Посреди этого огромного двора стояла эстрада. Такая себе площадка, как на средневековой площади. Как раз тогда новое кино показывали про английскую королеву Елизавету и Марию Стюарт. Мы – девочки в них играли. Как-то я зимой простудилась и долго сидела дома. Скучала, как вы понимаете. Мама мне говорит. Дочь, погляди в окно. Я влезла на подоконник, а все мои друзья и подружки выстроились на этом помосте и смотрят в мою сторону. Заметили меня, взялись за руки и мне поклонились. И потом еще долго подавали мне всякие знаки. Чтобы я быстрее поправлялась и выходила. Целый спектакль. Я сидела на подоконнике, смотрела и была очень счастлива.
– Ты, наверно, была Елизаветой?
– Нет, у нас по очереди. Одна из мам была театральным режиссером, и все это придумала.
– А меня, – вспоминает Ира, – помогала воспитывать мамина сестра Ленка. Она по возрасту приходилась как раз между мамой и мной. Когда Ленка учила меня играть в шахматы, это считалось хорошее воспитание, а когда в карты – плохое. Чистить щеточкой бижу и водить гулять Жужу… Может быть наоборот, это мы с Ленкой хором пели. Однажды Ленка обернулась ко мне и говорит: – Погляди на свою маму, она белая, как милиционер на первомайском празднике…
– Действительно, мама стояла с белым лицом. Рот у нее открывался, но из-за шума ничего не было слышно, а ноги, видно, плохо слушались, и она держалась за электрический столб. Это мы с Ленкой катались на велосипедах поперек Ленинского проспекта в конце рабочего дня. Было мне пять лет.
– Как раз характер формируется. – Это я сказал, не очень подумав.
…Без естественной истории в таких местах не обойтись. Кое-что сохранилось в краеведческом центре. Из старых фото выглядывали местные земледельцы с плоскими натруженными лицами в разнообразных морщинах, напоминающих детскую игру в крестика-нолика. Не хватало нашего графа Льва Николаевича, но он был сейчас по другую сторону глобуса. А вообще, все труженики похожи. Сам не знаю, почему я так люблю краеведение с пыльными чучелами медведя, лесной кошки (их пылесосят по праздникам) и живыми змеями откровенно неприятного вида. Я где-то читал, что Джордж Вашингтон встретил в этих местах (то есть, в Вирджинии) гремучую змею. Что там случилось, осталось неясным, но старина Джордж не позволил Гаду (именно так, с большой буквы) встать на пути американской истории. Не иначе, как хорошо поговорили. Почему нет? И все прочие англичане были теперь нипочем…
Перед отъездом мы взялись наводить порядок. В холодильнике нашлась пойманная мной рыбка. Я расщедрился: – Давайте подарим Юрию Ивановичу.
– Дети устроили бы рыбке похороны. – Сказала Валя.
Как трогательно! Подсознание – особенная часть души. Никогда не знаешь, что отзовется в одном из ее уголков, где скрипнет дверца, дрогнет неподвижный воздух, где прозвенит звоночек. Где-то там золотым лепестком обнаруживает себя несчастная рыбка, ее светлые похороны (на манер песенок Александра Вертинского), под взволнованное перешептывание подружек… Правда, правда…
На следующее утро мы выехали. Пошел обратный отсчет. Проехали особняк у дороги, выставленный на продажу (если есть желающие, поспешите), миновали поля для гольфа, церкви, дома и домики, разбросанные в пространстве виргинских гор. Несколько раз преодолевали полосы дождя. Машина буквально выплывала из них, будто рожденная заново. Греки ничуть не преувеличили, увязав рождение с игрой стихий. Греки все уже знали. Ходили в стоптанных сандалиях, без носков, не переодевались к обеду, а остались передовыми людьми. Философ и должен жить так, на босу ногу. Только тогда и может придти в голову что-то стоящее…
Потом мы увидели гору. Большую гору, покрытую всякой растительностью. Наверно, вечнозеленой, отчего гора выглядела торжественно. Пожалуй, даже, мрачновато, если бы не лучи света. Солнца не было, был большой летний свет. У самой вершины сияло облако, под ним клубился прозрачный туман. Вирджиния давала бал. Внизу все блестело и переливалось, расцвеченное мириадами капель. В каждой и во всех сразу стояла радуга.
Храм
К Мормонскому храму можно подъехать, преодолев могучую трассу, а дальше отправиться по шоссе или рядом, по лесной тропе. По шоссе носятся велосипедисты, они здесь в своем праве. Особенно в воскресенье.
– Едет посреди и дороги не уступит. – Обижается Ира.
Так оно и есть. К велосипедисту нельзя подобраться ближе, чем разведенному папаше к собственному дитяти после судебного решения. Наслаждайся издали, а ближе не смей.
Разноцветные шлемы, похожие на пасхальные яйца, кожистые спины, энергичные ноги – рычаги, вертящие колеса. Изобретать велосипед не так просто, как кажется некоторым умникам.
– Что, так и будем ехать? – Спрашиваю я.
– Представь себе, среди них могут быть приличные люди, – тут Ира уточняет, – когда они пешком ходят.
Действительно, представить трудно. В лесу хорошо, на тропе вдоль ручья, который дал название этому месту. В Америке природа заботится о себе сама, и это лучшее из того, что человек может с ней сделать. За лесом ухаживают, но тактично, не мешая ему жить. В общем, мы идем по тропе. Золотые иглы возникают неожиданно поверх леса, за разговором их сразу не замечаешь. Белесое весеннее небо, голые верхушки деревьев, и эти иглы. Даже если знать, что они здесь, эффект внезапности присутствует. Какая-то странная картина. Сравнение из реальной жизни подобрать трудно, а сказка во взрослом возрасте – не первое, что приходит в голову. Нет разных ворон и галок, они бы подсказали, придав пейзажу похмельную достоверность. Их – бесцеремонно галдящих и каркающих здесь нет, а для более деликатных пернатых время еще не наступило.
Можно, конечно, совсем не иметь воображения и считать, что так и нужно. Чтобы посреди леса вдруг возникли иголки, воткнувшиеся в небо, как в подушечку для вышивания. Не мешает, однако, еще раз оглядеться, еще раз отметить разлегшийся среди кустарника ручей, спутанные ветви, песчаную отмель, себя на тропе в новых кроссовках, дома на холме по другую сторону дороги, обморочного цвета небеса, все это… Хоббитам промаршировать к этим иглам было бы в самый раз. Это с реальностью трудно совладать, а с фантазией – сколько угодно.
– Ты разве не видишь архангела на острие? – Спрашивает Ира.
– Это Ангел Мороний. – Уточняю я. – Вижу или нет – не имеет значения. Я знаю, что он там.
– Это Архангел Гавриил. – Стоит на своем Ира. – Он с трубой. Возвещает о приближении Страшного Суда…
Извечный конфликт познания: я знаю историю вопроса, Ира видит своими глазами. Где-то в 1821 году молодому крестьянину с простецким именем Джозеф и такой же фамилией – Смит явился Ангел Мороний и дал наказ – бросить копать картошку и провести изыскания на ближнем холме. Крестьянину всегда есть чем заняться и помимо картошки, но Джозеф послушал Ангела, все дела отложил, и извлек из земли горшок с непонятными письменами, написанными чистым золотом на золотых страницах. Подобные подарки случайным людям не достаются, если мне не верите, спросите у Ротшильдов. Джозеф письмена прочел, он умел читать, а если бы не умел, все равно бы прочел. Так ему было назначено. Эти письмена стали Священной книгой, Библией мормонов, в которую уверовали миллионы американцев. А начинал Джозеф и его приятель, оба из штата Нью-Йорк. Куда подевались золотые листы неизвестно, но дело свое они сделали. Перечеркнули Джозефу Смиту аграрную биографию и наставили на Путь истинный. Слово это – Путь пишется по такому случаю с большой буквы. Небеса все еще открыты – так там указано. А что за ними на этом Пути?..
Детективная астрономия, мерцание душ среди далеких созвездий. Очень хочется отыскать щель в глубинах прошлого и заглянуть, как все начиналось при лучине и свечах, с уборки картошки под Нью-Йорком и волшебного горшка, зарытого на пригорке.
Церковь последних святых. Звучит захватывающе. Оказалось, коренной народ Америки – беженцы, добравшиеся сюда из Иерусалима. Это их учение Ангел Мороний вручил Смиту. Индейцы и их бледнолицые братья подоспели позже, а первыми были нефийцы – ученики и последователи пророка Мормона, которому ангел Мороний приходился сыном.
И вот теперь Смит. История имеет со сказкой много общего. Хочешь верить – верь, перескажи товарищу и не сомневайся…
Дорога минует лес, когда сквозь деревья проступает огромный белый куб. Он на горе, а внизу сквозь сухую прошлогоднюю листву пробиваются нарциссы. Пока немного, но есть. Весна проснулась и приходит в себя. Нарциссы здесь своевольничают, растут, где попало. И вобще, лучше, чем сейчас, уже не будет. Летом мы достигли этого места в состоянии близком к солнечному удару. Тоже неплохо, но как-то слишком. Зато сейчас дышится легко, полной грудью. Мы обходим холм, обнесенный проволочной сеткой, и начинаем подъем.
Летом жара невыносима, накрывает и давит, солнце жжет, как рэкетир, выбивающий мзду с нерадивого должника. Это летом. Хоть и теперь хочется поскорее добраться. Вот белые ворота, они открыты для посетителей. И мы вступаем.
Летом без бумажного полотенца не обойтись. И родничка с прохладной водой за спиной многометрового Иисуса в здании Просветительского центра. За конторкой, в углу недвижимо присутствует седовласый джентльмен в костюме и при галстуке, ясно, американец. Он не реагирует. Дремлет. А гостей встречает улыбчивая немка.
Почему немка, объяснить не могу, но точно – немка. Наверно, стажируется. Сейчас мечта одна – быстрее к фонтанчику, а после устроиться у ног Мессии и замереть, слушая, что творится там, Наверху. Вокруг никого.
Это летом. Но и весной пустынно. Затянутое в камень подворье. В углу уже что-то благоухает. Пройдешь дальше, ароматы сгущаются, периметр храма обсажен цветочками, весна для них в самом разгаре.
Людей не видно, а машин полно. Где все? Ау. Похоже, они внутри куба. Они сейчас там и возносят хвалу. Посторонним вход запрещен. До освящения храма – заходи, кто хочет, по этому случаю даже устраивают День открытых дверей. А после – извините, только своим. Проходишь крещение, посвящение и получаешь специальный билет – право на вход в любой точке земного шара, где есть Храм. Там ты среди своих. Внутри, для них – душевно, снаружи, для нас – впечатляюще и непривычно. Огромный куб в пустынном пространстве. Без окон. Источники света скрыты в ребристых вертикалях. Храм похож на взволнованного дикобраза. Ни пламенная готика, ни позолоченное византийство, ни чопорный скромняга протестантизм – недостаточны для сравнения. Здесь вызов. Сесть на иглу – это не только про наркомана, для ангелов тоже годится. Применительно к нашей теме, для ангела даже предпочтительнее. Простые люди – других среди отцов-основателей новой религии не было, стремились воздать небу хвалу в обмен за истину. Времени на теологические дискуссии у них не было. Аргументы требовались понятные и наглядные. Хотелось всего и сразу. Так возник этот храм.
Мормоны – беспокойные и задиристые среди чужих не приживались, заводили свои порядки. Продрались с востока на запад сквозь вcю Америку. Встречали их неприязненно, провожали со стрельбой. Так они кочевали, пока не добрались до Большого соленого озера, где обосновались окончательно. Джозефа Смита – того самого парня, откопавшего горшок, и первого апостола церкви, убили по дороге. Насильники с зачерненными сажей лицами вломились, будто из преисподней, в кутузку, где Джозеф отбывал арест за неуживчивый характер. Не иначе, как за идею. Нужны ли другие доказательства апостольского служения убиенного Смита?
Вот мормонский храм. В мрачноватую погоду. Вообще, храм веселее. Похож на взволнованного дикобраза. Вход на территорию открыт, цветов много.
А можно и вовсе без доказательств. Веру выбирают, как профессию или жену. Вернее, жен, потому что мормоны практиковали многоженство. Теперь это вызывающее расхождение с христианской моралью отменили законодательно. Хочешь быть мормоном? Будь, но создавай семью, как положено, не подавай дурной пример, не смущай моногамную Америку. Конечно, мормонская вера понесла урон. Дело не в количестве жен, а в принципе, вера не терпит изъятий и вырванных страниц (тем более, золотых).
Сейчас в Америке торжествует равенство полов. Sexual harassment. Лекции на госслужбе читают с обязательным посещением. Обучают, как не задеть ненароком волнующие ландшафты женского естества, а заодно и гендерное достоинство. На посягательство в свой адрес мужчины пока не жалуются (там свои дела). В письме, после слов обнимаю следует указывать, за что именно, и длительность экспозиции. Мормонам было явлено свыше, а как теперь?.. Вера крепнет в испытаниях, повидимому, этим ее и испытывают – харазментом и моногамией… Каково? Если кто отвык, привыкать потом трудно.
Особенно храм хорош с хайвея при ночном освещении. Иглы раскалены, как шампуры под шашлыком, небо над ними сияет. По этому свету хорошо возвращаться из долгой поездки. Дом уже близко.
Церковь на холмах Покантико
Мы добрались до местной достопримечательности – Церкви Всех Святых на холмах Покантико. Таково полное название – эйкуменическое, примиряющее последователей разных конфессий. Бог един, и не о чем спорить. Можно не париться – если пользоваться современным сленгом. Когда-нибудь все прояснится окончательно, но благим намерениям нужно способствовать уже сегодня, не откладывая. Члены семьи Рокфеллеров (они заказчики) уходили в мир иной (иногда трагически, как сын Нельсона Рокфеллера), и церковь посвящена их памяти. Первоначально оформление поручили Анри (Генри для американцев) Матиссу. Больной художник руководил работами из Франции, успел за три дня до смерти сделать эскиз светящегося окна над алтарем. Окно так и именуется Роза Матисса и подлежит уважительному разглядыванию. Досужие посетители (и мы, в том числе) – люди добродушные, живущие благодарной памятью о горячем завтраке. Нам хорошо. Роза – украшение этого безмятежного утра передает привет от умирающего художника. Путник, остановись. В детстве мы играли в такие игры – замри и загадай желание. У взрослого на это просто нет времени. Разве что здесь, в церкви.
Главная достопримечательность – горящие в дневном свете церковные окна принадлежит Марку Шагалу. Как бы отнеслись к ним первые поселенцы, возносившие хвалу Господу на месте будущей усадьбы всемирно известных богатеев? Вера новоприбывших была безкомпромиссна и крепка, зачем иначе жечь на костре местных ведьм? Сумеречные тайны женскоео естества, заключившего союз с самим Дьяволом – вот что заставляло судей проявить суровость. Без Зигмунда Фрейда – адвоката человеческих страстей (понять – значит простить) женщинам трудно было рассчитывать на снисхождение, но Фрейд жил в Вене совсем в другое время. Хотя костры горели и при нем, жгли на них книги самого Фрейда и едва не убили его самого. Бдительности не бывает много, и повод проявить ее всегда найдется. Казалось бы, лучше остановиться, но как? Разве старушка с вязанкой хвороста на костер для Джордано Бруно, не совершает богоугодное дело?.. Последние гроши отдала только бы занялось, как следует, оделась, как на праздник. Он самый и есть… Дров на всех хватит, и еще поднесут, хоть жгут теперь не только дровами…
Шагала рука сама вела. Художник выбрал сюжеты из Ветхого Завета, ему было близко, а протестанты, заселившие этот край, не в обиде. И с Рокфеллерами заодно. Мистика какая-то, хоть слово такое в церкви лучше избегать.
А как с верой? Начинаешь с озабоченным лицом искать, будто что-то потерял. Можно объяснить, но как-то не в первую очередь. Религия нашла культурную маску и живет в ней, икона стала картиной и обрела эстетическую ценность. Можно, конечно, отнестись по-разному, но умные люди сошлись на том, главное здесь – памятник культуры. Время откровений миновало (будто бы), а то, что можно осмотреть, каждый волен принять самостоятельно (плюс старания экскурсовода). Хочешь воспарить – дождись конца экскурсии и воспари. По моим ощущениям (а в церкви они особенные) – даже если Благодатный огонь на эти стены не сходит, из Розы потягивает сквознячком. Сейчас век модерна и его многосмысленных последствий (постмодерна), все, что есть (и чего еще нет), рождается из полноты натуры, как душеньке угодно.
Вот именно, не душе, а душеньке. Мы здесь, разве этого мало? Где каждый сам себе – и Гегель, и Цезарь. Пришел, увидел, ушел. Что-то съел по дороге, пожевал слегка, чтобы не перебить аппетит. В нашем лучшем из миров…
Фотография
Я не доверяю фотоаппарату. Отношения с ним у меня не сложились, фотолюбителем я так и не стал. Хоть само по себе это занятие увлекательное, есть большой соблазн перевести окружающий мир в личное пользования, не затрачивая на это больших усилий. Просто потому, что Кодаки и Кеноны потрудились и низвели фотолюбительство до уровня легко утолимого искушения.
Фотолюбитель – существо эгоистичное. Мало того, что он хочет присвоить окружающую действительность, ему еще нужно остаться с ней наедине, подождать, пока отойдут посторонние и только тогда отпустить улыбку навстречу фотокамере или сделать подобающий случаю реверанс. Чаще всего любитель фотографируется на фоне неподвижных объектов, так называемых, исторических памятников, или пейзажа: морского или горного, позволяющего подчеркнуть поэтические, а значит, лучшие свойства натуры. Фотография соответствует глубинным свойствам человеческой природы, позволяя представить любовь, дружбу, выполнение воинского долга в лучшем виде и с лучшей стороны. Даже порнография, порицаемая за пренебрежение нормами морали, не составляет здесь исключения, а служит своего рода открытием, ранее доступным лишь посвященным. Вон оно как…
